Три парусника 5 page

Ридарета наблюдала за падением Полосы так же, как и вся команда. Потом перед ее потрясенным взором возник в отдалении водяной вал, который катился по океану, поднимая к небу горизонт, а какое-то время спустя исчез. Капитанша «Трупа» повернулась, прошла несколько шагов и ударилась о стену рядом с дверью каюты. Прежде чем ее успели подхватить, она уже билась на палубе, словно вытащенная из воды рыба, с пеной у рта. На глазах перепуганных офицеров и матросов у нее выпадали целыми горстями волосы — и тут же с невероятной скоростью отрастали новые. Лицо превратилось в лицо неизбалованной жизнью сорокалетней женщины, чтобы тотчас же помолодеть, а потом снова постареть… Все эти молниеносные перемены, то дрябнущая, то вновь натягивающаяся кожа на руках, щеках и шее, редкие седые волосы, тотчас же уступающие место каштановым кудрям, мелькающие из-под задранной рубашки порезы на животе и многочисленные жуткие шрамы, тут же сменяющиеся гладкой тугой кожей, то появляющиеся, то вновь исчезающие мозоли и утолщения на босых ногах — все эти атаки зрелого возраста, сталкивавшиеся с внезапными контратаками девичьей молодости, шокировали и внушали отвращение. Однако сами судороги наводили на мысль о приступе болезни, с которой Мевев когда-то сталкивался, хотя не помнил ее названия; вовремя сообразив, что страдающий подобным припадком человек может, сам того не зная, откусить себе язык, он раздвинул челюсти капитанши и воткнул ей между зубов обмотанный тряпкой деревянный черенок ножа, поскольку ничего лучшего не нашлось. Ее держали за руки, ноги и голову, которыми она билась о палубу. Она попыталась изогнуться дугой — и вдруг застыла неподвижно. Напряженные до предела мышцы обмякли. Мевев был уверен, что она умерла.

Однако вскоре он заметил, как слабо дрогнула грудь.

— Ты и ты, — тяжело сказал он, сидя верхом на Риди и держа ее крепче всех.

Вынув черенок ножа из стиснутых зубов, он встал и отошел в сторону. Указанные им матросы подняли бесчувственное тело и перенесли через порог каюты. Тихий показал на койку, куда ее и положили. Казалось, на мгновение она пришла в себя и что-то прошептала; в уголках рта и на щеке застыли остатки пены. Мевев быстро наклонился и сумел разобрать несколько слов.

Риди судорожно вздохнула, по ее телу пробежала дрожь, и она снова потеряла сознание.

Тихий выпрямился и задумался, уставившись на стену. Ему не мешали. Наконец он кивнул.

— Шлюпку на воду. Привезите сюда Китара. То есть… попросите его. Может, он согласится. Важное дело.

Матросы выбежали на палубу.

Тихий сел на табурет и многозначительно посмотрел на Сайла.

— Говно, — сказал он, не придумав ничего лучшего.

На какое-то время он забыл о боли в иссеченной бичом спине, но теперь вспомнил. Поморщившись, он пошевелил плечами. Рубашка присохла к свежим струпьям. На животе виднелись четыре красных пятнышка. Он получил самую смешную рану в жизни: выпущенная лучником с «Кашалота» стрела попала ему в живот, но сбоку — и плашмя вошла в кожу, словно щепка. Вонзившись с правой стороны пупка, она вышла в пупковой ямке, вонзилась с другой стороны этой ямки и вышла с левого бока. Четыре раны от одной стрелы.

— А тебе, Сайл, порой не хочется взять эту… за руки и за ноги, раскачать и вышвырнуть за борт?

Второй офицер сидел на столе. Он посмотрел на лежащую, которая выглядела хуже некуда — даже бледная и больная с перепоя она смотрелась лучше. Значительно лучше. Пожав плечами, он не то кивнул, не то покачал головой, словно говоря: «Да, но…»

— Когда-то хотелось. Но теперь нет.

— Прошло, говоришь? А почему?

— Потому что все еще ношу вот это. — Сайл показал на зеленый платок на руке, перевязанный клочком ткани. — Это ты придумал, не я. Я только помню, что стоял с петлей на шее, а она… княжна, которая могла править Агарами и сидеть сейчас во дворце… Она стояла на коленях перед теми старыми пердунами из городского совета. Стояла на коленях и решилась на изгнание, чтобы я мог таскать свою задницу по Просторам, — медленно и задумчиво говорил Сайл. — Я вообще не знал, что на самом деле такое бывает. Зачем она это сделала? До сих пор не знаю. Но тряпку носить буду и Риди за борт не выброшу. И никому не дам выбросить.

— Дурак ты, парень, ой, дурак… — сказал Тихий. — И я тоже. Но знаешь что? Она еще глупее нас. Я бы такого не сделал. Ну, может, ради брата… Был у меня брат, сукин сын еще тот, скажу я тебе. Я ему когда-то отдал пояс, но такой… в общем, на самом деле кусок пояса. До сих пор помню, как он мне понравился. Я его стащил из какой-то лавки. А знаешь, почему отдал? Потому что брат меня попросил, сукин сын! — Мевев рассмеялся и хлопнул себя по бедру. — Ну, я так и сделал.

Он замолчал, словно вдруг устыдившись, что все время говорит и говорит. Но на него словно что-то давило, и ему действительно хотелось поговорить — что бывало редко.

— Упала Полоса Шерни, — ни с того ни с сего сказал Сайл.

Мевев вопросительно посмотрел на него.

— Когда-то такое уже случалось, — объяснил тот. — Очень давно. Вроде как Шернь воевала с Алером. Ну, с той дрянью за северной границей Армекта. Алер — такая же сила, как и Шернь, только другая. Чужая. Не наша. Она явилась откуда-то из-за Просторов и хотела отобрать Шерер у нашей Шерни. Шернь, наша, настоящая, победила, а от Алера остался только кусок, тот самый, за северной границей. Поэтому ту землю тоже назвали Алером. По имени того, что над ней висит.

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну… слышал где-то. Или читал.

Сайл был странным человеком. Он читал не только нужные вещи, такие как регистр кораблей. Когда-то они захватили шхуну, на которой был сундук со свитками, а на самом его дне несколько толстых книг. И Сайл все это прочитал, прежде чем продать. Какие-то вымышленные истории о том, чего не было на самом деле… Мевев тоже умел читать, плохо, конечно, но все-таки. Уметь читать было порой полезно. Но истории о том, чего не было? Можно послушать всякие байки в таверне за пивом, но… читать? Столько трудов потратить ради историй о том, чего не было?

— Значит, теперь Шернь и Алер снова начали войну? А как такая война выглядит?

— Не знаю. Не знаю, как она выглядит, и не знаю, Алер ли это. Может, что-то новое появилось над Просторами? Я просто так сказал. Когда-то, когда Полосы падали на землю, они уничтожили весь Громбелард. Ну, я видел, что происходит. Когда падает Полоса. Что-то… не нравится мне это.

— Гм… знаю. Мне тоже.

Оба задумались.

Невозможно было избавиться от воспоминаний о серебристой ленте, прямой и изогнутой одновременно, которая медленно и беззвучно опускалась все ниже и ниже… А за ней, как приклеенные, тянулись клочья туч.

— И теперь тоже так будет? Будут падать Полосы? Тогда я возьму самую большую карту и посмотрю, где находится самая середина Шерера. Там и буду сидеть. Видел, что творилось на море?

Вопрос был из ряда тех, что не нуждаются в ответе, поэтому Сайл отвечать не стал.

Китар появился только под вечер — на корабле у него хватало дел. Недоставало места для сотни человек — корабль был рассчитан не больше чем на сорок. Он выглядел усталым и злым, но, увидев лежащую на койке капитаншу «Трупа», лишь посмотрел на Тихого.

— А с ней что опять?

— Сам видишь.

— Вижу, но не знаю, что с ней. Пьяная? Раненая, больная?

— Больная, без сознания. Есть дело.

Китар сел.

— Ну так дай чего-нибудь выпить.

— Нету. В самом деле нет. Все пошло за борт.

— С чего бы?

— Ничего.

Китар вздохнул и внимательнее посмотрел на Тихого, которого когда-то уже видел, но слабо помнил. Впрочем, видел, не видел, какая разница… Сейчас перед ним был другой. Командир, который справился с Брорроком.

— У тебя дело, а у меня на корабле три клина пехоты, то есть вполне себе колонна… А знаешь что? Места там только на один клин.

— Дай мне их. Ну, дай. Было сражение, ты их выловил. Теперь они просто моряки-сироты. Без собственной палубы под ногами. Если кто захочет, может остаться на «Трупе». Прочих я тайно высажу на Большой. Водки у меня нет, но запасов полный трюм. Вода тоже еще есть. До Агар хватит.

— Кто из них придет к тебе на «Труп»? Их капитан ступил на палубу — и теперь разговаривает с рыбами.

— А ты? Сидишь ведь тут.

— Я, братец, родился в Армекте, — сказал Китар. — Для меня твое корыто может называться «Гнилой труп, ежедневно приносящий Китару четыре несчастья». И все равно буду тут сидеть, поскольку не верю в подобную чушь. А в то, что Прекрасная Риди приносит несчастье, поверю, если у меня при ней не встанет.

— Броррок тебе сказал бы другое.

— Насчет несчастья или насчет того, что встанет? У Броррока уже ни при ком не вставало. А что касается несчастья — Броррок сто лет зарабатывал себе достойную смерть в морском сражении. Он просчитался, попытался откусить слишком твердый кусок и поломал зубы. Вот и все.

— У вас была эскадра.

— Утром — да; днем уже нет. У тебя была причина, и ты его потопил. Старика я любил, и мне его жаль, но за борт из-за его чудачеств прыгать не стану.

Китар выловил из воды не только команду «Кашалота», но и Тюлениху Риди, которая вовсе не собиралась изжариться рядом с трупом Броррока. Он уже знал о том, что произошло и почему.

— Может, среди парней Броррока найдутся такие, кто родился в Армекте, как и ты, — сказал Мевев. — Во всяком случае, можешь им сказать. Кто хочет, для тех у меня место найдется. Если придет только пятеро, то и так тебе хлопот меньше. Есть дело.

— Ну, я жду.

— Плохо с ней. — Тихий кивнул в сторону капитанши. — Может, поправится, может, нет. Сказала, что хочет на Агары.

— Что, собственно, с ней случилось?

— Ты видел то же, что и все. Сперва упала Шернь. Потом появилась волна, а эта… в припадок хлопнулась. Она… — Тихий замолчал, не желая сморозить какую-нибудь глупость. Покачав головой, он закончил: — У нее с Шернью есть что-то общее. Наверняка ты слышал, что о ней болтают, а нет, так нет. Упала Полоса, а она… ну, в общем… Как станет ей получше, сам спроси.

Китар выжидающе смотрел на него.

— Возьми ее на Агары, — сказал Тихий. — «Гнилой» не может зайти в Ахелию, а по-дикому, ночью, нескольких парней я высадить могу. Только с восточной стороны, с запада Большую надежно охраняют. — Он посмотрел на Тюлениху и покачал головой. — Не знаю, что с ней, и не знаю, успею ли вообще ее довезти. Наверное, поправится, но может, и нет… Такого, что было с ней сегодня, я никогда еще не видел.

— Я должен отвезти ее в Ахелию?

— А куда ты собирался?

— В Ахелию.

— Ну?

— Но с грузом это будет стоить денег.

— Скажи сколько. Если у меня не хватит, Тюлениха добавит остальное.

— Если не помрет.

Тихий посмотрел на стену, подумал, покачал головой.

— Я сказал тебе, какое у меня дело. Теперь ты отвечай «да» или «нет». Потому как если нет, то у меня нет времени. Мне на Агары вдвое дольше, чем тебе.

— Ладно, братец. Возьму ее.

— А на месте первым делом иди к Раладану. Он придумает, как ее перенести или переправить во дворец. Никто не должен ее там видеть, помни.

— Вот только Раладан… гм… Наверняка он уже знает, что вы оставили после себя на Малой.

— Пусть знает. Я тоже кое-что знаю. Для Раладана Риди может сжечь не только Малую, но и Большую Агару. Она сказала мне, что хочет с ним увидеться. Отвези ее. Даже если ничего с меня не возьмешь, то все равно тебе это пойдет только на пользу. Я не прав? С Раладаном стоит жить в мире. А уж тем более если он будет перед тобой в долгу.

К удивлению капитанов обоих кораблей, целых семеро парней Броррока, не раздумывая, приняли предложение Тихого, а после некоторого раздумья их примеру последовали еще четверо. Все было именно так, как сказал Мевев: на палубе «Колыбели» сидели сироты, потерявшие хороший парусник и знаменитого капитана, — простые люди, которые умели обслуживать корабль и сражаться, но не более того. Некоторые обожали своего капитана, но другие точно так же могли постоянно стирать рубашки и драить палубу у Броррока, как и маршировать в ногу под свисток Китара, или получать побои от кого-то другого. Корабль Слепой Риди действительно назывался омерзительно, но, видимо, не навлекал несчастья на собственную команду, иначе не «Кашалот» лежал бы сейчас на дне… Лишь глупец мог бы возражать против столь очевидной истины. Палуба под ногами означала набитое брюхо, время от времени набитый кошелек, ну и группу-семью, к которой ты принадлежал. А тем временем в Ахелии они месяцами могли бы месить грязь на улицах, голодные и изгоняемые из таверн и харчевен (ибо кому нужен моряк без гроша в кармане?), ежедневно бродя по порту и пытаясь наняться на какой-нибудь парусник — и в конце концов угодить куда-нибудь значительно похуже, чем могло бы быть под началом Слепой Тюленихи Риди, у которой на корабле, как поговаривали, имелись даже девицы для утех. Даром!

Китар выстрелил в море из одной из своих пушек, Мевев приказал дать ответ из бомбарды — и корабли разошлись.

Состоятельный торговец, от которого Китар унаследовал «Колыбель», видимо, относился к ее капитану с особым почтением, поскольку распорядился выделить для него в длинной и плоской кормовой надстройке отдельное помещение, что случалось крайне редко; обычно как капитан, так и его офицеры, а также взятые в рейс пассажиры делили между собой общий кубрик, в котором в лучшем случае ставили дополнительные сколоченные на скорую руку койки — и не более того. Китар мог бы взять на морскую прогулку саму императрицу — так он, по крайней мере, говорил. И в самом деле, он с военной аккуратностью обустроил себе по-настоящему удобную, уютную каюту, где все было на своих местах, горели многочисленные фонари, а под ногами стелился дартанский ковер, стоивший столько, что ни к чему вообще не подходил. Дополнительно украсив стены оружием — какой же армектанец мог без этого обойтись? — среди которого попадались по-настоящему ценные экземпляры, капитан «Колыбели» разместил на почетном месте выкованную из жести армектанскую звезду — и мог быть доволен.

Владычица Вечной империи на морскую прогулку не выбралась; так что восхищаться капитанской каютой Китара оставалось агарской княжне — ибо он поселил ее у себя.

И почти до самого конца рейса от этого не было никакой пользы. Риди не смогла составить ему компанию. Она была живой вещью и, даже иногда приходя в себя, тупо смотрела в потолок и не могла дать ответа на простейший вопрос. Чаще всего, однако, она просто спала. Это не был обморок — ее удавалось разбудить, вот только… Она тупо смотрела на него и не могла ответить на вопрос, для которого вполне хватило бы «да» или «нет»…

Во время долгого рейса при хорошей погоде Китару почти нечего было делать, и он отчаянно скучал. Парней Броррока он как-то разместил — некоторых в носовом кубрике, других в выделенной части трюма, в любом случае подальше от бочонков. Он присматривал за всем, играл в кости со своими офицерами, по просьбе моряков пару раз сыграл на лютне, к восхищению матросов Броррока, — у него был хороший слух, и играть он умел вполне прилично, к тому же знал множество грустных армектанских песен, которые пели солдаты на привалах. Все это занимало у него втрое меньше времени, чем скука.

А скучал он в своей каюте.

На другом корабле над «стариком» бы посмеивались, что он наверняка украдкой щупает больную пассажирку… Но не у Китара. Никто здесь никогда не ударил матроса, ибо уважение и дисциплина были такие же, как в армектанском войске, где офицеры не смели унижать подчиненных. Но небитые, накормленные, прилично оплачиваемые моряки тоже должны были знать свое место. Каждый из них мог запросто вылететь с «Колыбели», а за тяжкую провинность угодить в петлю. Поэтому капитан имел право вытворять что угодно, хоть бегать по палубе без штанов с пером чайки в заднице; никто бы даже не обернулся, а тем более улыбнулся.

Китар всегда скучал у себя, поскольку капитанской скуки подчиненные видеть не должны. Все вроде бы знали, что запертый в четырех стенах капитан зевает во весь рот и чешет под мышкой, но каждый спрошенный офицер или матрос сразу же ответил бы: «Капитан? Он у себя. Наверное, прокладывает курс».

Однако Китар курс не прокладывал.

С Прекрасной Риди он познакомился очень давно, так же как знакомились с ней другие капитаны, — на Агарах. Ему показали княжну, он посмотрел, причмокнул, присвистнул, поднял брови — и ушел. Несколько раз он пережидал в Ахелии пору штормов; осенью там собирались парусники со всех морей Шерера, поскольку у них наконец-то появилась родная пристань, во сто крат лучшая, чем дикие бухты или негостеприимные островные порты, где имперским солдатам и урядникам приходилось засыпать глаза серебром. Но хотя Китар и принадлежал к числу самых знаменитых капитанов под знаком черного паруса, с Тюленихой ему не везло. Она терпеть не могла княгиню Алиду, и на приемах, которые та устраивала для морского начальства, не бывала. По городу она гуляла всегда с какими-то мрачного вида парнями, лапы которых казались приросшими к ее заду; парни часто менялись, но привычки Риди — нет. Гулянки с участием простых матросов, которые обожала княжна, в свою очередь, были не для Китара. Он мог выпить со своими моряками, словно сотник легиона с солдатами, но по-настоящему напиваться умел лишь в кругу других капитанов и корабельных офицеров. Вследствие всего этого он почти не знал Слепую Тюлениху Риди, и первый в жизни долгий разговор с ней состоялся у него лишь после того, как она, вся мокрая, взобралась на палубу — один из многих несостоявшихся утопленников Броррока. Утопленнику пришлось закричать, чтобы капитан «Колыбели» понял, что утопленник этот особенный.

Тогда они говорили о Брорроке.

Китар сидел в каюте и скучал. Для больной Риди он приказал поставить койку, а теперь сам на ней спал. Княжну он перенес на свою собственную постель.

Сейчас она выглядела значительно лучше, чем вначале. Лицо ее приобрело нормальный цвет, губы уже не были синими, на лбу больше не выступал холодный пот. Она ровно дышала — просто спала. Вот только ее нелегко было разбудить.

Невероятно пышные были волосы у этой девушки. Невероятно. Разметавшиеся по подушке, по плечам… Их было полно повсюду. Темно-каштановые, кудрявые, густые.

— Ну и красивая же ты, — пробормотал он, покачиваясь на стуле. — Чтоб меня палками забили, как сказал бы старик. Я бы все отдал, лишь бы добраться до того, кто выбил тебе глаз. Изуродовать такую девушку… Это я тебе говорю, братец…

Он замолчал.

— Нет, наверное, все-таки сестрица, — закончил он.

Идущий по морю корабль сонно поскрипывал такелажем. Китар покачался на стуле, постучал пальцами по колену, поковырялся в ухе и в носу. Потом задремал. Очнувшись, он зевнул, посмотрел на Риди, которая за это время отнюдь не подурнела. Взяв лютню, он тихонько тронул двойные струны.

Тени душ из паутины расплывутся в мраке, когда Шернь

объявит о конце.

Но тени тех, кто в сталь закован, навсегда останутся

в лучах солнца.

И по зову Непостижимой Арилоры встанут рыцари,

окутанные смертной мглой,

Чтобы рассказать о деяниях, что мундиром славы

покрыли кольчугу земли.

Среди легенд о деяниях из алмаза,

Что режут гладь пустую зеркал истории,

Прозвучат…

Замолчав, он посмотрел на Риди.

Риди смотрела на него.

— Красиво, — тихо сказала она. — О чем это?

Китар пел по-армектански.

Он положил лютню на стол.

— О солдатах Непостижимой. О тех, кто не умирает… потому что погибает. Очень старая солдатская песня. Ее пели лучники из Сар Соа. Лучшие лучники на свете. Они сразились со всеми другими армектанскими княжествами, объединившимися против них.

Она задумалась.

— И победили?

— Проиграли. Княжество Сар Соа присоединили к другим, и возникло королевство Армект. Но побежденных лучников Сар Соа славят до сих пор. Не умерла ни одна из их песен.

— Это грустная песня.

— Нет. Просто мягкая и спокойная. Совсем не такая, как те, что ревут матросы.

— О чем она? — снова спросила Риди.

— О том, что после смерти все растворятся в Шерни, но не солдаты Непостижимой. Ибо госпожа войны сильнее Шерни, и те, кто ей служил, вернутся под ее начало, снова сражаться. Но уже не друг с другом. Плечом к плечу они встанут против трусов. И будут убивать их голыми руками, ибо крысы недостойны оружия.

— Ты в это веришь?..

— Нет… Никто в это не верит. Это просто такая солдатская мечта. Но для такой мечты… армектанской мечты…

Он не договорил.

— Что — «для армектанской мечты»? Скажи. Я тоже немного армектанка. Наполовину. Но я ничего не знаю о крае отца.

— Верно… Ну да, верно. Капитан К. Д. Рапис ведь был армектанцем, — с удивлением сказал Китар. — Я забыл. Я знал твоего отца, помогал ему захватить Барриру. Вот это была битва… Что с тобой, Прекрасная Риди? Ты наконец по-настоящему проснулась?

— Не знаю. Мы идем в Ахелию?

— Угу.

— Я помню, что… кажется, просила Мевева… И ты взял меня с собой?

— Угу.

— И далеко нам еще?

— Если ветер не переменится, то три дня.

Она вздохнула.

— Это хорошо. Мне нужно…

Она села, откинув волосы назад. Проведя рукой, убедилась, что повязка на выбитом глазу на месте, и поправила ее.

— Ты не хочешь есть? Или пить? Выглядишь так, будто полностью выздоровела.

— Потому что я не была больна. Есть и пить? Да, но попозже. Зеркало! — сказала она. — Есть у тебя что-нибудь такое? Я должна на себя посмотреть… или нет. Нет! — говорила она, выбираясь из постели. — Сперва скажи мне, как я выгляжу. На сколько лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят?..

Китар не был привычен к манерам Прекрасной Риди. Откинувшись назад вместе со стоящим на двух ножках стулом, он оперся затылком о стену.

— Говоришь, что уже здорова, э… сестрица? — с сомнением спросил он.

— Да, но не знаю, красивая ли… Я красивая? — спросила она.

Задрав рубашку — Китар не был настолько хорошей нянькой, чтобы снять с нее одежду перед тем, как уложить в постель, — она со страхом взглянула на свой живот: гладкий, без пятен после беременности, без отвратительных шрамов после ран. Отпустив подол рубашки, она обеими руками схватилась за грудь, провела языком по зубам — все на месте. Она быстро дотронулась до щек.

— Ну, говори: красивая я или нет? Где у тебя зеркало?

— У меня его, наверное, вообще нет… Зачем оно мне?

Риди застонала.

— Ну тогда таз с водой, отполированное железо или еще что-нибудь! — закричала она, разозлившись не на шутку. — Ты что, издеваешься или как? Я красивая или нет?

Она едва не набросилась на него.

— Красивая. Я даже говорил тебе это, когда ты спала… — ответил он. — Но в остальном, сестрица, похоже, что-то… не того.

— Но… я такая, как раньше?

— Ну… пожалуй, да. Во всяком случае, красивее, чем когда я вытащил тебя из воды. Не такая растрепанная.

Она села на постели, прикусила губу и неожиданно рассмеялась.

— Я победила эту суку, — сказала она. — Ну, Риолата? И кто снова выиграл? Риолата или Ридарета?

— Рио…

— Молчи! — предупреждающе крикнула она. — Сука любит пошутить! Вся Шернь вообще любит пошутить. Таменат называл это как-то иначе, но… собственно, это просто шутки. Нечто несерьезное, невесть что.

Он смотрел на нее, думая, не сошла ли Риди на самом деле с ума. Но оказалось, что нет.

— Рубин Дочери Молний. Имя Риола — это сокращение от Риолата. Риолата, Королева Рубинов. Темный Брошенный Предмет, символ двух отвергнутых Полос Шерни, — четко проговорила она, словно заученную наизусть формулу. — Ты меня слушаешь?

— Слушаю. И это твое проклятое имя, Прекрасная Риди?

— Не мое и не проклятое. Если не знаешь, что оно означает, то оно имеет силу формулы, так, по крайней мере, говорил Таменат. Наоборот, чем обычно, и потому это… такое издевательство, шутка. Неизвестно, отчего нечто столь могущественное, как Шернь, делает разные… в общем, глупости. Таменат говорил, что, например, девушки, родившиеся в Алере, там, где нет нашей Шерни, носят на волосах знак Алера. Неизвестно почему. Это только такая… забава. Даже странно, что столь великие силы, которые создают целые миры, делают просто так всякие смешные вещи.

Китар задумчиво смотрел на нее.

— Но теперь ты уже знаешь, — закончила она, — что означает Риолата, и теперь можешь произносить это имя хоть десять раз в день. Но лучше говори «Ридарета».

Удовлетворенно вздохнув, она оперлась о стену и, подняв обеими руками над головой копну волос, потянулась, показав пупок.

— А теперь я хочу есть и пить. У тебя есть вино? Лучше всего дартанское красное, из Сейена. И дай мне таз с водой, мне нужно на себя взглянуть. А где все мои драгоценности? — перепугалась она. — Этот сукин сын Тихий… Он дал тебе какие-нибудь мои платья и прочее?

Китар наконец понял, почему вместе с Риди на борт «Колыбели» прибыл большой сундук. Он до сих пор его даже не открывал.

Тихий поступил весьма умно.

— Кажется, дал.

— О, вот это в самом деле первый помощник! — гордо заявила она. — А твой? У тебя даже зеркала на корабле нет. Вышвырни его.

Капитану Китару уже не было скучно.

— Ну и широкая же у тебя кровать, — словно мимоходом сказала она, положив руку на живот чуть ниже пупка и слегка перебирая пальцами. — А если бы я была рыжая? Как думаешь? Ну что ты молчишь?! Развлекай меня, говори со мной, ну! Тут что, все такие мрачные? И перестань наконец морить меня голодом.

На борту собственного корабля Китар никогда никому не носил еду. Но теперь пошел и принес.

Риди болтала без умолку три дня, носилась по всей «Колыбели», а ночью спала как убитая. Китар как-то выдержал эти три дня и две ночи, но понимал, что если бы путешествие продлилось дольше, то сохранить на корабле дисциплину ему бы уже не удалось.

Одноглазая красавица оделась в черное платье армектанского покроя, без рукавов и спины, зато с вырезами со всех сторон, и не было на корабле такого уголка, откуда бы не доносился звон ее браслетов и пристегнутых в каком-то таинственном месте — поскольку никто их не видел — колокольчиков. Она ввела неизвестные до сих пор на «Колыбели» обычаи: разговаривала с плотником и коком, проиграла жемчужное ожерелье парням из орудийной обслуги, ибо ни одно из них от ее визга само не выстрелило, хотя все почти оглохли, весело болтала с матросами из палубной вахты, вечерами танцевала на палубе так, как не танцевал никто и никогда, — гибкая и ловкая, смеясь и кружась то с широко расставленными, то со вскинутыми над головой руками. Китар даже не догадывался, что у него в команде целых два прекрасных танцора. — Тюлениха обнаружила это за один вечер. Обрадованные словно дети верзилы — один щербатый, второй со сломанным носом — под руку с танцующей посередине Риди мастерски чередовали шаги влево и вправо, ударяя о палубу подошвами раздобытых где-то деревянных башмаков и демонстрируя малоизвестные среди моряков гаррийские танцы. Оба были родом из Харен, гор, составлявших становой хребет острова. Княжна готова была танцевать всю ночь. Однако она дала вызвать себя и на поединок, с мечом в левой и полумечом в правой руке выдернув и сломав оружие командира гвардейцев Китара, после чего сразу же чмокнула его в щеку, будто извиняясь… За трое суток она разбила вдребезги, словно глиняные горшки, все наросшие вокруг нее мрачные мифы; в Слепую Риди влюбились даже парни Броррока, иные из которых до сих пор стонали от боли, обожженные, раненые, а потом нахлебавшиеся морской воды… Многие старые матросы ругали себя на чем свет стоит за собственную глупость, по которой они отвергли приглашение в команду «Трупа». Китар понятия не имел, что со всем этим делать.

Хуже всего, что он и сам был не без греха, поскольку и ему она вскружила голову.

И только одного он не понимал: как эта веселая и безмятежная девчонка могла приказать перерезать всех жителей рыбацкого острова?

Капитан «Колыбели» не был извергом. Он убивал ради прибыли, а не по велению души. Тот, кто ничего не имел, мог чувствовать себя рядом с ним в безопасности. Но рядом с Риди — пожалуй, нет. Он смотрел на девушку и думал, думал и снова смотрел. Сперва он пришел к выводу, что она не девушка и уж тем более не веселая и безмятежная… Об этом нелегко было помнить. И тем не менее, как бы он ни считал, получалось, что Прекрасной Риди примерно тридцать пять лет. Выглядела же она самое большее на двадцать.

В последнюю ночь, уже бросая якорь на рейде ахелийского порта, капитан «Колыбели» вынужден был признать, что боится возвращаться в собственную каюту, поскольку совершенно не понимает, как следует разговаривать и вести себя с этим необычным созданием, которое он неосмотрительно согласился взять на борт.

Риди сидела, подвернув ноги, в его кресле и смотрелась в маленькое зеркальце, которое где-то откопал для нее один из матросов. Китара это не удивило, поскольку он уже знал, что для Риди парни нашли бы среди рухляди даже небольшой каменный домик или ветряную мельницу.

— Ну и натанцевалась же я… — невнятно проговорила она, корча в зеркале разные рожицы. — А ты? Ты так красиво умеешь играть и петь. Почему не танцуешь?

— Потому что думаю о том, как доставить тебя завтра в крепость, — уклонился он от ответа.

— Никак.

— Гм?

— Я не пойду в крепость, — заявила она, приподнимая верхнюю губу и слегка задирая голову, чтобы разглядеть в зеркале передние зубы.

— Ты хотела увидеться с Раладаном.

— Тра-ля-ля. Уже не хочу. Мне плевать на эту свинью.

Date: 2015-10-21; view: 279; Нарушение авторских прав