Образ русского судебного оратора

Российская юстиция. 2002. - № 3

Личные качества оратора. Задача любого оратора - склонить слушателей на свою сторону. Цицерон писал, что для выполнения этой задачи оратор должен или убедить, или взволновать, или пленить аудиторию. Убеждают - доказательствами, взволновывают - возбуждением соответствующего настроения или чувства, пленяют - своей личностью, т.е. чертами характера. "Совершенным оратором никто, по моему мнению, быть не может, не будучи добрым человеком", - утверждал Квинтилиан. По правилам классической риторики только vir bonus dicendi peritus - "хороший человек, владеющий словом" - мог считаться истинным оратором. Какими же чертами должен обладать судебный оратор, чтобы вызывать доверие и уважение аудитории?

Аристотель в "Риторике" пишет, что оратор "должен показать себя человеком известного склада и настроить известным образом судью... Есть три причины, возбуждающие доверие к говорящему, потому что есть именно столько вещей, в силу которых мы верим без доказательств, - это разум, добродетель и благорасположение". К. Луцкий, автор широко известной до революции книги "Судебное красноречие", считал, что такими качествами являются прямота - "честность ума и сердца, которая восстает против всякого обмана"; скромность; уважение и расположение оратора к судьям и присяжным; благоразумие, основу которого составляют здравый смысл, рассудительность и серьезность; ораторская тактичность и ораторская предосторожность. Вслед за Цицероном он определяет ораторскую тактичность как "искусство использовать все то, что делают, и то, что говорят, кстати". Она проявляется в отношении оратора к составу суда и тем, о ком говорит он на суде, и в умении принять в расчет требования времени и места проведения судебного разбирательства, а также сообразовать свою речь с установившимися в обществе мнениями и обычаями. Он никогда не должен упускать из виду своего возраста, достоинства и положения.

Однако самым важным проявлением тактичности является ораторская предосторожность, которую К. Луцкий определяет как "известное предвидение судебным оратором того, чем он мог бы в своей речи оскорбить чуткость тех, пред кем или о ком он говорит, и которое состоит в выборе таких искусных оборотов речи, которые дают высказывать известные положения, казавшиеся без этого резкими и грубыми" (Судебное красноречие. М., 1992. С. 187). Он справедливо замечает, что на суде одно неосторожное слово может испортить успех всей речи.

История русского судебного красноречия дает немало примеров для подражания. Так, по свидетельству современников, образцом в этом отношении может служить А.М. Унковский, снискавший уважение коллег нравственной щепетильностью в выборе дела. О нем писали, что уже то, что он брался вести дело, служило для судей доказательством в пользу его подзащитного. Известен случай, когда А.М. Унковский отказал в совете своему старому знакомому, заслуженному генералу, который хотел спасти свое имущество от взыскания, переведя его на имя детей. Он мотивировал это так: "Более двадцати пяти лет я все занимаюсь взысканием долгов, так как же я вас научу укрыться от них?" Отказывал богатым клиентам, если считал их дело неправым, и К.К. Арсеньев. Другой адвокат, В.Н. Герард, "пропагандист рыцарских приемов судебной борьбы" (Б. Глинский), объяснял причину своей известности так: "Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно дела, которые я должен был выиграть или по крайней мере такие, за которые не краснел бы, если б и проиграл". Подтверждает сказанное В.Н. Герардом и характеристика, данная ему Б. Глинским: "Полная корректность, чистоплотность во всем, в целях и в средствах, в связи с недюжинными ораторскими способностями..." (Глинский Б. Судебное красноречие. СПб., 1897).

"Всегда умел соблюсти вкус и порядочность в приемах" князь А.И. Урусов. Вряд ли можно найти более подходящий образец ораторских тактичности и предосторожности. Он никогда не цеплялся к словам противника, не стремился поставить его в дурацкое положение. А.Ф. Кони приводит в своих воспоминаниях такой случай. Князь однажды выступал в роли обвинителя по делу об убийстве. Защитник пытался оправдать преступление безвыходностью денежного положения подсудимого, заставившей его зарезать своего спутника. А.И. Урусов, возражая защитнику, вдруг внезапно остановился в самом разгаре речи. После суда он объяснил А.Ф. Кони, что ему вдруг чрезвычайно захотелось сказать, что он совершенно согласен с защитником в том, что подсудимому деньги были нужны до зарезу, и он не сразу справился с собою, чтобы не допустить себя до этой неуместной игры слов.

Интересно заметить, что В.Д. Спасович, напротив, никогда не упускал возможности обыграть слова своего противника. Так, в деле о поджоге мельницы Овсянникова на упрек защиты, что все свои выводы он строит на одних косвенных уликах, "на чертах и черточках", В.Д. Спасович парировал: "Ну, да! Черты и черточки! Но ведь из них складываются очертания, а из очертаний буквы, а из букв слоги и из слогов возникает слово, - и это слово: "поджог!"

Не все приемы, связанные с воздействием оратора на публику, пристойны в суде. А.Ф. Кони и П.Н. Обнинский считали, что существуют определенные пределы использования данных о личности обвиняемого и потерпевшего, исследование которых не должно подменять собой рассмотрение по существу конкретного дела. Для А.Ф. Кони неприемлем тот обвинитель, который ставит в вину подсудимому "то, что он в раннем детстве показал язык своей матери, похитил кусок сахару у своего деда, не гнушался брать яблоки в саду соседа - и только потому не оказался отцеубийцей, что имел счастье быть сиротою".

Живым проводником высоких начал справедливости и нравственности в сфере правосудия был русский юрист П.Н. Обнинский. В статье "Откуда идет деморализация нашей адвокатуры?", написанной в 1914 году, он упрекает своих коллег в том, что они, спустя 50 лет после судебной реформы, забыли о чувстве чести и долга, понятии порядочности, границах дозволенного и недозволенного, принципах общественного служения и тем самым поставили адвокатуру в унизительное и горькое положение. Девяностолетней давности размышления П.Н. Обнинского удивительно созвучны нашему времени.

К моменту написания им статьи судебной реформе в России исполнилось всего 50 лет, однако за это время эйфория от введения суда присяжных и состязательных начал в процессе сменилась разочарованием и горечью. Возросло количество явно неправосудных вердиктов присяжных, а адвокатское сословие, по словам современников-юристов, бесповоротно деградировало. Были предприняты попытки реорганизации адвокатуры, однако никакая реорганизация не могла спасти сословие, забывшее "честь, долг и принципы общественного служения".

За первым десятилетием существования адвокатуры, выдвинувшим ряд блистательных ораторов, снискавших славу в громких уголовных процессах, последовало второе - с той разницей, что у нового поколения нравственные идеалы растерялись, а желание достичь тех же результатов, особенно материальных, укрепилось. Разлагающее влияние в адвокатуру вносили и богатые клиенты, не жалевшие денег на свое обеление, для них важнее была обстановка квартиры адвоката и наличие у него швейцара, нежели честность, знания и опытность правозащитника. Эти, по меткому выражению П.Н. Обнинского, "чумазые клиенты" как огня боялись честных адвокатов - тех, которые "не порвали своей родственной связи с наукой и литературой... которые не продали своего таланта толпе... которые, не блистая особенною даровитостью, путем самообразования и трудолюбия заручились хорошим запасом общих и профессиональных знаний и выработали в себе способность материального самоограничения", которые одинаково служили и богатым, и бедным, если было право их дело.

И сегодня мы задаем себе тот же вопрос, на который мучительно искали ответ лучшие юристы почти столетие назад: как молодому юристу "оберечься от чумазого клиента, осаждающего его и в уголовной и в гражданской сферах его судебной деятельности, а паче того в сферах несудебных - конкурсной, нотариальной, аукционной, ресторанной", если перед глазами его масса примеров столь легко усвояемых компромиссов? Откуда прояснится различие между "дозволенным" и "недозволенным", откуда возьмутся "чувства чести и долга", откуда появятся "принципы общественного служения"? П.И. Обнинский уповал прежде всего на реформу среднего образования, литературу, прививающую "внутренний контроль, который зовется совестью", создание определенного общественного мнения. Воспитание оратора - это воспитание высоконравственной личности. Вопреки популярности изворотливых юристов, "умеющих жить", вопреки тем трудностям, которые окружают бескомпромиссного юриста, заботящегося о справедливости больше, чем о толщине своего кошелька, русская судебная риторика, как и столетие назад, продолжает исходить из того, что добродетель - главное достоинство оратора, и что истинным оратором может быть назван только тот, кто соединяет в себе природный дар красноречия с высокими нравственными принципами - т.е. тот, о ком можно сказать, вслед за античными авторами, что он vir bonus dicendi peritus.

Что касается убеждения, то еще Аристотель замечал, что сильнейшее средство для этого заключается в личном благородстве оратора. П. Сергеич дает практические советы обвинителю, как достичь такого благородства: никогда не выказывайте личного раздражения против подсудимого, не упоминайте о неуместности снисхождения к подсудимому, никогда не острите, не позволяйте себе усмешки или улыбки; никогда не говорите, что вы уверены в виновности подсудимого. Закончить речь лучше всего так, как говорили древние греки: "Я сказал, что считал нужным, вы знаете дело, решайте". А вот советы защитнику: не позволяйте себе высказывать вашего личного убеждения в невиновности подсудимого, не предсказывайте оправдания, избегайте несправедливых придирок и нападок на потерпевших.

Внешность оратора и манера держаться порою не менее важны, чем содержание его речи, ибо они первыми обращают на себя внимание аудитории. Очень важно, чтобы это первое впечатление было благоприятным для оратора. П. Сергеич советовал: "Получив слово, не застегивайтесь, не расстегивайтесь, не кашляйте, не пейте воды; поднявшись со стула, помолчите в течение нескольких секунд..." Конечно, хорошо, когда оратор обладает приятной внешностью и хорошей фигурой, как князь А.И. Урусов, у которого и на лице, и на фигуре "лежал отпечаток унаследованного барства и многолетней культуры" (А.Ф. Кони). Впечатление производил и его голос - спокойный, ровный, с тонкими модуляциями, - и его манера держаться: "В его движениях и жестах сквозило, прежде всего, изысканное воспитание европейски образованного человека". Но и при отсутствии особых внешних данных оратор может добиться успеха, компенсировав этот недостаток сильной аргументацией и верно избранным пафосом речи, логикой доказывания и уверенностью в себе. Молодой А.Ф. Кони запомнился С.А. Андреевскому как худенький, сутуловатый блондин с жидкими волосами и бородкой, проницательными глазами и морщинками по углам извилистых губ. Он имел вид студента, но поднимаясь на судебную эстраду, "казался юным и трогательным стражем чистой и неустрашимой правды" благодаря верно выбранному официальному тону и ровному и мягкому голосу (даже поэтические образы он вставлял, не отступая от официального тона!). Внешность Ф.Н. Плевако тоже, казалось бы, шла вразрез с его призванием оратора: у него было некрасивое лицо калмыцкого типа, которое "могло бы даже назваться безобразным" (А.Ф. Кони), движения были неровны и неловки, фрак сидел неладно, голос был пришепетывающий. Он был лохматый, сутуловатый, среднего роста и "во всей своей повадке был демократ-разночинец, познавший жизнь во всех слоях русского общества". Но все без исключения современники отмечали, что пафос, с которым говорил Ф.Н. Плевако, его "огненный дар" заставляли позабыть о его внешности.

Богатая эрудиция русских судебных ораторов. "Не все молодые даровитые адвокаты сознают, - писал А.Д. Ляховецкий, - что для плодотворной и выдающейся деятельности нужна упорная, продолжительная работа над собой. Только тот оратор может рассчитывать на прочный успех и внимание общества, кто постоянно обогащает свой ум идеями... И корифеи нашей русской адвокатуры - присмотритесь к ним - обладают обширными и разнообразными знаниями". Приведем для примера только некоторые из их занятий. Дмитрий Александрович Ровинский (1824-1895) был не только известным судебным деятелем, но и выдающимся искусствоведом, автором ряда трудов по западноевропейской гравюре и народному лубку. Он был избран почетным членом Академии наук и Академии художеств, а средства, оставшиеся после его смерти, были завещаны им на содержание народных школ и премии за лучшее иллюстрированное издание для народа. В.Д. Спасович - юрист, литератор, ученый, общественный деятель - читал лекции по праву, издавал книги и учебники, писал статьи о русской и западноевропейской литературе, участвовал в работе Шекспировского кружка, был избран членом психиатрического общества. Он оставил десять томов печатных трудов по разным отраслям знания. К.К. Арсеньев - либеральный публицист, юрист, общественный деятель, автор статей в журналах и заметок в "Энциклопедическом словаре". Л.А. Боровиковский - юрист и литератор, С.А. Андреевский - юрист, поэт и литературный критик, А.Ф. Кони - общественный деятель, преподаватель, публицист и литератор. В.М. Пржевальский заведовал редакцией "Юридического вестника", плодотворно работал в Московской городской Думе. Князь А.И. Урусов увлекался театром и театральной критикой, коллекционировал предметы искусства, отлично владел несколькими языками, особенно французским, и даже успешно выступал во французском суде в качестве защитника. С.А. Муромцев был профессором в области римского права, читал лекции (причем готовился к ним, как он сам говорил, 5 дней в неделю), был редактором и отчасти автором первого проекта русской Конституции, председателем I Государственной думы.

Авторитет оратора. В любом публичном выступлении говорящий выступает как официальное лицо, а следовательно, его действия определяются определенными общественными условиями.

В первые годы после создания Судебных Уставов адвокатура воспринималась как служение общественное. Юристов, многие из которых приложили немало сил к подготовке и осуществлению судебной реформы, привлекала возможность использовать трибуну суда для решения социальных, политических и нравственных вопросов. Большинство корифеев русского судебного красноречия прославились и на ниве общественной жизни. А.М. Унковский ратовал за крестьянскую реформу, был осужден и сослан, а в дальнейшем выступал ходатаем по земским делам. Авторитет его был столь велик, что когда он решил вступить в адвокатуру, писали, что он оказал ей честь и доверие своим вступлением, возвысив в обществе и в глазах суда нравственный престиж сословия. Он стремился участвовать в делах, сопряженных с общественным интересом: по нерадению чиновников в кредитном обществе, по делам общества взаимного поземельного кредита.

Ф.А. Волькенштейн снискал себе славу как защитник в политических процессах, но однажды ему пришлось произносить речь и в свою собственную защиту - в порядке объяснений подсудимого, подписавшего воззвание адвокатов против практики возбуждения дел по обвинению евреев в ритуальных убийствах. За оскорбление министра юстиции Щегловитова, усмотренное в этом воззвании, он в числе других адвокатов был приговорен к многомесячному заключению в тюрьме.

Пользовались заслуженным авторитетом и другие известные судебные ораторы.

Вольтер считал звание адвоката лучшим званием в мире, а Жан де Витрай приравнивал размножение адвокатов к нашествию лягушек и лишал их надежды попасть в Царство Божие. Какую славу оставит в памяти потомков нынешнее поколение судебных ораторов - зависит от того, какой нравственный выбор оно сделает, перед этим выбором стоит каждый общественный деятель, облеченный правом выступать публично.