Бесконечность Вселенной. Главнейшим положением космологии Бруно было учение о бесконечности: “Вселенная есть бесконечная субстанция

Главнейшим положением космологии Бруно было учение о бесконечности: “Вселенная есть бесконечная субстанция, бесконечное тело в бесконечном пространстве, т. е. пустой и в то же время наполненной бесконечности. Поэтому Вселенная (universum) – одна, миры же бесчисленны. Хотя отдельные тела обладают конечной величиной, численность их бесконечна”, – писал Бруно в “Камераценском акротизме” [110, т. 1, ч. 1, с. 173].

Вне Вселенной нет ничего, ибо она представляет собой все сущее, все бытие. Она вечна, не сотворена богом, неподвижна. Неподвижность Вселенной следует понимать лишь как невозможность перемещения ее в другое место, ибо такого места, такой пустоты вне ее не существует; в самой же Вселенной постоянное изменение, непрерывное движение и развитие происходят вечно.

В борьбе за космологию бесконечной Вселенной Бруно должен был опровергнуть доводы как аристотелевской философии, так и католического богословия, согласно которому бесконечность является исключительным атрибутом бога, созданный же им мир неизбежно ограничен в пространстве. Бруно отвергает схоластическое представление о замкнутом мире, вне которого нет ничего – ни тела, ни пустоты, ни пространства, но только Бог-Перводвигатель. Но Стагирит, пожелав ограничить пределы пространства, Все же не в силах его заключить в неприступные стены. И, вопрошая себя, где же высшие неба пределы, Если ни тело его не содержит в себе, ни поверхность,

[282]

Ни пустота, ни пространство, ни что-либо рода такого,

Что содержало б иное в себе, обнимая собою,–

Делает вывод, что мир помещается “в собственном месте*

[там же, с. 221].

Этот ответ вполне логичный с точки зрения перипатетического учения о пространстве-месте, есть, по мнению Бруно, не ответ, а словесная уловка. Схоластическое богословие, чтобы “избежать пустоты и небытия” вне мира, утверждает, что “вне мира находится разумное и божественное существо, так как бог есть место всех вещей” [20, с. 305].

Что же – я жажду узнать – лежит за пределами неба?

Смысла лишенная речь софиста звучит мне ответом:

Вечное там божество, бесконечно блаженная сущность,

Самодовлеющий ум, извне управляющий миром

[110, т. 1, ч. 1, с. 222].

Теологическое решение, исходящее из противостояния бесконечного бога и конечного мира, неприемлемо в философии: во-первых, это речь не философа, рационально мыслящего, а пророка, опирающегося на догму откровения:

Так отвечает мудрец, из философа ставший пророком,

Нить разуменья вконец потеряв в лабиринте софизмов

[там же, с. 222],

а во-вторых, противоречит даже и схоластическому представлению о боге, оставляя невыясненным вопрос, “каким образом бестелесная, умопостигаемая и не имеющая измерений вещь может быть местом измеримой вещи” [20, с. 305].

Бруно отвергает не только представление о замкнутом пространстве мира, но и само понятие заключающего его в себе бога. Бог, как его трактует ноланская философия, “не может каким-либо образом ограничивать тело”, так как “божество существует не для того, чтобы заполнять пустоту” [там же, с. 306]. Бруно не просто провозглашает бесконечность Вселенной, в конце концов об этом уже писали до него – П.-А. Мандзолли и независимо от него Ф. Патрици; он – ив этом заключено то принципиально новое, что вносит он в космологию бесконечности, – отвергает деление мира на “здешний”, материальный и конечный, и иной, запредельный и нематериальный – будь то Перводвигатель перипатетиков,

[283]

христианский бог или бестелесный свет “Зодиака жизни” и “Новой философии Вселенной”:

Я же на это спрошу как могло получиться,

Чтоб ограничен телесный был мир бестелесным,

Непротяженность в себе заключала пространство?

[там же, с 222]

Бесконечность у Бруно есть бесконечность материальной Вселенной, и в духе учения о единстве материи и формы, против любых проявлений перипатетического ли, платонического ли дуализма направлена его полемика. Восторженно прославив в “Прощальной речи” автора “Зодиака жизни” Палингения (П. А. Мандзолли) как одного из предшественников учения о бесконечности, он решительно и резко полемизирует с ним в заключительных главах поэмы “О безмерном и неисчислимых”:

“Палингений еще глубже грезит с Платоном, полагая бесконечный и бестелесный свет вне этого конечного мира и видимых звезд” [110, т. 1, ч. 2, с. 295]. Заполняющий запредельное пространство бестелесный свет есть разновидность осуждаемых Ноланцем “актов или форм без материи”: все эти “абстрактные природы”, “образцы”, “архетипы” суть чудовищные порождения фантазии: как нет формы без материи, так нет и пространства без тела [там же, с. 303–304], и потому необходимо оставить “эту химеру бесконечного и бестелесного света” [там же, с. 310].