Часть вторая За городом Тьмутороканем Русь на Кавказе: IX–X вв. 1 page

Глава 1

Русы‑купцы на таможне ибн Хордадбега

Любознательный таможенник. Русы и славяне – странное «разделение». Русские мечи в краю булатных клинков. Кто торговал на Волжском пути? Балтика – роскошь славянства и нищета Скандинавии. Свидетельствуют верблюды и «слоны». Загадки русского христианства. Накануне грозы.

Война, торговля и пиратство –

Три грани сущности одной.

И.В. Гете, «Фауст»

Мы уже говорили о том, что если русы и были в VII столетии в предгорьях Кавказа, то попасть они туда могли лишь одним, известным еще с неолита, нового каменного века, Волжско‑Балтийским путем. Что до века IX, то тут нет и не может быть вообще ни малейших сомнений – именно этой дорогой русы и попадали на Восток. «Наследили» вдоль него они основательно – именно в Поволжье, точнее, в землях волжских булгар ибн Фадлан, посол халифа аль Муктадира, увидел русов и оставил нам бесценное описание их внешности, обычаев и обрядов. Там же, в Балымерском могильнике, отыскан меч с русским именем – но об этом разговор позже.

Шли купцы – разведывая пути, расположение крепостей, силу войск, многочисленность населения и его готовность к войне. Шли воины – своей свирепой славой отбивая и у лихих людишек, и у дикарей из степных и горных племен, и у иных правителей охоту протягивать загребущие руки к товарам русских купцов.

Одно из самых ранних – если не считать сообщения Мухаммеда Бал‑ами, ас‑Салиби и «Степенной книги» – упоминаний о русах в восточных землях – это записки ибн Хордадбега, таможенного чиновника Повелителя Правоверных в городе Рей (помните, в том, что откупался когда‑то от арабских завоевателей?), сделанные им в сороковых годах девятого столетия и озаглавленные «Книга путей и государств». По долгу службы он сам общался с русскими купцами. «Что касается русских купцов – а они суть племя из славян, то они вывозят бобровый мех и мех черно‑бурой лисы и мечи из самых отдаленных частей страны славян… затем они отправляются к Джурджанскому (так видоизменилось под каламом персидского автора античное название Каспия – Гирканское море. – О. В.) морю и высаживаются на каком угодно берегу, и продают все, что с собой привозят, и все это попадает в Рей. Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан».

В этом интереснейшем сообщении, где буквально что ни слово, то золото (особенно если учесть, что все это – сообщения очевидца, который не раз сам досматривал товары русских торговцев, щупал меха и придирчиво разглядывал лезвия мечей, разговаривал через рабов‑толмачей с их хозяевами), есть целый ряд полезных для нас сообщений, заслуживающих более пристального разбирательства. А что оно имеет отношение к нашей теме – в том и сомнения быть не может. Все источники говорят, что русские ладьи по Хвалынскому морю, как наши предки величали Каспий, ходили вдоль его западного, кавказского побережья. И конечно, самое важное для нас, буквально бьющее в лицо сообщение, сообщение, которым ибн Хордадбег начинает свой рассказ, это то, что русы – племя славян! И дальше добавляет, что переводчиками у русов были тоже славяне.

Тут, конечно, опять приходится вступать в полемику с норманнистами. Они возмущенно заявляют – но ведь остальные‑то, мол, арабские авторы резко отличают русов от славян!

Ох, что‑то странно они их «отличают»! Русский князь Дир у нашего старого знакомого аль Масуди – «правитель славян». Целый ряд восточных авторов среди трех частей Руси, вместе с Куявой‑Киевом и загадочной Артанией, называет Славию. Аль Масуди говорит об одинаковом погребальном обычае русов и славян, ибн Русте их различает, но, описывая погребальный обряд русов, рассказывает про отлично известные археологам срубные гробницы Киева и Чернигова, имеющие ближайшее подобие в славянской Моравии. А исследование черепов похороненных в них людей привело археологов к выводу, что перед ними не просто славяне, а группа славян, стоящая дальше всех прочих по строению черепа от германских и скандинавских народов. Кстати, описанное ибн Русте погребение руса почти дословно воспроизводит погребальный обряд, описанный в русской былине «Михайло Потык», в которой и намека на скандинавское влияние не обнаружено. Зато, описывая погребальный обряд славян, ибн Русте фактически один к одному – за вычетом нескольких мелких деталей – воспроизводит описание еще одним арабом, ибн Фадланом, виденных им в Булгаре похорон знатного… руса!

Получается, арабы разделяют русов и славян лишь затем, чтобы тут же начать путать их на каждом шагу!

Ну хорошо, пусть разделяют. Честно говоря, напрашивается единственный вопрос – ну и что?! Целый ряд историков – в том числе Прокопий Кесарийский и гот Иордан – отделяют готов от германцев и противопоставляют их. Ни один античный источник не называет бриттов кельтами. Многие средневековые источники точно так же, как русов и славян, «разделяют» хазар и тюрок. Тем не менее готы – германское племя, бритты – кельты, хазары – тюрки. Потому что имена (в большинстве), обычаи, вера у готов – германские, у бриттов – кельтские, у хазар – тюркские. Ведь и слова «германцы», и «кельты», и «тюрки» значили для современников совсем не то же, что и для нас. И только слависты требуют от древних авторов твердого знания и правильного применения слова «славяне» в том обобщающем смысле, которое он получил в книгах Нового времени – через века после их смерти! Знакомая «объективность».

Достойно внимания, что в качестве одного из товаров, который русы вывозили в Персию, упомянуты мечи. Позвольте особенно не останавливаться на идее, будто это были клинки франкского производства, которые вездесущие и неутомимые скандинавы вывозили из империи потомков Карла Великого через всю Балтику и Восточную Европу. Я даже не буду говорить, сколь рентабельно было подобное предприятие – мечи трудно назвать легким и удобным грузом, так они, ко всему, еще и ржавчины боятся. Никакие источники не говорят о закупке франкских клинков норманнами – но есть указ самого императора франков Карла Великого о запрете на продажу оружия прибалтийским славянам. Как подданные христианнейшего императора соблюдали этот запрет, говорит археология – франкских мечей с именными клеймами лучших мастеров, так сказать, фирменный товар, археологи нашли в землях Киевской Руси одиннадцать штук, в Эстонии семь, в Литве – пять, в Латвии – двадцать два, в землях балтийских славян‑вендов – тридцать (!), а в Швеции… один. Даже в Эстонии этих клинков больше, чем в земле «грозных викингов»! А уж число франкских «фирменных» мечей в вендских землях ясно говорит, что выгода торговли со славянами сильно перевешивала в глазах франков‑торговцев все неприятности, которые могли доставить им их христианнейшие государи.

Впрочем, арабские авторы сообщают, что мечи производят сами русы, в той самой загадочной Артании (она же Арсания или Уртаб). Но вот это‑то замечание норманнисты не особенно жалуют. Потому как найдено уже два клинка со славянскими именами мастеров. С первым из мечей получился замечательнейший конфуз. Его долгое время выставляли напоказ как очень яркий пример «типично скандинавского» клинка, цитировали скальдов – «на лезвии змей окровавленный лег, другой обвивает хвостом рукоять», – горделиво указуя на змееподобных чудищ, изображенных на рукояти. Я даже не знаю, указал ли им кто‑нибудь в ответ, что змеи скопированы со скандинавских… могильных камней и яснее ясного говорят, что кузнец, изобразивший их на оружии, явно был чужд скандинавской культуре. Но потом ученые научились очищать клинки от вековой ржавчины, и на лезвии «типичного скандинавского меча» проступили буквы, гласившие… Людота коваль.

Как Вы думаете, читатель, научил этот конфуз хоть чему‑нибудь господ норманнистов? Совершенно правильно думаете – абсолютно ничему. Продолжается уверенная раздача званий «типично скандинавских предметов» пресловутым громовым топоркам, невесть с чего окрещенным «молоточками Тора», которые, как отмечают сами норманнисты, типологически ближе всего находкам не со шведских берегов, а со славянского Рюгена; ладейным заклепкам в погребениях Гнездово, которые, по замечанию археологов, «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции»; овальным фибулам, которые даже в шведском городе Бирке оказываются в одной могиле со славянской керамикой и типично славянской расшитой рубахой, а вот под Ростовом почему‑то оказываются веским доказательством норманнского происхождения хозяйки. Причем, что характерно, когда эти фибулы находят в курганах ливов или вепсов, то они не обозначают скандинавского происхождения – только в могильниках русских городов. Опять эта «объективность»! Женщина финского племени имеет право, так сказать, хранить в могиле это украшение, но стоит ему попасть в погребение русской боярыни, как та тут же превращается в шведку.

Только не надо называть, читатель, этих людей русофобами. Они очень, очень обижаются, когда их называют русофобами. Они свой подход называют «объективным». И правда, надо быть совершеннейшим «объектом»… впрочем, ничего, ничего, молчание, как говаривал классик.

Второй меч со славянским клеймом несколько старше творения Людоты коваля. Тот сделан во времена не то Святослава, не то его сыновей, а второй изготовлен в середине десятого века, при князе Игоре Рюриковиче, при втором поколении варягов‑руси, живших в Восточной Европе. В это самое время, по мысли норманнистов, русы вовсю говорили на своем норманнском языке, и имена носили сплошь скандинавские. Так вот на этом мече, найденном, в отличие от Людотиного, даже не на славянской Киевщине, а в неславянском Среднем Поволжье (как раз на «Меховом пути»), в Балымерском могильнике, нанесено имя «Славимир».

Комментарии? А какие, читатель, тут могут быть комментарии?

Что до мечей эпохи викингов с клеймом кузнеца‑скандинава, то их все еще ищут.

Замечу еще напоследок по поводу мечей, что ибн Хордадбег не единственный, кто сообщает, что мечи были одной из существенных статей экспорта русов в арабские страны. Если Вы, читатель, не уловили, повторю: в арабские страны. На родину пресловутой дамасской стали. И там их с восторгом расхватывали. При этом, скажем, о византийских клинках арабы отзывались более чем сдержанно. Вообще, арабы того времени, сравнивая Восточный Рим и Русь – которую они, кстати, полагали государством, а не каким‑нибудь «союзом племен», – были как‑то очень уж… необъективны, что ли. В отличие от наших современных авторов, исправно смотрящих на отношения своих предков с Византией через византийские очки. Не говорят византийские авторы ничего о победах Игоря или Святослава – значит, и не было их (ну и что, что Святослава, скажем, ежели верить византийцам Льву Диакону и Иоанну Скилице, победоносное византийское войско гнало прямо… на собственную столицу). Говорят, что Русью правили не государи, а «вожди»‑архонты, значит, так и было (ну и что, что византийские авторы точно так же – вождями – именуют царя болгар и эмира египетского… или что все остальные народы звали правителей Руси «королями», «царями», а то и «хаканами»‑императорами). Вот, например, ибн Русте пишет, что у русов «множество городов», а тот же ибн Хордадбег замечает, что в Византии только пять настоящих городов, остальные – огороженные деревни. Ну что ж это, явная же необъективность! Наши‑то историки куда как лучше каких‑то там современников знают – это у русов были огороженные деревни, а у ромеев, у тех да, города‑а!

А ибн Хордадбег вообще доходит до того, что сообщает, будто купцы‑русы доходили со своими товарами до Китая. Вот ведь жаль, что умер он не десять лет, а десять с лишним веков назад, не то наши радетели «объективности» быстро б определили его в «квасные национал‑патриоты» да наградили б «комплексом неполноценности». Зато западные авторы в результате уверенно отправляют в центральноазиатские степи… да‑да, читатель, все тех же викингов. Как мы уже говорили во введении, представители западной цивилизации благоговеют перед своими предками (даже если предок – нечесаный бандюга с топором) и не прочь прибавить им достижений за чужой счет, в чем им наши «объективные» авторы – верные и надежные помощники.

Строго говоря, уже само изображение русов как купцов выбило бы почву из‑под ног норманнистов – если бы таковая там когда‑то имелась. Потому как ни один источник не изображает скандинавов за пределами Восточной Европы как купцов. То есть в сагах купцы упоминаются, но они малочисленны, занятие это для них не основное, и большим почтением у окружающих они не пользуются. За одним очень показательным исключением – несколько купцов со столь невнятно однотипными именами (Али, Оли, Гилли), что создается впечатление, будто норманнский сказитель пытается просто обозначить их чужеземность. Каждый из этих купцов носит характерное прозвище Богатого, и многозначительно добавляется – «из Гардов». Из Руси, стало быть. В остальном же – для нормального норманна многократно почетнее и даже где‑то естественнее отнять, а не купить. О том, чтоб что‑нибудь продавать, – нет и разговора. «Купец» в сагах – презрительное прозвище, для скандинава нелестное.

Любопытно, что даже крупнейшие торговые центры Балтики в норманнских сагах либо очень слабо упоминаются (Хедебю, Волын‑Йомсбург, Готланд), или не упоминаются вообще (шведская (!) Бирка, Аландские острова, торговые центры ободритов и велетов). Создается впечатление, что норманнам эти места казались не стоящими упоминания, или торговали там вовсе не норманны. А скорее всего – и то, и другое.

Результат настолько различного отношения к торговле понятен. Город балтийских славян в устье Одры, Волын, который западные авторы именуют самым большим городом в Европе (наши историки, конечно, мимо такой необъективности не проходят и «цитируют»: «самый большой город балтийских славян»), в IX веке располагался на пятидесяти гектарах, а население его насчитывало пять‑десять тысяч человек. Крупнейший торговый центр Швеции, Бирка (которую почему‑то не знают скандинавские саги и в которой почему‑то преобладает славянская керамика), занимала в то же время только двенадцать гектаров. Крупнейший датский торговый центр Хедебю (ставший таковым после того, как в начале IX века датский конунг Готрик разорил стольный город славян‑ободритов Рерик и под конвоем переселил оттуда в Хедебю купцов и ремесленников) занимал в пору своего расцвета двадцать четыре гектара, а население его не дотягивало до тысячи. При этом жило оно, скажем мягко, не слишком сытно – испанский араб Ибрагим ат‑Тартуши, посетивший Хедебю в середине десятого века, во времена того самого «расцвета», с ужасом описывает страшную вонь от валяющихся у ворот скотских трупов, грязь улиц и людей, вынужденных с голода топить… собственных новорожденных детей.

В Волыне, как и в других городах славянской Балтики, по отзывам немецких монахов‑миссионеров, которым не с чего было захваливать упрямых язычников‑славян, на каждом дворе в особом покое стоял накрытый, доступный любому желающему стол, полный яств, сундуки с добром не запирались по причине величайшей честности, всюду стоят роскошные храмы, одежда жителей богата и опрятна, а что такое нищие, они, похоже, не имеют никакого понятия.

Стоило, однако, тем же самым монахам заехать по делам в Данию, к сородичам и единоверцам, как яркие краски стремительно покидают их рассказ, начинающий напоминать унылую картину, выведенную Тартуши: всюду убожество, нищета, промысел жителей – скорее охота, рыбалка и скотоводство, чем земледелие или торговля, церкви и дома знати бедны и скудно украшены, в образе жизни ни роскоши, ни изящества. Избаловались, похоже, достопочтенные патеры в славянских городах!

Археология говорит о том же – арабские монеты на берегах Балтики сперва (в VIII веке) появляются в славянском Поморье, в начале следующего столетия – на Готланде и уж только потом, в середине IX века, появляются в Швеции. Причем найдено там пять тысяч монет‑дирхемов. Много? А это, читатель, как посмотреть. Арабский путешественник ибн Фадлан сообщает, что купцы‑русы делают своим женам низку‑монисто с каждого… десятка тысяч дирхемов капитала. И араб добавляет, что видел женщин со множеством рядов монисто на груди. Во ВСЕХ шведских кладах не набралось бы дирхемов и на половину такой низки. Заимствований из норманнского языка в торговой сфере в славянских наречиях не просматривается. Их, этих заимствований, в древнерусском языке вообще не так чтобы уж очень много. Норманнисты иногда вспоминают, что И.И. Срезневский, видный лингвист XIX века, насчитал таких заимствований десять слов (притом что датчане, тридцать лет владевшие частью Англии, оставили английскому языку в наследство десять процентов корней). Только вот после Срезневского в начале ХХ века видные норманнисты С.Н. Сыромятников и В.А. Мошин сократили список сперва до восьми, а там и до шести слов. А вот в скандинавских языках насчитывается более двенадцати слов, заимствованных у славян. И большая часть связана с торговлей. Тут и lodhia – лодья, судно (удивительно, но факт – не знаменитые мореходы‑норманны дали славянам название корабля, но наоборот!), torg – собственно торг, что достаточно говорит о роли славянских купцов в Скандинавии; besman – безмен, предмет, в торговле крайне необходимый; silki – шелк, один из самых ценных восточных товаров, sapul – седло, tolk – переводчик, по‑древнерусски «толковин». Показательно, что скандинавы заимствуют славянское слово для переводчика, славяне же не знают норманнских обозначений толмача. Pitshaft – печать, также полезная для торговых сделок вещь. Договор Игоря с греками 944 года говорит о серебряной печати, которую имели русские «гости» в Царьграде, в противоположность княжьим людям, пользовавшимся золотою. Да и письменное завещание, которое, согласно тому же договору, оформляли русы, также могло потребовать печати для заверения. И это еще не все, далеко не все.

Далее уважаемый таможенный чиновник сообщает, что русы шли до Багдада на верблюдах. Тут опять‑таки не вытанцовывается у норманнистов: дело в том, что скандинавское название верблюда латинского, книжного происхождения, чего, конечно, не было бы, если бы скандинавы напрямую общались с арабами и их «кораблями пустыни». Напротив, славянское «вельблуд» – явное переосмысление арабского названия зверя, этакая игра смысла и звука совершенно в духе лесковского «мелкоскопа» или щедринских «деликатов». Академик Рыбаков с советской сдержанностью предполагал, что название надо трактовать как «много ходящий», я же, со своей стороны, думаю, что арабское название вьючного животного «ебилун» направляло мысли русских торговцев в несколько другом направлении, вызывая озорные ассоциации, и корень «блуд» в названии животного надо понимать несколько по‑иному. Кстати, другое доказательство непосредственной связи славян с Востоком – и отсутствия такой связи у скандинавов – тоже связано, некоторым образом, с животным, только не настоящим, а… шахматным. Я, конечно, говорю про слона. Дело в том, что во всей Западной Европе, и в Скандинавии в том числе, шахматы стали известны через арабское посредство. Ислам же фигур, изображающих живые существа, не жаловал, посему некоторые из них сильно видоизменились и были в Европе переосмыслены. Неведомый и невиданный слон стал жертвой этих изменений – его сменил «епископ». Именно «епископы» стояли между королевской четой и «конями»‑всадниками в норманнском шахматном наборе, найденном в 1851 году на норвежском острове Льюис. Именно о митрах католических архипастырей напоминают заостренные «головы» наших шахматных «слонов». Но их название сохранилось с более давних времен – на Руси фигурка «слона», изображающая именно слона, найдена в слоях IX века – века торговых операций описанных ибн Хордадбегом русских купцов – если они могли ходить в Китай, то и до Индии добраться могли тоже. А если это название в русском языке закрепилось – значит, такие путешествия дальних предтеч Афанасия Никитина не были ни малолюдными, ни редкими [72].

Ветхозаветный Валаам, говорят, не мог увидеть стоящего перед ним ангела, и его собственной ослице пришлось обратиться к недогадливому пророку, дабы он, наконец, прозрел. Но даже свидетельство слонов и верблюдов, боюсь, не поможет норманнистским валаамам узреть очевидную истину.

В русском языке масса слов восточного происхождения, причем некоторые из них гораздо старше золотоордынского завоевания. Кафтан, шаровары, сарафан, даже шуба – все это названия одежды восточного происхождения. В скандинавских языках их просто нет – между тем те же шаровары были одним из наиболее приметных предметов одеяния русов, как рисуют их арабы. Скандинавы, вопреки реконструкциям современных одержимых норманнизмом художников, судя по многочисленным изображениям и погребениям, никогда не носили широких штанов, а носили узкие, облегающие.

С другой стороны, арабские писатели не дают никакого повода думать об их близком – или вообще каком бы то ни было – знакомстве со скандинавами. Так, столицу русов, «мать городов русских» наших летописей, «город россов» Константина Рожденного в Пурпуре, первую и наиболее близкую к странам ислама из «частей русов», Киев, арабские авторы (впрочем, как и все перечисленные) знают под ее славянским именем. Существование норманнского названия для Киева – «Кенугард» – остается для них неизвестным. Родное для скандинавов Балтийское море арабы называют «морем варангов» – то есть буквально передают русское «Варяжское море». Скандинавское Eyestrasalt – восточная соль – не упоминается ни одним восточным автором. А ведь, если верить норманнистам, арабы общались с мифической шведской русью с начала IX века. И не сохранили о ней – впрочем, как и все иные народы земли, начиная с собственно шведов, – никакого воспоминания.

Сообщение ибн Хордадбега, что русы пользуются в качестве переводчиков славянами, находит полную аналогию в сообщении наших летописей, что русы князя Олега пользовались в Царьграде услугами переводциков‑«толковинов» из славянского народа тиверцев. Это, впрочем, совпадает и со словами той же летописи, что «славянский язык и русский – один», и с сообщением испанского еврея Ибрагима ибн Якуба, что русы говорят по‑славянски, и с утверждением папы римского Иоанна XIII в булле от 967 года, что русские священники служат на славянском языке. На все эти сообщения норманнисты предпочитают закрывать глаза, вымучивая «легко и непринужденно» [73] скандинавское значение из «русских» названий порогов в сочинении Константина Рожденного в Пурпуре.

Впрочем, пока хватит о скандинавах. Достаточно глянуть на любую карту их плаваний – на западную часть, которая отражает реальные плавания викингов, а не буйную фантазию отечественных и зарубежных норманнистов, – чтоб обнаружить, что скандинавы предпочитали морские берега и практически никогда не поднимались по рекам выше среднего течения. И дотуда‑то они добирались лишь в случае наличия в оном среднем течении добычи масштабов Парижа, Лиона или Лондона. Притом ни на Темзе, ни на Луаре, ни на Сене не было порогов – в Восточной же Европе пороги встречали привыкших к океанским просторам норманнов, прошу прощения за каламбур, прямо на пороге: пороги Невы еще в XIV веке требовали от иноземных купцов выгружать товар на телеги и следовать к Ладоге сушей. Если норманнисты способны измыслить причину, по которой норманны все же вопреки своему обыкновению пробирались в глубь лесов и болот Восточной Европы через все пороги и волоки, умудрившись не оставить об этом никакой памяти ни у себя, ни у тех, к кому плавали, нам с Вами, читатель, остается лишь позавидовать полету их воображения.

На самом же деле норманны стали проникать в Восточную Европу не ранее середины Х века, а по‑настоящему интенсивным их проникновение в Русские земли стало с конца этого столетия, после того как витязи Юмны, крепости на острове ввиду Волына, которых скандинавы называли йомсвикингами, боевое братство орденского типа, хранившее порядок на Востоке Балтийского моря и состоявшее, согласно скальдам, в основном из вендов, почти полностью полегли в Норвегии. Недаром саги не знают русских князей ранее Владимира Крестителя, а византийских императоров – ранее Иоанна Цимисхия (и того более по слухам).

Перейдем к заключительному пункту сообщения ибн Хордадбега – русы выдают себя за христиан, в связи с чем платят джизию. Как мы с Вами, читатель, уже говорили, джизия была условием компромисса халифата с неверными, на котором владыки правоверных соглашались терпеть пребывание «кяфиров» в своих пределах. Причем касалось это лишь «людей книги» – иудеев, христиан, сабиев; уже зороастрийцы вызывали величайшие сомнения. Язычник должен быть принужден к принятию ислама – или погибнуть, никакого иного выбора ему не предоставлялось; исключения делались лишь для очень важных халифату язычников, вроде воинов Небула и Солнослава, но и то, как можно думать, ненадолго. Профессионально недоверчивый таможенник, очевидно, полагал христианство северных чужеземцев хитрой уловкой, чтобы облегчить себе жизнь в державе сынов пророка – да благословит его Аллах и приветствует!

А на самом деле – могли ли быть русы, проходившие сквозь Рейскую таможню ибн Хордадбега, христианами, и если да – то какими именно?

Это не самое раннее упоминание о крещеных русах до 988 года. Говорится еще о Бравлине, русском князе из «Новгорода» (Неаполя Скифского? Новгород‑Северского? Какого‑нибудь из многочисленных Ноградов и Новиградов Дуная? Во всяком случае, Новгорода на Волхове тогда еще, кажется, не существовало) в VIII веке. Этот князь с дружиной прошел войной по всей «Корсуньской стране» – то есть окрестностям Херсонеса Таврического – до Корчева, нынешней Керчи. Судя по этому названию, происходящему от древнерусского «корчий», кузнец, в Приазовских землях жило уже немало славян – возможно, беженцев от «стремительного рейда» Мервана Беспощадного и гражданской войны в Хазарии. В Суроже (современный Судак, по имени этого города русичи называли Азовское море Сурожским), взятом после десятидневной битвы, Бравлин вломился в церковь Святой Софии, где лежали мощи святого Стефана Сурожского, где и был разбит внезапным припадком. В ужасе князь повелел отпустить всех пленных и отдать награбленное в церквах: так‑де приказал ему явившийся святой Стефан. После исполнения приказаний Бравлин крестился и был исцелен. Позже, еще при жизни ибн Хордадбега в той же Корсуни‑Херсонесе Кирилл‑Константин, отправленный кесарем послом к хазарскому кагану, увидит евангелие и псалтирь, написанные «русьскими письмены». Видимо, какая‑то христианская община русов в Крыму существовала. Но русское христианство могло уходить корнями в куда как более древние времена…

Впрочем, сперва надобно решить вопрос с купцами ибн Хордадбега. Могли ли они быть христианами, мы уже разобрали. Скорее всего, да, могли. Были ли – вопрос иной, но мне кажется, что ответить на него нетрудно. Ведь для того, чтобы достоверно разыграть христиан перед бдительным налоговым ведомством повелителя правоверных, прекрасно знакомым и с кафоликами‑православными из Византии (напомню, что до разделения церквей на западную, римско‑католическую и восточную, греко‑кафолическую или православную, еще два столетия), и с несторианами из Сирии, и с монофизитами из Армении, христианство надо было как минимум хорошо знать. А поскольку по Волжско‑Балтийскому пути не было ни одной христианской державы, а в православный Константинополь в это время едва только добираются первые послы «народа Рос», то остается предположить одно: среди русов уже были христиане. И право же, легче предположить их среди купцов, больше общавшихся с другими народами и по необходимости более открытых чужим нравам, обычаям и богам. А сомнения ибн Хордадбега отнести исключительно за счет свойственной его профессии подозрительности.

Вообще, историки мало уделяют внимания одному занимательнейшему вопросу. А именно: сведения о крещении русов относятся именно к тому периоду (IX–XI века), когда русы в источниках «резко отличаются» от славян. Более того, судя по тому, что еще в начале XII века словене новгородские упоминаются как народ, внешний христианскому миру, а кривичи и вятичи с радимичами причисляются к «поганым», а в землях волынян до монгольского нашествия действуют капища, то и в 988 году произошло не столько крещение Руси‑державы, сколько крещение руси‑народа. Еще христианами в Восточной Европе были варяги – «мнози бо варязи христиане» в 944 году, варяги‑мученики в Киеве, Феодор и его сын Иоанн, в 983‑м, варяги Африкан и его сын Шимон‑Рюрик, «спонсоры»‑покровители Киево‑Печерского монастыря. И при этом «отчего‑то» ну ни следа скандинавства в варягорусском христианстве. И раствориться варяжским русам в славянской языческой массе их христианство не помешало – В.Я. Петрухин, один из самых активных нынешних норманнистов, заявляет, что крещение этому растворению… способствовало!

Вот такие вот загадочные люди со своеобычной логикой.

Однако если мифическая норманнская русь никаких следов в русском христианстве не оставила, то некоторые западные следы в нем все же остались. Впрочем, что там некоторые! Древнерусские слова «крест», «церкы» (церковь), «алтарь», «поп», «еретик», «поганый» явственно напоминают германско‑романские «крейц» (от «кристус»), «киркхе» (от «циркус»), «алтариа», «паппе» (от «папа»), «еретикус», «паганус». И вовсе не похожи на греческие соответствия – ставрос, наос, бомос, иерей, гетеродокс, этникой. Да что там – сам народ, от которого наши предки приняли якобы христианскую веру, они называли не тем именем, которым византийцы назывались сами, – ромеи, римляне, – претендуя на происхождение от владык полумира. Русские летописи называют их греками – латинской кличкой, для подданных Восточного Рима столь же оскорбительной, как оскорбительно для гражданина Израиля слово «жид», а для уроженца Кавказа «чурка» или «хачик». Западное, а не византийское происхождение имеют обычаи церковного пения и колокольного звона, столь сроднившиеся с русским православием, и многое другое.