Инфекционное отделение Медицинского центра Джамейки. Эф приехал в Медицинский центр Джамейки, кипя от ярости

Эф приехал в Медицинский центр Джамейки, кипя от ярости.

– Как это – «они ушли»?

– Доктор Гудуэдер, мы не смогли найти способ убедить их, чтобы они остались, – ответила дежурная.

– Я же просил выставить охрану, чтобы не подпускать к ним этого слизняка, адвоката Боливара.

– Мы и выставили. Здесь был офицер полиции. Но ему предъявили распоряжение о правовой защите, и он сказал, что ничего не может сделать. Кстати… адвокат рок‑звезды тут ни при чем. Это госпожа Ласс, правовед. Распоряжение – дело рук ее юридической фирмы. Они обратились напрямую к руководству больницы. Меня никто не поставил в известность.

– Тогда почему не сообщили мне?

– Мы пытались связаться с вами. Позвонили вашему представителю.

Эф повернулся. Джим Кент стоял рядом с Норой. На его лице отразилось изумление. Он вытащил телефон, начал просматривать принятые звонки.

– Не вижу… – Джим сконфуженно посмотрел на Эфа. – Может, солнечные вспышки во время затмения или что‑то еще… Входящих звонков нет.

– Я оставила сообщение на вашей голосовой почте, – сказала дежурная.

Джим проверил вновь.

– Подождите… Вот… Несколько пропущенных звонков… – Он опять виновато посмотрел на Гудуэдера. – Столько всего навалилось, Эф… Боюсь, тут мое упущение.

Эта новость словно бы выхолостила ярость Эфа. Джим никогда раньше не допускал подобной ошибки, особенно в критической ситуации. Эф смотрел на помощника, которому всегда полностью доверял, и его гнев испарился, уступив место глубокому разочарованию.

– Четыре человека, с помощью которых мне, возможно, удалось бы решить эту загадку, взяли и ушли.

– Не четыре, – поправила его дежурная. – Три.

Эф повернулся к ней.

– Что вы имеете в виду?

Капитан Дойл Редферн сидел на больничной койке, установленной в пластиковом шатре. Он осунулся. Его бледные руки покоились на подушке, лежавшей на коленях. Медсестра сказала, что он не ест, жалуется на оцепенелость в горле и постоянную тошноту, отказывается даже от воды. От обезвоживания его спасают, вводя через вену физиологический раствор.

Эф и Нора стояли возле пилота. Они были в масках и перчатках – на всякий случай.

– Мой профсоюз хочет, чтобы я вышел отсюда, – говорил им Редферн. – Такова политика авиакомпании: «Всегда виноват пилот». Сама авиакомпания во всех случаях ни при чем – перегрузка графика, сбой оборудования роли не играют. Независимо от настоящей причины трагедии они собираются сделать козлом отпущения капитана Молдеса. А может, и меня. Но со мной… что‑то не так. Внутри. Будто я – это уже не я.

– Нам крайне необходимо ваше сотрудничество, – сказал Эф. – Я не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность за то, что вы остались в больнице, и мы сделаем все возможное, чтобы вернуть вам здоровье.

Редферн кивнул. Эф отметил, что его шея стала малоподвижной. Он коснулся горла пилота, пощупал лимфатические узлы. Они заметно распухли. Пилот определенно боролся с какой‑то болезнью. То ли связанной с массовой гибелью людей в самолете… то ли подхваченной во время путешествий по миру.

– Самолет совсем новый, прекрасная машина. Я просто представить себе не могу, каким образом вырубились все системы. Это наверняка саботаж.

– Мы проверили кислородные баллоны и баки с водой. Все чисто. Ничего такого, что дало бы понять, почему умерли люди и полностью обесточился самолет. – Эф ощупал подмышки пилота и там тоже обнаружил увеличенные лимфоузлы. – Вы по‑прежнему ничего не помните о посадке?

– Ничего. И это сводит меня с ума.

– Можете назвать причину, по которой дверь в кабину экипажа осталась незапертой?

– Нет. Инструкции ФАУ такое категорически запрещают.

– Вам доводилось проводить время в комнате отдыха экипажа? – спросила Нора.

– Наверху? Да. Вздремнул пару часиков, когда летели над Атлантикой.

– Не помните, спинки кресел были опущены?

– Они всегда опущены. Нужно место, если хочется вытянуть ноги. А что?

– Не заметили там чего‑нибудь необычного? – спросил Эф.

– Наверху? Нет. А что я там мог увидеть?

Эф выпрямился, отступил от койки.

– Вы что‑нибудь знаете о большом черном ящике, который стоял в грузовом отсеке?

Капитан Редферн покачал головой, стараясь уловить суть вопросов.

– Не имею ни малейшего представления. Но такое ощущение, что вы взяли след.

– Не совсем. Мы пребываем в таком же недоумении, как и вы. – Эф сложил руки на груди.

Нора включила «волшебную палочку», прошлась черным светом по рукам Редферна.

– Вот почему ваше решение остаться в палате так важно для нас, – продолжил Эф. – Я хочу, чтобы вас здесь полностью обследовали.

Капитан Редферн посмотрел на свои руки.

– Если вы думаете, что благодаря этому удастся найти причину случившегося, я готов стать подопытным кроликом.

Эф одобрительно кивнул.

– Откуда у вас этот шрам? – спросила Нора.

– Какой шрам?

Нора смотрела на шею Редферна. Пилот немного отвел голову назад, чтобы Нора смогла коснуться тонкой линии, обретшей отчетливый темно‑синий цвет в ультрафиолетовых лучах «волшебной палочки».

– Выглядит как хирургический надрез.

Редферн ощупал свою шею в том же месте.

– Ничего не чувствую.

И действительно, как только Нора выключила лампу, линия стала невидимой. Она снова включила «волшебную палочку», и теперь линию обследовал Эф. Длиной она была сантиметра полтора, шириной – несколько миллиметров. Рана зарубцевалась, похоже, совсем недавно.

– Вечером сделаем интроскопию. ЯМР нам что‑нибудь да покажет.

Редферн кивнул. Нора погасила черный свет.

– Знаете… есть еще один момент… – Редферн замялся, на его лице отразилась неуверенность. – Я кое‑что помню, но не думаю, что это будет хоть сколько‑нибудь полезно для вас…

– Мы готовы выслушать все, что вы сможете нам рассказать, – заверил пилота Эф.

– Видите ли, когда я отключился… мне кое‑что приснилось… что‑то очень давнее… – Капитан огляделся, словно ему вдруг стало стыдно своих слов, и продолжил уже шепотом: – Когда я был маленьким… по ночам… я спал на большой кровати в доме бабушки. И каждую ночь, в полночь, когда в расположенной неподалеку церкви били часы, я видел тварь, которая появлялась из‑за старого гардероба. Каждую ночь, без исключений, тварь высовывалась из‑за гардероба… у нее была черная голова, длинные руки, костлявые плечи… высовывалась и впивалась в меня…

– Впивалась? – переспросил Эф.

– Я хочу сказать, впивалась взглядом… Рот кривой, словно иззубренный… Черные тонкие губы… Она смотрела на меня и… и улыбалась.

Эф и Нора слушали как зачарованные. Они никак не ожидали такого откровенного признания, да и интонация тоже производила впечатление: пилот говорил сонным голосом, словно пребывал в трансе.

– Потом я начинал кричать. Бабушка включала свет и брала меня в свою кровать. Это продолжалось год. Я называл тварь «господин Кровосос». Из‑за кожи… Его черная кожа выглядела такой же, как у пиявок, которых мы ловили в соседнем ручье. Меня осматривали детские психиатры, они беседовали со мной, потом назвали все это «ночными страхами» и объяснили причины, вызывающие их появление… Но каждую ночь Кровосос возвращался. Каждую ночь я прятал голову под подушку, чтобы укрыться от него… только это не помогало. Я знал, что он рядом, в моей комнате… – Редферн поморщился. – Спустя несколько лет мы переехали, бабушка продала гардероб, и больше я эту тварь не видел. Впоследствии она мне никогда не снилась.

Эф внимательно выслушал пилота.

– Вы уж извините, капитан… но каким образом ваши детские воспоминания связаны с…

– Я к этому и подхожу, – ответил Редферн. – Между посадкой и моим пробуждением здесь прошло какое‑то время. Из всего этого времени я помню только одно: он вернулся. Вернулся в мои сны. Я снова увидел господина Кровососа… И он улыбался все той же улыбкой…