Меры площади

Русские квадратные меры по названиям аналогичны линейным мерам: квадратный аршин, квадратная сажень и т.п., но определение «квадратный», как правило, отсутствовало, оно само собой подразумевалось.

Тесноту в камере, куда заключили Катюшу Маслову в «Воскресении» Л. Толстого, можно представить себе, переведя старые меры в метрические: «Камера Масловой была длинная комната в 9 аршин длины и 7 ширины». Подсчитаем: это 30 с небольшим квадратных метров. Сидело же в камере 15 человек: два квадратных метра на человека.

В том же романе хатка старухи Матрены, которую посещает помещик Нехлюдов, «была шести аршин», то есть около трех квадратных метров.

Точно такой же площади «черная, смрадная» избенка многодетного крестьянина Чуриса в рассказе Л. Толстого «Утро помещика», которого помещик хочет переселить в десятиаршинную избу. Шестиаршинную избенку Давыдки Белого в том же рассказе «всю занимали печь с разломанной трубой, ткацкий стан, который, несмотря не летнее время, не был вынесен, и почерневший стол с выгнутою, треснувшею доскою».

Особняком стоит такая мера площади, как ДЕСЯТИНА, постоянно встречающаяся в старой русской литературе при определении величины землевладения. Десятина равнялась 2400 квадратным саженям, или 1,092 гектара. Одним словом – и это полезно запомнить, – десятина почти то же самое, что гектар.

Теперь нам станет ясна гигантская разница между количеством земли у крепостного крестьянина и помещика. Земельный надел крестьянина состоял обычно из двух‑трех десятин, совсем нищенским считался надел в десятину. Вспомним строки А.В. Кольцова из «Песни пахаря»: «Ну, тащися, сивка, / Пашней, десятиной». Эта площадь была совершенно недостаточной для того, чтобы прокормить в год многодетную, как правило, крестьянскую семью, тем более что помещик наделял крестьянина худшей землей, дававшей низкую урожайность. Зато количество земли у помещика исчислялось сотнями и тысячами десятин.

У Константина Левина («Анна Каренина») – 3000 десятин в Калязинском уезде.

Мать Нехлюдова («Воскресение» Л. Толстого) «получила в приданое около 10 тысяч десятин».

У князя Лиговского тяжба с казной о 20 тысячах десятин лесу («Княгиня Лиговская» Лермонтова).

Таких данных в русской литературе множество.

После крестьянской реформы 1861 года помещичьи земли стали переходить в руки предприимчивых и оборотистых кулаков. В повести Горького «Фома Гордеев» миллионер Щуров говорит: «…был я в молодости мужик, а земли имел две с четью (четвертью. – Ю.Ф.) десятины, а под старость накопил одиннадцать тысяч десятин и все под лесом».

Полезно представить себе и величину усадебных садов, в которых происходит действие русских классических произведений. Сад, окружающий дом Федора Карамазова, «был величиной с десятину или немногим более». Зато у Шелестовых («Моя жизнь» Чехова) «сад был большой, на четырех десятинах».

Впрочем, десятина не всегда равнялась 2400 квадратным саженям. В старину была и ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ДЕСЯТИНА, поболее, – в 3200 или 3600 квадратных саженей. О такой‑то и мечтает Иудушка в «Господах Головлевых» Салтыкова‑Щедрина: «Тогда десятина‑то хозяйственная была, против нынешней в полтора раза побольше».

Если речь шла не о сельскохозяйственных угодьях, то площадь обычно исчислялась не в десятинах, а в квадратных верстах. В «Молохе» Куприна читаем: «…открылась огромная панорама завода, раскинувшегося на пятьдесят квадратных верст».

Date: 2015-10-18; view: 341; Нарушение авторских прав