Глава 1. Нет в мире совершенства, думала я, тоскливо рассматривая дыру на купальнике, – теперь его даже не вернуть Купальник был новенький

Нет в мире совершенства, думала я, тоскливо рассматривая дыру на купальнике, – теперь его даже не вернуть… Купальник был новенький, только что купленный за… Не буду говорить, за сколько, при мысли о его цене мои волосы встают дыбом.

Перед глазами стояло добродушно‑хитренькое лицо продавщицы, уверявшей меня, что он «обязательно растянется». Если бы эта мымра сейчас оказалась передо мной… Ох, если бы только она тут оказалась!

В моих глазах были слезы, а довести меня – дело не простое, можете мне поверить!

Я швырнула злосчастный купальник на пол и уселась на кровать, подперев подбородок кулаками и уставившись в окно.

Небо было серым, безрадостным, как и мое настроение, ветер играл с деревьями, и ничто не напоминало о том, что сейчас июнь. Скорее уж октябрь, и, как ни странно, это меня успокоило. Я даже повеселела – в самом деле, зачем мне купальник в такую погоду?

– Ну и черт с тобой, – бросила я этой голубой тряпочке, валявшейся на полу. – Все равно от тебя толку никакого, и счастье ты мне вряд ли принесешь… А уж что касается денег – не дура, заработаю…

Не повод это для грусти, фыркнула я и отправилась на свою миленькую кухню. В такую дурную погоду нет ничего лучше, чем в тепле и уюте выпить чашечку кофе с сигареткой.

Во всяком случае, выходные у меня – редкие гости, и я не собираюсь портить себе день глупыми переживаниями по поводу неудачной покупки!

* * *

У Старцева настроение испортилось сразу. Стоило только открыть глаза и увидеть серый небосклон, украшенный зловещими тучами.

Значит, сегодня весь день пойдет насмарку, тоскливо подумал Старцев, и ладно бы, но именно сегодня они с Юлей намеревались поиграть в теннис.

Вместо этого – полный провал.

Юля скорее всего не вылезет из дома – прелестное южное растение, маленькая пери, нужная Старцеву сейчас больше всего на свете. И дело не в том, что Юля хороша собой, хотя этого у нее не отнимешь, а в ее папе.

Лучшей партии Старцеву не сделать. Папа – магнат. Папа так любит свою девочку, что готов на все ради нее. Девочка с глазами кроткой газели должна убедиться, что лучшего мужа, чем Старцев, она не найдет никогда.

Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Холеное, ухоженное лицо свидетельствовало о том, что владелец оного живет в достатке, не слишком обременен мрачными мыслями и глупыми предчувствиями, и – черт побери, подумал Старцев, хотя Юле вполне хватило бы и этого для осознания своего будущего счастья, – он еще и хорош собой!

Правда, в последнее время у Старцева проблемы с весом, но это возрастное явление, никуда не денешься…

Он старается. Он играет в теннис. Кстати, о теннисе…

Рука потянулась к маленькому подарку от «Би‑лайн», быстрое движение пальцев – и Юля становится ближе, таковы чудеса техники…

Ее голос не вызвал в душе Старцева никаких эмоций, но жизнь – неплохая актерская мастерская, ежели вы не лох, поэтому Юля ни за что не догадается, что Старцев в момент этого «влюбленного шепота» продолжал бриться.

– Юлечка?

Старцевский голос был мягок, низок и наполнен страстью ровно настолько, насколько это было необходимо.

Свободная рука Старцева тем временем спокойно водила бритвой по щеке.

– Да, – Юля протянула это свое «да» немного лениво и снисходительно.

– Я скучаю по тебе, – продолжил игру Старцев.

«Мы разыгрываем спектакль для невидимых зрителей», – внезапно пришло ему в голову.

Он усмехнулся про себя, поскольку мысль эта была забавной.

– Я тоже, – ответила Юлечка, и Старцеву показалось, что она зевнула, как кошка, которой помешали нежиться на кушетке.

– Мы встретимся?

– Там дождь… Нет, Дима. Я не могу сегодня, правда. У меня же начнется насморк, и тогда…

Что будет тогда, когда начнется насморк, Юлечка еще не придумала, видимо, но Старцев прекрасно понял, что означенная болезнь для Юлечки страшна.

– Я приеду за тобой на машине, – кротко пообещал он.

– И куда мы поедем в такой ливень?

В голосе Юли прозвучало сомнение в правильности старцевских планов.

– Куда пожелаете, королева, – нежно мурлыкнул он.

– Нет, Дима, давай отложим на завтра. Я правда не могу…

И тем не менее он продолжал уговаривать ее, используя все приемы мягкого шантажа, еще минут пять, но крепость, увы, не пала, Юля оставалась при своем мнении – в дождь разгуливать в высшей степени неразумно, а все неразумное Юлю не устраивало.

Поэтому Старцев, чтобы вполне вписаться в образ желаемого супруга, был обязан стать разумным, и мольбы о встрече он прекратил.

Разговор был закончен, бритье тоже…

За окном кончился дождь, и Старцев, глядя, как первые лучики солнца начинают сражаться с серостью неба, пробормотал:

– Ну и дура…

В принципе, все к лучшему, подумал он. По крайней мере пока я свободен и день принадлежит мне… Только мне.

Он быстро оделся, и спустя пятнадцать минут от дома на улице Южная, где проживал господин Старцев Д. В., тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, отъехала «БМВ», официально закрепленная за означенным господином, навстречу развлечениям запланированным и случайным и навстречу началу некоторых весьма странных событий в жизни этого самого Дмитрия Васильевича Старцева.

* * *

Все покупки были сделаны. Пакет с надписью «Хольстен» – лучшее пиво» раздулся как воздушный шар, и тащить его было тяжеловато. Кроме того, Катя опасалась, что проклятые ручки треснут от этой неимоверной тяжести, и тогда все окажется на земле.

Поэтому она дотащилась до скамейки, придерживая пакет обеими руками за дно, и села.

– Уф, – выдохнула она, достав сигареты. – Кажется, можно передохнуть…

Дома Катю ждала мать, при которой роскошь курения была недозволенной – вовсе не потому, что мать придерживалась церберской политики, а просто Катя сама не хотела доставлять матери неприятные минуты. Уж чего‑чего, а этих минут у матери в жизни и так было предостаточно…

– Вот если бы я смогла вернуть Алешку, – вздохнула Катя, и сразу же, стоило заветной мысли вырваться на свободу, она подавила ее усилием воли – Катя не имела права раскисать.

Она прекрасно знала, что одно послабление – и обида на жизнь ворвется в душу, а тогда…

Тогда появится уныние, или, как это теперь называется, депрессия, поскольку некому им помочь.

Алешкина глупость сломала жизнь им всем, начиная с него самого и кончая Катей. Потому что теперь все обрушилось на ее плечи, рискуя раздавить ее, но Катя не из тех, кто позволит себя раздавить.

– Нет уж, – пробормотала она, рассматривая мчащиеся мимо нее машины. – Я вам не Лешенька. Меня вы голыми руками не возьмете…

Серые тучи уступили место солнышку, Катя отдохнула, и надо было продолжать путь с пакетом, наполненным всяческой снедью, – мама будет рада. На маминых губах, быть может, появится слабое подобие улыбки – спустя восемь лет она иногда пытается улыбнуться, но Катя сейчас не будет думать о том, что случилось восемь лет назад…

Лучше уж я подумаю о том, что сегодня я принадлежу наконец‑то себе, рассудила Катя. Сегодня же выходной, и я вроде как на свободе… В руках у меня – беззаботное существование, хотя я никогда в жизни не пила этот их «Хольстен». А интересно, я когда‑нибудь смогу его попробовать?

Пока это было совершенно нереально…

Тех денег, какие Катя зарабатывала, хватало только на недельный запас продуктов. И все‑таки – когда‑нибудь это кончится. В это Катя верила. Плохое должно когда‑нибудь кончиться.

Она поднялась, взяла свой пакет и застыла.

Пакет снова опустился на скамейку – даже в момент потрясения Катя помнила, что именно на ней лежит ответственность за мать, за дом, за все на свете…

«БМВ» самодовольно катила по дороге. А за рулем…

– Черт, – вырвалось у Кати.

Это лицо она запомнила на всю жизнь. Да, он изменился. Теперь он стал толстым, и у него появились залысины.

Но ошибиться она не могла. Она восемь лет ненавидела этого человека – восемь лет видела перед глазами, засыпая, самодовольную ухмылку, слышала слова «все путем», когда…

«Об этом лучше не вспоминать», – строго сказала она себе по привычке, но сейчас мимо нее катило живое напоминание, и более того – оно нагло усмехнулось ей и подмигнуло. Катя глубоко вздохнула, провожая взглядом машину, запоминая номер по какому‑то наитию, потому что это было слишком несправедливо, чтобы Катя могла и на этот раз справиться с собой.

Она так и стояла некоторое время, глядя вслед машине, а потом пришла в себя, подхватила со скамейки свой огромный пакет и, резко развернувшись, пошла домой, где ее ждала мать, так и не оправившаяся после потрясения восьмилетней давности.

Сделав несколько шагов, она вдруг снова остановилась и посмотрела туда, где только что исчезло мрачное воспоминание.

– Но я же не могу так этого оставить, – пробормотала она.

«А что ты можешь изменить? – издевательски прошептал ее внутренний голос. – Если ничего нельзя было сделать тогда, что ты можешь исправить сейчас, глупая девочка?»

– Еще не знаю, но я должна что‑то придумать. Или хотя бы попытаться…

Очень мешал тяжелый пакет в руках, и Катя все‑таки дошла до дома, сунула пакет матери и бросила ей, что она уходит по делу и постарается не задерживаться.

После этого она вышла из дома и зашагала по направлению к прокуратуре.

Единственный человек, который, как она думала, сейчас мог ей помочь, работал там следователем.

* * *

День уже не казался мне таким омерзительным. Про купальник я почти забыла – если я буду помнить про все мои невзгоды, можно и глупостей натворить, не так ли?

Я предпочитаю уделять неприятностям ровно столько внимания, сколько они заслуживают.

Поэтому к трем часам дня я уже вернула себе более‑менее радостное расположение духа, посмотрела глупейший полицейский фильм по телевизору и счастливо замурлыкала, осознав, что еще не все радости окончились, – я все еще принадлежу самой себе, у меня есть время, кофе и музыка, а вечером я собиралась прокатиться с Витькой и Пенсом.

И вот тут он затрезвонил, как псих.

– У меня зазвонил телефон, – процитировала я известный детский стишок и фыркнула, беря трубку.

«Кто говорит? – Слон».

– Алло, – проворковала я в трубку, не очень‑то обременяя себя размышлениями, кто на сей раз выступит в роли «слона», который просто умирает без моего общества. Наверняка это Андрей Петрович, мой любимый босс…

Кофе преспокойно дожидался меня на столе, тихо играл только что приобретенный «Энигматик» – такая жизнь слишком шикарна для Александры Сергеевны Данич. Вы же сами понимаете – начальство не дремлет. Оно постоянно стремится вашу распрекрасную жизнь испортить.

– Привет, ангелочек… Как жизнь?

А вот и обломалось, Александра Сергеевна! Это и не Лариков вовсе!

– Нормально, – сказала я. – Погода отвратительная, но кофе пока есть, сигареты тоже – значит, все не так уж плохо… А у тебя?

– Плохо, – признался мой друг Леша Ванцов.

– Замучило начальство? – спросила я, искренне соболезнуя ему.

– Это тоже… Но с начальством, как с неизбежным злом, я уже смирился.

– Мне такого смирения не хватает, – вздохнула я. – Мне иногда мое начальство пристрелить охота… Так, знаешь ли, появиться на пороге, достать из кармана пистолет и пальнуть прямо в его самодовольную физиономию…

– Еще день назад ты нежно его любила, – напомнил он мне.

– День уже прошел, – мрачно объяснила я. – А от любви до ненависти один шаг… Ну, так по какому поводу ты мне звонишь?

Он помолчал, потом начал осторожно, издалека – я уже понимала, что Ванцов позвонил мне неспроста.

– Это долгая история. И разговор не телефонный…

– Что там у тебя случилось? – поинтересовалась я, потягивая кофе.

– Ну, как тебе объяснить это… – замялся Ванцов.

– Приезжай, объяснишь, – милостиво позволила я. – Сашка, ты чудо! Как ты догадалась, что мне может понадобиться твоя помощь?

– Особенного усилия мозговых извилин не надо, – рассмеялась я. – Обычно ты появляешься в случае крайней необходимости.

– Я не хотел бы портить твой выходной, – лицемерно вздохнул он.

– Ты его уже испортил, милый, – сообщила я. – Так что теперь приезжай, чего уж там… А то я весь день буду думать, что же тебе от меня было нужно, а я не люблю этого, сам знаешь…

– Все, еду. Надеюсь, это не займет у тебя много времени…

– Я тоже на это надеюсь, – сказала я телефонным гудкам – Ванцов уже повесил трубку.

Ванцов был уже в пути.

– По крайней мере, я успею хотя бы допить кофе, – грустно сказала я. – В этой чертовой жизни есть два неоспоримых зла – начальники и приятели. Иногда, Александра Сергеевна, даже начинаешь думать, что они созданы нарочно, чтобы жизнь не казалась чересчур спокойной.

Я взглянула в окно, где небо, словно назло мне, начало голубеть, и, говоря пиитическим слогом, «душу мою объяла печаль».

И почему другие люди живут себе спокойно, счастливо, торчат на дачах или пляжах, вкушая все радости бытия, а я вечно в работе – даже когда вырвалась из цепких объятий своего босса на один денек всего.

У Ванцова, как нарочно, немедленно назревает во мне необходимость, и он оказывается перед моими очами!

– И хоть бы платили нормально, – проворчала я. – А то работы по горло, а с деньгами напряженка…

Так что в тот момент, когда в мою дверь позвонили, я довела себя до крайней степени обиды и ярости. А посему Ванцов даже немного испугался, увидев мои нахмуренные брови и злобный взор. А уж его спутница – тем более…

– Привет, – опасливо сказал Ванцов, оглядываясь назад. – Я не один.

– Вижу, – кивнула я, рассматривая его спутницу. – Проходите…

Date: 2015-10-18; view: 204; Нарушение авторских прав