Раненое солнце

Раненое солнце в горы уползало,

Кровью заливая небо голубое.

В исступленном горе море билось в скалы,

Разрывая в клочья кружева прибоя.

Великаны-сосны грозно рокотали,

В ужасе дрожали золотые маки,

А в лесах угрюмых совы хохотали,

Злобно торжествуя воцаренье мрака.

* * *

Без счастья можно жить, не плача,

Отлично есть, спокойно спать,

Едва заметную удачу

Великим счастьем называть.

Счастливым людям – улыбаться,

Желать им счастья на года,

И не касаться, не касаться

Душевной раны никогда!

Весь день тоску глушить работой,

Потом до полночи читать…

Живут же куры без заботы

И не пытаются летать.

* * *

Ничто не гибнет на земле.

Всё оставляет в мире след.

Звезда, угасшая во мгле,

Влюбленным светит сотни лет.

Давно иссякнувший поток

Блуждает тучкой в синеве.

Давно увянувший цветок

Подарит жизнь другой траве.

Давно упавшая сосна

Зажжет огонь в моем дому.

Давно отцветшая весна

Осветит сердце в злую тьму.

И пламя чистое взойдет

Из сучьев черных и сухих.

И эта боль, что сердце жжет,

Однажды выльется в стихи.

Ничто не гибнет на земле.

* * *

Прошла любовь, прошла невзгода.

Открылась камера в тюрьме,

Где без надежды год от года

Душа томилась в лютой тьме.

Ковром лежит, широк и ясен,

Необозримый белый свет.

И даль светла. И мир прекрасен.

И нет преград. И силы нет.

* * *

Отшумел карнавал листопада.

Пуст и холоден сад.

Сбросив пеструю ветошь наряда,

Строго ветви сквозят.

Дотлевая, дымят вдоль дороги

Мертвых листьев холмы.

Сад сегодня подводит итоги

На пороге зимы.

И в душе так же строго и ясно,

Даль светла и чиста.

Смолкнул ропот обиды напрасной,

Отошла суета.

Отрешаясь от мелкой тревоги,

Мертвой злобы и тьмы,

Сердце тоже подводит итоги

На пороге зимы.

* * *

А жизнь ушла такой походочкой –

Замок не щелкнул, дверь не скрипнула.

Не пляшут больше туфли-лодочки:

Как комья, годы поналипнули.

И ум заботы запорошили,

И взгляд усталостью туманится,

И платье в пеструю горошину

Уже пора отдать племяннице.

Ничьих печалей не причина я,

Ничьих бессонниц не виновница.

Пройду по улице с рябиною –

Никто взглянуть не остановится.

Всё реже, реже счастье чудится,

И видно – нравится, не нравится, –

Что не сбылось – уже не сбудется,

В чем ошибалась – не поправится.

Росли года мои, как деревце,

Растут – быстрее кома снежного.

А сердцу глупому не верится,

Всё молодым живет, по-прежнему.

* * *

Аленке Чупошевой

Ну вот, ты уже и большая,

малышка моя, Алёшка.

А помнишь, как мы, бывало,

ходили к реке голубой?

Ты топала так упрямо

на худеньких крепких ножках

И крошечной цепкой лапкой

тащила меня за собой.

Мы вместе с тобой встречали

пыхтящие пароходы,

Мы лазали по обрывам,

на мокрых склонах скользя.

Изодранные коленки

ты храбро мазала йодом

И молча сопела, помня:

героям плакать нельзя.

А тихими вечерами,

когда в рубашонке короткой

Спала ты, уткнув в подушку

веснушчатый рыжий нос,

Твоя такая большая,

такая смелая тетка

На первые в жизни свиданья

бежала, робея до слез.

Я всё это вижу так ясно,

на милое личико глядя.

Сегодня у нас – вечеринка,

но у тебя – первый бал.

Сегодня, впервые в жизни,

веселый подружкин дядя,

Как маму, с низким поклоном,

тебя танцевать позвал.

Ты смотришь почти надменно –

а щеки огнем пылают.

Слегка опустив ресницы,

ты в томном танго скользишь.

И как я тобой любуюсь,

и как тебя понимаю:

Забавную важность котенка,

поймавшего первую мышь.

И всё еще будет первым:

и первое увлеченье,

И первые смутные грезы,

и первый взрослый успех,

И первые расставанья,

и первые огорченья,

И первые взрослые слезы –

тихонько, тайком от всех.

Ох, как они мне знакомы,

безмолвные эти слезы!

Но что же я в силах сделать?

Но как тебя сберегу?

Из смуглых твоих ладошек

не раз я таскала занозы,

А вынуть занозу из сердца,

наверное, не смогу.

Аленушка! Будь счастливой,

как утро, как птичья песня.

Всю жизнь проживи без горя,

доверчиво, нежно любя.

Моя улетевшая юность

сегодня в тебе воскресла,

Так пусть всё, что мне не досталось,

исполнится для тебя.

* * *

Завод рождался, как стихи.

Эскизы грезились в постели,

А поутру черновики

В корзину яростно летели.

Всё было глупо, тяжело,

Невыполнимо, невозможно.

Всё расползалось, и текло,

И не желало стать, как должно.

Но вновь упрямая рука

Бумагу крыла четкой сетью.

И вдруг – строка, еще строка,

Теперь строфа, другая, третья!

И вот она поет уже,

Всё чище, всё прозрачней тема,

И вот – в нарядном чертеже

Звенит, живет моя поэма.

Сегодня ей скажу: прости.

Другой умелыми руками

Ее взлелеет и взрастит,

Оденет в сталь, бетон и камень.

Другой увидит наяву,

Что мне когда-то примечталось.

А я – опять бумагу рву,

Ворчу и злюсь, кляня усталость.

А честно – одного хочу:

Пускай до слез, пускай до пота,

Но только будь мне по плечу,

Моя веселая работа.

* * *

Жизнь летит, как скорый поезд,

Тарахтя по шпалам-дням,

И увозит, всё увозит,

Всё увозит от меня.

Торопись! – стучат колёса. –

Не зевай! Лети! Спеши!

Осыпаются с откоса

Клочья порванной души.

Ну и пусть. Довольно тела,

Хватит тела, черт возьми,

Чтобы пило, пело, ело

С современными людьми.

Что душа? Она не в моде.

С ней, сказать начистоту,

Надо плыть на пароходе,

Может, даже – на плоту.

С ней глядят любимым в очи,

Ловят звездочки ковшом.

С ней, душой, не просто очень,

Посложней, чем с гаражом.

Так-так-так! – твердят вагоны. –

Торопитесь! Цель близка!

Но на новом перегоне

Тот же ветер и тоска.

* * *

Жить и думать мне мешая,

Злая боль на сердце пала.

У меня беда большая:

Где-то девочка пропала.

И в сомненье, и в печали

В глубине зеркальных стекол,

Как спасенье, я встречала

Взгляд из юности далекой.

Как она меня судила

Беспощадно и сурово,

До жестокости правдива,

Бескорыстна до смешного!

Нынче в зеркало взглянула –

Нет моей девчонки строгой.

Заблудилась? Утонула?

В лес зашла не той дорогой?

Как же я недоглядела!

Нет нигде. Как не бывало…

Люди, люди, что мне делать?

Люди, девочка пропала!

* * *

М. Ф. Смирновой

А всё же есть они – веселый летний гром,

Умытые дождями ветви,

Смешливые ручьи. В моем краю сухом

Не так-то просто верить в это.

Здесь каждый чахлый куст до капли

жадно пьет

Всё, что на корни влагой пало.

Здесь голодно хрипит земли иссохший рот:

Умей довольствоваться малым.

И воет суховей в бурьянах неспроста:

Пей нынче, завтра будет хуже.

И так легко забыть, извериться, устать,

Припасть к любой случайной луже.

Но я иду вперед, туда, где жизнь жива.

Нельзя поверить лютой песне,

Покуда есть заря, и неба синева,

И ты, поэзия, ее предвестник.

* * *

Может, было, может, и не было,

Может, было и не было вместе.

Ты мне синий кусочек неба

Зачерпнул котелком из жести.

Я молчала, пила, смеялась,

Поправляла рюкзак за плечами,

А у губ моих солнце качалось,

Обжигало меня лучами.

Даже имя давно забыла.

Даже эхо на зов не ответит.

Может, не было, может, было…

Только солнце и нынче мне светит.

* * *

В. Е.

Не ты был болью и огнем,

Спалившим сердце мне дотла.

Другого я в ночи звала,

Кляла другого белым днем.

Но был ты садом на заре,

И чистой утренней росой,

И песней девочки босой,

Бегущей к солнцу по горе.

Но был ты эхом милых дней,

Моей весны тепло и свет,

Живой заветный амулет

Беспечной юности моей.

И не считала я года,

Смеясь в лицо осенней мгле.

Покуда есть ты на земле,

Я знала: буду молода.

Лишь только был бы, только жил,

Пускай вдали, пускай с другой…

Какой колдун, насмешник злой,

Ту встречу нам наворожил?