Глава 3. Это не секретарша Людочка – сама грубая реальность вторгалась в мечты Леонида Чеботарева

– Леонид Александрович…

Это не секретарша Людочка – сама грубая реальность вторгалась в мечты Леонида Чеботарева.

Ничего не меняется – это его кабинет, на стенде горделиво торчат пачки сигарет, которыми торгует фирма «Полет», перед глазами – монитор, быстро сменивший картинку на «меню», и то, что от него сейчас хотят, вовсе не совпадает с его желаниями.

Увы…

Чеботарев вздохнул. Даже его внешность была совершенно не такой, о какой он мечтал. Мысленно Чеботарев видел себя высоким, поджарым, светловолосым, с надменным и скептическим взором, но зеркало не собиралось обманывать его. Из зеркала на Чеботарева смотрел маленький толстый очкарик с ранними залысинами, и никакой надменности во взгляде не было – да и откуда ей взяться, если Леонид Александрович был подкаблучником, верным рабом своей супруги Ирины Львовны, женщины властной и решительной.

Ирина Львовна работала тут же, бухгалтером, поскольку оставить своего супруга без присмотра не могла, зная романтичность и странность его натуры. Дело было даже не в секретарше и хорошеньких менеджершах, хотя и эти склонности не были тайной для Ирины Львовны. Она не могла бы сказать, что ей неведомы муки ревности, но она бы куда охотнее согласилась испытывать их, чем свой постоянный страх перед страстным увлечением своего супруга.

Дело в том, что Леонид Александрович мнил себя Художником. Именно так, с большой буквы. Не то чтобы Ирина Львовна не поощряла художников вообще – она ничего не имела против них. Более того, если б Леонид Александрович занялся какими‑нибудь пейзажами, она была бы счастлива! Но он не собирался рисовать пейзажи. И портреты его тоже не интересовали.

Кумиром Леонида Александровича был некий Дэвид Линч. И вот тут придется пояснить, какое отношение к увлечению господина Чеботарева живописью имел этот кинорежиссер и почему это так пугало его достойнейшую во всех отношениях супругу.

* * *

Когда Ирина Марченко познакомилась на студенческой вечеринке со своим будущим мужем, он показался ей удивительно тихим, спокойным и покладистым человеком. То, что он не отличался ни красотой, ни ростом – разве это так важно? Сама Ирина была довольно невзрачной, так что какие ж могут быть претензии? Правда, когда их роман был в самом разгаре, Иринина подружка Леля Табачникова отвела ее в сторону и, сделав страшные глаза, спросила, хорошо ли она знает Ленечку Чеботарева. Ирина заверила ее, что уже неплохо понимает Леню и ей он кажется очень милым и порядочным человеком. «Про него говорят ужасные вещи, – сказала Леля. – Говорят, он… Ну, как бы это выразиться… Немного НЕАДЕКВАТНЫЙ».

Ирина была девушкой не обидчивой, но в тот день она серьезно обиделась на Лелю. Они даже рассорились, тем более Леля намекнула, что в «прошлом у Ленечки некая страшная и темная тайна». Тихий Ленечка с вечной улыбкой невинного ребенка на устах (уже через пять лет супружества Ирине Львовне, правда, эта улыбка перестала нравиться, более того, начала напоминать ей усмешку дебила) совершенно не ассоциировался в ее воображении со злодеем, поэтому Ирина отмахнулась и заявила подруге, что та ей просто завидует. Более того, по строгому Ирининому убеждению, говорить о людях гадости за спиной – это так неэтично, что она не знает, как ей теперь относиться к бывшей лучшей подруге.

Ленечке она об этом разговоре не сказала. Не в ее правилах было обсуждать сплетни, тем более с человеком, о котором эти сплетни распространяются.

А через несколько месяцев они поженились, несмотря на недовольство Ирочкиных родителей, которым отчего‑то Ленечка тоже сразу не понравился. Впрочем, это Ира понять могла – ее отец был уверен, что где‑то за углом его ненаглядную доченьку поджидает писаный красавец на белом «Мерседесе», с охапкой роз и путевкой на двоих в Италию, посему приведенный жених, совершенно не похожий на созданный идеал, вызвал у него негативную реакцию. Правда, он все‑таки помогал им, пока был жив, да и после его смерти Ирине Львовне оставлено было неплохое наследство, на которое, собственно, и была открыта процветающая ныне фирма. Но тем не менее он никогда не был близок с Леонидом, и их отношения до самой смерти Льва Владимировича оставались более чем прохладными.

Мать же честно пыталась понять дорогого сердцу дочери Леню – вела с ним светские беседы, благо женщина она была эрудированная, преподавала на филологическом факультете такой сложный предмет, как старославянский язык, но на все ее попытки разговорить загадочного толстячка он отвечал своей детско‑дебильной улыбкой, в которой бедная женщина все чаще угадывала безжалостный приговор своему интеллекту – увы, она по наивности и представить себе не могла, сколь суров он был! Если ей казалось, что Леонид почитает ее наивной и старомодной, как ее старенький сервант, она ошибалась. Леонид считал ее просто дурой, но умело скрывал свои мысли под мерцанием улыбки.

Как бы то ни было, Аделаиде Аркадьевне скоро надоело это непродуктивное общение, и она оставила свои попытки, наконец‑то осознав их тщетность.

А уж когда старшая дочь Инна вызвала ее к себе в Натанию, она с радостью согласилась на отъезд, хотя и с некоторой грустью – будущее младшей дочери Ирины уже давно к тому времени виделось ей счастливым и безоблачным.

* * *

Так вот, о Линче…

Ирина Львовна страсти этой не разделяла, хотя честно посмотрела все серии «Твин Пикс», включая и сам фильм. Музыка – да, музыка из фильма ей нравилась. Но почему ее маленький и скромный супруг так был озабочен убийством Лоры Палмер, она понять не могла. Не то чтобы Ирина Львовна была примитивной личностью, вроде бы таковой ее не считали окружающие, скорее уж они так относились к Леониду Александровичу, но фильм ей не понравился. А уж «Человека‑Слона» она не поняла совсем. Когда она смотрела «Синий бархат», она с трудом сдерживала тошноту. Но на вкус и цвет товарищей нет, ведь так? Кроме того, Ирина Львовна не считала свое мнение истиной в последней инстанции, если ее мужу это нравится, пускай себе смотрит. Каждому свое, считала Ирина Львовна и просто уходила, когда в голове ее мужа появлялась идея посмотреть еще разок какую‑нибудь серию «Твин Пикс». Благо дел по дому хватало, хотя и не было у Чеботаревых детей…

Конечно, сама Ирина Львовна предпочла бы Линчу двух симпатичных детишек, но так было до определенного момента.

Дело в том, что любая тщательно созданная и продуманная идиллия имеет обыкновение превращаться в простую, глупую реальность.

У Ирины Львовны такой момент тоже наступил. Только вот ее идиллия превратилась в кошмар…

* * *

Это произошло так внезапно и странно, как, в общем‑то, и происходят все открытия, неважно, приятные они или нет.

Чеботарев простыл, у него начался бронхит; разумеется, у такой крупной личности не могло быть простенького ОРЗ, и Ирина Львовна была рада, что это не воспаление легких. Чеботарев укрылся в своей комнате, как в убежище, и сидел дома на больничном, предоставляя Ирине Львовне самой разбираться с не вовремя заявившимися в фирму налоговыми инспекторами.

К тому времени у Чеботарева уже обнаружился недюжинный, по его мнению, талант художника. Собственно, обнаружился он благодаря статье о Линче в еженедельном журнале. Прочтя, что его идеал не чуждался и изобразительного искусства, Чеботарев решил и тут не отставать от кумира. Правда, его картины Ирине Львовне не нравились – она не могла понять, почему Чеботарева вдохновляют странные обнаженные барышни зеленого цвета, при виде которых ей приходили на ум воспоминания о посещении городского морга. Но она скрывала свое мнение, боясь опять услышать нелестные слова о степени своего умственного развития, а еще больше – увидеть, как глазки за толстыми линзами очков сужаются, а пухлые губы становятся узкими, кривясь в презрительной усмешке.

Она уже не помнила, зачем он понадобился ей в тот день. Но только набрав раз восемь свой домашний номер и выслушав длинные гудки, она разволновалась – накануне у него была высокая температура, и утром, когда она уходила, он выглядел ужасно: был бледен и едва держался на ногах. Нехорошее предчувствие кольнуло ее в сердце.

Конечно, ей стало не до работы. Помучившись немного, она рванула домой, дрожащими пальцами открыла дверь, а воображение уже рисовало страшные картины – Ленечка лежит, бездыханный, и она успевает только принять его последнее «прости»…

В квартире царил обычный кавардак, а из «мастерской» доносились звуки музыки из «Твин Пикс», причем музыка так гремела, что бедной Ирине Львовне стало окончательно не по себе.

Однако она собралась с силами и открыла дверь, да и застыла, ибо увиденное повергло ее в еще более глубокий шок, чем ожидаемые «ужасы».

Ленечка стоял перед мольбертом, перед ним была большая кастрюля, из которой он доставал «материал», на губах сияла безмятежная улыбка, в этом антураже показавшаяся Ирине Львовне зловещей, а руки Ленечки были…

Воспоминание об этом до сих пор заставляло Ирину Львовну бледнеть и инстинктивно подносить к губам раскрытую ладонь, словно пытаясь сдержать крик ужаса, который, впрочем, и сам не мог вырваться – настолько оглушительным было впечатление от увиденного.

Не стоит думать, что Ирина Львовна была слабонервной женщиной.

Как бы вы сами почувствовали себя, доведись вам увидеть своего супруга с руками, до самых локтей обагренными кровью, безмятежно насвистывающего мелодию из «Твин Пикс» и приклеивающего к холсту лапку кролика?

* * *

Лечение Леонида Александровича, естественно, держалось в тайне.

Для окружающих утомленный трудами праведными господин Чеботарев отдыхал на Мальдивах.

Правда, слухи о его истинном местонахождении бродили по офису, перетекая от одних ушей к другим, обрастая новыми подробностями, но Ирина Львовна всем своим видом показывала, что все это ложь, а уж держать себя в руках она умела.

Хотя, оставаясь одна, она все‑таки заходила в ту комнату, смотрела на ужасные картины, читала этот треклятый журнал, где рассказывалось о подобных же экзерсисах «гения Линча», и начинала – о нет, не плакать… Она начинала дрожать, будто ее члены отказывались подчиняться и у нее начиналась пляска святого Витта.

Эти два месяца показались ей самыми долгими и изнурительными – она ждала, когда его выпишут, ждала только затем, чтобы задать ему один‑единственный вопрос, не дававший теперь ей покоя.

К сожалению, она не могла спросить об этом у Лели – год назад Леля умерла от рака, а другие ее однокурсники вряд ли помнили хоть что‑то о тайнах невзрачного коротышки Чеботарева.

Но два месяца прошли, он появился на пороге, все так же сияя своей детской, безмятежной улыбкой, и она не решилась спросить.

Правильнее было бы сказать так – она не была еще готова получить ответ, поэтому вопрос отпал сам собой.

Просто она вдруг поняла – ей очень важно, чтобы он был рядом. Неизвестно почему, но этот странный человечек был ей дорог.

Ирина Львовна сама удивилась этому чувству, но…

Оказывается, она все еще была влюблена в Леонида Александровича Чеботарева, и разве могла встать на пути у высоких чувств какая‑то страшная тайна из чеботаревского прошлого?

* * *

– Леонид Александрович, вас к телефону.

Он поднял трубку.

– Спасибо, Людочка, – прошептал Чеботарев одними губами, сложив потом их трубочкой – как бы посылая симпатичной Люде воздушный поцелуй.

Она покраснела, в глазах зажглись искорки, но он немедленно укрылся под своей наивной улыбкой.

Ох, как же она хороша!

Мысленно он уже представил ее…

Впрочем, нет!

– Чеботарев слушает…

А ведь как она была бы хороша! Фантазии побеждали, подчиняя себе мысли, но он помнил о доме.

Он должен был держать себя в рамках, потому что его жизнь зависит от Ирины, как бы иногда ему ни хотелось вырваться из ее цепких объятий.

Вот если бы Ирины не было…

Он закрыл глаза.

Представлять Ирину мертвой было самым приятным «искушением». Так Чеботарев называл свои фантазии. «Искушения». Собственно, и святой Антоний ведь испытывал подобное?

– Чеботарь, привет.

Ну вот. Старцев всегда звонил не вовремя. Некоторое время они не общались, каждый шел своим путем… Но однажды случай снова свел их вместе, и Чеботарев был даже благодарен этому случаю – по крайней мере, Старцев помогал ему деньгами, у него‑то дела шли успешно.

– Привет, – отозвался он. – Как дела?

– Все нормально, – ответил Старцев. – Хотел пригласить тебя с женой на свой день рождения. Ты как?

Прикинув, Чеботарев решил, что это неплохая идея.

Они ведь так редко выходят в свет!

Ирина будет рада.

– Конечно, Дим. Мы придем. Надеюсь, твоя невеста…

– Будет, будет, – договорил за него самодовольно Старцев. – Так что не занимай субботу делами. Но я надеюсь, мы еще встретимся до субботы.

– Когда?

– Да хоть сейчас, – рассмеялся Старцев. – У меня пива целый холодильник…

Он очень хотел к Старцеву. Но на пороге уже стояла Ирина, и он, вздохнув, отказался.

– Давай в другой раз.

– Бог ты мой, Чеботарь, неужели и я когда‑нибудь буду так же подчинен женщине? – угадал Старцев причину отказа.

– Скорее, чем ты думаешь.

– Не дождетесь, – заверил его Старцев. – Это Юлечка будет меня бояться. Ты ведь меня знаешь, а?

Чеботарев знал.

И не сомневался, что уж Старцев в отличие от него найдет способ заставить Юлю уважать себя.

Нисколько не сомневался…

Date: 2015-10-18; view: 240; Нарушение авторских прав