Начальник областного управления

Когда Лаврентий Павлович пришел в НКВД, то первым делом он, как и положено, начал знакомиться с руководящим составом наркомата. Так, при утверждении нового начальника Ростовского областного управления НКВД Д. Д. Гречухина в ходе беседы Берия поинтересовался, вербовал ли кто‑нибудь его в какую‑либо антисоветскую организацию.

И страх Гречухина оказался вовсе не напрасным. Именно его приехал заменить Виктор Семенович Абакумов в конце 1938 года. Меньше трех месяцев майор ГБ Гречухин руководил УНКВД Ростовской области (с 19 сентября 1938 г. по 03 декабря 1938 г.).

Его арестовали 3 декабря 1938 года, а уже 22 февраля 1939‑го приговорили к высшей мере наказания по ст. 58–1 «а» и 58–11 УК РСФСР. Понял ли он что‑нибудь перед смертью, разобрался ли он в хитросплетениях СИСТЕМЫ? Неизвестно.

А незадолго до этого, все в том же 1938 году к известному писателю М. А. Шолохову подбирались именно из УНКВД Ростовской области. К нему вообще подбирались не в первый раз, но на этот гораздо серьезнее…

Началось все с письма Сталину возмущенного писателя, по которому была организована тщательная проверка с выездом на место. 23 мая на стол вождю лета докладная записка секретаря партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М. Ф. Шкирятова и начальника 4‑го отдела Главного управления НКВД СССР В. Е. Цесарского «О результатах проверки письма тов. Шолохова на имя товарища Сталина». Второй экземпляр этой докладной записки был направлен наркому НКВД Ежову.

В ней официальным тоном, без тени смущения подчеркивалось: «В своем письме на имя товарища Сталина тов. Шолохов выдвигает против работников НКВД Ростовской области ряд обвинений, которые в основном сводятся к следующему:

1. Группа работников УНКВД Ростовской области создавала и продолжает создавать ложные дела на честных и преданных Советской власти людей. «Согни коммунистов, посаженных врагами партии и народа, до сих пор томятся в тюрьмах и ссылках» (из письма т. Шолохова).

2. В органах НКВД Ростовской области к арестованным применяются физические насилия и длительные допросы, толкающие арестованных на путь оговаривания неповинных людей и приписывания себе преступлений, ими не совершенных. «Надо покончить, – писал т. Шолохов, – с постыдной системой пыток, применяющихся к арестованным».

3. Против тов. Шолохова подбирались ложные материалы и распускались провокационные слухи с единственной целью его скомпрометировать. «В такой обстановке, какая была в Вешенской, невозможно было не только продуктивно работать, но и жить было безмерно тяжело. Туговато живется и сейчас. Вокруг меня все еще плетут черную паутину враги» (из письма т. Шолохова).

В своем письме т. Шолохов требовал пересмотреть следственные дела за 1937 и 1938 гг., освободить из‑под стражи невинно осужденных и привлечь к ответственности работников УНКВД по Ростовской области, повинных в этих преступлениях. Тов. Шолохов писал: «Надо тщательно проверить дела осужденных по Ростовской области в прошлом и в нынешнем году, так как многие из них сидят напрасно»».

Естественно, проверяющие корпоративно пришли к выводу, что «факты, изложенные т. Шолоховым в его письме, не подтвердились». Тем более что непосредственным начальником Шкирятова в Комиссии партийного контроля был сам Ежов. Его ответ не заставил себя долго ждать: осенью 1938 г. в Ростовское областное управление НКВД был тайно вывезен из ст. Вешенской Ростовской области известный активист, член КПСС И. С. Погорелов. Начальник управления Гречухин доверительно сообщил ему, что на Северном Кавказе обнаружена подпольная контрреволюционная организация, возглавляемая М. А. Шолоховым, в руководящее ядро которой входят: секретарь Вешенского райкома партии Луговой, председатель Вешенского райисполкома Логачев, старый казак Громославский (тесть Шолохова) и другие. В частности, Гречухин заявил: «Сталин и нарком НКВД Ежов приказали нам разоблачить и ликвидировать эту организацию. Вопрос согласован с Ростовским обкомом партии, получено указание об аресте Шолохова и всей его группы, и исполнение этой операции поручается Погорелову».

Погорелов в свою очередь хоть и дал согласие взяться за эту «операцию» все же не верил тому, что Шолохов «враг народа». И когда великий писатель приехал в Ростов, он на свой страх и риск встретился с ним и рассказал о грозящей расправе.

Сам Шолохов вспоминал: «Предупредили меня, что ночью приедут арестовывать и из Ростова уже выехала бригада. Наши станичные чекисты, как сказали мне, тоже предупреждены, их у окон и ворот поставят… Что делать? Бежать! В Москву. Куда же еще? Только Сталин и мог спасти… И бежал. На полуторке. Но поехал не в Миллерово, а к ближайшей станции в другой области».

В Москве Шолохов написал Сталину короткую записку:

«Дорогой Сталин!

Приехал к Вам с большой нуждой. Примите меня на несколько минут. Очень прошу.

М. Шолохов. 16.10.38 г.».

Сталин принял писателя 23 октября в 18.30 и беседовал с ним 50 минут. А 31 октября в кабинете вождя состоялось заседание по «делу» писателя, на котором присутствовали Молотов, Маленков, Шолохов, Луговой, а также Ежов, Гречухин и работники его аппарата Щавелев и Коган, начальник Вешенского районного отделения НКВД Лудищев. Главным свидетелем стал Погорелов.

На этом заседании в своем последнем слове вождь сказал: «Человек с такими глазами не может быть нашим врагом. Товарищ Шолохов, как вы могли подумать, что партия даст вас в обиду? Великому русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для работы».

Кстати сказать, Михаил Шолохов познакомился с женой самого Ежова – Евгенией Соломоновной – еще в феврале 1938 года. Поэтому у наркома внутренних дел, кроме всего прочего, были личные мотивы ненавидеть известного писателя. И вот почему.

Знакомство состоялось в тот момент, когда Шолохов приезжал в Москву жаловаться на бесчинства чекистов в его родном Вешенском районе.

«После беседы в наркомате Ежов пригласил Шолохова к себе на дачу, где и произошла встреча знаменитого писателя с женой не менее знаменитого сталинского наркома, – рассказывает А. Е. Павлюков. – Евгения Соломоновна понравилась Шолохову, и когда в июне 1938 года писатель снова побывал в столице, он посетил ее в редакции журнала «СССР на стройке» под предлогом своего участия в выпуске номера, посвященного красному казачеству.

В середине августа 1938 г. Шолохов в очередной раз оказался в Москве и вместе с писателем A.A. Фадеевым заехал в редакцию к Евгении Соломоновне, после чего они втроем отправились обедать к Шолохову в гостиницу «Националь».

Домой Евгения Соломоновна приехала в тот день поздно вечером. Ежов уже вернулся с работы и был очень недоволен, когда узнал, как она проводила время, тем более что из поведения жены ясно следовало, что ухаживания Шолохова не оставили ее равнодушной.

На следующий день Шолохов снова был в редакции, опять они, теперь уже вдвоем, отправились в «Националь», но в этот раз одним только обедом в гостиничном номере дело не ограничилось.

Прослушиванием номеров в гостиницах, в том числе в гостинице «Националы), занималось 1‑е отделение Отдела оперативной техники. Порядок был установлен следующий. Номера, где проживали представляющие интерес постояльцы, прослушивались по специальным указаниям, поступающим от тех или иных оперативных подразделений НКВД (такое задание было получено, в частности, и на прослушивание номера Шолохова во время его предыдущего пребывания в Москве в июне 1938 г.). Контролеры (стенографистки), не имеющие на данный рабочий день конкретного задания, должны были периодически, методом свободной охоты, подключаться к различным гостиничным номерам и, если услышанный ими разговор оказался интересным, записывать его.

Накануне того дня, когда Евгения Соломоновна пришла в гости к Шолохову, одна из стенографисток, подсоединившись к гостиничному номеру писателя и узнав его по голосу, запросила у руководства санкцию на дальнейшее прослушивание. Начальник Отдела оперативной техники М. С. Алехин связался с начальником Секретно‑политического отдела A.C. Журбенко и, получив от него подтверждение целесообразности контроля, распорядился продолжать прослушивание. Поэтому, когда на следующий день ничего не подозревающие Евгения Соломоновна и Шолохов оказались в номере писателя, их свидание было добросовестно запротоколировано, причем фиксировались не только произносимые слова, но и то, что, по мнению стенографистки, в этот момент происходило («идут в ванную», «ложатся в постель» и т. д.).

Ознакомившись на следующий день с представленной ему записью, М. С. Алехин сразу же направился на доклад к Ежову. По возвращении он вызвал помощника начальника 1‑го отделения Н. П. Кузьмина и приказал никому о случившемся не рассказывать, даже начальнику отделения В. В. Юшину, находившемуся в тот момент в командировке, а в дальнейшем все материалы (стенограммы и тетради стенографических записей) в запечатанном виде и, ни в коем случае не читая, передавать лично ему.

Свидетелем реакции Ежова на случившееся стала подруга Евгении Соломоновны З. Ф. Гликина. Вот что она потом рассказала об этом:

«На другой день (после свидания с Шолоховым) поздно ночью Хаютина‑Ежова и я, будучи у них на даче, собирались уж было лечь спать. В это время приехал Н. И. Ежов. Он задержал нас и пригласил поужинать с ним. Все сели за стол. Ежов ужинал и много пил, а мы только присутствовали как бы в качестве собеседников.

Далее события разворачивались следующим образом. После ужина Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности встал из‑за стола, вынул из портфеля какой‑то документ на нескольких листах и, обратившись к Хаютиной‑Ежовой, спросил: «Ты с Шолоховым жила?»

После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его (т. е. документ) в лицо Хаютиной‑Ежовой, сказав при этом: «На, читай!»

Как только Хаютина‑Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что‑то неладное, и решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил к Хаютиной‑Ежовой, вырвал из ее рук документ и, обращаясь ко мне, сказал: «Не уходите, и вы почитайте!» При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.

Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием… я поняла, что он является стенографической записью всего того, что произошло между Хаютиной‑Ежовой и Шолоховым у него в номере.

После этого Ежов окончательно вышел из себя, подскочил к стоявшей в то время у дивана Хаютиной‑Ежовой и начал избивать ее кулаками в лицо, грудь и другие части тела. Лишь при моем вмешательстве Ежов прекратил побои, и я увела Хаютину‑Ежову в другую комнату.

Через несколько дней Хаютина‑Ежова рассказала мне, что Ежов уничтожил указанную стенограмму».

После всего этого большого грязного дела и прибыл в Ростов Виктор Семенович Абакумов.

В предвоенные годы в Ростове‑на‑Дону значительно улучшилось транспортное сообщение. Были проложены новые трамвайные линии, в том числе и на далекие городские окраины, а в июне 1936 года открылось движение троллейбусов. Ростов стал третьим городом в СССР (после Москвы и Киева), получившим этот новый вид городского транспорта. Для гостей города была построена одна из крупнейших в стране гостиниц, получившая имя «Ростов».

К 1937 году в городе действовали 98 общеобразовательных школ (включая начальные) и 8 вузов, 19 техникумов, 4 музыкальные и художественные школы (к концу 30‑х гг.).

Также в Ростове функционировали 34 научных учреждения, 110 библиотек, 34 клуба, 9 музеев, 6 театров и 17 кинотеатров. В ноябре 1935 года на бывшем пустыре, когда‑то служившем границей между Ростовом и Нахичеванью, было завершено строительство великолепного здания Ростовского драматического театра имени М. Горького с залом на 2200 мест. Накануне войны Ростов являлся одним из крупнейших промышленных и культурных центров страны. Темпы промышленного производства здесь были заметно выше, чем в целом по стране. В 1940 г. валовая продукция промышленности по сравнению с 1913 г. выросла в 18 раз. Ростов производил 25 процентов сельскохозяйственных машин, 33 процента цинковых белил и эмалированной посуды, изготовляемых в СССР. Развитие жилищного строительства привело к росту города, длина его улиц увеличилась на 140 км. В целом территория Ростова к 1940 году увеличилась более чем в два раза. По данным переписи, в 1939 году в Ростове проживало уже 510 тысяч человек. За 20 лет население Ростова увеличилось более чем в два раза. Ростов занимал по этому показателю устойчивое десятое место среди городов СССР.

Словом, не Москва, но жить можно было и здесь, а тем более большим и самым страшным начальником…

Областное управление, которое принял Абакумов, состояло из аппарата Управления госбезопасности (экономический отдел, секретно‑политический отдел и другие). Именно этим аппаратом непосредственно руководил начальник управления НКВД.

Далее ему подчинялись: инспекция внутренней охраны, управление милиции, аппарат инспекции резервов, инспекция противопожарной охраны, старший инструктор, аппарат связи, финансовое отделение, секретариат.

По воспоминаниям одного из ветеранов ГБ, «в то время от территориальных Управлений ничего особенного не требовалось – выполняй указания Москвы и вовремя отчитывайся. Приказывали пересматривать дела на арестованных и осужденных – мы пересматривали, многих отпускали. Приказывали очистить оборонные предприятия от поляков, потенциальных вражеских агентов, – мы очищали».

Сын Берия Серго в книге про отца пишет: «В одну из таких групп включили тогда и Абакумова. Именно там он и выдвинулся. При его непосредственном участии было освобождено до 60 процентов заключенных, арестованных в Ростовской области. Потом пошла гулять версия, что Абакумов «освобождал заключенных огульно», зарабатывая на этом авторитет. Так это или нет, судить не могу, но доброе дело он сделал».

Например, все тот же Петр Кубаткин весной 1939 г., будучи старшим оперуполномоченным, назначается начальником Московского управления НКВД. Как подчеркивает М. Карих, новый начальник «там не застал практически ни одного сотрудника, звание которого было бы выше младшего лейтенанта. Большинство не имело ни соответствующего образования, ни профессиональных навыков. А между тем в наследство новому руководителю управления досталась масса незавершенных дел, возбужденных преимущественно по 58‑й статье УК РСФСР: антисоветская агитация, вредительство, шпионаж. В общем потоке обвинений преобладали дела по антисоветской пропаганде. Рассмотрев часть этих дел, Кубаткин быстро разобрался, что они заведены без достаточных на то оснований. Более чем по 100 делам, заведенным по 58‑й статье, он вынес мотивированное заключение об их прекращении, так что все арестованные по ней были отпущены на свободу.

Первые шаги нового руководителя спасли жизнь многим людям, но поддержки наверху не получили. Петру Николаевичу сделали внушение за увлечение «либеральной линией» и «легкий подход» к пересмотру дел».

Что‑то подобное происходило и в Ростове, тем более после скандала с писателем Шолоховым. Но в инициативу благородства нового начальника УНКВД верится с трудом. Не те времена были, не те нравы…

21 августа 1938 г. был арестован профессор Лев Александрович Велихов (1875 г.р.). Он преподавал в высших учебных заведениях Новочеркасска и Ростова‑на‑Дону, часто выступал с лекциями в рабочих центрах Донбасса. В 1937 г. он получил инвалидность второй группы в связи с заболеванием сердца и был вынужден уйти на пенсию.

И вот арест и заключение под стражу во внутреннюю тюрьму УНКВД Ростовской области.

Как утверждает В. Шелохаев, «за время следствия, сроки которого неоднократно продлевались, его допрашивали 16 раз. Материалы следственного дела Велихова составляют пять томов. 63‑летнего профессора обвиняли сразу по пяти пунктам 58 ст. Уголовного кодекса. Он якобы являлся «организатором и руководителем нелегальной организации кадетов в Ростовской области, которая вела активную борьбу против Советской власти путем вредительства, организации кадров для вооруженного восстания против Советской власти и создания террористических групп для совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства». Начальник УНКВД по Ростовской области B.C. Абакумов работал с размахом. Дело, в котором названы десятки имен бывших лидеров кадетской партии, сулило продвижение в карьере, и действительно вскоре он оказался на ключевых постах в НКВД СССР.

Сломив волю старого больного человека, следователи заставили его признаться в том, что он якобы с 1925 г. проводил контрреволюционную деятельность, регулярно встречался с бывшими членами ЦК кадетской партии в Москве и Ленинграде, получал от них соответствующие инструкции по формированию террористических групп в Ростове и Новочеркасске, готовил вооруженное восстание в казачьих районах, разрабатывал планы покушения на руководителей партии и правительства.

В показаниях зафиксированы фантастические сведения о том, например, что в кадетскую контрреволюционную террористическую организацию завербовано «свыше 1 млн граждан», что кадеты готовили покушение на Ленина в 1918 г.» и т. д. и т. п.

28 июня 1939 г. военный прокурор Северо‑Кавказского военного округа отказался удовлетворить просьбу следственных органов об очередном продлении следствия, вызвал Велихова на допрос, а затем вынес решение об окончании дела в пятидневный срок.

На заседании Особого совещания в Москве 5 января 1940 г. профессору дали 8 лет с заключением в исправительно‑трудовой лагерь, засчитав срок с 19 августа 1938 года.

Дальнейшая его судьба неизвестна.

Бывший генерал Георгий Николаевич Масляников (1868 г. р.) перед своим арестом 19 марта 1938 г., накануне семидесятилетия, работал главным бухгалтером артели «Геркулес». Потомок генерала В. Н. Белопольский в своем исследовании указывает: «Характерно, что обвинение было предъявлено много позже – 14 декабря 1938. Дело в том, что у следователя не было компрометирующих сведений (кроме главного по тому времени: перед ним бывший генерал!), поэтому он заявил: «Пишите о своей контрреволюционной деятельности». На ответ арестованного, что никакой контрреволюционной деятельности не ведет, последовали методы пыточного следствия: 9 суток заставили стоять «в стойке», не двигаясь, избиение кулаками по лицу и ногами по спине, оскорбления и, наконец, особенно мучительные избиения резиновыми дубинками.

Семидесятилетний старик понял, что сердце его не выдержит, и решил под влиянием сокамерников (среди них, конечно, были «подсадные утки») дать требуемые показания. Следователь снабдил его «программкой», и Масляников написал при помощи соседа по камере, что однажды к нему в артель явился ротмистр Дубровский, сказал, что он от генерала Артамонова из Парижа, и завербовал его в контрреволюционную организацию. Следователь взял показания, сказал, что это черновик, и он оформит протокол позднее. Это было 9 апреля 1938. После этого Масляникова не вызывали на допросы 8 месяцев…

На допрос генерал был вызван лишь 27 января 1939, затем было еще два допроса 7 февраля и 19 февраля 1939. Они показали, что следствие за это время получило, точнее, состряпало «улики».

Дело в том, что допрос сослуживцев Масляникова по «Геркулесу» не дал желаемого результата. Сослуживцы отзывались о нем хорошо, говорили, что он учил их бухгалтерскому делу, разговоров на политические темы не вел… Лишь один из них (культурник, кандидат в члены партии), стараясь выслужиться, показал, что Масляников был против Советской власти… поскольку на вопросы о зарплате отвечал: «Начислят сколько надо. Не мешайте работать, все равно ничего не поймете».

Но в июле 1938 появились показания Р. – бухгалтера артели слепых в Ростове, бывшего казачьего полковника. Эти показания занимают в деле 30 страниц и были положены в основу обвинительного заключения… Контрреволюционное подполье (или, как значится в деле, «Контрреволюционная белогвардейская казачья организация, ставящая своей целью свержение Советской власти путем вооруженного восстания») было организовано, согласно версии следствия, в 1922 году… Для ее организации из Стамбула по заданию генералов Краснова и Богаевского был нелегально доставлен и высажен в районе Севастополя полковник Данилов. Он перебрался в Новочеркасск и приступил к формированию подполья. Во главе организации стали два казачьих генерала…»

А всего 8 генералов, 7 полковников, больше 10 диверсионных групп, десятки участников. Неправда ли «хорошая работа»? Обвинительное заключение по всему этому бреду подписал начальник управления НКВД по Ростовской области капитан ГБ В. Абакумов.

На закрытом заседании военного трибунала войск СевероКавказского округа, состоявшемся 25 мая 1939 года и длившемся всего 40 минут, генерала признали виновным по 58 статье УК РСФСР (пункт 2 – вооруженное восстание, захват власти в центре или на местах; п. 9 – диверсия; п. 10 – антисоветская пропаганда и агитация; п. 11 – вступление в к/p организацию) и приговорили к лишению свободы сроком на 15 лет тюремного заключения с поражением политических прав на 5 лет.

Масляников умер в Орловской тюрьме 27 октября 1940 года. И ничего удивительно в этом нет. Удивительно другое: на суде, стоя в гордом одиночестве, генерал виновным себя не признал, от прежних показаний отказался, сказал, что перечисленных в обвинительном заключении лиц не знает, а фамилию Дубровский, который будто бы завербовал его в организацию, он взял из повести Пушкина.

Только так и работало управление НКВД под руководством Абакумова, а никак иначе. Не за такую ли работу его утвердят в этой должности 27 апреля 1939 года? Не за такую ли работу ему присвоят звание старшего майора ГБ (минуя майора) 14 марта 1940 г.? Не за такую ли работу его наградят орденом Красного Знамени № 4697 26 апреля 1940 года?

В сентябре 1937 года Азовско‑Черноморский край был разделен на Краснодарский край и Ростовскую область. За первые два года своего существования Ростовская область потеряла почти 12 тысяч человек. К 1939 году массовые аресты пошли на убыль, но репрессии продолжались. Люди продолжали пропадать, и больше их никто не видел.

До сих пор неизвестны места их захоронения. Например, в той же Ростовской области документально подтверждено только одно – Воловья балка под Таганрогом. Но там похоронены три десятка человек. Где остальные, неизвестно до сих пор!

Примечательно, что именно 10 января 1939 года, а не раньше Сталин подписал свою знаменитую шифротелеграмму. Вот ее текст:

«26/ш.

Шифром ЦК ВКП(б)

СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ,

ЦК НАЦКОМПАРТИИ, НАРКОМАМ

ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД

ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов – крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа. Правда, впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару. Но этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении «заядлых» агентов буржуазии, «заклятых» врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением.

Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»

(*_* Вписано от руки Сталиным).

И представьте себе, били. Да еще как!

Коллега Абакумова Л.E. Влодзимирский, будучи начальником следчасти, лично занимался делом «военных заговорщиков» (Локтионова, Рычагова, Смушкевича и других) в 1941 году. Бывший следователь В. Г. Иванов покажет в 1956 году: «Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний о его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов, от боли катался по полу, и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишился сознания, и его откачивали водой».

Тоща же, в 1956‑м, другой свидетель, бывший начальник 1 – го спецотдела (учетно‑архивного) Баиггаков, показал, как заместитель начальника следчасти капитан ГБ Родос вместе с Берия и следователем Эсауловым зверски избивали перед расстрелом кандидата в члены Политбюро ЦК Эйхе в отместку за его заявление на суде: «Домогаясь от Эйхе ложного признания о том, что он якобы являлся шпионом, Родос, Берия и Эсаулов выбили у Эйхе глаз. Однако и после этого Эйхе виновным себя не признал». Подробнее это выглядело следующим образом: «На моих глазах по указаниям Берия Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».

Другой подследственный Родоса, заведующий отделом руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ Белосудцев, в своем заявлении Сталину от 20 февраля 1940 года так описал методы работы этого палача: «Родос взял крученую веревку с кольцом на конце и давай хлестать по ногам, ударит и протянет ее по телу… Я извивался, катался по полу и наконец увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: «Бери стакан и мочись». Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: «Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания». Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: «Подпиши, подпиши!» – и я сказал: «Давай, я все подпишу, мне теперь все равно»».

К слову сказать, через пару месяцев этот самый Родос был награжден орденом Красной Звезды. Произошло это 26 апреля 1940 года. День в день вместе с Абакумовым.

14 декабря 1939 года в автобиографии B.C. Абакумов напишет: «Работая в органах НКВД (УНКВД МО, ЭКУ НКВД, 3‑й отдел ГУЛАГа, 2‑й отдел ГУГБ) я все время был на низовой работе.

В 1939 г. руководством НКВД СССР был выдвинут на руководящую чекистскую работу – нач. УНКВД Ростовской области. Работая начальником УНКВД Ростовской области, я был избран делегатом на XVIII съезд ВКП(б). Являюсь членом бюро и пленума Ростовского обкома ВКП(б) и членом пленума горкома ВКП(б).

Жена – Смирнова Т. А., дочь сапожника. Дома учится».

К слову сказать, Татьяна Андреевна Смирнова так и осталась гражданской женой Виктора Семеновича. Тогда почему‑то было модно жениться, не регистрируясь. Так жили многие товарищи Абакумова, годами не оформляя своего брака.

25 февраля 1941 года Абакумова назначили заместителем наркома внутренних дел СССР.

После разделения НКВД СССР 3 февраля 1941 года на два наркомата – НКВД и НКГБ, приказом НКВД СССР № 00 212 от 26 февраля 1941 года была объявлена новая структура НКВД СССР. Наркомом внутренних дел оставался Л. П. Берия.

Первым заместителем наркома назначили С. Н. Круглова, затем два «чистых» зама: B.C. Абакумов и В. В. Чернышев и еще два И. П. Маслеников (по войскам) и Б. П. Обручников (по кадрам).

В должности заместителя наркома внутренних дел Абакумов курировал Главное управление милиции (ГУМ), Главное управление пожарной охраны (ГУПО) и 3‑й отдел НКВД (контрразведывательное обеспечение пограничных и внутренних войск НКВД, пожарной охраны и милиции).