Как мы простились с колбаской.

Светлана

Заметьте, ее так зовут — колбаска. Ласково. Вот Геннадий Малахов (у него сейчас учится вся страна, как не умереть в пятьдесят лет) пишет в своем дневнике, что боролся с колбаской несколько лет; даже в первый день после голодания, бывало, он ел «морковку, картошку мятую с колбаской, халву».

Самое трудное — разорвать первый круг. У многих (уверена!) этот круг — колбасно-сосисочный. Самое трудное, по нашим наблюдениям, — отказаться от мяса. Все остальные отказы получаются легче (может, потому, что уже умеешь отказываться).

Слышали, наверное, фразу:

— Я видел вашего сына с сигаретой. Но — точно — не слышали:

— Я видел вашего сына с котлетой.

А мы уверены: котлеты опаснее. «Пьяница может состариться, обжора же — никогда».

Пять лет назад мы еще ели курочек из своего курятника. Прочитали одну фразу в одной книге — и перестали «куроедствовать».

* * *

О книге сейчас напишу. Но сначала о фразе. Ищите фразу. Свою. Короткую, простую, действующую на вас, как ожог. Если хотите попрощаться с чем-то или с кем-то — ищите фразу.

Иногда мы зовем хороших людей — поговорить. Видим: хотят с кем-то попрощаться — и не могут. Зовем. Предупреждаем:

— Сейчас будет много фраз, а ты выбери свою.

На кого-то действует один довод, на кого-то другой...

Одна наша уж слишком сердобольная знакомая никак не могла бросить мужа-пьяницу. И себя не жалко, и детей не жалко... Твердит одно: «Он без меня погибнет».

— А может, с тобой погибнет, — говорим. Смотрим: лицо изменилось. Добавляем:

— Может, ты занимаешь чужое место? Может, ему другая женщина нужна, вот он и пьет с тобой. А с другой — не будет.

* * *

Когда говорят: я без мяса не наемся, хочется сказать, что мясо — не еда.

Это мы и прочитали в книге Арнольда Эрета:

«Мясо никоим образом не есть средство питательное; оно гниет и разлагается в кишечнике; но процесс разложения возникает сперва не в желудке, а сейчас же после убоя... Яды гниения действуют на человека возбуждающе и поэтому дают иллюзию питательного свойства».

Примерно то же — и вскоре — мы прочитали в книге Атерова:

«Клетки убитых животных или клетки молока, выдоенного из организмов животных, умирают сразу же, а затем начинают разлагаться и превращаться в яды».

(Прошу прощения у автора: его фразы иногда неудобоваримы, как мясо; видимо, виноват перевод; поэтому я чуть исправляю их):

«Человек не является существом, питающимся падалью. Он не может, подобно другим плотоядным, схватить муху из воздуха и проглотить ее живьем или же разорвать на кусочки жертву, чтобы насытиться».

* * *

Может, Эрет и Атеров неправы; может, мясо и не гниет, будучи так аппетитно проглоченным. Удивительно, но человеческий организм и происходящие в нем процессы изучены очень мало: а что может быть важнее?

Ладно, не гниет. Тогда почему от мясоедов так дурно пахнет? К людям от сорока пяти лет уже страшновато подходить близко...

Особенно это касается мужчин (едят много мяса), особенно в поезде, когда они снимают ботинки. Нет, извините, особенно в гостинице, если у вас общий санузел. О-о-о...

Как-то мы уговаривали одного умного (но уже побывавшего в реанимации) попрощаться с колбаской. Он послушал и сказал:

— Вы меня убедили. Знаете, чем? У вас дыхание приятное.

(Дело было на банкете, играла музыка, сидеть пришлось близко.)

Да, первое, что с вами произойдет после «похорон» бутерброда с колбаской, — ваше дыхание станет приятным. Даже утром, после сна.

(Но надо не просто исключить из рациона мясо; надо исключить и хлеб.)

* * *

Для жен, которые хотят показать эту главу мужьям: не давите! Можете раздавить!

Настоящее «нет» человек говорит себе сам, иначе скоро «нет» переходит в «чуть-чуть», потом — в «иногда», потом — в «да».

Лучшее, что вы можете сделать для мужа, — молодеть и здороветь на его глазах. Не зовите его бегать; одевайтесь поярче — и убегайте. Мужчина создан, чтобы догонять. Этот не побежит — побежит другой. Двигайтесь!

* * *

Самое обидное в этой жизни — мы все узнали поздновато: Эрета прочитали в 1993 году, а написана книга в 1912-м. Атеров написал свое «Сыроедение» в 1963 году, но мне было тогда всего одиннадцать... Все чаще приходит в голову, что любое государство заинтересовано, чтобы пенсионный народ быстрее умирал.

* * *

Интересна судьба Антона Чехова, умершего от чахотки в сорок с небольшим. Его вылечило бы голодание, а не курение. Эх, не знал, сожалели мы много раз. Но потом прочитали: друг Чехова, Суворин, не просто голодал, но и писал об этом, и людей лечил...

Вот тебе и человек, в котором все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и мысли. А прямая кишка?

Цитирую Эрета:

«Теперь я открою последнюю тайну чахотки. Если кормить таких больных только «слизью» (каша, молоко, жирное мясо),то выделению слизи не будет конца, пока легкие сами не начнут распадаться и не появятся, наконец, и „бациллы", — смерть в таком случае неминуема... Теперь знают, что мясо, сыр и все органические вещества при процессе разложения благоприятствуют и размножению бацилл... но бациллы являются не причиной, а продуктом болезни».

* * *

И три цитаты из Атерова:

«Одно время в некоторых азиатских странах преступники, приговоренные к смерти, кормились только лишь блюдами из вареного мяса. На такой диете они обычно умирали в течение 28—30 дней, тогда как в результате полного голодания человек может оставаться живым в течение даже 70 дней.

Это означает не только то, что вареное мясо — никуда не годный пищевой продукт, но даже и то, что токсины, им выделяемые, являются настоящим ядом, убивающим человека в сравнительно короткий срок».

«Возьмите для примера мой собственный случай: в результате потребления мяса и других вареных продуктов в течение 52 лет я потерял силу и не мог подняться даже на две ступеньки, не почувствовав одышки; а ныне, после отказа от всего этого, за восемь лет я так укрепил здоровье, что сейчас могу взбежать на гору с почти невероятной легкостью».

«Лично я полностью очистил суставы своих ног от всех подагрических узлов, но если я в какое-то время изменял своему режиму и начинал есть мясо, то несколькими часами спустя я вновь обнаруживал, что мочевая кислота скапливалась в суставах больших пальцев ног.

Я часто проделывал такие эксперименты в начале своего сыроедения. И действительно, возвращение мочевой кислоты в суставы — дело несложное, и пути к этому широко открыты.

Стоит только маленький кусочек мяса ввести в организм, как это приводит к образованию мочевой кислоты, которая вновь начинает скапливаться в своих излюбленных местах».

* * *

Трудность нашего вегетарианства в одном: приходится всегда ехать из города с тремя тяжелыми сумками. В сумках — фрукты.

МОЯ АПЕЛЬСИНОВАЯ ЗИМА (дневник 1996 г.)

Светлана

Вчера гуляла по настоящей зимней (белой!) дороге. Смотрела вверх, на настоящее синее с настоящим розовым, и хотела жить настоящей жизнью.

Прошла студентка с сумкой, в сумке сигареты. Запах от студентки чуется за пять метров в настоящем-то воздухе. Когда я была студенткой, то тоже курила и заедала жареным мясом с жареной картошкой. Все другое казалось невкусным.

К первому курсу у меня уже был гастрит. Проработав три года после вуза, я «насидела» еще остеохондроз и одышку.

Тут решил родиться Иван и спас меня, нагрузив собой, своей коляской и сумкой со всем запасным детским имуществом.

Но к шести годам (три из которых он кашлял) я приобрела профессиональную болезнь матери городского ребенка — невроз. Мне хотелось только тишины, а ее не было нигде в городе.

* * *

И вот десять лет я хожу под соснами и думаю: неправда, что к хорошему привыкаешь; не такое уж оно хорошее.

А вчера — ко всему «хорошему» — встретила свою приятельницу Алену.

— Ой, чем ты лицо мажешь?

Этой зимой меня замучили городские приятельницы:

— Ой, чем ты лицо мажешь?

То ли ужасаются, то ли восхищаются — не поймешь городских.

Алена (она девушка простая) говорит:

— Такая ты свеженькая, рыженькая такая.

— Да я просто ем апельсины.

— Апельсины... дорого ведь!

— А колбасу-то я не ем!

Ну, дальше обычный разговор: про мое «сорокалетнее здоровье» и про ее «тридцатилетние болезни». Алена мной восхищается, за это я даю ей полезный совет. Хоть и знаю, что бесполезно: моими лекарствами никто не лечится. Верят врачам, которые, по статистике, болеют чаще своих пациентов, потому что надеются на лекарства.

* * *

Походив в общественную — у озера — баню, я поняла: люди любят болеть, чтобы привлечь к себе внимание, стать значительнее. Люди гордятся болезнями, как почестями. Говорят любовно: у меня букет болезней... Мол, хорошо пахнет!

Обычный банный разговор:

— Так голова утром закружилась, чуть не упала.

— Голова! Вот я себя до такого давления довела — «скорую» вызывали!

Зимой я хожу в баню босая, в шлепанцах; захожу и жду испуга чьей-то городской гостьи, не привыкшей к моим странностям. А привыкшие сначала ругали, как девочку, потом ждали, когда я заболею, теперь хвалят и говорят: ты закаленная, а нам нельзя.

А я не закаленная, не заговоренная. Не закодированная, я не пью новомодный дорогой бальзам и даже старомодную бесплатную мочу. Лечусь просто едой, а иногда — отсутствием еды.

* * *

* * *

Ох, и удивились вчера, прочитав в газете рецепт от какой-то болезни: возьмите морковь и долго варите ее с сахаром... Кто-то ломает качели, кто-то пишет на стенах мат, кто-то советует людям, как из лекарства сделать отраву. Зачем варить морковь? Зачем долго? Зачем с сахаром?

Что случается со мной, когда я ем (честное слово, вкусный!) овощной суп? Я лечу себя настоем из десяти компонентов: моркови, кабачка, свеклы, капусты, картошки, укропа, лука, чеснока, тмина, петрушки... Да еще саморощенных!

А когда я съедаю всего пол-апельсина... я делаюсь легкой, и кажется — взлетаю. У американцев свежевыжатый апельсиновый сок — почти обязательная добавка к кофе... Понимаю.

Книжек Эрета мы купили много и подарили уже штук десять. Но никто не соблазнился.

И мы давно уже перестали уговаривать хороших людей жить долго; они хотят умирать. То есть они хотят жить, но не настолько, чтобы отказаться от пельменей.

ХЛЕБ ВСЕМУ ГОЛОВА. НО ГОЛОВА - БОЛЬНАЯ (дневник 1996 г.)

Светлана

Когда люди узнают, что мы не едим хлеба, они восклицают: — Совсем?!

Началось это... Обычно говорят: я прочитал книгу — и стал другим. Думаю, это неточное самонаблюдение.

Человек — до книги, до встречи — готов стать другим. Когда он приходит советоваться о чем-то, он не ждет совета. Он на самом деле приходит за поддержкой того решения, которое уже принял, пусть он и не совсем осознает это.

Мы, кстати, спрашивали у многих: кому удалось переубедить человека? Мало кому. А тот, кому удалось, жалеет об этом, потому что ничего хорошего из этой истории не вышло. Убеждение — процесс отнюдь не минутный.

Так и у нас. Мне показалось, что судьба привела, раздела и завела в парилку общественной бани поселка Большой Тараскуль нашу приятельницу и продавщицу свежего молока Андреевну. Андреевна всегда была толстой, а тут — не узнать —>- похудела. Объяснила так:

— Есть ничего не могу, что-то с желудком. Купила книжечку про сырое питание, стала есть все сырое — выжила. Могу, Света, подарить: у меня таких книжечек две.

В тот же вечер, по пути из бани, я зашла к Андреевне за книжкой. Значит, я ее искала! Значит, думала, что делать со своей ноющей после каждой поездки в город головой!

* * *

Я уже упоминала эту книжечку, почти брошюрку. Арнольд Эрет «Лечение голодом и плодами». Конечно, все это мы читали и прежде (журнал «Физкультура и спорт» регулярно печатал такого рода литературу), но автор сумел убедить.

Точнее, мы были готовы убедиться.

Придется цитировать, и много. Я не врач, а всего лишь сорокапятилетняя здоровая женщина. Когда мне будет хотя бы семьдесят и я буду весело щелкать своими — не вставными — зубами, тогда можно будет цитировать только себя.

А пока нас зовут Леня и Света, или просто «ребята», и говорят:

— Ну, в вашем возрасте...

— А сколько нам?

— Лет тридцать пять, если подумать, приглядеться... Кто ж нам, ребятам, поверит? Придется цитировать. Но для особо въедливых умов: у вас есть знакомые здоровые врачи? Нет? Тогда почему надо верить врачам, которые не могут вылечить даже самих себя?

* * *

Эрет:

«Если картофель, хлебную муку, рис долго кипятить, то получится студенистая слизь, или клейстер, которым пользуются переплетчики и столяры. Это слизистое вещество скоро делается кислым, переходит в гниение, дает почву для развития грибков, плесени и бацилл.

При пищеварении, которое химически представляет собой ту же варку, эта слизь, этот клейстер станет также отделяться, ведь кровь может пользоваться только переваренным, полученным из крахмала виноградным сахаром... В течение жизни кишечник и желудок мало-помалу так „заклеиваются" и покрываются слизью, что клейстер растительного происхождения и клей животного (от мяса, молока) переходят в гниение, закупоривают кровеносные сосуды, и, в конце концов, застоявшаяся кровь должна разлагаться...

Кто не желает согласиться с тем, что стенки пищеварительного канала должны со временем засориться, с тем все равно ничего не поделаешь.

Тут и кроется объяснение, почему большинство вегетарианцев, несмотря на их хваленое меню, все-таки нездоровы.

Если вегетарианцы не перейдут вскоре только на естественную пищу или не сократят количество поглощаемой пищи, то вегетарианству в его настоящем виде грозит опасность утратить свое значение...

Конек вегетарианской пропаганды заключается в том, что питание мясом неестественно. Но так же неестественны хлеб, сыр, молоко и т. д. Все, что приготовила человеческая рука или мнимо улучшила, есть зло...

Почти все попытки поста (голодание, бесслизистая диета) терпят неудачу от того, что с принятием неслизистой пищи старая слизь будет обильно выделяться, пока организм совершенно от нее не очистится и не выздоровеет... В совершенно здоровом организме так называемая слизистая оболочка должна быть у людей не белой и беловатой, но чистой и красной, как у животного...

Каждый может узнать, как долго после поста или при фруктовой пище можно работать или ходить, не чувствуя никакой усталости».

* * *

Мы к тому времени имели опыт голодания и бесслизистых фруктово-овощных диет (муж — для здоровья, а я — для похудания). И мы уже знали эту легкость, этот прилив сил после того, как перестанешь хотя бы несколько дней есть блины и пирожки.

Замечали мы не раз и другое: как хочется спать и не хочется двигаться после этих самых пирожков.

Жизнь не позволяла нам спать и заставляла двигаться. Мы искали источники энергии.

* * *

Но среди всех многослизистых нездоровых продуктов есть один просто убийственный — это наш хлеб. «Всему голова». Может, и голова, но больная.

Я убедилась в этом еще в шестнадцать лет. Невинные девчушки бегали в магазин за невинными булочками, торопливо глотали их на ходу, чтобы не опоздать на урок. Жрицы булочек. И в результате к концу десятого класса я попала в больницу с гастритом.

* * *

Весной и летом мне приходится кормить друзей и подружек сына, которые приезжают к нам и отдохнуть, и поработать. Половина из них загибаются от гастрита, совершенно не понимая, что это и откуда это. Жрицы и жрецы булок! Незнающие дети незнающих родителей!

Цитирую для них Геннадия Малахова:

«Ввиду того что хлеб изготовляется из зерна, которое перемолото, отделены оболочка и зародыш, он сильно теряет свою пищевую ценность. Люди, употребляющие в основном хлебобулочные изделия, становятся похожими на шары. В этом нет ничего необычного: употребляя муку, которая является „растительным запасом, растительным жиром", мы откладываем таковой у себя в теле.

Дрожжи, на которых готовится тесто, крайне неблагоприятно воздействуют на нашу микрофлору. Вообще, мучное, лишенное ферментов для переваривания (они содержатся в зародыше и под оболочкой), крайне плохо переваривается и зашлаковывает организм...

Употребляя хлеб, мы превращаем свой желудочно-кишечный тракт в поле боя между дрожжами и естественной микрофлорой. Вот откуда идут дисбактериозы. Некоторые народы, чтобы защитить себя от вымирания, приготовляли только пресный хлеб и обычай этот закрепляли в виде религиозных догматов».

Например, в «Библии» (кн. «Исход», 12, 20): «Ничего квасного не ешьте; во всяком местопребывании ешьте пресный хлеб».

Где найти такое местопребывание, где продадут хлеб из целых зерен, мы не знали. Поэтому на несколько лет исключили из своего рациона все мучное и даже каши. Жить стало легче.

* * *

Теперь об Андреевне, царство ей Небесное.

В той бане, на той же верхней полке парной, в том же разговоре — помните? — Андреевна призналась, что похудела не по своей воле. Просто желудок стал отвергать любую пищу, кроме растительной. Стройная Андреевна с энтузиазмом говорила, что это совсем нетрудно: размочить черносливчику да заесть орешком!..

При следующих встречах, наевшись черносливчику с орешками, я спрашивала Андреевну:

— Ну что, сыроедствуем?

— Стараюсь побольше салатиков делать, — уклончиво отвечала Андреевна.

Прошло несколько лет. И как-то осенью я зашла к Андреевне в гости. Она недавно выписалась из больницы (было обострение язвы желудка). В кухне приветливо пахло ватрушками с творогом. Меня стали угощать.

— Да я не ем булочки, вы же знаете!

— Ну одну-то можно. Горяченькую!

— А вы, Андреевна, вроде отказались от мучного?

— Да нет, теперь я ем все! Я, знаете, ем то, что мой организм захочет, — с видом профессора-диетолога сообщила мне Андреевна. — Если он хочет сосиску, я ему покупаю сосиску.

— Андреевна, да вы что?! Это можно чистый организм слушать, который уже вкус булочек забыл! Все, кто голодал подолгу, говорят, что хочется чего-то очень простого: картошки, сухарика, морковки, яблока. А если спрашивать себя, чего ты хочешь, то окажется, что хочешь самое вкусное, самое жареное; а потом и жареное надоедает, хочется еще жареней! Для морковки и места не остается...

Но Андреевна, видимо, давно растерявшая все аргументы в спорах со своим ватрушколюбивым желудком, сказала:

— У меня же семья! Дочь с мужем! Я им пеку, а сама что, нюхать буду?

Этот аргумент я слышу всегда, когда заговариваю с какой-нибудь женщиной о здоровом питании. Это, конечно, аргумент не головы, а желудка, губы-не дуры и языка-не дурака. Аргумент убийственный:

— Я семью отравой кормлю, а себя что, беречь буду? Звучит он, конечно, так в моих ушах. А в устах спорящих со мной женщин — так:

— У меня семья, столько работы! Я такая святая, мне некогда для себя и минутки найти!

...Недавно Андреевну похоронили. Люди в нашей деревне, с несомненным чувством своей правоты, говорили:

— Ну вот, доголодалась!

Мол, ела бы, как мы, пирожки с мясом, ходила бы сейчас, похохатывала.

Вскоре, правда, еще две отнюдь не старушки в наших краях умерли. Разговоры об умерших одинаковые:

— Такая молодая еще... не старая. Почему? С чего бы? Не курила, не пила...

И добавлю: дышала чистейшим сосновейшим воздухом! Имела к услугам два озера и два санатория с грязями и минеральной водой, с опытными врачами. С чего бы?

Получается, с того самого, которое так любит губане дура, которое так просит организм. С соленого, копченого, печеного, жареного. С горяченького!

Мнение о том, что Андреевна «голодовала», пошло, видимо, с того случая, когда организм сказал моей приятельнице:

— Хватит кушать!

(Мой организм говорит грубее: хватит жрать!).

Да, наши зажравшиеся организмы (у женщин они умнее) иногда из последних сил делают нам подсказки.

* * *

Такая же история случилась с моей подружкой — толстушкой Аней. Тоже перестал принимать организм вареную, копченую, жареную пищу. А если она все же доходила до желудка, тут же случался страшный приступ, то ли почечный, то ли печеночный, то ли желудочный, то ли поджелудочный — не помню.

Да и не важно, ведь все болезни от того, что мы несколько раз в день кладем себе в рот.

Стала моя Анечка поневоле сыроедкой: чуть-чуть орехов и яблоко или салатик — вся еда в течение нескольких месяцев. Похудела, похорошела, выжила, одним словом.

Теперь она опять потолстела, на случай приступа носит с собой таблетки, целую косметичку всяких таблеток. Это чтобы организм не дурил, не вздумал указывать, что надо есть Анечке, а чего — просто нельзя.

Так же третья моя знакомая, Г. М., бросила курить. Вдруг стало тошно от сигарет. Всю жизнь было не тошно (ну и заодно тромбы на ногах образовались), а тут стало тошно.

Если бы не бросила Г. М. курить (вернее, ее умный организм бросил), что было бы? Ответить нетрудно.

* * *

Каждый раз, когда я приношу из магазина буханку свежего хлеба, муж нюхает ее и говорит:

— Вкусно пахнет, зараза!

Хлебом мы иногда кормим пса, ну и кашей с мясной требухой.

Кашу варит муж, сварит, посмотрит и скажет:

— Сам бы ел...

У меня же вид мяса вызывает отвращение, а хлеба иногда хочется: поджаренного, хрустящего. Хочется рисовой каши со сливочным маслом, пирожков с капустой, вареников с вишней... Да мало ли чего хочется! Во дворце хочется жить!

Но во дворце я точно жить не буду никогда. А пирожков за сорок четыре года я много съела...

ЖЕЛУДОК СДАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ (дневник 1996 г.)

Леонид

Он не скрипит, как бессонница, не гудит, как усталая нога, он незаметно поглядывает на часы и деликатно спрашивает: когда? И ты спохватываешься и несешь ему должок, все чаще с процентами.

Мы тоже были колбасожоры и тортолизы, мы знаем, что самое невозможное — отказаться от куриной ножки в грибном соусе. Это гораздо невозможнее, чем пробежать пятнадцать километров в тридцатиградусном январе.

На выступлениях нас спрашивают, что мы едим. Это не случайно: человек готов на подвиг, но желудок не пускает, и человек не «подвигается». Вот людям и интересно, почему у тебя другой желудок.

Почему ты пока не умер без тещиного холодца, без тещиной ухи, без тещиных груздей и без ее же сала, не говоря уже о пельменях?

Почему до сих пор таскаешь ноги, хотя не ешь ни пироги, ни хлеб, ни сыр, без которого ты тоже ходишь, как это ни странно.

И наконец, как можно без каши, без лапши, без сливочного масла, без соли, а главное, как можно мужчине без мяса? Даже моя мама ужаснулась и извиняющимся голосом процитировала отца, который когда-то вразумил ее: от крахмала стоят только воротнички.

* * *

Но у меня натура естествоиспытателя. Я люблю слушать и читать, но никому не верю на слово. Люблю пробовать, если меня убедят, что проба резонна. Лет двадцать назад я перестал солить еду. Потому что прочитал: в день человеку надо один грамм соли, а это — кусочек хлеба. Остальная соль не нужна. Я попробовал — и мне хорошо.

Насчет еды каждый доктор — дока, советуют разное, поэтому я менял свой рацион осторожно и постепенно. Но менял! Потому что убедился: главное для жизни — энергия, а энергия зависит от еды сильнее, чем от тренировок.

* * *

Всю еду себе я готовлю сам: жена не должна уставать. Вот что я ем: овощи, фрукты, простокваша (деревенская), орехи, семечки, творог (из своей простокваши), молоко (деревенское), яйца (деревенские), мед (из соседней деревни), растительное масло, сливки (деревенские).

Скобки важны, потому что эти продукты настоящие, другие, чем в городе. Цены у нас ниже городских. (Да, я ловкач, но что мешало завистникам жениться на Светлане Ермаковой?).

Из переработанных продуктов приходится покупать только растительное масло. Однажды мы купили невиданное по вкусноте подсолнечное масло — темное, тягучее, пахучее; сразу видно — домашнее, искреннее; больше такого не встречали.

Каждый день я натираю себе большущее (сейчас измерю, ага, тридцать два сантиметра в диаметре) блюдо: морковь, оранжевый кабачок, свекла, редька, капуста — все сырое. Это у меня перед каждой едой.

Готовлю в основном в печке СВЧ. Зимой частенько варю овощной суп (хорошо на сыворотке).

Жарю только одно: кабачковую запеканку. Кабачок, патиссон или тыкву протираю (иногда с небольшим количеством картошки или морковки), чуть капаю масла на тефлоновую сковородку, отжимаю массу, тонким слоем кладу по всей сковороде. Сверху размазываю одно яйцо. Чтобы наесться — хватает двух сковородок (откровенно говоря, лучше три сковородки).

* * *

Чай не пью восемь лет, кофе — лет десять. Вместо чая мой обычный напиток — настой листьев из нашего сада: вишня, черноплодка, облепиха, черемуха, а также мята, мелисса, душица, кустики брусники. Все это я беру и бросаю — вот как сейчас! — пару горстей в кипящий чайник. Настой получается весьма жизнерадостный по цвету и запаху; а когда в кружке еще немного молока — хо-хо!

Про еду можно бесконечно, обрываюсь. Потому что еда — все-таки не главное.

* * *

Главное — это мысли. У меня почти не бывает плохого настроения; я не ношу в себе тайные страхи (как остальные мужчины, которые именно от этого умирают быстрее женщин). Когда мы обнаруживаем у себя залежалые страхи — быстренько вытаскиваем их, полощем и вывешиваем сушиться во двор на солнышко.

Хоть мы и не врачи, но у нас идет постоянная психотерапия. Наши разговоры заменяют все: медитацию, внушение, психоанализ и психосинтез (если такая штуковина есть). Эти разговоры — действительно самое важное.

Если Светлана Ермакова захочет со мной развестись (что вполне вероятно, она — человек свободный), я, чтобы не умереть раньше срока, начну принимать меры. Например, заведу с ней новый роман. Хочу прожить с. ней сто лет.

Date: 2015-10-21; view: 310; Нарушение авторских прав