Зал ожидания

Баллада о красках

Был он рыжим,

как из рыжиков рагу.

Рыжим,

словно апельсины на снегу.

Мать шутила,

мать веселою была:

«Я от солнышка сыночка родила...»

А другой был чёрным-чёрным у неё.

Чёрным,

будто обгоревшее смолье.

Хохотала над расспросами она,

говорила:

«Слишком ночь была черна!..»

В сорок первом,

в сорок памятном году

прокричали репродукторы беду.

Оба сына, оба-двое, соль Земли —

поклонились маме в пояс.

И ушли.

Довелось в бою почуять молодым

рыжий бешеный огонь

и черный дым,

злую зелень застоявшихся полей,

серый цвет прифронтовых госпиталей.

Оба сына, оба-двое, два крыла,

воевали до победы.

Мать ждала.

Не гневила,

не кляла она судьбу.

Похоронка

обошла её избу.

Повезло ей.

Привалило счастье вдруг.

Повезло одной на три села вокруг.

Повезло ей.

Повезло ей!

Повезло!—

Оба сына

воротилися в село.

Оба сына.

Оба-двое.

Плоть и стать.

Золотистых орденов не сосчитать.

Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.

Ноги целы, руки целы — что еще?

Пьют зеленое вино, как повелось...

У обоих изменился цвет волос.

Стали волосы —

смертельной белизны!

Видно, много

белой краски

у войны.

Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

Бег

Бежала,

как по воздуху.

С лицом,

как май, заплаканным.

И пляшущие волосы

казались рыжим пламенем.

И только дыма не было,

но шла волна горячая...

Она бежала —

нежная,

открытая,

парящая!

Звенела,

будто денежка,

сама себя нашедшая...

Не сознавая,

девочка

бежала в званье женщины.

Так убегают узники.

Летят в метро болельщики.

И был бюстгальтер узенький,

как финишная ленточка.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Богини

Василию Аксенову

Давай покинем этот дом,

давай покинем,-

нелепый дом,

набитый скукою и чадом.

Давай уйдем

к своим домашним богиням,

к своим уютным богиням,

к своим ворчащим...

Они, наверно, ждут нас?

Ждут.

Как ты думаешь?

Заварен чай,

крепкий чай.

Не чай - а деготь!

Горят цветные светляки на низких тумбочках,

от проносящихся машин

дрожат стекла...

Давай пойдем, дружище!

Из-за стола встанем.

Пойдем к богиням,

к нашим судьям бессонным,

Где нам обоим

приговор

уже составлен.

По меньшей мере мы приговорены

к ссоре...

Богини сидят,

в немую тьму глаза тараща.

И в то,

что живы мы с тобою,

верят слабо...

Они ревнивы так,

что это даже страшно.

Так подозрительны,

что это очень странно.

Они придумывают

разные разности,

они нас любят

горячо и неудобно.

Они всегда считают

самой высшей радостью

те дни, когда мы дома.

Просто дома...

Москва ночная спит

и дышит глубоко.

Москва ночная

до зари ни с кем не спорит...

Идут к богиням

два не очень трезвых

бога,

Желают боги одного:

быть

собою.

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.

* * *

Будем горевать

в стол.

Душу открывать

в стол.

Будем рисовать

в стол.

Даже танцевать —

в стол.

Будем голосить

в стол.

Злиться и грозить —

в стол!

Будем сочинять

в стол...

И слышать из стола

стон.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

* * *

Будь, пожалуйста,

послабее.

Будь,

пожалуйста.

И тогда подарю тебе я

чудо

запросто.

И тогда я вымахну -

вырасту,

стану особенным.

Из горящего дома вынесу

тебя,

сонную.

Я решусь на все неизвестное,

на все безрассудное -

в море брошусь,

густое,

зловещее,

и спасу тебя!..

Это будет сердцем велено мне,

сердцем

велено...

Но ведь ты же

сильнее меня,

сильней

и уверенней!

Ты сама

готова спасти других

от уныния тяжкого,

ты сама не боишься

ни свиста пурги,

ни огня хрустящего.

Не заблудишься,

не утонешь,

зла

не накопишь

Не заплачешь

и не застонешь,

если захочешь.

Станешь плавной

и станешь ветреной,

если захочешь...

Мне с тобою -

такой уверенной -

трудно

очень.

Хоть нарочно,

хоть на мгновенье -

я прошу,

робея,-

помоги мне

в себя поверить,

стань

слабее.

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.

* * *

В поисках счастья, работы, гражданства

странный обычай

в России возник:

детям

у нас надоело рождаться,-

верят, что мы проживем

и без них.

Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

А. Пахмутовой

Вроде просто:

найти и расставить слова.

Жаль, что это все реже.

И все больней...

Вновь бумага лежит —

ни жива, ни мертва —

будто знает,

что ты прикоснешься к ней.

Но ведь где-то есть он,

в конце концов,

тот —

единственный,

необъяснимый тот —

гениальный порядок

привычных нот,

гениальный порядок

обычных слов.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

* * *

Гитара ахала,

подрагивала,

тенькала,

звала негромко,

переспрашивала,

просила.

И эрудиты головой кивали:

«Техника!..»

Неэрудиты выражались проще:

«Сила!..»

А я надоедал:

«Играй, играй, наигрывай!

Играй, что хочешь.

Что угодно.

Что попало».

Из тучи вылупился дождь

такой наивный,

как будто в мире до него

дождей

не падало...

Играй, играй!..

Деревья тонут в странном лепете...

Играй, наигрывай!..

Оставь глаза открытыми.

На дальней речке

стартовали гуси-лебеди —

и вот, смотри, летят,

летят и машут крыльями...

Играй, играй!..

Сейчас в большом

нелегком городе

есть женщина

высокая, надменная.

Она, наверное,

перебирает горести,

как ты перебираешь струны.

Медленно...

Она все просит

написать ей что-то нежное.

А если я в ответ смеюсь —

не обижается.

Сейчас выходит за порог.

А рядом —

нет меня.

Я очень без нее устал.

Играй, пожалуйста.

Гитара ахала.

Брала аккорды трудные,

она грозила непонятною истомою.

И все,

кто рядом с ней сидели,

были струнами.

А я был —

как это ни странно —

самой тоненькой.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Голос

Е. Евтушенко

Такая жизненная полоса,

а, может быть, предначертанье свыше.

Других

я различаю голоса,

а собственного голоса

не слышу.

И все же он, как близкая родня,

единственный,

кто согревает в стужу.

До смерти будет он

внутри меня.

Да и потом

не вырвется наружу.

Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

Горбуша в сентябре

идет метать икру...

Трепещут плавники, как флаги на ветру.

Идет она, забыв о сне и о еде,

туда, где родилась.

К единственной воде.

Угаром,

табуном,

лавиною с горы!

И тяжелеют в ней

дробиночки икры...

Горбуша прет, шурша,

как из мешка — горох.

Заторы сокруша.

И сети распоров.

Шатаясь и бурля, как брага на пиру,

горбуша в сентябре

идет метать икру...

Белесый водопад вскипает, будто пунш,

когда в тугой струе —

торпедины горбуш.

И дальше —

по камням.

На брюхе —

через мель!

Зарыть в песок икру.

И смерть принять взамен.

Пришла ее пора,

настал ее черед...

Здесь даже не река,

здесь малый ручеек.

В него трудней попасть,

чем ниткою — в иглу...

Горбуша в сентябре идет метать икру!

Потом она лежит —

дождинкой на стекле...

Я буду кочевать по голубой земле.

Валяться на траве,

пить бесноватый квас.

Но в свой последний день,

в непостижимый час,

ноздрями ощутив

последнюю грозу,

к порогу твоему

приду я,

приползу,

приникну,

припаду,

колени в кровь сотру...

Горбуша в сентябре

идет метать икру.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Города

Л. Карпинскому

Города, начинающиеся с вокзалов...

Есть у каждого города

возраст и голос.

Есть одежда своя.

И особенный запах.

И лицо,

И не сразу понятная

гордость...

Города, города!

Сколько было вас —

разных?!

Деревянные,

каменные,

глинобитные,

будто гвозди,

в промерзшую землю

забитые,

города, где любовь.

И работа.

И праздник...

Сколько раз, города,

вы

бежали навстречу,

задирая над нами

кулаки семафоров?..

Становился все ближе,

различался все резче

и домов

и заборов запутанный ворох —

Города,

озорные и полные грусти...

Сколько раз

к запыленным вагонам несли вы

папиросы и яблоки,

рыбу и грузди,

крутобокие дыни,

размякшие сливы!

Пиво в кружках тяжелых

и пиво

навынос...

...А вокзал,

как пальто для мальчишки,—

на вырост!

Так и кажется:

он из грядущего года,

из грядущего года,

не от этого

города!..

Отправленье.

Под самые тучи запущен

паровозный гудок.

И, рванувшись на запад,

остаются в прошлом

остаются

в будущем

города,

начинающиеся с вокзалов.

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.

* * *

Гром прогрохотал незрячий.

Ливень ринулся с небес...

Был я молодым,

горячим,

без оглядки в драку

лез!..

А сейчас прошло геройство,-

видимо, не те года...

А теперь я долго,

просто

жду мгновения, когда

так: не с ходу и не с маху,—

утешеньем за грехи,—

тихо

лягут на бумагу

беззащитные

стихи.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Давнее

А. Киреевой

Я, как блиндаж партизанский,

травою пророс.

Но, оглянувшись,

очень отчетливо вижу:

падают мальчики,

запнувшись за мину,

как за порог,

наткнувшись на очередь,

будто на ленточку финиша.

Падают мальчики,

руки раскинув просторно,

на чернозем,

от безделья и крови

жирный.

Падают мальчики,

на мягких ладонях которых —

такие прекрасные,

такие длинные

линии

жизни.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Долги

Пришла ко мне пора платить долги.

А я-то думал,

что еще успею...

Не скажешь,

что подстроили враги.

Не спрячешься за юношеской спесью.

И вот я мельтешу то здесь, то там.

Размахиваю разными словами:

«Я расплачусь с долгами!

Я отдам!..

Поверьте мне!..»

Кивают головами

леса и травы,

снегопад и зной,

село Косиха, Сахалин и Волга.

Живет во мне,

смеется надо мной

Немыслимая необъятность долга!

Ждет каждая секунда.

Ждут года.

Озера, полные целебной влаги.

Мелькнувшие, как вспышка, города.

Победные

и траурные флаги.

Медовый цвет клокочущей ухи.

Моей Москвы

всесильные зарницы.

И те стихи,

те — главные — стихи,

которые лишь начинают сниться.

И снова полночь душу холодит.

И карандаш с бессонницею спорит.

И женщина

в глаза мои глядит.

(Я столько должен ей,

что страшно вспомнить!)

— Плати долги!..

Плати долги, чудак!..

Давай начистоту

судьбу продолжим...

Плачу.

Но каждый раз выходит так:

чем больше отдаешь,

тем больше должен.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Дочке

Катька, Катышок, Катюха -

тоненькие пальчики.

Слушай,

человек-два-уха,

излиянья

папины.

Я хочу,

чтобы тебе

не казалось тайной,

почему отец

теперь

стал сентиментальным.

Чтобы все ты поняла -

не сейчас, так позже.

У тебя

свои дела

и свои заботы.

Занята ты долгий день

сном,

едою,

санками.

Там у вас,

в стране детей,

происходит всякое.

Там у вас,

в стране детей -

мощной и внушительной,-

много всяческих затей,

много разных жителей.

Есть такие -

отойди

и постой в сторонке.

Есть у вас

свои вожди

и свои пророки.

Есть -

совсем как у больших -

ябеды и нытики...

Парк

бесчисленных машин

выстроен по нитке.

Происходят там и тут

обсужденья грозные:

"Что

на третье

дадут:

компот

или мороженое?"

"Что нарисовал сосед?"

"Елку где поставят?.."

Хорошо, что вам газет -

взрослых -

не читают!..

Смотрите,

остановясь,

на крутую радугу...

Хорошо,

что не для вас

нервный голос радио!

Ожиданье новостей

страшных

и громадных...

Там у вас, в стране детей,

жизнь идет нормально.

Там -

ни слова про войну.

Там о ней -

ни слуха...

Я хочу

в твою страну,

человек-два-уха!

Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

Дружище, поспеши.

Пока округа спит,

сними

нагар с души,

нагар пустых обид.

Страшась никчемных фраз,

на мотылек свечи,

как будто в первый раз,

взгляни

и промолчи...

Придет заря,

шепча.

Но -

что ни говори -

бывает, что свеча

горит

светлей зари.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Жизнь

Г. П. Гроденскому

Живу, как хочу,-

светло и легко.

Живу, как лечу,-

высоко-высоко.

Пусть небу

смешно,

но отныне

ни дня

не будет оно

краснеть за меня...

Что может быть лучше -

собрать облака

и выкрутить тучу

над жаром

песка!

Свежо и громадно

поспорить с зарей!

Ворочать громами

над черной землей.

Раскидистым молниям

душу

открыть,

над миром,

над морем

раздольно

парить!

Я зла не имею.

Я сердцу не лгу.

Живу, как умею.

Живу, как могу.

Живу, как лечу.

Умру,

как споткнусь.

Земле прокричу:

"Я ливнем

вернусь!"

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

* * *

За тобой

через года

иду,

не колеблясь.

Если ты —

провода,

я —

троллейбус.

Ухвачусь за провода

руками долгими,

буду жить

всегда-всегда

твоими токами.

Слышу я:

«Откажись!

Пойми

разумом:

неужели это жизнь —

быть привязанным?!

Неужели в этом есть

своя логика?!

Ой, гляди —

надоест!

Будет плохо».

Ладно!

Пусть свое

гнут —

врут расцвеченно.

С ними я

на пять минут,

с тобой —

вечно!

Ты —

мой ветер и цепи,

сила и слабость.

Мне в тебе,

будто в церкви,

страшно и сладко.

Ты —

неоткрытые моря,

мысли тайные.

Ты —

дорога моя,

давняя,

дальняя.

Вдруг —

ведешь меня

в леса!

Вдруг —

в Сахары!

Вот бросаешь,

тряся,

на ухабы!

Как ребенок, смешишь.

Злишь, как пытка...

Интересно мне

жить.

Любопытно!

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Зал ожидания

Мы в зале ожидания

живем.

Любой из нас

все время ждет чего-то...

Начальника

у дома ждет шофер,

поигрывая

ключиком от «Волги»...

Вот аккуратный старичок в пенсне.

Он ждет.

Он едет в Вологду

за песнями.

Старуха,

что-то бормоча о пенсии,

блаженно

улыбается во сне...

Седеющего мужа

ждет

жена...

Девчонка ждет любви.

Ей очень боязно.

А на девчонку

смотрит старшина —

и у него есть целый час

до поезда...

Ждет поворота лоцман —

скоро

мель.

Учитель ждет

решения примеров.

Ребята

ожидают

перемены.

Колхозы

ожидают

перемен.

Разбуженная,

ждущая страна

и целый мир,

застывший в ожидании...

За нами —

штормовая тишина!

За нами —

нашей силы

нарастание!

Мы ждем открытий.

Мы друзей зовем.

Друг другу говорим

слова несладкие..

Мы

в зале ожидания

живем!

Но руки

в ожидании

не складываем!

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.

* * *

Алене

Знаешь,

я хочу, чтоб каждое слово

этого утреннего стихотворенья

вдруг потянулось к рукам твоим,

словно

соскучившаяся ветка сирени.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая строчка,

неожиданно вырвавшись из размера

и всю строфу

разрывая в клочья,

отозваться в сердце твоем сумела.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая буква

глядела бы на тебя влюбленно.

И была бы заполнена солнцем,

будто

капля росы на ладони клена.

Знаешь,

я хочу, чтоб февральская вьюга

покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,

чтобы мы любили друг друга

столько,

сколько нам жить осталось.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.