Глава 14. Смысл и цель

Последний раз я попадал в столь же нелепую ситуацию, когда на первом курсе Принстона обедал в Клубе Плюща, — шепнул я тестю.

Единственный яхт-клуб, где мне довелось побывать, — диснейлендовский. И вот мы с детьми, женой и ее родителями обедаем в настоящем яхт-клубе. Сидящий за соседним столиком мужчина, которого официант величает «командором», действительно занимает такую должность. Яхты за окном — не любительские скорлупки, а плавучие дома, способные пересечь Атлантику. В клуб «Лайфорд Кей» меня пригласил сэр Джон Темплтон. Я, как и договаривались, приехал с женой и детьми, а они, в свою очередь, прихватили бабушку и дедушку. Уже сейчас это решение кажется нам скоропалительным: такая поездка обещает пробить изрядную брешь в нашем бюджете.

Клуб «Лайфорд Кей» — частное владение и занимает всю северо-западную часть острова Нью Провиденс, входящего в Багамский архипелаг. Здесь есть прекрасный песчаный пляж длиной в добрую милю, корты для игры в крокет, а обслуживающий персонал носит ливреи и объясняется на своеобразном карибско-британском диалекте. Неподалеку раскинулись роскошные дома кинозвезд, членов королевских фамилий и миллионеров со всего света. И в этой милой обстановке мне предстояло читать доклад о том, как обрести — всего-навсего — смысл жизни! (Нелепость?!)

Случилось так, что десять ученых — философов и теологов, — собравшихся здесь обсудить, имеется ли у эволюции какая-либо цель и направление, составляли ядро моей потенциальной аудитории. Несколько лет назад подобные сомнения в верности теории Дарвина меня бы удивили, но недавно мне подвернулась книга NonZero [248] («Отлично от нуля»). Прочитав ее, я поразился оригинальности мысли автора и даже сам стал размышлять о смысле жизни в несколько ином ключе. Я и прилетел-то в «Лайфорд Кей» отчасти именно ради того, чтобы встретиться с ее автором, Бобом Райтом. Дело в том, что основные положения его книги соответствовали моей позиции: наука о положительных эмоциях, позитивном характере и позитивных традициях должна опираться на серьезную основу и пребывать в согласии с выводами позитивной биологии, позитивной философии, а может быть, и позитивной теологии. Мне хотелось, чтобы Боб Райт подробнее развил некоторые идеи, заложенные в основу книги, а сам я планировал поделиться с ним кое-какими соображениями насчет того, как придать цель и смысл нашему бренному существованию. Но в первую очередь в «Лайфорд Кей» меня привела необходимость повидать нашего гостеприимного хозяина Джона Темплтона среди его райских кущ.

Наутро мы собрались в просторном и светлом конференц-зале. Во главе стола сидел сэр Джон. Много лет назад он продал свою долю Темплтонского фонда, решив остаток жизни посвятить филантропии. Его организация десятки миллионов долларов в год выделяет на нетрадиционные исследования на стыке науки и религии. Несмотря на преклонный возраст, сэр Джон одет в веселенький изумрудно-зеленый свитер: он очень бодр и по-прежнему ведет активную интеллектуальную жизнь. Когда-то, заканчивая Йельский университет, он был лучшим студентом выпуска, много читал, а впоследствии стал довольно плодовитым автором. Стройный, загорелый, с сияющими глазами и широкой улыбкой на лице, сэр Джон открыл нашу встречу целой серией основных вопросов, предлагаемых для обсуждения: «Имеет ли человеческая жизнь благородную цель? Заложен ли в нашей жизни смысл, превосходящий наше понимание? Имеет ли к этому отношение естественный отбор? Что может сказать наука о Божественном промысле в нашей жизни?»

Притихшие участники встречи еще не решили, стоит ли высказывать свое мнение: как бы не рассердить главу фонда. Ученые мужи и вправду зависят от щедрости частных фондов. В августейшем присутствии спонсоров академики волнуются, опасаясь ляпнуть что-нибудь лишнее, способное отпугнуть благодетеля. Неосторожное слово в таком прении может стоить многих лет исследований, и налаженная академическая структура пойдет прахом. Каждый из присутствующих знаком с щедростью сэра Джона не понаслышке и надеется снова при пасть к этому живительному источнику.

Дэвид Слоун Уилсон, известный биолог-эволюционист, начинает речь со смелого заявления, которое, на его взгляд, будет способствовать атмосфере открытости и толерантности:

— В присутствии сэра Джона, — говорит он, — хочу при знаться, что я — атеист. Я придерживаюсь мнения, что у эволюции нет ни цели, ни тем более Божественного промысла.

Майк Чиксентмихали, наклонившись ко мне, остроумно шутит: «Зря ты это сказал, номер четвертый. Сегодня ты отправишься спать вместе с рыбами». (Параллель с известным романом Яна Флеминга «Доктор Нет».)

Я не сдержал приступ смеха, и все обернулись. Похоже, Майк и Дэвид не понимают сэра Джона. Но мне уже посчастливилось иметь дело с его фондом. Два года назад фонд неожиданно предложил мне возглавить двухдневную конференцию по психологии оптимизма. Вопреки известной поговорке «Дареному коню в зубы не смотрят», мы с Манди внимательно изучили веб-сайт организации сэра Джона, чтобы выяснить, какие мероприятия она финансировала. Оказалось, что фонд поддерживает исследования, связанные с религией.

Манди напомнила мне, что, как президент Ассоциации, я выступаю от имени 150 тысяч психологов и многие не прочь использовать имя такой авторитетной личности. Поэтому, пригласив одного из представителей фонда к себе, я ответил, что польщен предложением, но вынужден его отклонить, поскольку ни я, ни позитивная психология не сдаемся внаем. Я не хотел никого обидеть, но ответ мой прозвучал довольно резко.

Тем не менее представитель фонда сумел меня разубедить, мы достигли взаимопонимания, и в дальнейшем эта организация держала свое слово. Представителя звали Артуром Шварцем. Он обратил мое внимание на то, что задачи позитивной психологии и возглавляемого сэром Джоном фонда совпадают в главном. Фонд видит свою цель в поддержании научных исследований с духовным уклоном. Позитивная психология преследует сугубо светские и научные цели. Но, как сказал Артур, фонд, помогая нашей деятельности, может способствовать продвижению научных исследований духовных ценностей. Он заверил меня, что фонд собирается лишь поддерживать научные исследования, никоим образом не пытаясь повлиять на их направленность, и попросил меня, в свою очередь, не предъявлять подобных требований к фонду.

Теперь, когда я давился от смеха в ответ на язвительную шутку Майка, мне было ясно, чего на самом деле хочет сэр Джон и насколько это далеко от мракобесия, в коем его подозревают мои коллеги. Последние два десятилетия сэр Джон торил свой собственный путь. К христианству он подходит отнюдь не догматически — наоборот, недоволен нынешним состоянием теологи ческой науки, считая, что она отстала от других областей знания и не соответствует современной картине мира, изменившейся в свете последних открытий.

Сэр Джон разделяет многие из тех философских сомнений, что мучают нас с Майком и Дэвидом Уилсоном. Человек, кото рому недавно исполнилось восемьдесят семь, хочет знать, что его ждет впереди. И выяснить это сэр Джон мечтает не только для себя, но ради блага всего человечества. Подобно царственным меценатам прошлого, этот человек может позволить себе роскошь обдумывать проблемы бытия не в одиночку, а в обществе мудрецов. Сэр Джон вовсе не жаждет в очередной раз услышать банальные или вульгаризированные истины — для этого достаточно включить телевизор. Он надеется получить обдуманные, откровенные ответы на вечные вопросы: «Почему мы живем?», «Что ждет нас в будущем?» Как ни странно, впервые в жизни я чувствую: мне есть что сказать по этому поводу. И я должен поделиться догадками, возникшими под влиянием книги Боба Райта. Если в предлагаемых мною объяснениях найдется рациональное зерно, это станет самым серьезным доводом в пользу существования позитивной психологии.

Роберт Райт неуклюже поднимается на кафедру. В высшей степени нетипичная для академических кругов фигура. На вид изможденный и болезненный, этот человек овеян легендами. Когда Боб говорит, губы его кривит гримаса, точно он сосет дольку лимона — и очень кислого, если вопрос неприятен. Голос звучит мягко, низко, слегка монотонно. В «кувыркотной» речи жителя Нью-Йорка еще улавливаются следы техасской неторопливости. Однако поразительней всего не внешность и голос Райта, а его биография. Из присутствующих он один (кроме сэра Джона) не принадлежит к академической среде. Боб зара батывает на жизнь, занимаясь журналистикой, а эта профессия у многих высоколобых ученых вызывает презрение.

Райт ведет колонку в New Republic — должность эта вот уже сто лет переходит «по наследству» от одного крупного политического обозревателя к другому. В начале 1990-х он опубликовал книгу The Moral Animal («Нравственное животное»), где доказывал, что человеческая мораль уходит корнями в глубины процесса эволюции. А за десять лет до этого, вскоре после окончания Принстона, Боб напечатал в журнале Atlantic статью о происхождении индоевропейского языка — гипотетического предка большинства нынешних языков Европы.

Может быть, кто-то сочтет, что такой широкий спектр инте ресов — политика, биология, лингвистика, психология — сви детельствует о дилетантизме. Но Райт не дилетант. Еще до встречи с ним у сэра Джона Сэм Престон (наш декан и очень известный демограф) сказал мне, что считает The Moral Animal («Нравственное животное») одним из глубочайших научных исследований. Стив Линкер, психолог и лингвист с мировым именем, признает, что статья Райта об индоевропейском языке отличается «оригинальностью и новаторством». Боб — один из немногих ныне живущих блестящих самоучек, продолжающих традиции Смитсона и Дарвина.

История Райта напоминает мне другую, несколько более давнюю: в 1930 году Дж. Э. Мур направил в научный совет Кембриджского университета письмо о присуждении научной степени философу Людвигу Витгенштейну. Последнего только что тайно вывезли из нацистской Германии, и у него не было ни академических званий, ни готовой к защите работы. И вместо докторской диссертации Мур от имени Витгенштейна предста вил его известный и уже ставший классическим «Логико-философский трактат». В сопроводительном письме он писал, что «Трактат» мистера Витгенштейна — гениальное произведение и вполне удовлетворяет требованиям, предъявляемым к докторской диссертации.

По странному совпадению книга Райта NonZero вышла совсем недавно. В прошлое воскресенье New York Times Book Rcwiew опубликовала рецензию, заставившую ученых отнестись к Райту с большим почтением и даже толикой зависти. Однако глубина и оригинальность нынешнего выступления Райта поразили нас всех.

Райт начал с утверждения, что ключ к загадке нашей жизни следует искать не в ДНК, а в теории «игры без проигрыша», разработанной Джоном фон Нойманом и Оскаром Моргенштерном. Райт напомнил, что «игра на вылет» — состязание, где проигравший и победитель связаны обратной зависимостью: победа одного означает поражение другого. Итог же беспроигрышной игры всегда позитивен. Основной жизненный принцип, заявил Райт, — поощрение беспроигрышности. Под влиянием естественного отбора биологические системы вынуждены развиваться, двигаясь ко все большей сложности и беспроигрышности. Клетки, в которых есть митохондрии, оказываются жизнеспособнее других. Сложный интеллект — неизбежное следствие естественного отбора и дифференциальной репродуктивности.

В соответствии с этим законом развиваются не только отдельные биологические организмы, но и все человечество в целом. Антрополог XIX столетия Льюис Генри Морган был прав: общая тенденция развития человечества ведет от дикости и варварства к цивилизации. И в основе этого процесса лежит умножение беспроигрышных ситуаций. Чем больше в том или ином обществе соревнований с позитивным результатом, тем выше вероятность, что оно выживет и будет процветать. Конечно, Райт признает, что в истории человечества периодически наступают тяжелые времена. Исторический прогресс — это не скорый поезд, а скорее, упрямый осел: иногда он отказывается тронуться с места, а иногда и вовсе поворачивает назад. Но, несмотря на такие «остановки», как холокост, инфекционный терроризм и геноцид тасманских аборигенов, мы все-таки движемся в направлении беспроигрышности.

Сегодня мы переживаем относительно спокойные времена, пришедшие на смену бурной эпохе. Интернет и глобализация вместо ядерной войны — это не случайность, а результат деятельности людей и процесса эволюции с его ростом беспроигрышное. История человечества переживает поворотный момент: ближайшее будущее обещает быть гораздо прекраснее недавнего прошлого — заключает Райт.

По аудитории пролетел общий вздох удивления. Слушатели потрясены: мы, ученые, привыкли гордиться критическим складом ума и цинизмом и не привыкли внимать оптимистическим доводам. Мало кому доводилось слышать благоприятные прогнозы от пессимиста, вдобавок еще искушенного знатока международной политики! Еще больше нас впечатляет то, что все эти выводы опираются на хорошо нам знакомые аргументы и факты. После небольшой дискуссии озадаченные слушатели выходят в коридор…

Только на следующий день мне удалось как следует поговорить с Бобом. Мы сидим на краю бассейна. Его дочери — Элеанора и Маргарет — играют в воде с Ларой и Никки. Негры-официанты в белой форме с золотыми эполетами раз носят напитки сказочно богатым гостям. Накануне вечером мы поехали кататься на автомобиле и заблудились: мы наткнулись на поселения коренных обитателей этого рая и увидели жуткую бедность аборигенов, тщательно скрываемую от туристов.

Я гляжу на плеск воды и никак не могу избавиться от чувства тоски и безнадежности. Большие сомнения обуревают меня насчет глобализации, беспроигрышной игры и всего сказанного накануне Бобом Райтом. Я начинаю подозревать, что верить в прогресс и светлое будущее могут только богатые и привилегированные люди и, опять-таки, лишь они и способны оценить плоды позитивной психологии. Оптимизм, счастье, сотрудничество между народами… может, мы курили во время встречи не сигареты, а кое-что покрепче?

— Итак, Марти, ты хочешь знать, как связаны беспроигрышность и смысл жизни? — вежливый вопросик Боба отгоняет мои мрачные раздумья, такие нелепые под синью неба и ярким утренним солнцем.

Я подхожу к вопросу с двух точек зрения: во-первых — психологии, во-вторых — теологии. Для начала рассказываю Бобу, как в последнее время изменил направление научной работы и стараюсь увлечь коллег позитивной психологией:

— Я не против негативной психологии, ведь сам занимался ею тридцать пять лет. Но сейчас необходимо восстановить баланс, т. е. уравновесить знания о психических болезнях знаниями о здоровой психике.

Эта необходимость обусловлена еще и тем, что, как говорил сам Боб, люди в наше время все настойчивее ищут смысл жизни.

— Словом, Боб, я много думал о достоинствах и положительных эмоциях-удовлетворенности, жизнерадостности, хорошем настроении. Почему мы вообще испытываем положительные эмоции? Почему наша жизнь основана не на одних отрицательных? Испытывай мы только негативный аффект — страх, гнев, печаль, — человечество продолжало бы вести себя по-прежнему. Влечение к кому-либо или чему-либо можно объяснить жаждой избавиться от тех или иных отрицательных эмоций. Стремление отойти в сторонку также объясняется желанием избегнуть неких негативных чувств — страха, печали и т. п. Зачем эволюции понадобилось снабдить нас положительными эмоциями помимо негативных? Почему она не могла ограничиться чем-то одним?

Я смело высказываю все, что не дает мне покоя. Говорю Бобу, что, по-моему, его идеи, изложенные в книге NonZero, могли бы многое объяснить. Может быть, негативные эмоции призваны помогать нам в соревновательных видах деятельности, где обязательно бывают проигравшие? Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть: или съесть самому, или быть съеденным — нами управляют страх и тревога. Когда мы пытаемся избежать потери или отомстить за обиду, нас ведут печаль и гнев. Отрицательные эмоции — это сигнал об участии в «игре на вылет». Они побуждают нас драться, удирать или сдаваться на милость победителя. Eh-u эмоции придают нашему мышлению аналитический характер и помогают концентрировать внимание, сосредоточиваясь на одной-единственной проблеме.

— Но коли так, — продолжал я, — положительные чувства могут руководить нами в беспроигрышных видах деятельности, верно? Когда мы оказываемся в беспроигрышной ситуации — любовь, совместная охота, воспитание детей, сотрудничество, выращивание растений, преподавание и обучение, — нашими поступками управляют радость, веселье, удовлетворение и счастье. Положительные эмоции — это часть сенсорной системы, сигнализирующая о том, что нам представился случай участвовать в игре без проигрыша. Они задают тот образ мышления, который способствует развитию и расширению наших интеллектуальных и социальных ресурсов. Одним словом, положительные эмоции помогают нам развивать свою жизнь.

Если это действительно так, то будущее человечества даже лучше, чем ты предсказываешь, Боб. Ведь коль скоро мы стоим на пороге новой эпохи-эпохи торжества беспроигрышных игр, то одновременно вступаем и в мир добрых чувств. И это не метафора.

Ты говорил, что хочешь взглянуть на этот вопрос и с Теологической точки зрения, Марта? — на лице Боба — вечные сомнения, но никаких ассоциаций с лимоном пока не видно, и это внушает мне надежду, что он тоже верит в связь положительных эмоций с беспроигрышной игрой: — А я думал, ты неверующий.

Да, это так. Или, во всяком случае, так было. Я никогда не мог принять мысль о Боге как о сверхъестественном существе вне времени и пространства, способном спланировать и создать Вселенную. И я никогда не мог поверить, что в жизни есть еще какой-то смысл, помимо того, что определяем мы сами. Однако теперь я думаю, что был не совсем прав. То, над чем я теперь думаю, вряд ли интересно верующим: жизнь этих людей и так исполнена смысла. Я надеюсь, что мои размышления полезны людям нерелигиозным — скептикам, верящим только в законы природы.

Последнее время я стал осмотрительнее в своих суждениях. Я не знаком с духовной литературой и, натыкаясь на экскурсы в теологию у пожилых коллег, всегда приписывал это старческому слабоумию. Всю жизнь я балансировал между уютной уверенностью атеизма и мучительными сомнениями агностицизма. Книга Боба изменила мои взгляды: впервые в жизни я почувствовал, что действительно имею дело с чем-то большим, нежели я сам или другие люди. Эта книга — рассказ о божестве, которое способны принять те, кому не хватает веры.

— Помнишь рассказ Айзека Азимова «Последний вопрос», опубликованный в 50-х годах[5]?

Боб качает головой — он тогда еще не родился. И я вкратце пересказываю сюжет.

Действие происходит в 2061 году, Солнечная система начинает охлаждаться. Ученые вопрошают мощный компьютер: «Обратим ли этот процесс?» Машина выдает: «Недостаточно данных для ответа». Обитатели Земли, покинув остывающую Солнечную систему, перебираются на другие звезды. Но Галактика продолжает остывать, и они вновь спрашивают миниатюрный суперкомпьютер, где содержатся все знания, накопленные человечеством: «Обратим ли этот процесс?» Машина снова отвечает, что у нее слишком мало данных. История повторяется: компьютер становится все мощнее и мощнее, Галактика остывает все сильнее, но ответ остается неизменным. Так минули миллионы лет… Последние капли жизни и тепла утекали из Вселенной. Все знание человечества уместилось в крохотном по объему сверхкомпьютере. И он спросил сам себя: «Обратим ли процесс?» И сам же ответил: «Да будет свет!» И был свет.

— Боб, у этой истории — теологическая подоплека, и связана она с беспроигрышностью. Ты пишешь о проекте без дизайнера. Этот все усложняющийся проект — наша судьба. Судьбой управляет невидимая рука естественного и культурного отбора, которая покровительствует беспроигрышное. Я связываю постоянное усложнение с ростом знаний и возможностей, равно как и с большей «позитивностью», поскольку она включает в себя общие для всех культур добродетели. Перевес силы, знания и добродетели побеждает всегда. Конечно, бывают исключения, но в целом таково медленное, со скрипом, поступательное движение этих трех компонент. Как ты думаешь, какую цель оно преследует?

Заметив на лице Боба первые признаки недовольства, я спешу закончить:

— В иудейско-христианской традиции Бог обладает четырьмя качествами: Всемогущий, Всезнающий, Милосердный и к тому же — Творец Вселенной. Последнее позволь мне пока подвергнуть сомнению: оно больше всего сбивает меня с толку.

Ведь это значит, что Бог в ответе за все зло во Вселенной. Если Он создал мир, будучи добрым, всезнающим и всемогущим, как получилось, что на Земле столько гибнущих невинных детей, терроризма и жестокости? Кроме того, если существует Создатель, то у человека не может быть свободы воли. Зачем же Богу создавать род, наделенный свободой воли, если Он сам всемогущ, всезнающ и ведает всем? И потом, возникает вопрос: кто создал Создателя?

— На каждый из этих головоломных; вопросов теология дает подробные ответы. Так, проблему существования зла решает вера в непогрешимость Божественного промысла. То, что нам представляется злом, — по замыслу Бога, нечто совсем иное. Вопрос о том, как совместить свободу вместе с четырьмя достоинствами Бога, и вправду довольно сложен. Кальвин и Лютер пожертвовали свободой воли ради всемогущества Бога. А в современной теологии есть направленное — так называемая «теология процесса», — адепты которого полагают, что Бог дал начало всеобщему и вечному развитию от простого к сложному, и эта возрастающая сложность предполагает наличие свободы воли и самосознания. Стало быть, свободная воля ограничивает Божественную власть. Согласно теологии процесса, Бог отказался от всемогущества и всеведения, чтобы дать людям свободу воли. Пытаясь обойти вопрос о том, к: то созидал Создателя, теология процесса отказывается от самого понятия «творение» и утверждает, что процесс развития и усложнения не имеет начала и будет продолжаться вечно. Таким образом, Бог дает нам свободу воли, жертвуя своим всемогуществом, всезнанием и ролью Творца. Теория эта несостоятельна, поскольку лишает Бога большинства присущих ему качеств [249]. Однако, на мой взгляд, это одна из лучших попыток примирить могущество Бога и человеческую свободу.

Есть еще один путь решения проблемы признать, что роль Бога-Создателя противоречит остальным трем Божественным свойствам. Именно эта ипостась не позволяет многим ученым примириться с идеей существования Бога. Ведь» Творец — это сверхъестественное и умное, созидающее начало, каковое пребывало до начала времени и неподвластно законам природы. Может быть, тайну создания надо предоставить физике, точнее, космологии?

Итак, нам остается признать, что Бог не имеет ничего общего с сотворением, однако при этом Он всемогущ, всезнающ и праведен. Возникает новый вопрос: «Существует ли такой Бог?» Если допустить, что да, мы опять столкнемся с прежними проблемами: как, будучи праведным и всемогущим, Бог допускает зло и как человек может обладать свободой воли, если Бог всемогущ и всеведущ? Получается, что такого Бога не было и нет. Но к чему, в конечном счете, ведет нас принцип беспроигрышное? К Богу! — всемогущему, всеведущему и доброму, обретшему эти качества вследствие развития принципа беспроигрышное. Может быть — это только мое предположение, — Бог ждет нас в самом конце пути.

Теперь на лице Боба читается согласие, смешанное с легкой неуверенностью, но без всякой неприязни.

Процесс усложнения преследует ни много ни мало, а обретение всезнания, всемогущества и праведности. Мы до этого не доживем, как не доживет и все современное человечество. Лучшее, что мы можем сделать, — способствовать прогрессу. Благодаря этому у нашей жизни появится смысл. Осмысленной жизнь становится, когда мы чувствуем себя частью чего-то большего, — и чем больше это целое, тем более глубоким смыслом полнится наша жизнь. Стремление постичь Бога, наделенного всезнанием, всемогуществом и праведностью, делает нашу жизнь частью огромного целого.

Нам дана возможность самостоятельно выбрать жизненный путь. Мы можем жить, стремясь к названной хугли. Можем предпочесть стезю, от нее далекую, или стать препятствием на пути этого прогресса. Мы вольны жить, накапливая знания: учиться, учить, воспитывать детей, заниматься наукой, литературой, журналистикой и т. д. Вправе мы и посвятить себя изучению новых технологий, инженерного дела, медицины, строительства, т. е. увеличивать свое могущество. Никто не мешает и взять за основу изучение права, государственных институтов религии, этики, политики, благотворительности, т. е. стремиться к праведности.

Полноценная жизнь — в том, чтобы идти к подлинному счастью, неизменно применяя свои индивидуальные достоинства. Но жизнь, исполненная высшего смысла, требует соблюдения еще одного условия — использования лучших своих качеств во имя человеческого знания, могущества и праведности. Такая жизнь воистину исполнена высшего смысла, а если, в конце концов, в ней появляется Бог, то и священна.

Date: 2015-10-21; view: 270; Нарушение авторских прав