Неудавшийся гладиолус 11 page

Заканчивалась последняя спокойная ночь перед той неизвестностью, которая ждала путешественников в Мэниге. Поэтому Римэ, обладавшая счастливой способностью сладко спать где и когда угодно, не сразу поняла, о чём толкует её спутник. Она попыталась досмотреть прерванный сон и… проснулась окончательно. Кажется, Кинранст пытался объяснить что-то важное. Она потянулась и тоже села.

— Прости… — дама всё ещё зевала. — Так что ты понял?

Кинранст усмехнулся, нежно глядя жену. Повторялась обычная картина — сперва Римэ изображала равнодушие, зато потом Волшебник не знал, как выдержать её вопросы, которыми она сыпала, как дитя. После некоторого раздумья он сказал:

— Не знаю, что нам это даст, но, похоже, Лозу не повредило развоплощение. Более того, оказалось даже на руку, и он научился этим пользоваться! — Кинранст принял комически пафосную позу и выдержал долгую паузу, ожидая заслуженной похвалы.

Расчёт был абсолютно верен — Римэ расхохоталась и долго не могла успокоиться:

— Кинранст, я тебя обожаю, а ты вместо благодарности меня уморить пытаешься!.. Причём тут Лоз? Мы же вроде бы Мренда найти должны… — еле выдохнула она. — Брось дурачиться и расскажи толком, что ты понял и до чего додумался… Обещаю быть паинькой, как тогда, помнишь?

Волшебник сразу посерьёзнел, обнял даму за хрупкие плечи и вернулся к разговору:

— Всё это приятно слышать, но паинькой могла бы стать другая женщина, только не ты! Да, по правде сказать, моей милой смирение не к лицу… — Кинранст пытался из последних сил сохранить идиллическое равновесие утра, которое, к слову сказать, сам же и нарушил. — Ладно… К делу так к делу… В общем, тут такая штука: кого, по-твоему, легче поймать: одну крупную птицу или целую стаю всякой мелюзги, да ещё летящую вразнобой?

— Одну, конечно, — не задумываясь ответила Римэ. — Чтобы поймать остальных, слишком много ловцов потребуется.

— Пра-авильно! — Волшебник то ли в шутку, то ли всерьёз вдруг заговорил занудным тоном старого учителя.

Римэ остро вспомнила, что так ёрнически-покровительственно он разговаривал с нею годы, если не века, назад. Она была тогда ещё совсем юной и слегка отупевшей от бесконечной учёбы и, казалось, безответной любви. А он… — он был знаменитым Одиноким Волшебником!

— А что легче различить: тучу, несущую громы и молнии, или комок пыли, от которой и вреда-то никакого? Так, разве кто-нибудь особенно чувствительный расчихается…

— Ну, безусловно же, тучу! Я только всё никак не могу понять, к чему ты задаёшь риторические вопросы?

— Это для нас с тобой они кажутся риторическими, а вот никто ещё не задавал их…

— Ну-у… вроде бы так…

— Тогда смотри… Лоз не жив, но и не умер: рассыпался пылью, но исчез лишь частично.

— То есть?

— Ну, то есть, он понемногу вселился в чахликов, в Квадру, в дурака-Арнита, наконец. В ещё не знаю кого или что!

— Погоди-ка! А зачем ему это, и чего он может добиться таким образом? Ты же сам говоришь, что Лоз не жив… Какой вред от пресловутого комка пыли?

— Не понимаешь?

Римэ помотала головой.

— Я сказал, что он не жив, так?

— Та-ак…

— Но он и не мёртв — вот что для нас сейчас важно. Просто существует в какой-то пустой нише между Дальним Миром и Ближним, постоянно прорастая здесь. Помнишь книгу, найденную Хаймером в Тильецаде? Конечно, рукопись сохранилась далеко не полностью, но, насколько я понял, наш враг, превратившись в камень, а затем, рассыпавшись, смог спрятаться прямо у всех на виду. Заметь также, что я ни разу не сказал, будто Лоз утратил свою силу. Нет, он растерял немалую её часть, но осталось ещё вполне достаточно, чтобы натворить в Сударбе, а может, и в других мирах небывалых бед.

— Так чего же он хочет-то? — не унималась Римэ.

Их коснулся нездешний и равнодушный холод, всегда приходивший при одном упоминании об этом существе, его сущности и сути.

— А ничего! Хотя… Чего может хотеть сгусток злобы и несправедливости? О существовании любви он и не догадывается, впрочем, как и о ненависти. Богатство ему не нужно. Вообще любые страсти и желания, равно как и страдания или страх, неведомы Лозу. У него, пожалуй, остаётся лишь ожидание власти да единственное стремление: всё обратить в ничто… Вот скажи, зачем, людям рабы?

— Чтобы выполнять и предупреждать любые желания повелителей.

— Верно-верно! Но мы ведь знаем…

— …что как таковых желаний у Лоза нет, да и быть не может… — закончила за него Прорицательница и задумалась. — А правда, тогда зачем?

— Дело в том, что оньрек, через который он предпочитает действовать — в нашем мире фактически бесплоден. Размножить это растение может лишь человек. Он должен ухаживать за слабенькими молодыми побегами, благо чахлики неприхотливы и нуждаются лишь в постоянном присутствии садоводов. Окрепнув, неблагодарные питомцы окончательно порабощают своих кормильцев, начиная уничтожать их чувства и мысли, а потом и диктовать поступки. Вот тебе, собственно говоря, и объяснение той эпидемии, которая внезапно охватила Амграману.

VIII

Грейф Нюд получил должность Императорского Предсказателя совсем недавно. Этот человек слыл в Сударбе фигурой скандальной. Одни считали его безумцем, другие — шарлатаном, третьи — просто злобным шутником. Находились и такие чудаки, которые искренне верили его словам. В конце концов, кое-что из предсказанного им иногда всё-таки сбывалось, правда, часто не совсем так, как говорил почтеннший господин Нюд. Но что вы хотите от старика? И вообще прорицания нельзя принимать буквально!

Цервемза, просмотревший по поручению Арнита немало кандидатур, остановил свой выбор на старом Грейфе Нюде. Возможно, он тогда счёл, что благообразный вид, тягучий голос и безнадёжная (в некоторых случаях!) глухота смогут вызвать расположение подданных Сударбской Короны.

Советник никак не мог понять, почему Император принимает пророчества Грейфа Нюда всерьёз. Меж тем Предсказатель почти полностью завладел мыслями Государя. Пока это не имело никаких последствий, но Цервемза был начеку. И потом, старый царедворец очень надеялся, что беседы с Прорицателем отвлекут Арнита от семейных проблем.

Что касается Предсказателя, то Йокещ нашёл в его лице забавного и даже интересного собеседника. Так почему Государь должен был отказывать себе в ежедневных полутора- двухчасовых беседах с ним? Стоило Арниту задуматься, он бы увидел, что все предсказания Грейфа Нюда сводятся к угрозе голода и разрухи. Плохая погода говорила пророку, что если так будет идти и дальше, то страну ожидают неминуемые голод и разруха. Хорошая, наоборот, сулила засуху, ведущую к голоду и разрухе. Однажды Государь решил узнать у почтеннешего господина Нюда, отчего Ревидан так зла и неверна своему супругу. И получил ответ, что эта женщина заслуживает всяческого порицания, но такова уж её порочная природа, которую Император со временем сможет исправить. И потом, неверность жены, пусть даже августейшей, конечно, большая неприятность, но ведь существуют беды куда более страшные, например, голод и разруха, которые непременно охватят цветущие земли Сударба, если Его Величество будет слишком сильно тревожиться по поводу личной жизни, забывая о судьбах своей страны и благе подданных. Пророчество выглядело довольно нелепо, но, между тем, не было лишено здравого смысла.

Однажды Император получил от Грейфа Нюда предостережение, что в Мэнигу вошла странная пара: мужчина и женщина. По дороге они злыми чарами разогнали Квадру. Стало быть, эти люди весьма сильные колдуны и их приход в столицу сулит стране лишь голод и разруху.

После этого арестовать путешественников не составило труда.

Наверное, другие, так нелепо попав в тюрьму, уже впали бы в уныние. Но эти двое всегда жили по старой пословице, что надежды нет, только если голова отрублена.

КОСТОПРАВ

I

Такого в Амграмане ещё не бывало — предыдущий день не предвещал ничего дурного, город жил обычной жизнью и вдруг за одну ночь он был окружён Императорскими войсками. Откуда они взялись, никто не знал. Поскольку незаметно в Дросвоскр войти невозможно, а ещё накануне никаких военных приготовлений не наблюдалось, вероятнее всего, дело не обошлось без волшебства.

Если говорить точнее, то столица Дросвоскра была не оцеплена, а лишь наглухо отрезана от Тильецада. Солдаты перекрыли все дороги и остановились в ожидании дальнейших распоряжений. Военачальников нигде не было видно, и солдаты стояли неподвижно, наподобие грубых каменных изваяний. Город и замок, давно бывшие единым целым, теперь оказались разделены. Впервые ни один дюк не появился в Амграмане. В воздухе повис давящий запах надвигающейся войны…

Когда первый шок прошёл, в городе раздался набатный гул колоколов, но даже не дожидаясь призыва, горожане стали стекаться к ратуше. Традиция собирать в лихую годину Великий Совет, в честь которого и была названа площадь, существовала в Амграмане с древнейших времён. Когда в своё время в Дросвоскр пришли дюки и взяли анклав под свою защиту, горожане вздохнули свободно, поскольку необходимость самообороны отпала сама собой. Тогда же советы приняли несколько формальный вид и стали созываться лишь в особо торжественных случаях. Даже для борьбы с чахликами или поиска пресловутых бандитов созывать Совет не стали. Однако на этот раз цепкая память безошибочно подсказала, что всего за одну проклятую ночь прежние благодатные времена рухнули безвозвратно. Значит, снова нужно будет браться за оружие.

Чувствуя важность момента, обычно шумливые амграманцы притихли. Даже дети не шалили, а как большие шли вместе со взрослыми, приняв особенно торжественный и серьёзный вид. И женщины не сплетничали, не кокетничали и не перекликались.

Уже и просторная площадь была заполнена до отказа, а люди всё подходили. Когда места не стало совсем, горожане расположились на деревьях, заборах и, в устьях прилегающих улиц.

Поскольку Наместник Дросвоскра был человеком весьма преклонных лет и предпочитал греться не на жарком амграманском солнце, а в лучах славы Бессмертного Йокеща, то жил он, соответственно, поближе к источнику этих лучей, то есть — в Мэниге. Впрочем, он постоянно справлялся о стоянии дел в своей провинции и регулярно являлся с докладом к Императору. Тот, безусловно, догадывался, что подчинённый лжёт самым бессовестным образом, но из каких-то своих соображений делал вид, что верит каждому его слову. В отсутствии Наместника анклавом управляло Большое Собрание, избираемое из самых уважаемых амграманцев, обычно из тех, кто возглавлял ремесленные цеха.

И вот на подиуме появился главный Оружейник, седой крепкий старик. Его глаза сверкали молодым задором и решимостью. Следом за ним размашисто шагал высоченный Кузнец, чьи могучие мускулы вызывали трепет и уважение даже на расстоянии. За ними семенил старик-Лекарь — растрёпанный и рассеянный человечек небольшого роста, меж тем распугавший все болезни в округе и, по слухам, приструнивший даже смерть. Прибежал жилистый Ткач юркий, как его челнок. А затем появились Кожевник, Каретник, Ювелир и даже подслеповатый Кондитер, известный умением творить самые немыслимые и изысканные сласти чуть ли не на ощупь. Чуть отставая от них, шёл страшно смущённый непривычным вниманием к себе Пекарь — совсем ещё молодой, но добрый, честный человек и славный мастер. Он был на редкость хрупок и изящен, что до смешного не вязалось с его добротным званием и сытным ремеслом. Рядом с ним шагал, давая последние наставления, Мэнигский Садовник.

II

Над затихшей толпой разнёсся густой бас Рёдофа.

— Я ещё успею сказать своё слово. Но по совести правильно, если первым будет говорить новый главный Пекарь, молодой господин Никбелх.

Юноша густо покраснел, побледнел, снова покраснел ещё гуще и неверным шагом вышел вперёд. Несколько раз он даже открывал рот, пытаясь выдавить из себя если не слово, то хотя бы сколько-нибудь внятный звук, но всё не решался. Наконец осипшим от волнения голосом, запинаясь и путаясь в самых простых выражениях, он начал:

— Вот ведь какое дело… Ох, здесь бы не мне стоять… Нет, ну вот, правда, же, какой из меня оратор? Работать вот я вроде бы умею, а говорить красиво так и не научился. Но только вот ведь беда — теперь во всей Амграмане не сыскать такого чудесного хлеба, как тот, который выпекал мой дядя и учитель, погибший от рук пришлых убийц! Вот, значит, мне придётся говорить от имени пострадавшей стороны… Наши верные друзья и добрые соседи дюки тогда спасли прекрасную Амграману от всяких там дальнейших злодейств. Как это происходило, вы все помните… Вот, плохо одно — пережив эти испытания, мы как-то слишком быстро вернулись к безмятежной жизни. И весь ужас середины этого лета не совсем, конечно, забылся, но несколько поутих, что ли. А вот нынче случилось так, что наша помощь срочно понадобилась им, то есть дюкам нашим… Что делать-то будем? — поначалу робкий и неясный голос и зазвенел лёгкой сталью. — Вообще-то мы давно, чуть ли не с самой весны ждали чего-то подобного. Многие нас предупреждали о том, что в Мэниге готовят вторжение в Дросвоскр: вот и молодой господин Хаймер, тот, который был Первооткрывателем у Йокеща; и Волшебник Кинранст, хоть и чудак, а человек мудрый; и жена его, которая будущее может предвидеть; да и Рёдоф опять же… Да и без предупреждения мы чувствовали, нет! — знали, что так будет… Только вот любая беда всегда приходит неожиданно. Можно иметь сколько угодно оружия, много смелых солдат и хитроумных командиров, но быть готовым к войне невозможно. Эта вот и вовсе оказалась какой-то ползучей: нас последовательно атаковали сначала чахлики, потом — бандиты, а теперь вот — войска… И, вот ведь, совсем никто не может сказать — самое ли это страшное бедствие из тех, что свалились на нас. Видно, мы сами виноваты — всё за спины дюков прятались… А ведь в наших жилах течёт кровь гордого народа воинов. Давным-давно, в тяжёлые дни великих бедствий прошлого, наши предки занялись разбоем не от хорошей жизни. Это потом оказалось, что мы можем быть другими: сады разводить, вина делать, замечательные дома строить. И сейчас нам придётся решать: или добровольно браться за оружие ради сохранения спокойной жизни, или дожидаться поражения дюков, а потом снова хвататься за ножи и выходить на большую дорогу. Я не сомневаюсь в том, что жители вольной Амграманы сделают правильный выбор. Так вот, хотя бы ради памяти моего погибшего учителя или из простой благодарности к нашим благородным длиннолицым соседям, я прошу вас помочь! Кто чем может: оружием, кормёжкой, одеждой, мужеством и сильными руками! Сам же я пойду в бой ещё и за, неведомо, где сгинувшего, младшего брата Кельара. Того вот самого, который, как многие наверняка помнят, буквально взглядом вправлял вывихи и сращивал сломанные кости одним прикосновением руки. А пару лет назад он решил, что с такими способностями может претендовать на должность Придворного Лекаря. По дороге в Мэнигу его поймала Развесёлая Четвёрка, ну вот, Квадра, в общем. Куда они дели парня, узнать так и не удалось… Так что вот, у меня со всей этой шатией свои особые и личные счёты! Впрочем, вот, полагаю, что я здесь не один такой. Да, это вот — последнее, что я хочу сказать…

Когда Никбелх закончил, площадь одобрительно загудела. Перед ними стоял не застенчивый и добродушный трудяга, но сильный, страстный, мужественный воин, чей призыв к бою обязательно должен быть не только услышан, но и поддержан. Некоторое время ещё слышались одобрительные возгласы, какие-то предложения и даже аплодисменты. Затем снова воцарилась тишина. Правильная и тёплая. Такая, в каждом мгновении которой сквозит истина. Потом выступали и другие, в том числе Рёдоф, но всё, что они говорили, так или иначе повторяло речь Пекаря. В общем, всем было ясно, что дальнейшие прения не нужны, поскольку решение принято, и предстоит лишь произнести его вслух.

Обсуждение планов прорыва к Тильецаду не заняло много времени. Договорились двигаться завтра сразу после восхода солнца, пользуясь тем, что даже самые опытные солдаты противника не успели бы за столь короткий срок досконально изучить все тропы и проходы. За остававшееся до следующего утра время ополченцы должны были привести в порядок оружие, притупившееся за долгие годы бездействия.

III

Первооткрыватель проснулся от странного предчувствия. Судя по неверному сумеречному свету за окнами, утро только начиналось. Риаталь рядом не было. В сердце Хаймера застучал безотчётный страх. Молодой человек моментально оделся и сломя голову бросился на поиски… Ему пришлось пережить несколько ужасных минут, больше всего напоминавших дурной сон, где от тебя ничего не зависит и откуда не вырваться.

Вокруг стояла непривычная тревожная тишина. К этому времени дюки обычно уже были на ногах и занимались всякими хозяйственными делами. Сейчас же коридоры, залы и лестницы Тильецада были пусты. Двери большинства комнат отворены. Очевидно, обитатели замка куда-то спешили.

Привычно взбежав по бесконечным ступеням в донжон, Первооткрыватель смог, наконец-то, с облегчением выдохнуть. На фоне рассветного неба виднелись гордые силуэты дюков в неизменных чёрных камзолах. Но главное, в золотистой заревой стае дюкс ярким рассветным пятном выделялось красное платье Риаталь. Хаймер бросился к ней. Девушка виновато спрятала лицо у него на груди:

— Не знаю, что заставило меня прибежать сюда, не предупредив. Веришь ли, я даже не помню, как оделась.

— Всё-всё… — повторял и повторял, судорожно обнимая её, Первооткрыватель, ещё не понимающий, что страх очередной раз оказался напрасным. — Не бросай меня больше…

Наверное, в иной обстановке и в другое время их объяснение заняло бы гораздо больше времени, но… То, что было видно из укрытия, в одно мгновенье оставило позади любые личные темы.

— Императорские войска… — безмолвно сказала Риаталь. — Мои песни здесь бессильны…

— Началось… — отчётливо прогудел Окт, крепко сжимая руку Никуцы в своей. — Жаль, что так рано… И неожиданно…

Хаймер отметил про себя, что действительно грядут большие перемены, если дюки начинают говорить вслух, а люди пользоваться безмолвным наречием. Вообще у Первооткрывателя была странная особенность: в моменты потрясения, как бы велико оно ни было, молодой человек становился невероятно спокоен, смотрел на ситуацию со стороны и педантично фиксировал в памяти происходящее. Ничто не ускользало от холодного внимательного взгляда исследователя. За это свойство постоянно приходилось расплачиваться бессонницами и жестокими головными болями. Правда, подобное состояние не повторялось со времени отъезда из Мэниги. Хаймер даже успел забыть, как это бывает, и с любопытством наблюдал за новыми ощущениями.

Бой мог начаться в любую минуту. Дюки были весьма неплохими воинами, да ещё владели недоступной людям магией, поэтому предпочитали первыми не нападать. Паниковать они тоже не были склонны, поэтому, оставив в дозоре самого юного, то есть Превя, вернулись к своим привычным заботам, резонно рассудив, что во время сражения будет явно не до бытовых дел.

IV

"Всё-таки быть солдатом Его Бессмертного Императорского Величества очень неплохо. Даже просто замечательно! А что? Кормят прилично. Одевают тоже. Думать, бояться и даже чувствовать не заставляют. Для этого существуют начальники. Одно плохо — два раза в день вместо нормального человеческого вина приходится пить какую-то безвкусную и бесцветную бурду, от которой долго кружится голова и путаются остатки мыслей. Вроде бы это пойло придаёт храбрости, мужества и сил, а также оберегает от сглаза, ранений и даже гибели в бою; кто-то говорил, что оно ещё помогает от перхоти, облысения и глупости… Всё равно гадость! Зато как прекрасно стоять плечом к плечу со всеми и ожидать приказа о наступлении!

Кто-то же должен защитить мирных амграманских жителей от врагов, засевших в Тильецадской крепости. Считается, что замок заколдован злыми волшебниками, чьи чары можно разрушить только звонким стальным оружием. А ещё говорят, что там живут ужасные и злобные длинномордые страшилища, один вид которых сводит людей с ума. Называются они не то глюки, не то плюхи, в общем, что-то в таком роде. Не всё ли равно, как зовут тех, против кого сам Император Йокещ начал войну? Всё равно, поскольку это даже и не люди, точнее говоря — нелюди. По слухам, эти грюки хотят только одного — власти и чтобы всё в Империи делалось лишь по их чёрной и страшной воле. А чтобы достичь этого, до какого кошмара додумались: похищают бывших злобных ведьм и колдунов, которых мужественные воины с немалым трудом отлавливают по всему Сударбу и излечивают от способности колдовать. Потом, несмотря на то, что это невозможно, коварные люки возвращают несчастным отобранное, и те становятся ещё более вредными.

Я тоже вроде бы умел колдовать. Мучился сам и других мучил… Костоправом себя считал. Чувствовал, что могуч и добр. Думал, может, помогу кому-то. А не надо думать-то! Да и чувствовать тоже… На самом деле я был зол и коварен, рвался извести Императора. По счастью, меня нашли Четверо Воинов, тех самых, которые всегда и везде появляются вовремя и наводят порядок. Им долго пришлось бороться за моё спасение. Я что-то пытался им доказать, за оружие брался. Один из Четвёрки даже похвалил меня, мол, хороший солдат выйдет. Теперь я и взаправду солдат. Весьма неплохой, а главное, здоровый и безо всяких там волшебных штучек и фокусов…

Кто-то после их ухода советовал мне срочно вернуться в Дросвоскр, мол, ты оттуда родом, близкие ищут тебя и хотят помочь… Бессмысленный был совет и просто глупый! Да не помню я, откуда попал на службу Его Бессмертному Величеству… Откуда-то попал. Остальное не имеет никакого значения. Скоро уж два года как я на службе. Лишь это важно. Родиной своей считаю Мэнигу. А если была другая, или там, родственники, что ж… отобранного не вернуть!

Ну, ничего, скоро наступление. Поскорей бы уж. Потом неизбежная победа. Так предсказали Императору Йокещу. А там и по домам можно будет. Да только что там делать, дома-то? Особенно если самого дома не было и нет".

Бедолага-солдатик, так похожий на старшего брата, рвался в бой, как ребёнок на праздник. Другие его соратники тоже. И помочь этим парням было невозможно. Даже если бы они и стали слушать, то верить бы никто не стал точно, поскольку войска состояли исключительно из бывших волшебников, специально подбираемых Квадрами. Что уж с ними делали? Кто знает… Да только никаких других чувств и мыслей, кроме тупой озлобленности, свойственной скорее бойцовым собакам, нежели людям, у императорских солдат не оставалось. Вот и шли они к своей погибели, ни о чём не думая, не сожалея и не беспокоясь.

V

День прошёл в напряжённом ожидании как для защитников Тильецада, так и для амграманских ополченцев. Спокойны оставались лишь войска, разделявшие два города.

С наступлением ночи напряжение многократно возросло. Противники выжидали, тщетно вглядываясь в глубокую черноту. Раньше, прозрачная и мягкая, она навевала дивные сны влюблённым, вдохновляла мастеров и даровала безмятежный спокойный сон неприкаянным душам. Теперь же — была душна, непроглядна и не сулила ничего хорошего. Время шло. Терпение было на исходе.

Незадолго до рассвета горожане пошли в атаку. Такой слаженной и бесшумной вылазки императорские солдаты не ожидали. Ряды их дрогнули. Этого хватило для того, чтобы амграманцы практически бескровно разогнали отряд, перекрывавший дорогу в Тильецад, и, не останавливаясь ни на миг, хлынули в долину, устремляясь на подмогу к дюкам.

Ополченцы почти добрались до войск, стоявших под стенами замка, и были уверены в скорой и лёгкой победе. И тут над солдатами разнёсся рычащий, как грозовой раскат, звук приказа. Он шёл как бы ниоткуда и был отчётливо слышен всем. В тот же миг отряды пришли в движение.

Сверкнуло оружие…

Тяжёлые запахи стали и крови; звон, топот, героические крики и страдальческие стоны слились в едином бессмысленном смерче, не разбиравшем дороги.

Теснимые с разных сторон, ополченцы теряли своих и, отбиваясь, отступали к стенам Тильецада.

Замок выглядел вымершим. Только когда до уступа, скрывавшего вход, осталось не более двух полётов стрелы, из крепости раздалось стройное пение. Мотив медленно заполнял долину, постепенно перекрывая все другие звуки. Стена расступилась. На пороге появилась странная компания: дюки, за ними — дюксы, а замыкал шествие Хаймер. Гулкие голоса смолкли. Только Риаталь, оставшаяся в донжоне, продолжала выводить свою хранящую песню.

Войска, подступившие почти вплотную, остановились. Вместо того чтобы напасть на тильецадцев, солдаты оторопело смотрели на длиннолицых гигантов. Воспользовавшись их замешательством, хозяева замка прошли несколько вперёд и присоединились к амграманцам.

— Вам нужны дюки?.. Зачем?.. — как всегда задумчиво прогудел Окт, с едва заметной усмешкой поглядывая на обступившую их вооружённую толпу. — Ну, вот мы… Что дальше?..

— Именем и по приказу Бессмертного Императора Йокеща я обвиняю вас в мятеже и попытке узурпации власти! — зычно провозгласил грозный и казавшийся безликим командир отряда. — Я требую, чтобы вы сдались и предстали перед справедливым судом Его Величества.

— Иными словами… мы опять… в чём-то виноваты?.. — не унимался любознательный Окт. — Государь… хочет видеть нас… в Мэниге?.. Зачем?..

— В Мэнигу он захотел, бунтовщик проклятый! — сорвался на крик командир. — Здесь тебя судить будем. Хватит и этого!

— Ну-у… сдаваться мы, пожалуй, спешить не будем, а поговорить — можно. Объясниться, что ли… — промолвил Сбар.

Защитники были настроены иронично и миролюбиво. Это окончательно взбесило нападавших, и они, разразившись грязной, хотя и не особенно остроумной бранью, особенно в адрес дюкс, начали оттирать гигантов от Тильецадских ворот.

Вместо ответа дамы вышли из-за спин своих мужей и снова запели. На этот раз что-то вроде колыбельной.

Войска снова замерли, прислушиваясь к плавным голосам.

Давно забытые слова: детство, дом, любовь — донеслись до них из убитого прошлого.

Несколько солдат, стоявших ближе к поющим, почувствовали, как холодная тяжесть давит на их вновь застучавшие горячие сердца. Инстинктивно они стали срывать с одежды корявые корешки, нашитые с левой стороны груди. Грубые нитки резали пальцы и сопротивлялись даже ножам. Парни не обращали на это внимания, потому что дюксы пели о запахе свежего хлеба и свете девичьих глаз, о журчании родника и шуме леса, о звёздах в небе и вкусе вина…

"Меня зовут Кельар…, - пронеслась в голове первая здравая мысль. — Места вокруг вроде знакомые…. Это — Тильецад… Я же вырос совсем рядом, в Амграмане…".

Длиннолицые дамы пели о возвращении отобранного. Теперь к ним присоединилась не усидевшая в крепости Риаталь. Голоса сплетались и расходились. За минуты им было необходимо сотворить чудо, на которое обычно уходили дни и недели. Не задумываясь о том, возможно это или нет, они пели…

"Отсюда и путь начал… Вроде бы я шёл в Мэнигу… Квадра! — хлестнула холодом память. — Меня схватили почти у самого Императорского дворца… Они сказали, что отобранного не вернуть, и превратили меня в солдата…"

Кельар робко улыбнулся и убрал меч. Показывая раскрытые ладони, он решительно двинулся к ополченцам. То же сделали и ещё несколько его товарищей.

Безлицый командир рыкнул на подчинённых, и солдаты из задних рядов, до которых не докатилась ещё волна волшебства, неохотно потянулись за своими фляжками.

"Теперь нас послали воевать против дюков. Этого не хватало! Я — Костоправ. И работы, судя по всему, мне хватит не только на сегодня… После боя надо будет брата найти…"

Кельар не успел закончить мысль.

Заныла тетива. Вторая… Третья… Сотая… Стрелы даже не свистели — они шумели как густой летний ливень. Солдаты, только начавшие путь к себе, стали падать один за другим.

Безлицый командир решил, что сможет отнять у них возвращённое, а отобрал только жизни.

VI

Говорить больше было не о чем. Смутная надежда на то, что дело могло разрешиться миром, умерла в тот момент, когда погиб первый воин, которому выстрелили в спину. Это было не только жестоко, но и несправедливо… Тогда долину снова стала заполнять строгая и грустная песня — это вступили в бой дюки. Тяжело было у каждого из них на сердце. Когда умеешь лечить и оберегать, любая мысль о необходимости разрушения кажется кощунственной. Негромкие, но мелодичные голоса дюкс были по-прежнему сильны. Дюки гулко вторили им, всё так же легко перекрывая любые звуки. Сначала дивное пение разогнало душные чары, опутавшие долину. Потом вокруг исполинских воинов затеплился свет. Радужный и золотистый, как одежды хозяек Тильецада, и неяркий. Как и в прошлый раз, дюки растворились в звуке и свете. Сияние, не стесняемое городскими стенами, набрало небывалую доселе силу. Оно не рассыпалось на множество осколков, а сразу собралось в длинный сверкающий луч, наподобие последнего закатного, только чистого серебряного цвета.

Риаталь вцепилась в рукав своего возлюбленного и смотрела, не отрывая глаз.

Первооткрыватель молча обнял девушку. Всё тем же отстранённым исследовательским взглядом он старался запомнить каждую деталь. Пред ним были дюки во гневе. Раньше Хаймер почему-то представлял их по-другому. Картиннее, что ли. А тут — никакой бутафории — только свет и пение. И это было страшнее всего…

Луч всё расширялся и расширялся, безошибочно выхватывая из общей толпы одну вражескую фигуру за другой. Напоследок сверкнул как лезвие и стремительно вернулся обратно. Когда стихло пение и угасло свечение, все увидели, что Императорские войска исчезли. Совершенно бесследно. Как будто и не приходили они в Ларьигозонтскую долину. На поле боя остались лишь бесконечно измотанные тяжким сражением дюки, совершенно ошарашенные произошедшим ополченцы да несколько сотен погибших парней, которые так и не смогли дойти до своих…