Международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди

У аэропорта собралась толпа, людей притягивало неизвестное, странное, потенциально трагическое, одним словом, событие. Радиокомментаторы – Эф слушал приемник по дороге в аэропорт – полагали, что самолет захвачен террористами, и связывали эту акцию с заморскими конфликтами.

Мимо Эфа проехали две электротележки. В одной сидела заплаканная мать, держащая за руки двоих испуганных детей, во второй – пожилой чернокожий мужчина с букетом красных роз на коленях. Эф осознал, что в самолете мог прилететь чей‑то Зак. Или чья‑то Келли. И он сосредоточился на этом, а не на своих проблемах.

Команда Эфа дожидалась его у закрытой двери под выходом номер шесть. Джим Кент, как обычно, общался с кем‑то по телефону, говоря в микрофон, соединенный поводком с наушником. Джим был заместителем Эфа, он занимался улаживанием бюрократических и политических проблем, неизбежно возникающих при борьбе с заболеваниями. Прикрыв микрофон рукой, Кент вместо приветствия доложил:

– Никаких известий о вынужденных посадках в других аэропортах страны.

Эф забрался в электротележку и сел на заднее сиденье возле Норы Мартинес, его второго заместителя, биохимика по образованию. Она уже натянула на руки нейлоновые перчатки, белые, гладкие и скорбные, как лилии. Нора чуть отодвинулась, когда Эф устраивался рядом. Ему было досадно, что между ними существовала напряженность.

Электротележка тронулась с места. Эф вдохнул солоноватый воздух.

– Сколько времени самолет находился на земле, прежде чем погасли все огни? – спросил он.

– Шесть минут, – ответила Нора.

– Никаких радиоконтактов? Пилот вырублен тоже?

Джим повернулся к ним.

– Предположительно, но подтверждений нет. Спецназовцы Управления вошли в салон, увидели, что он полон трупов, и тут же ретировались.

– Надеюсь, они были в масках и перчатках?

– Так точно.

Электромобиль обогнул угол, вдали показался самолет. Большой, ярко озаренный прожекторами, направленными на него с разных сторон, он сиял, как майский день. Туман, наплывающий с океана, создавал вокруг него блистающую ауру.

– Боже, – выдохнул Эф.

– «Три семерки», так они его называют. «Боинг семьсот семьдесят седьмой», самый большой в мире двухмоторник. Самолет новый, недавняя разработка. Вот почему в Управлении психуют. По их мнению, никакой поломки быть не может. Они считают, это больше похоже на саботаж.

Колеса шасси сами по себе были огромными. Эф взглянул на открытый люк – черную дыру над широким левым крылом.

– Они провели анализ газового состава воздуха, – сообщил Джим. – Проверили на все, что только могло быть сотворено руками человека. Теперь не знают, как быть дальше. Разве что начать с нуля.

– Вот мы и есть тот самый нуль, – сказал Эф.

Замерший на летном поле самолет, полный трупов…

С точки зрения специалистов по контролю за опасными материалами, это было все равно, как если бы человек, проснувшись утром, вдруг обнаружил у себя на спине опухоль. А команда Эфа являла собой нечто вроде лаборатории, которая должна была сделать биопсию и доложить Федеральному авиационному управлению, рак это или нет.

Не успела электротележка остановиться, как к Эфу подскочили несколько человек в синих блейзерах – агенты УТБ, – чтобы сообщить сведения, которые он уже получил от Джима. А поскольку агентам самим ничего не было ясно, они принялись наперебой задавать вопросы, перекрикивая друг друга, словно свора репортеров.

– Слишком долго все это тянется, – заявил Эф. – В следующий раз, когда случится что‑то необъяснимое, как сейчас, звоните нам во вторую очередь. Сначала в УКОМ,[16]а потом уже нам. Понятно?

– Да, сэр… То есть да, доктор Гудуэдер.

– Люди из УКОМа готовы?

– Ждут указаний.

Эф направился к микроавтобусу ЦКПЗ, уже ожидавшему их здесь.

– Я только скажу, что это не похоже на спонтанное заражение. Шесть минут на земле? Слишком короткий элемент времени.

– Это явно умышленное действие, – предположил кто‑то из агентов УТБ.

– Возможно, – согласился Эф. – Во всяком случае, что бы нас ни ожидало на борту, источники распространения локализованы. – Он открыл заднюю дверцу микроавтобуса, пропуская вперед Нору. – Сейчас мы наденем защитные костюмы и посмотрим, что у нас там.

Его остановил чей‑то голос:

– На борту был один из наших.

Эф обернулся.

– Из каких таких наших?

– Воздушный маршал.[17]Стандартное правило для международных рейсов наших авиакомпаний.

– Вооруженный?

– По идее, да.

– И вы не получили от него ни одного телефонного звонка? Ни одного предупреждения?

– Ровным счетом ничего.

– Должно быть, то, что их поразило, обладало мгновенным действием. – Эф сосредоточенно кивнул, затем оглядел встревоженные лица стоявших вокруг людей. – Дайте мне номер его места. Мы начнем оттуда.

Эф с Норой нырнули в микроавтобус ЦКПЗ и плотно закрыли за собой створки задней двери, отрезав беспокойство, царившее на летном поле.

Они сняли с полок принадлежности костюмов высшей защиты. Эф разоблачился до футболки и трусов, Нора осталась в черном бюстгальтере и трусиках нежно‑сиреневого цвета. К тесноте микроавтобуса они давно привыкли и, раздеваясь, почти не задевали друг друга коленями и локтями. У Норы были густые черные волосы, вызывающе длинные для полевого эпидемиолога, и она ловко и быстро стянула их эластичной лентой. Тело ее было изящно округлое, а кожа – нежного теплого оттенка, какой бывает у слегка поджаренного хлеба.

После того как Эф окончательно покинул дом своей супруги и Келли начала бракоразводный процесс, между Эфом и Норой вспыхнул роман. Правда, этот роман был совсем коротким и длился всего одну ночь, после которой наступило утро, полное неловкости и напряженности. Эта напряженность тянулась не один месяц… пока – всего несколько недель назад – не разгорелся второй роман, куда более страстный, чем первый. Оба хотели избежать ошибок, допущенных ранее, однако и на этот раз дело кончилось отчуждением, совсем уже нелепым и вместе с тем продолжительным…

До известной степени причину следовало искать в том, что Эф и Нора работали в очень тесном контакте. Сиди они в обычном офисе, за обычными столами, результат, возможно, был бы совсем иным, все прошло бы проще, но в данном случае речь шла о «любви в окопах». Слишком много они отдавали «Канарейке», почти ничего не оставляя ни друг другу, ни внешнему миру. Их совместная работа была настолько всепоглощающей, что ни один не мог спросить в минуту передышки: «Как прошел день?» – потому что такой минуты не выдавалось.

Вот и сейчас: стоя рядом друг с другом практически обнаженными, они не испытывали никаких любовных эмоций, потому что облачение в защитный костюм – это антитеза соблазна. Полная противоположность чувственности. Погружение в бесстрастную стерильность.

Первый слой (он же первый уровень) защитного костюма: белый номексовый[18]комбинезон (с черными буквами «ЦКПЗ» на спине) на молнии от колен до подбородка, с застежками‑липучками вокруг шеи и на запястьях; плюс высокие черные парашютистские ботинки, тщательно зашнурованные до самого верха.

Второй уровень: одноразовый белый комбинезон из тонкого, как бумага, тайвека;[19]на сапоги надеваются бахилы, а на руки – защитные перчатки «Серебряный щит» для работы с химикалиями, – и то, и другое приклеивается скотчем к нейлоновым браслетам, плотно облегающим соответственно лодыжки и запястья. Далее следует автономный аппарат для дыхания: сбруя, легкий титановый баллон со сжатым воздухом, маска‑респиратор, закрывающая все лицо. Дополняет этот набор персональная аварийная сигнализация, подобная той, которой оснащены пожарные: в случае чрезвычайной ситуации она позволяет мгновенно подать сигнал бедствия.

Наконец третий, внешний слой: желтая, скорее даже канареечно‑желтая герметичная оболочка, похожая на космический скафандр; к ней прикрепляются шлем (угол обзора 210 градусов) и перчатки.

Все вместе и представляло собой изолирующий костюм высшей защиты: двенадцать слоев разных тканевых материалов. После герметизации костюм полностью предохранял находящегося внутри него человека от агентов внешней среды.

Перед тем как надеть маски, оба замялись. Нора слабо улыбнулась и коснулась рукой щеки Эфа. А потом поцеловала его.

– Ты в порядке?

– Ну да.

– А по лицу не скажешь. Как Зак?

– Мрачен. Зол. Как и положено.

– Тут нет твоей вины.

– И что с того? Главное – я лишился выходных с сыном, и этих дней уже не вернешь. – Эф приготовил маску. – Знаешь, в моей жизни наступил период, когда нужно выбирать – семья или работа. Я думал, что выбрал семью. Наверное, недодумал.

В такие моменты – а это случается обычно в самое неподходящее время, например, в кризисной ситуации – ты смотришь на человека и понимаешь, что без него тебе будет плохо. Вот и Эф видел, что поступал с Норой несправедливо, цепляясь за Келли… даже не за Келли, а за прошлое, за семейную жизнь, какой она была когда‑то, и все, казалось бы, ради Зака. А ведь Норе нравился Зак. И Заку нравилась Нора, в этом не могло быть сомнений.

Однако сейчас думать об этом было недосуг. Эф надел маску‑респиратор, удостоверился, что воздух исправно поступает из баллона.

Нора проверила герметичность его костюма, он – ее. Люди, работающие в биологически опасных зонах, пользовались той же системой, что и водолазы‑аквалангисты. Их костюмы чуть‑чуть раздувались от циркулирующего внутри воздуха. Барьер, создаваемый для внешних патогенов, был одновременно и барьером для пота и тепла, выделяемых телом человека, поэтому температура внутри скафандра могла подниматься до 40 градусов Цельсия.

– На вид – герметичность полная, – сказал Эф в микрофон с речевым управлением, установленный в шлеме.

Нора кивнула и встретилась с ним взглядом сквозь разделяющие их маски. Какие‑то секунды она не отводила глаз, словно хотела что‑то сказать, но все‑таки передумала. Только спросила:

– Готов?

Эф утвердительно качнул шлемом.

– Тогда за работу.

После того как они вышли на летное поле, Джим Кент включил свой пульт управления на колесном ходу и установил по разным линиям связь с видеокамерами, смонтированными на шлемах Эфа и Норы. Затем прикрепил к их плечевым ремням шнуры от маленьких, заранее включенных фонариков: многослойные толстые перчатки сильно ограничивали подвижность пальцев.

Вновь подошли парни из УТБ, попытались заговорить с ними, но Эф прикинулся, будто ничего не слышит: он покачал головой и коснулся шлема рукой.

Когда они подошли к «Боингу», Кент продемонстрировал Эфу и Норе ламинированную план‑схему самолета с проставленными там цифрами; цифры соответствовали номерам в списках пассажиров и экипажа, имевшихся на оборотной стороне схемы. Джим указал на красную точку, которой было помечено кресло 18А.

– Воздушный маршал, – сказал Джим в свой микрофон. – Фамилия – Шарпантье. Место в первом же ряду у выхода, возле иллюминатора.

– Понял, – ответил Эф.

Джим перешел ко второй красной точке.

– УТБ отметило еще одного пассажира, представляющего интерес. Этим рейсом летел немецкий дипломат Рольф Губерман. Бизнес‑класс, второй ряд, кресло F. Он должен был принять участие в работе Совета безопасности ООН, где предполагается обсуждение ситуации в Корее. Возможно, при нем дипломатический чемоданчик, из тех, что не подлежат досмотру. Скорее всего, там нет ничего особенного, но немцы из ООН уже едут сюда, чтобы забрать его.

– Ясно.

Джим оставил их на границе освещенного круга и вернулся к своим мониторам. В самом круге было светлее, чем днем. Эф и Нора двигались, почти не отбрасывая теней. Эф первым поднялся по выдвижной лестнице на крыло, а затем по его расширяющейся плоскости продвинулся к открытому люку.

Первым он вошел и в самолет. Царящий здесь покой, казалось, можно было пощупать. Нора последовала за Эфом, и скоро они стояли плечом к плечу в начале среднего салона.

Лицами к ним ряд за рядом сидели трупы. Фонарики Эфа и Норы тускло отражались в мертвых самоцветах их распахнутых глаз.

Ни одного носового кровотечения. Ни одного выпяченного глазного яблока. Никаких вздутостей или пятен на коже. Ни пены, ни кровяных пятен в уголках ртов. Все сидели на своих местах без каких бы то ни было признаков недавней паники или борьбы. Руки свешивались в проход или лежали на коленях. Никаких явных травм.

Мобильные телефоны – на коленях, в карманах, в сумках и сумочках – либо издавали сигналы непринятых вызовов, либо то и дело начинали звонить заново; веселые рингтоны накладывались друг на друга. Других звуков в салоне не было.

Они сразу нашли воздушного маршала – как им и рассказывали, тот сидел у иллюминатора в первом ряду среднего салона. На вид лет сорок пять. Черные редеющие волосы. Застегнутая на все пуговицы рубашка поло с сине‑оранжевой окантовкой – цвета «Нью‑Йорк Метс»; на груди рубашки вышит талисман команды «Мистер Мет» – человечек с головой в виде бейсбольного мяча. Синие джинсы. Подбородок мужчина опустил на грудь, будто дремал с открытыми глазами.

Эф опустился на одно колено – более широкий проход перед первым рядом предоставлял такую возможность. Он коснулся лба воздушного маршала, толкнул голову. Она легко откинулась назад. Нора, стоя рядом, поводила лучом фонарика по глазам мужчины; зрачки Шарпантье не реагировали. Взявшись за подбородок маршала, Эф оттянул вниз его челюсть, осветил полость рта, язык, верхнюю часть глотки. Все розовое, никаких признаков отравления.

Для Эфа здесь было слишком темно. Он потянулся рукой и поднял шторку. Сияние прожекторов ворвалось в салон как яркий, ослепительно‑белый вопль света.

Никаких следов рвотной массы, а ведь при вдыхании определенных газов рвота обязательно должна быть. У жертв отравления угарным газом кожа покрывается волдырями и обесцвечивается, лица при этом становятся пергаментными и вместе с тем опухшими. Здесь же Шарпантье и все остальные сидели как живые, в расслабленных позах, без единого признака предсмертных страданий. У соседки воздушного маршала, женщины средних лет в курортной одежде, на носу перед невидящими глазами восседали очки. Спинки всех кресел были приведены в вертикальное положение. Трупы сидели как совершенно нормальные пассажиры, словно ожидая, когда погаснет табло «Пристегните ремни» и можно будет подняться, чтобы направиться к выходу.

Вещи пассажиров первого ряда этого салона лежали в проволочных контейнерах, прикрепленных к перегородке. Из контейнера, расположенного перед Шарпантье, Эф вынул мягкую дорожную сумку с логотипом авиакомпании «Вирджин Атлантик» и расстегнул молнию. Достал спортивную фуфайку Университета Нотр‑Дам, несколько потрепанных сборников кроссвордов, аудиокнигу (судя по всему, какой‑то триллер), а затем выудил еще одну сумку – нейлоновую, овально‑изогнутую и довольно тяжелую. Достаточно было слегка потянуть за молнию, чтобы понять: там лежит черный пистолет с обрезиненной рукояткой.

– Вы видите это? – спросил Эф.

– Видим, – ответил Джим по радио.

Джим Кент, агенты УТБ и все остальные, кто имел на это право по чину, стояли у мониторов пульта управления, наблюдая картинку, которую передавала видеокамера, закрепленная на шлеме Эфа.

– Что бы это ни было, оно захватило всех врасплох, – сказал Эф. – В том числе и воздушного полицейского.

Эф застегнул сумку и оставил ее лежать на полу, затем встал, двинулся по проходу. Он шел, наклоняясь через мертвых пассажиров и поднимая каждую вторую или третью шторку. Яркий свет отбрасывал жуткие тени, заострял черты мертвецов, будто их наказали смертью именно за то, что они летели слишком близко к солнцу.

Мобильные телефоны продолжали петь каждый свое, получался резкий диссонанс, как если бы десятки персональных сигналов бедствия пытались перекричать друг друга. Эф старался не думать о тех, сейчас пытался дозвониться до своих близких.

Нора наклонилась к одному из тел.

– Никаких травм, – отметила она.

– Вижу, – ответил Эф. – Черт, просто мороз по коже!..

Он встал лицом к галерее трупов, задумался.

– Джим, – наконец сказал Эф, – надо поднять тревогу в Европе. Свяжись с Всемирной организацией здравоохранения, введи в курс министерство здравоохранения Германии – пусть там проверят больницы. Как ни мала вероятность, что это инфекция, но если дело обстоит именно так, у них должны быть подобные случаи.

– Уже на связи, – сообщил Джим.

В бортовой кухне перед салонами первого и бизнес‑класса сидели четверо – три стюардессы и один стюард, все на откидных сиденьях, все пристегнуты, тела, сдерживаемые ремнями безопасности, наклонены вперед. Когда Эф проходил мимо, у него родилось ощущение, что он под водой и плывет мимо жертв кораблекрушения.

– Я в хвостовой части, Эф, – послышался в наушниках голос Норы. – Никаких сюрпризов. Возвращаюсь.

– Хорошо.

Эф двинулся по салону бизнес‑класса, освещенному прожекторами через иллюминаторы, отодвинул занавеску, отгораживающую салон первого класса. Там, в широком кресле в первом ряду, он нашел немецкого дипломата. Губерман сидел, сложив пухлые ручки на коленях и свесив голову; на открытые глаза падал локон рыжевато‑седых волос.

Дипломатический чемоданчик, упомянутый Джимом, лежал под сиденьем. Эф открыл его. Внутри лежала синяя виниловая сумка с молнией поверху.

В салон вошла Нора.

– Эф, у тебя нет полномочий на то, чтобы…

Эф расстегнул молнию, достал наполовину съеденный батончик «Тоблерон» и прозрачный пластиковый пузырек, полный синих таблеток.

– Что это? – спросила Нора.

– Полагаю, виагра, – ответил Эф, возвращая батончик и пузырек в сумку, а сумку – в чемоданчик.

Он остановился около матери и дочери, вместе летавших в Европу. Рука девочки уютно устроилась в ладони матери. Обе выглядели умиротворенными.

– Никакой паники, – произнес Эф, – ничего.

– Просто не укладывается в голове, – сказала Нора.

Вирусы передаются от человека к человеку, а на такую передачу требуется время. Пассажиры, заболевающие или теряющие сознание, порождают панику, независимо от того, горят таблички «Пристегните ремни» или нет. Если здесь поработал вирус, то он решительно отличался от всех патогенов, с которыми Эфу довелось иметь дело за многие годы работы в ЦКПЗ. Причем все свидетельствовало о том, что смертоносное отравляющее вещество было каким‑то образом впрыснуто в герметизированный корпус самолета.

– Джим, надо, чтобы опять взяли пробы воздуха, – сказал Эф.

– Они все проверили с точностью до частей на миллион, – ответил Кент. – Ничего не нашли.

– Я знаю… но ведь люди подверглись какой‑то атаке, и без малейшего предупреждения. Может, эта субстанция рассеялась, после того как открыли люк. Я хочу, чтобы проверили ковры и другие пористые материалы. Как только перевезем трупы в стационар, нужно будет обратить особое внимание на легочную ткань.

– Хорошо, Эф. Сделаем.

Гудуэдер быстро прошел через салон первого класса с его просторно расположенными кожаными креслами к закрытой двери в кабину экипажа. Дверь была зарешеченная, окантованная стальной полосой, в потолке над ней виднелась камера наблюдения. Гудуэдер взялся за ручку.

– Эф, – раздался в его шлеме голос Джима, – тут мне сообщили, дверь на кодовом замке, ты не сможешь войти…

Всего один легкий толчок затянутой в перчатку руки, и дверь открылась.

Эф застыл на пороге. Свет прожекторов свободно вливался в кабину экипажа сквозь тонированное лобовое стекло. На приборных панелях не светилось ни одного огонька.

– Эф, они говорят, чтобы ты был осторожен, – сказал Джим.

– Поблагодари их от меня за грамотный совет, – ответил Эф, входя в кабину.

Индикаторы возле переключателей и рычагов управления тоже были мертвы. По правую руку от Эфа на откидном сиденье покоился, привалившись к перегородке, сутулый мужчина в форме пилота. Двое других – командир корабля и второй пилот – сидели в креслах перед панелью управления. Руки второго пилота, слегка сжатые в кулаки, лежали на коленях, голова в фуражке чуть свесилась налево. Левая рука командира оставалась на рычаге управления, правая свалилась с подлокотника, костяшки пальцев касались коврового покрытия. Голова была наклонена вперед, фуражка лежала на коленях.

Эф перегнулся через панель управления, расположенную между креслами, и приподнял голову командира. Посветил фонариком в открытые глаза. Расширенные зрачки не реагировали. Эф осторожно опустил голову командира на грудь. И замер.

Странное чувство посетило его. Некое легкое ощущение. Словно бы рядом кто‑то был.

Эф отступил от пульта и оглядел кабину, медленно поворачиваясь всем телом.

– Что такое, Эф? – спросил по рации Джим.

Эф провел среди мертвецов слишком много времени, чтобы они пугали его своим присутствием. Но тут было что‑то другое. Где‑то рядом. Совсем близко или чуть поодаль, он не мог сказать.

Странное ощущение прошло, как приступ головокружения. Эф несколько раз моргнул и покачал головой.

– Ничего особенного. Наверное, клаустрофобия.

Эф повернулся к тому мужчине, что был на откидном сиденье. Голова низко наклонена, правое плечо упирается в перегородку. Ремни безопасности висели свободно.

– Почему он не пристегнут? – вслух спросил себя Гудуэдер.

– Эф, – позвала Нора, – ты в кабине пилотов? Я иду к тебе.

Эф посмотрел на серебряную булавку для галстука с логотипом «Реджис эйрлайнс», прочитал фамилию на нагрудной планке: «РЕДФЕРН». Гудуэдер опустился перед мужчиной на колено, прижал к его вискам пальцы в толстых перчатках, чтобы поднять голову. Глаза мужчины были открыты и смотрели вниз. Эф проверил зрачки, и ему показалось, будто он что‑то увидел. Некое мерцание. Эф пригляделся. Внезапно капитан Редферн содрогнулся всем телом и застонал.

Эф отпрянул и с грохотом повалился спиной на панель управления между креслами пилотов. Тело второго пилота съехало на него. Эф на мгновение застыл, придавленный обмякшим мертвецом, а затем резко оттолкнул труп.

– Эф? – резко позвал Джим.

– Эф, что случилось? – В голосе Норы послышались панические нотки.

Эф и сам был на грани паники. Ужас вселил в него силы. Он вернул мертвеца в кресло и поднялся на ноги.

– Эф, ты в порядке? – спросила Нора.

Гудуэдер посмотрел на капитана Редферна, уже сползшего на пол. Глаза его оставались открытыми, взгляд был по‑прежнему пуст, зато горло ходило ходуном, а рот дергался, словно хватая воздух.

Эф не мог прийти в себя от изумления.

– У нас выживший, – прошептал он.

– Что? – не поняла Нора.

– В кабине экипажа один человек жив. Джим, нам нужна спасательная капсула. Пусть ее доставят прямо к крылу. Нора? – Эф говорил быстро, не сводя глаз с корчащегося на полу пилота. – Мы должны осмотреть весь самолет, пассажира за пассажиром.

Date: 2015-09-22; view: 260; Нарушение авторских прав