Глава V Закат в крови: гибель славянской Атлантиды

В кривом зеркале славянофильства. Первая встреча с франками. Карл Великий. Людовик и викинги. Генрих Птицелов и его потомки. Как велеты стали лютичами? Последние битвы. Погружение славянской Атлантиды.

В Риме старом, вечном Риме,

Где святой отец живёт,

Войско рыцарей сзывали

Для похода в Балтию.

Балтию Марии‑деве

Посвятил отец святой,

Кровопийцам и убийцам

Дал он отпущение

Всех грехов: чтоб к правой вере

Обратить могли они

Балтии народ несчастный,

Гибнущий в язычестве.

Им на новые убийства

Дал благословение…»

А.И. Пумпур

К сожалению, тема, о которой мы будем, читатель, говорить в этой главе, несколько испорчена подходом ее первых исследователей. Первыми ее, как я говорил в первой главе, исследовали славянофилы, и это наложило и на их труды, и на все последующее одну и ту же печать – корень бед балтийского славянства был во враждебных немцах. Это они, негодные, внесли богомерзкий «дух племенной исключительности» и «национальной вражды» в святое дело несения на вендский Восток «истинной веры».

Очень удивительно читать об этом у того же Александра Фомича Гильфердинга. Недаром Дмитрий Николаевич Егоров сурово критиковал и Гильфердинга и всех славянофилов в целом за эту предвзятость. И как не критиковать! Читаешь труд Гильфердинга и ясно видишь: «национальная вражда» славян и германцев существует только или в собственных конструкциях автора касательно времен, про которые ничего толком не известно – все эти «германские дружины», властвующие славянами, изгнание их суровым, но праведным Аттилой и пр. Или же во времена, когда христианская церковь – еще не поделенная, замечу, на католическую и православную – вкладывает в руку свежеобращенного германца крест и науськивает его на богопротивных «язычников». Сие действие, кстати, помимо очевидного – расширения влияния церкви и приобретения для нее новых душ и новых земных богатств – имеет и второй смысл. Называется «повязать кровью» и практикуется шайками душегубов с древнейших времен. Не имеет особого значения, что в данном случае не было (вроде бы) суда и закона, перед которыми вязали друг дружку кровью бандиты. Человек ведь и сам себя судит. А признать неправым дело, за которое даже не ты – твой близкий – убивал, а то и был убит, невероятно сложно. «Мы же с ними воевали!» – так что, какие могут быть вопросы…

Впрочем, нам грозит уход в психологию. Вернемся к истории.

Итак, в промежутке между этими двумя моментами мы отчего‑то не видим никаких проявлений «исконной национальной вражды» и «исключительности». Где, скажите, эта «исключительность» у фризов и саксов, когда они сошлись с велетами в подобие державы, признав за ее столицу велетский город? В чем проявилась вражда славян и германцев под Браваллой, где с обеих сторон шли бок о бок те и другие – рус рядом с норвежцем и шведом, венд рядом с даном и ютом, когда в одном войске славянка несла знамя датского конунга, а второе возглавлял сын славянки??

Я Вас уверяю, читатель, мы и потом ее не встретим. Титмар Мерзебургский роняет мимоходом: «В 954 г. назначен архиепископом Магдебургским Вильгельм, рожденный хотя от пленницы и славянки, но благородной, и короля Оттона». Вот так. Германец признает в пленной славянке благородную. А вот когда он хочет уязвить славянина, то пользуется почему‑то евангельскими выражениями:

«…Князьями у винулов были Мстивой и Мечидраг, под руководством которых вспыхнул мятеж. Как говорят и как известно по рассказам древних народов, Мстивой просил себе в жены племянницу герцога Бернарда и тот [ему ее] обещал. Теперь этот князь винулов, желая стать достойным обещания, [отправился] c герцогом в Италию, имея [при себе] тысячу всадников, которые были там почти все убиты. Когда, вернувшись из похода, он попросил обещанную ему девицу, маркграф Теодорик отменил это решение, громко крича, что не следует отдавать родственницу герцога собаке. Услышав это, Мстивой с негодованием удалился. Когда же герцог, переменив свое мнение, отправил за ним послов, чтобы заключить желаемый брак, он, как говорят, дал такой ответ: «Благородную племянницу великого государя следует с самым достойным мужем соединить, а не отдавать ее собаке. Великая милость оказана нам за нашу службу, так что нас уже собаками, а не людьми считают. Но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесет».

Откуда же такое сравнение? Из евангелия от Матфея, глава 15, стих 26: «Он же сказал в ответ: нехорошо отнимать хлеб у детей и бросать псам». Смысл по контексту фразы – нельзя давать язычникам то, что можешь дать единоверцу. Сравнение язычников (во времена описываемых событий – неиудеев) с псами принадлежит не кому‑нибудь, а самому Иисусу.

Да, была вражда. Древняя, неугасающая вражда почитателей «бога Авраама, Исаака и Иакова» к тем, кто верует по‑иному. И исключительность была – исключительность «нового Израиля», «истинно верующих».

Не германцы принесли в христианство вражду к славянам, а наоборот, «кроткое» христианство плескало новые и новые ведра масла в огонь вражды славян и германцев.

В VIII веке, незадолго до битвы при Бравалле, у западных границ славянства разыгрались события, суть которых тогда вряд ли кто‑то понял. К ободритам‑рерикам пришли гонцы от каких‑то франков, от их правителя Пипина (вряд ли послы произнесли вслух нелестное прозвище своего малорослого повелителя «Короткий»). Пипин вел войну со своим сводным братом, Грифоном, Грифон уже был побежден и брошен в тюрьму, потом, когда другой, единоутробный брат Пипина ушел в монастырь (на этом месте вожди ободритов, наверное, недоуменно подняли брови), ну, в общем, стал отшельником, Пипин освободил сводного брата и даже дал ему земли. В благодарность тот с войском ушел к саксам и взбунтовал их против Пипина и всех франков. Так не могли б славяне и храбрые вожди ободритов помочь разобраться с негодяем и его пособниками‑саксами?

То ли в вождях соколиного племени кипела буйная кровь, то ли саксов, старинных соперников, и что важнее, союзников заклятых врагов, велетов, проучить захотелось – не скажу. Ободриты вступили в эту войну, ударив по саксам с тыла. Одновременно в земли саксов с Запада вошла огромная франко‑фризская армия. Саксы запросили мира и согласились на дань в полтысячи коров ежегодно. Грифон сбежал к баварам.

Ободриты получили обещанную долю в контрибуции и вернулись домой довольные, хоть и несколько разочарованные – повоевать по‑настоящему так и не удалось.

Никто так и не понял, что это постучалась в двери славянской Атлантиды Большая Беда. И они сами открыли дверь на стук. Никто из их правителей не понял, что за громадина распухает по ту сторону края саксов, и что саксы теперь не старый неприятель и союзник еще злейших неприятелей велетов, а последний оплот язычества и сродного варяжскому германского племенного быта на пути лавины христианской империи [43].

И второго «звонка» на варяжском Поморье тоже не оценили. На сей раз империя франков явилась во всей красе, начав войну со вторжения в главное святилище земли саксов, Эресбург. Древний, почитаемый саксами столп Ирминсуль был разрушен. Впервые за пределами Римского лимеса христианская проповедь показала из ягнячьих уст оскаленные клыки. Но если Карл хотел этим сломить дух саксов, он просчитался – святотатство только разъярило их и привлекло на их сторону немало союзников.

Началась жестокая война. Саксы то покорялись силе, то восставали вновь, то отступали, то атаковали. Во главе восстания встал вождь по имени Видукинд, ему помогали даны‑викинги во главе с «Зигфридом», в котором одни видят Сигурда Кольцо, другие – Сиварда, и славяне – велеты во главе с князем Драговитом [44] и сорбы. Закипала Фризия, не успевшая за столетие христианской власти забыть старых Богов. Четыре с половиной тысячи саксов были только казнены – а павшим в боях мало кто вел учет, разве что девы Вотана, относившие души павших за Богов и Предков в Его покой. Естественно, вместе с жителями земли, давшей им приют, бились славяне Липян и Белой Земли.

К сожалению, поднялись не все. Ободриты не пошли против врага их старых соперников – велетов, данов и саксов. Правда, нет сведений, чтобы они в ту войну били в спину защитникам старой веры, но и на помощь не пришли.

После тринадцати лет войны вожди саксов, Аббион и Видукинд, не выдержав разорения родного края, сдались Карлу. Как ни удивительно, он пощадил их, хотя и принудил креститься.

Через три года Карл двинул свои войска на велетов.

И что самое малоприятное – на сей раз ободриты‑рерики были с ним.

Вот что пишет об этом Эйнгард:

«Есть некое племя (нация) славян в Германии (Natio quaedam Sclavenorum est in Germania…), живущее на берегу Океана, которое на собственном языке зовется велатабами (Welatabi), на франкском же вильцами (Wilzi). Оно всегда враждебно франкам и своих соседей, которые были франкам или подвластными, или союзниками (vel subiecti vel foederati; или субъектами или федератами), обычно ненавистью преследовало и войной донимало и тревожило. Решив, что ему не следует дольше сносить его дерзость, король (Карл Великий) постановил идти на него войной и, снарядив огромное войско, переправился через Рейн к Кельну. Затем, когда пройдя через Саксонию, он пришел к Эльбе, то, разбив лагерь на берегу, перебросил через реку два моста, один из которых с обеих сторон обнес валом и укрепил, поставив стражу.

Сам же, перейдя реку, где наметил, повел войско и, вторгшись в страну вильцев, приказал все опустошить огнем и мечом. Но народ тот, хотя и воинственный и рассчитывающий на свою многочисленность, не смог долго выдерживать натиск королевского войска, и потому, когда сначала подошли к городу Драговита (civitatem Dragawiti) – ведь он далеко превосходил всех царьков (regulis) вильцев и знатностью рода, и авторитетом старости, – он тотчас со всеми своими вышел из города к королю, дал заложников, каких потребовали, [и] клятвенно обещал хранить верность королю и франкам. Последовав за ним, другие славянские знатные лица и царьки (Sclavorum primores ас reguli) подчинились власти короля (se regis dicioni sub‑diderunt). Тогда он, покорив тот народ и взяв заложников, которых приказал дать, тем же путем, каким прибыл, вернулся к Эльбе…»

Согласно Мецким анналам, Драговит с сыном Любом упирали на какие‑то старые договоры с «Карлом непобедимым», то есть, вероятно, Карлом Мартеллом, дедом завоевателя, но, поскольку ни в каких иных источниках ничего про это не говорится, то трудно что‑то сказать. Вроде бы Драговит указывал, что «получил царство» от Мартелла – то есть был признан им «царем» (rex), независимым государем, равным по статусу самому Мартеллу, а формально даже выше – ведь при жизни победитель сарацин числился всего‑навсего майордомом. То есть дипломатические сношения с франками начались уже тогда.

Добившись признания покорности от правителя велетов, владыка франков повернул домой.

Однако уже в 792 году все началось сначала. Опять вспыхнула многострадальная земля саксов. Мятежники выжигали взгромоздившиеся на месте святилищ церкви, резали гарнизоны. Вместе с саксами шли фризы и местные славяне. В 794 году Карл вместе со своим сыном Карлом Юным отправился гасить мятеж. Навстречу ему выступили союзники‑ободриты во главе с князем Витцаном (или Витцином, или даже Видсидом [45]; в ободритских родословных его называют Витславом). Но саксы (из племени нордальбингов) то ли предусмотрели это, то ли кто‑то из окружения князя их предупредил, только на реке Лабе Витцан (будем пока называть его так) попал в засаду и погиб.

В 798 году вместе с Карлом в землю нордальбингов вторгся Дражко, сын убитого Витцана. Вместе с ним шел франкский легат Эбурис (трудно сказать, имя это или прозвище, по‑древнегермански – вепрь, кабан). «Явился со всем своим войском им навстречу на поле, что зовется Свентана [совр. Швентанафельд около Борнхефеда в Гольштейне (ФРГ)], и… учинил им большую резню» – флегматично живописует действия ободритского князя в земле нордальбингов франкский летописец. Только на поле боя насчитали четыре тысячи саксонских трупов, сколько было зарублено или застрелено во время панического бегства, не знал никто.

Занятная деталь: в самых ранних хрониках имя Дражко стоит впереди Эбуриза. В несколько более поздних легат христианского государя уже стоит впереди язычника. Ну а в самых поздних Дражко исчезает, и получается, что нордальбингов Эбуриз разбил сам.

В 799 году рядом с Дражко уже шел сам Карл с сыновьями. Саксонию и в особенности Нордальбингию словно подмели метлой. Непокорные гибли, покорившихся угоняли толпами в землю франков – подальше от могил предков, от капищ, от знакомых лесов, в которых так удобно устраивать засады на франкских кольчужников. Но если в остальных саксонских землях освободившиеся земли заселяли франками, то всю землю нордальбингов Карл широким жестом подарил Дражко.

Щедрость будущего императора объяснялась просто. Славяне должны были стать живой, надежной преградой между мятежными землями саксов и их союзниками, датчанами.

В 808 году, уже будучи императором, Карл издал законы, ограничивающие торговлю франков со славянами. Два пункта назначены были близ устья Лабы (в северо‑восточном углу нынешнего Ганновера), на весьма близком один от другого расстоянии, именно в Бардовике и Шезле, и только один на всем протяжении средней Лабы, в Магдебурге, где немцы могли торговать со Стодорской землей. Я уже упоминал о запрете на продажу вендам оружия, то же касалось и брони. Уж не знаю, кого больше опасался император франков – воинов‑ободритов, которых он мог видеть в действии – или ободритских оружейников. У того, кто вез за Лабу броню или оружие, по этому закону отбирали весь товар (все, что бы он ни вез), причем только половина шла в казну, а остальное делилось между сыщиком, обнаружившим контрабанду, и таможенником.

Сыщики, надо думать, усердствовали.

А мечи все равно проникали. Клинки с выбитыми на плоскости именами знаменитых франкских мастеров, Ульфбертха, Ингелреда и иных, проникали далеко за Лабу. При этом из ста шестидесяти пяти известных западноевропейских клинков с клеймами лишь один обнаружен в Швеции, тогда как на варяжском Поморье их найдено тридцать, и одиннадцать подобных мечей обнаружено в пределах Руси. Это и о торговых связях, кстати…

Однако и самим союзом ободритов с франками и его плодами – в виде полученных Дражко земель – были недовольны слишком многие [46]. Причем и внутри ободритского союза, и за его пределами. Причины могли быть самыми разными – от кощунственности для язычника союза с не просто христианином, а разорителем святилищ, оскорбителем Богов, и до соображений совершенно мирских.

Возглавил недовольных Годфрид, сын Зигфрида (а сам Зигфрид, интересно, куда делся? Неужто так и остался на алой траве Свентаны?). Примкнули к ним велеты и даже двое вождей ободритов пошли против своего государя – вождь линян и вождь смельдингов.

Датчане ударили на ободритское побережье с моря. Велеты ворвались с суши. А линяне со смельдингами перекрыли выходы к Лабе, препятствуя позвать на помощь могучего союзника.

Дражко бежал. Его брат Годлейб (Годослав? Годолюб?) был схвачен в плен и повешен. Тут‑то население торгово‑ремесленного посада и выселили в Хедебю, который после этой пересадки расцвел и стал богатым торговым городом вместо никому не известной деревушки.

Если Витцан беззаветно кинулся на помощь союзнику и погиб, то император франков повел себя много рассудительней. Когда он наконец узнал о разорении ободритской земли, он отправил туда сына, того самого Карла юного, наказав не лезть очертя голову за Лабу, а, остановившись на левом берегу, подождать, пока все не разъяснится, и следить, не попытаются ли даны переправиться через Лабу. Тогда и только тогда – вступать с ними в сражение.

Впрочем, никто не стал особо ждать, пока Карл Юный разберется в обстановке. Велеты и даны с добычей разбрелись по домам. Крайними оказались смельдинги с линянами. Карл Юный, вопреки наставлениям батюшки, все же решил их наказать за предательство союзника франков (я в этом узле, честно говоря, перестал уже понимать, кто предатель, а кто нет… да, смельдинги и линяне изменили князю, переметнулись к его врагам – но ведь этот князь сам, своими руками рыл могилу всему варяжскому Поморью, сотрудничая с христианами‑франками). Франкское войско навело через Лабу мост и двинулось на восток. Впрочем, кто там кого наказал – еще вопрос. Юный принц совершенно зря не послушался батюшки. Народу в карательной экспедиции он потерял много и вернулся в Германию.

Карл, видя разорение союзника, и опасаясь, что Годфрид теперь сможет беспрепятственно пожаловать к нему в гости по суше, тем временем начал спешно обустраивать оборону им же отданной ободритам земли нордальбингов. На левом берегу Лабы, напротив земель линян и смельдингов, была расположена Альтмарка, с крепостью Хохбоки, как раз напротив крепости смельдингов, Ленцина. На правом берегу Лабы встала крепость над славянским Гамом, с христианской церковью и собрался назначить туда епископом некоего Геридага (пожаловав ему укрепленный монастырь в соседней Фландрии на случай стратегического отступления от вендов или датчан). Геридаг, однако, умер в дороге, а престарелый император, погрязнув в срочных делах, так и не собрался отправить в крепость нового епископа.

Тем временем объявился Дражко, не в лучшем настроении. Спешно заключил мир с Годфридом и даже отдал ему в заложники своего сына Чедрага (или Сидрага). Столь же скоропостижно помирился и с саксами. А потом объединенными силами ударил на… велетов.

Велетскую землю прошел огнем и мечом, вернулся с добычей, разделил ее между воинами и кинул новый клич в саксонскую марку. Добровольцев прибыло изрядно, и уже с ними он пошел воевать смельдингов и делать из них урок всем, кто не понимает, что такое князь и зачем он нужен ободритам. Урок получился изрядный, главный город смельдингов, Конёв, спалили до тла.

Впрочем, на этом дела Дражко и кончились. В том же 809 году он был убит где‑то в Волыне, как утверждают, наемниками датского короля. Впрочем, так ли? Во‑первых, уж больно все вышло цивилизованно, без набегов, пожаров, шума… доросли ли до такого датчане? Во‑вторых, через год сам Годфрид был убит слугою, а его сын Хемминг поспешил замириться с императором франков.

Наводит на размышления. Или великий завоеватель под старость понял, что на этом свете есть методы похитрее прямого и тяжелого франкского меча, или в его окружении завелся кто‑то, уже это понявший. Где империи, там всегда интриги.

Последние годы жизни и правления императора Карла и первые – его преемника Людовика не представляют собою ничего приятного славянскому взору. Они все еще смотрят на императора, как на Старшего Брата, и даже выбранного на вече князем Славимира предъявляют ему на «утверждение». Или это римский имперский символизм столь завораживающе влиял на умы потомков федератов?

Велеты, очухавшись после учиненного им Дражко погрома, тем временем перешли Лабу и спалили выстроенную против линянской земли крепость.

Реакция Карла была мгновенной. Для начала туго пришлось смельдингам, бетеничам и линянам. Затем целых три войска пошли на велетов, и тем пришлось просить мира и давать заложников.

Через некоторое время император франков скончался. Надо сказать, что Карл вел себя со славянскими противниками все же ощутимо иначе, чем с германскими, возможно, тем и завоевал их уважение. В славянских землях он не крушил кумиров, не казнил сотнями и тысячами пленных, не угонял огромные полоны. Он же переломил хребет многовековому врагу и разорителю славян Средней Европы – аварскому каганату. Не суть важно, что делал он это не по доброте душевной, и не от большой любви к славянству – он так делал, и это тогда было для славян главным. Видимо, в знак уважения к нему немалая часть славянства стала называть высших своих правителей «королями». Забавно, что в германских языках – «карл» – это мужик, смерд, словцо с явным оттенком пренебрежения. Майордомы‑Каролинги сохранили это имя в своем роду с тех пор, когда не были допущены во дворцы.

Характерно, что глава посольства Олега в Царьграде звался Карл. Имя германское – но только чуждый германским традициям и германскому языку человек мог поставить человека с таким именем во главе дипломатической миссии в чужую страну. Для сравнения: в уже крещеной Норвегии приближенный конунга Олава святого решил наречь родившегося в отсутствие отца сына конунга в честь Карла Магнуса, Карла Великого. И при этом предпочел дать ребенку непонятное имя Магнус – нежели слишком понятное Карл.

И замечу еще одну деталь. Именно Карл сыграл решающую роль в продвижении христианства за пределы Римской империи. Но не насильственным крещением соседей, нет. Именно он показал множеству языческих вождей, что можно быть христианином и великим, жестоким, сильным и умным полководцем.

Первые годы после смерти Карла все выглядело довольно тускло и царствовало какое‑то сутяжничество. Людовику Благочестивому приходилось разбирать споры о наследстве то у ободритов, где выбранный на вече Славомир тягался с вернувшимся из датского плена Чедрагом Дражковичем, то у велетов, где судились внуки Драговита, дети погибшего в войне с ободритами Люба, Милогость с Целодрагом, то между ободритами и велетами.

Славимир, получив приказ приехать на суд, оскорбился, даром, что князь был выборный, а не природный, и вместо этого заключил союз с датчанами на предмет нападения на франков, что и было приведено в исполнение. Славимира немедленно схватили верные люди франкского короля (а скорее, прежнего княжьего рода) и выдали франкам. Чедраг торжественно воссел на отцовский престол. А через короткое время Людовик узнал, что теперь с датчанами сговаривается уже Чедраг. В ужасе он выпустил Славимира из темницы, чтоб усадить его на трон вместо вероломного Чедрага, но тот умер по пути домой.

В случае с велетами сын великого императора явил глубокую дипломатию. У погибшего не позднее 825 года князя Люба было два сына, вече сперва выдвинуло Милогостя, а потом, поглядев на такого князя, решило вопрос переголосовать, князя с дедова престола согнать, а на его место посадить младшего брата. Благочестивый не раньше высказал свое суждение, чем убедился, что глас велетского народа действительно за младшего. Но и старшего отпустил с богатыми подарками, чтобы не обижался.

Кстати, во всей этой суете мало кто вспоминал, что у Дражко, отца Чедрага, был брат, и что у него были дети, точнее, три сына – Рюрик, Сивар и Трувар. Да‑да‑да. Те самые.

«Племенем оботритов управлял король по имени Годлав, отец трех юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый звался Рюриком, второй Сиваром, третий Труваром. Три брата не имели подходящего случая испытать свою храбрость в мирном королевстве отца, решили отправиться на поиски сражений и приключений в другие земли… Они направились на восток и прославились в тех странах, через которые проходили. Всюду, где братья встречали угнетенного. Они приходили ему на помощь, всюду, где вспыхивала война между двумя правителями, братья пытались понять, какой из них прав, и принимали его сторону. После долгих благих деяний и страшных боев братья, которыми восхищались и благославляли. Пришли в Руссию. Народ этой страны страдал под бременем долгой тирании, против которой не осмеливался восстать. Три брата, тронутые его несчастием, разбудили в нем усыпленное мужество, собрали войско, возглавили его и свергли власть угнетателей. Восстановив мир и порядок в стране братья решили вернуться к своему старому отцу, но благодарный народ упросил их не уходить и занять место прежних королей. Тогда Рюрик получил Новгород, Сивар – Плесков, Трувар – Бело‑озеро». Ксавье Мармье, Письма с севера (Les letteres sur le nord), «Воетерс», Брюссель, 1841).

Впрочем, не станем забегать вперед. До этого события еще не скоро, а пока… пока у нас в разгаре эпоха викингов. В том числе и славянских.

В 837 году стряслось доселе неслыханное. Велеты и рерики‑ободриты объединились и вместе поднялись против Восточно‑франкского, немецкого, если угодно, королевства. Людовик выслал войска против язычников. Результат был неожиданным – прибыло посольство от… короля Дании с требованием оставить славян в покое и признать их зоной интересов Дании. Да, и Фрисландию, пожалуйста, тоже, там все равно наши уже все разграбили, зачем она вам теперь? Пораженный наглостью северных язычников король посольству, естественно, отказал. Королевские полководцы явились с пленниками, которых именовали заложниками, и заверениями, что мятеж язычников погашен. Что чувствовали эти добрые люди, когда на следующий год те же самые венды, велеты и ободриты и присоединившиеся к общему веселью датские викинги начали гулять по Лабе, выжигая немецкие деревни – история умалчивает. Как не стали летописцы записывать и то, что говорил по этому поводу своим воякам король Людовик.

Людовик послал теперь встречать незваных гостей целую армию из тюрингов, саксов и австразийцев, но его придворные хронисты почему‑то не хотят рассказывать, чем закончилось это мероприятие.

К сожалению, венды упустили блестящую возможность, не поддержав в 840 году восстание Стеллингов, «Людей Старого Закона», едва ли не последнее заметное выступление саксонских язычников. Очень жаль. Зато Гамбург в 841 году был захвачен некими морскими разбойниками, которых западные франкские летописцы в своей обычной манере именуют норманнскими. Нападавшие перебили множество горожан, грабили два дня, а на третий зажгли город и ушли. Священники и епископ едва успели уволочь святые мощи из городского собора, епископ даже позабыл плащ.

Местное же предание гласит, что вождя «норманнов» звали… Борутой. И войско его было из живущих невдалеке от границы славян.

В 844 году, когда стеллинги были задавлены, Людовик напал на ободритов. Погиб их старший князь с поразительно знакомым именем Гостомысл.

В 845 году во время очередного ответного визита Людовика за Лабу упоминается «король их» (т. е. вендов) Рёрик. Тенденция, однако. Тогда же венды вновь грабят Гамбург.

В 858 году король сам ведет войско на битву с велетами и ободритами.

После 862 года «королем» ободритов именуется Табомысл. А где же Рёрик? А Рёрик занят, и очень далеко, на другом краю Варяжского моря.

«В 880 году норманны, – пишет А.Ф. Гильфердинг, – устремились на Германию с особенной яростью и ударили на нее в двух местах: на Шельде и на Эльбе. На Шельде, в Нидерландах, они были отбиты; но в земле саксов (вероятно, в Нордалбингии) удальцы севера одержали одну из самых славных своих побед (2 февраля). Поражение саксов было полное; несколько столетий жило о нем воспоминание. Оружие норманнов и неожиданно выступившая из своих берегов река (без сомнения, Эльба) уничтожили все войско саксов: тут погиб герцог саксонский Брун, дядя знаменитого впоследствии короля Генриха Птицелова; с ним погибли 11 графов Саксонской земли со своими полками и 18 служилых королевских людей вместе с их дружинами; наконец, погибли два епископа, Тиотрих Минденский и Маркварт Гильдесгеймский, которые, по возникавшему в эту эпоху на западе обычаю, сражались в рядах войска. В этой великой победе участвовали и славяне – без сомнения, ближайшие к саксам и датчанам бодричи и лютичи. О епископе Маркварте летописец говорит, что он убит был славянами; но главную роль в битве играли норманны: славяне составляли, как видно, только вспомогательную рать, которую норманны вызвали идти на немцев. Оттого большая часть летописцев даже не упомянула об их участии в этой войне».

В 902 году балтийские славяне опустошают Саксонию.

В 916 году ободриты разоряют Норальбингию.

Голос германских летописей едва звучит в это время. Христианская цивилизация испытывает тяжелейший кризис. С юго‑востока несутся венгры, их боевые кони доносят всадников до самой Атлантики, навылет прошивая германские княжества и баронства. С севера по рекам поднимаются норманны и иногда – славяне. Наконец, собственно славяне атакуют с востока. В 880 году король жаловался, что даже саксы опять начали обращаться к старым Богам.

В это время испытывает второй подъем цивилизация славянской Атлантиды.

Но это уже «бабье лето». Впереди только осень.

В 919 году в земле восточных франков приходит к власти Генрих Птицелов – и вот это действительно начало конца. Именно он сделает страну восточных франков Германией, а его сын – Священной Римской империей германской нации. И именно это государство поглощает, как океан, славянскую Атлантиду.

Гильфердинг упрекает варяжских славян: почему в предоставленный им историей период они ничего не сделали, чтоб помешать воплощению планов Карла Великого?

Упрек несправедливый. Эти планы, как их рисует Александр Фомич, существовали только в его голове, из действий Карла их нельзя было вывести.

Карл не старался уничтожать славянские капища. Карл не сажал в славянские земли маркграфов, укрепляя лишь границы. Он объединял германцев и возрождал для них римскую империю – вот его сверхзадачи. Очень мало он помышлял о продвижении на восток, о покорении иных племен или навязывании им «истинной» веры (хотя, как всякий христианин, крещение язычников, разумеется, приветствовал). О каком «продвижении» и «насаждении» можно было говорить, если в самой его империи то и дело вспыхивали бунты до самой его смерти? По сравнению с Франкской державой первых Каролингов Русь времен Игоря или Олега Вещего – образец стабильности. Там большинство племенных «княжений» восставало против Киева не больше раза при жизни одного Великого князя. А сколько раз тому же Карлу приходилось воевать саксов? Три? Столько же раз он воевал с Аквитанией. И в других краях королевства было по большей части не лучше.

Трудно заметить такие злодейские планы и в отношении Людовика – к концу жизни его позиция вообще становится сугубо оборонительной.

Молодая и энергичная Саксонская династия – совсем иное дело. Ко всему прочему, если для Карла славянская граница была лишь одной из множества граней его исполинской империи, то для Саксонской династии, начатой Генрихом Птицеловом, это, пожалуй, главный участок приложения сил.

Кроме новой династии и нового государства – Священной Римской Империи Германской Нации, в варяжских краях обозначились еще две силы, а именно – Римская церковь, которая за век с лишним, прошедший со времен Пипина и Карла, со времени «обнаружения» подложного «Константинова дара», значительно прибавила в аппетитах. Во‑вторых… эх, скользкая эта тема. Ну да ладно, из песни слова не выкинешь. Я говорю об еврейских работорговцах‑рахдонитах [47], появляющихся у восточных границ тогдашней Германии как раз в Х веке – хотя некоторые успели чуть‑чуть раньше. Сохранились имена тех, кто получал еще в IX в. от короля Людовика монополию на торговлю людьми: рабби Донат и Самуель, лионцы Давид и Иосиф, сарагосец Авраам.

Священной Римской империи германской нации нужны были земли варяжской Руси.

Церковь рвалась уничтожить «престолы идолопоклонства» (ну и от земель тоже не отказывалась).

А работорговцам война с язычниками сулила неслыханное обогащение.

Именно Генрих I Птицелов, взяв город славян‑гломачей Гане, перебил всех взрослых, а детей и подростков угнал в рабство. У него, у его вассалов, у его и их потомков такое обращение с «погаными язычниками» стало нормой.

В 927–929 годах все народы между Лабой и Одрой были покорены и принуждены платить дань.

В год смерти Генриха Птицелова попытались взбунтоваться ратари‑велеты.

Но вернемся, однако, к нашему невеселому рассказу. Оттон, сын Генриха, не пошел сам войной на ратарей, а направил к ним Германна Биллунга. За расправу над повстанцами Германна наградили званием маркграфа на нижней Лабе, в области ратарей, ободритов и датчан. На следующий день Геро получил назначение на среднюю Лабу для противодействия велетам.

Да… и кстати, о велетах. Именно в этот исторический момент происходит что‑то странное. Резко изменяются название и форма правления. Бывшие велеты (вильтины, вильцы, велетабы и пр.) становятся лютичами. До Х века этого названия никто не знал. После Х очень быстро исчезает прежнее.

И одновременно столь же резко изменяется форма правления.

Мы с Вами помним, читатель, что у велетов были князья. Легендарный Вильтин и его потомки и вполне реальные Драговит, Люб, Милогость, Целодраг. А вот у лютичей князей нет. От слова совсем. Они все решают на сходке, даже во время войны.

Очень странные перемены! Неужели в племени произошла революция?

И примерно в это же время – может быть, чуть раньше – из междуречья Днепра и Днестра исчезает целый союз племен. Последний раз он упоминается в 940‑е годы, в княжение Игоря Старого. Я говорю про уличей – или, как их называют в некоторых летописях, «лутичей». Кстати, в начале отечественной исторической эпохи именно такое чтение считалось каноническим – загляните хотя бы в Карамзина. И кстати – этот племенной союз не входит в число тех, у кого есть «княженье свое».

Случайное ли это совпадение? Кто же знает – разве что археологи подскажут.

Но вернемся к марграфу Геро. В 938 году, когда возникла опасность восстания, пригласил к себе лучших и знатнейших людей племени, опоил вином со снотворным – и хладнокровно уничтожил. Такое вероломство заставило взяться за оружие чуть ли не всю варяжскую Русь. В 939 году восстание дошло до области ободритов. Восставшие перебили саксонское войско графа Хойко, не уцелел и сам граф. Пришлось кайзеру Оттону лично встать во главе войска.

Но немцы действовали отнюдь не только мечом – это уже не были жестокие, но простодушные саксы Видукинда. Произошла, например, такая история – выросшему в неволе княжичу‑гаволянину Тугомиру немцы помогли «бежать» от них. Родной город, Браниборь, встретил юного героя с распростертыми объятиями. Вскоре Тугомир убил племянника, сына брата, последнего князя племени, и отворил ворота завоевателям.

Наряду с предательством инструментом покорения восточных язычников становилась новая вера, принесенная на копьях пришельцев. В славянских областях стали возводить церкви, а в 948 году для координации миссионерской деятельности были учреждены Хафельбергское и Бранденбургское епископства, подчинявшиеся Майнцскому архиепископству. В середине Х века Геро и Биллунг предпринимали настоящие крестовые походы, силой принуждая балтийских славян принимать новую веру.

954 год: Геро покорил укров. «В тот год Геро одержал славную победу над славянами… Добыча была взята огромная, и в Саксонии поднялось великое ликование», – пишет Видукинд Корвейский.

В 955 году поднялись ободритские князья, Након и Стойгнев вместе с саксонцем‑язычником Вихманом предприняли грандиозный поход на Запад. Маркграф Германн Биллунг попытался остановить их, но был отброшен и бежал. Ободриты захватили городок со странным названием Кокаресцемий, перебив гарнизон и уведя в неволю жен и детей.

16 октября 955 года на территории ободритов у реки Раксы (Рекниц) произошло сражение, закончившееся жестоким поражением славян. Их предводитель князь Стойгнев был убит, а голова его выставлена на позор в поле; около 700 пленных победители обезглавили. Под кольями, на которые были вздеты безголовые тела, умирал походный жрец Стойгнева, ослепленный, с вырванным языком и переломанными конечностями.

Однако и это не устрашило варягов. В 983–1002 годах поднялись лютичи. Имперская администрация и церковь были выброшены с варяжского поморья. Восставшие захватили епископские резиденции в Бранденбурге и Хафельберге, а монастырь в Кальбе разгромили. В Старигарде лютичи соединились с ободритами, в 983 году в очередной раз ходившими на многострадальный Гамбург. Велигардского, точнее, мекленбургского епископа Иоанна долго водили по городам и весям, а потом, привезя в Радигощ, принесли в жертву Сварожичу, разрубив и разметав на куски тело, а голову утвердив на стене храма‑крепости на копье. Точно так же наши былинные герои поступают с противниками – с Тугариным, с Жидовином. И русы князя Святослава именно так поступили с византийским военачальником Куркуасом, впрямую называя его при этом «жертвенным животным».

Имперские князья при поддержке поляков пытались напасть на повстанцев, но каждый раз бывали биты. Тогда Генрих ІІ сменил тактику и заключил с лютичами договор, к великому негодованию церкви (тогда‑то и заговорили о «кровавых знаменах дьявола Сварожича»), пользуясь их помощью против Польши. После того как поляки вместе с немцами нападали на них, лютичи, полагаю, были счастливы отплатить им той же монетой. Генрих настолько ценил союзников, что заставил одного не по уму усердного христианина, во время похода швырнувшего камнем в хоругвь с языческой богиней, выплатить лютичам солидный откуп.

В 1043 году датский король Магнус напал на Волын‑Винету. Его воины не полезли на неприступные стены, а сумели разрушить плотину – и на город обрушился потоп. На долю датчан осталось немногое. «Самый большой город Европы» стал морской легендой, и моряки долго еще шепотом рассказывали друг дружке, где можно услышать гудящие под водой колокола.

В 1066 году лютичи и ободритская знать убили князя Готшалка, пытавшегося создать независимую Вендскую державу с опорой на… Датского короля и Бременского архиепископа. Такая «независимость» не понравилась ободритам. Восставшие призвали с Рюгена‑Руяны умного и смелого воеводу Крута, успешно действовавшего против немцев. Его, однако, убил сын Готшалка Генрих.

В 1113 году ободритское княжество распалось. В 1131‑м Никлота провозгласили князем бодричей (малого племени), а племянника Генриха Прибыслава – князем вагров и полабов. Оба были ярыми противниками христианства и немцев. Однако силы варяжских княжеств иссякали – несколько столетий почти постоянных войн с фанатиками христианской веры, смыкающееся кольцо блокады делали свое дело. Поморяне и часть лютичей подчинились Польше, Рюген, святыня многоликих Богов, стал данником датчан. В 1138 году пришла очередь Вагрии, и к 1142 году княжество Прибыслава было завоевано. В 1147 году папа Евгений III провозгласил крестовый поход против варяжских язычников, в котором приняли участие Генрих Лев, датские короли Кнуд и Свейн, епископ Аскер и многие иные. Однако крестоносцы были разгромлены, благодаря тому, что ободриты, поморяне и жители Рюгена действовали заедино. Это было именно то, чего не хватало варяжскому Поморью всю его историю. В Висмарском заливе и на суше флот и войско захватчиков были разгромлены.

Именно эта битва послужила основой для написания А.К. Толстым прекрасной поэмы «Боривой» (в образе самого Боривоя изображен, скорее всего, Никлот).

Однако ободриты изменили союзу и пошли на примирение с христианами. Правду сказать, их поступок никак не отразился на судьбе Дании, которую воины Никлота с Рюгена и Поморья прошли из края в край огнем и мечом в 1152 году.

В 1157‑м потеряли навсегда независимость лютичи, которым никто не пришел на помощь.

В том же году датчане попробовали на зуб Аркону, но были разбиты. Через три года они пришли вновь, поддержанные с суши войсками Генриха Льва. Никлот пал в бою, и ободриты были покорены. Последней искрой вспыхнуло восстание Прибыслава, сына Никлота в 1164 году. Увы, победы он не одержал, да и не мог уже, наверное. В 1174‑м он признал себя вассалом кайзера Фридриха І Барбароссы и получил титул мекленбургского герцога.

До сих пор во дворе замка мекленбургских герцогов в Шверине красуется мраморная статуя Никлота на коне. Умерший непобежденным, он улыбается, глядя мраморными глазами в какой‑то иной мир, где над белыми скалами Арконы по‑прежнему реют красные стяги Свентовита и по‑прежнему кипит под надежными стенами торг в двенадцативратном Волыне‑Винете.

В 1168 году войска крестоносцев берут Аркону. Торжествующий епископ Абсалон едет верхом на поверженном кумире Свентовита, который волочет к морю упряжка быков.

Это был конец.

Еще жили люди. Еще звучала речь – под Любеком еще в XV веке столяли деревни, речь жителей которых была без толмача понятна путешественнику со славянских Балкан, на Рюгене говорили по‑славянски до XVI века, на Лабе – до XVIII. Не было того, что создает цивилизацию, – смысла. Не было того, за что люди были готовы умирать и ради чего хотели жить.

Эпилог

Пламя древнее в Капищах святых…

Други верные, сожжены мосты…

Память горечью тех кровавых лет…

Чёрной полночью затерялся след…

Кто, если не мы, пламя воскресит?

Застилает дым, даль глаза слепит…

Кто, если не мы, встретит радугу?

Тяжело брести по пояс в снегу.

Велеслава

Я сначала хотел написать очень длинный эпилог. Даже название придумал – «как забывали славянскую Атлантиду». А потом понял – не надо. Это как на могиле убитого и оклеветанного деда громогласно обличать клеветников и убийц.

На могилах – молчат. Ну, не кричат во всяком случае.

Я просто хочу попросить Вас, читатель. О трех вещах.

Сперва о не очень важном. Не обижайтесь, пожалуйста. Мне не всегда было легко писать эту книгу, и это, наверное, заметно. Ничего, мы еще поговорим об этом не раз. Ведь мы только пригубили историю славянской Атлантиды – право же, о ней еще сто лет назад были пять больших книг, я не мог втиснуть их, да еще то, что узнали за прошедший век, в эту, в маленькую!

Еще поговорим.

Если Вам будет интересно, конечно.

И – ищите. Ищите, собирайте то, что о ней написано. Это ведь наш исток, наше начало. Говорите о ней. Вспоминайте ее. И ее людей – наших предков. Они заслужили.

Ну и наконец, третье. Наверно, самое важное.

У них были храмы, ослеплявшие великолепием тех, кто видел папский Рим.

У них были города, подобных которым не было в тогдашней Европе.

Их воинов боялись римские легионеры и скандинавские викинги.

Их купцы торговали со всем миром.

Их крестьяне не знали слова «голод».

И их нет.

Им не хватило малости – умения доверять и быть верным. Умения держаться друг за друга. Умения забывать обиды – от личных до «деды воевали».

И их теперь нет.

А у Вас все это есть?

Мы – будем?

Date: 2015-10-21; view: 370; Нарушение авторских прав