Задержавшаяся слава Рихарда Зорге. 5 ноября 1964 года Рихарду Зорге было присвоено звание Героя Советского Союза

5 ноября 1964 года Рихарду Зорге было присвоено звание Героя Советского Союза. В тексте указа о награждении говорилось: «Невозможно переоценить заслуги Рихарда Зорге и его японских друзей, заплативших своими жизнями за любовь к миру и свободе». В СССР ничто и никогда не делалось беспричинно. Если до сих пор от советского народа скрывалась необычная история Рихарда Зорге и вдруг её решили вытащить на свет, значит, на это, несомненно, были причины. На Западе имя Рихарда Зорге было хорошо известно. О нём написано несколько книг – надо признать, что это были скорее романы, чем серьёзные исследования. Как бы то ни было, история Рихарда Зорге являла собой один из примеров наиболее эффективной работы секретного агента всех времён и народов. Но, чтобы понять, что Зорге был героем, советским лидерам потребовалось двадцать три года.

Всю свою жизнь Зорге притягивал к себе людей. Женщины из‑за него буквально сходили с ума. На фотографиях зрелого возраста взгляд жёсткий, сверлящий, опасно проницательный. Красив и его рот: губы полные, хорошо очерченные. Владимир Леонтьевич Кудрявцев, знавший его по Японии, так вспоминает о его «невероятном успехе у женщин»: «Нельзя сказать, что он был красив… Не очень высок, немного коренаст… Но всегда очень элегантен: тёмный костюм, галстук с безупречно завязанным узлом… Почему к нему так тянуло женщин? Похоже, он специально афишировал свою донжуанскую сущность, а потом с успехом пользовался плодами произведённого впечатления. Так ли это было на самом деле, трудно сказать…»

Детство его прошло в Берлине перед Первой мировой войной, в богатой буржуазной семье. «Трудности с деньгами были нам неизвестны», – признавался сам Зорге. Единственное, что отличало его от среднего немца, – место его рождения: он родился на Кавказе. Он был ещё очень мал, когда родители переехали в Берлин. Его отец, господин Зорге, считал себя националистом, даже империалистом. В 1907 году отец Рихарда умер. Начало войны 1914 года восемнадцатилетний Рихард встретил в Швеции, где был на каникулах. Вернулся он в Германию на последнем пароходе мирного времени. После шестимесячных военных сборов под Берлином его отправили в Бельгию. Он прибыл на фронт как раз в тот момент, когда начались кровопролитные сражения. Вскоре он был ранен. В отпуске по ранению он записался на медицинский факультет в Берлине. После выздоровления его направили на Восточный фронт. Там он во второй раз был ранен. Каждый день болезненные процедуры, почти невыносимые. Непрекращающиеся страдания. От этого своего ранения Рихард Зорге страдал всю свою жизнь, на всю жизнь осталась лёгкая хромота. Он возобновил свои занятия в университете, бросил медицину из‑за политических наук.

В январе 1918 года, освобождённый от воинской обязанности по ранению, он записывается в Кильский университет. В ноябре 1918 года восстали моряки в Киле. Впервые Зорге открыто выбрал свою сторону на баррикадах. Он с головой ушёл в борьбу, которая закончится многие годы спустя во дворе японской тюрьмы. В Киле Зорге читал лекции о социализме в подпольных кружках для моряков, портовых рабочих и докеров. Он вступает в Независимую социал‑демократическую партию. Позднее, после слияния этой партии со спартаковским движением и другими левыми группами, родится Коммунистическая партия Германии (КПГ).

В начале 1919 года Зорге отправляется в Гамбург, чтобы подготовить диссертацию по политическим наукам. Он секретарь социалистической группы студентов, затем, к концу 1919 года, становится «ответственным за организацию партийной ячейки в Гамбурге». Весь 1920 год он – политический советник коммунистической газеты в Гамбурге. Защитив диссертацию, он становится преподавателем Высшей технической школы в Ахене.

Через год руководство партии предлагает Зорге оплачиваемую работу партийного функционера. Он отвечает, что «хотел бы продолжить накопление практического опыта в дополнение к университетским знаниям». Он устраивается на работу в Институт социальных наук во Франкфурте‑на‑Майне, одновременно «активно участвуя в работе партийной организации». В институте Зорге пишет и публикует работу: «Накопление капитала и Роза Люксембург». Медленно и уверенно Рихард Зорге поднимается по лестнице, которая ведёт его к профессиональной партийной деятельности.

В 1922 году коммерсант, разбогатевший на торговле зерном с Латинской Америкой, Херман Вейл, «один из самых богатых евреев во Франкфурте», совращённый новыми политическими идеями, основал «Общество социальных исследований». Среди членов‑основателей этого общества – доктор Зорге. А затем настал момент, когда судьба Рихарда Зорге изменилась. Из Москвы прибыл Д. Рязанов, директор института Маркса‑Энгельса. Официально он приехал в Германию для поиска оригинальных документов, касающихся истории марксизма. Рязанов встретился с Рихардом, чтобы поговорить с ним о двоюродном дяде Фридрихе Зорге (1828–1906), секретаре Первого Интернационала. Но он не скрывал своего глубокого интереса к самому Зорге. Уезжая в Россию, он пригласил его поработать в Москве, в институте Маркса‑Энгельса, над новым популярным изданием Маркса.

В апреле 1924 года во Франкфурте‑на‑Майне состоялся полуподпольный IX съезд КПГ. Зорге поручили разместить и охранять советскую делегацию: по крайней мере два или три её члена поселились у него дома. Он стоял на пороге решающего поворота в своей судьбе. В своей автобиографии он напишет: «Предложение, сделанное мне делегацией Коминтерна, было одобрено руководителями партии, и я в конце 1924 года выехал в Москву. К работе приступил в январе 1925 года. В то же время Пятницкий оформил мой перевод из КПГ в ВКП(б)».

В Москве 1925 года Зорге жил в гостинице «Люкс». Теперь его звали не Рихард Зорге. Он получил псевдоним Р. Зонтер.

Рамзай – это была кличка Зорге – выехал в Шанхай. Китай менялся. Гоминдан, ещё недавно революционно настроенный, под руководством Чан Кайши сползал вправо. Между гоминданом и коммунистами началась открытая война. Он возвращается в Москву. Ему не поручали никаких новых заданий. На языке агентов всего мира Зорге был «заморожен».

Май 1933 года. В Германии уже три месяца правит новый канцлер Адольф Гитлер. Именно в это время Рихард Зорге появляется в Берлине. Он завязывает знакомства с высокопоставленными нацистами. Через некоторое время доктор Зорге выразил желание вступить в нацистскую партию, и вскоре у него в кармане лежал партийный билет. Рамзай приобрёл самое надёжное «прикрытие». Рихард Зорге уехал из Берлина в июле 1933 года. 6 сентября он сошёл с парохода в Йокогаме.

Руководитель советской разведки Берзин сам подбирал помощников Зорге: японского писателя Ходзуми Одзаки; югославского журналиста, корреспондента одной из французских газет Бранко Вукелича; молодого, но уже известного художника Ётоку Мияги. Перед приездом Клаузена радиосвязь с центром обеспечивал некий «Бернхард», работой которого Зорге остался недоволен. Прибыв в Москву «с отчётом», Зорге попросил заменить «Бернхарда» на Клаузена.

Самое интересное, тот богатый урожай информации, который Зорге отправлял в Советский Союз, был им собран самым открытым способом в мире. Перед ним как перед журналистом были открыты многие двери – и очень широко. Кроме того, этой профессией он владел в совершенстве. Статьи, отправляемые им, в частности, во «Франкфуртер цайтунг», отличались прекрасным слогом и глубоким анализом политической ситуации в Японии и Китае.

В Токио Зорге сначала жил в гостинице «Санно». Это была дорогая фешенебельная гостиница. Потом Зорге снял домик на улице Нагасака, в квартале Асабу – «квартале, где жили богатые буржуа». В этом домике японского стиля Зорге жил по‑японски: у входа, в крохотном коридорчике, снимал обувь и надевал мягкие тапочки. Затем поднимался по узкой лестнице. Пол, от стены до стены, был устлан татами. Спал он на матрасе прямо на полу, подложив под голову небольшую круглую жёсткую подушечку. Принц фон Урах, корреспондент «Фёлькишер беобахтер», работавший с Зорге в Токио, называл Рихарда «маньяком чистоты»: «по утрам он долго массировал себя по‑японски, а потом залезал в деревянный чан с горячей водой, почти кипятком».

Каждое утро в 6 часов приходила женщина «зрелого возраста», убираться в комнатах и приготовить завтрак и обед. Зорге почти никогда не ужинал дома. Женщина уходила около 4 часов дня.

Едва приехав в Токио, Зорге появился в германском посольстве. Он быстро сблизился с женой полковника Ойгена Отта, помощника военного атташе германского посольства. Полковник никогда не испытал ни малейшего сомнения в верности своей жены. Но он никогда не подозревали Зорге в шпионаже, следовательно, можно предположить, что этот немецкий офицер был по природе доверчив. В посольстве Отт отвечал за сбор и отправку в Берлин информации о положении в вооружённых силах Японии.

Сначала Зорге ограничивался только поставкой информации, а Отт распоряжался ею по собственному усмотрению. Затем, по мере того как дружеские отношения между ними крепли, Зорге предложил Отту свою помощь в редактировании его докладов. Обрадованный такой удачей, помощник военного атташе, не раздумывая, согласился. Именно с этого момента в Берлине начало меняться мнение о полковнике Отте. Оказалось, что его до сих пор мало ценили, а он вполне заслужил звание генерала и должность военного атташе. Более того, когда германского посла в Токио Херберта фон Дирксена отозвали в Берлин, чиновники с Вильгельмштрассе решили, что трудно найти лучшего специалиста по Японии, чем генерал Отт. Так муж фрау Отт стал германским послом в Токио. Триумфу Зорге предстояло стать ещё более полным. Когда в 1939 году разразилась война в Европе, генерал Отт попросил у Берлина назначить Зорге пресс‑атташе при посольстве Германии. Отныне ничто из происходившего в посольстве, ни один документ из дипломатической почты, не могли пройти мимо Рихарда Зорге.

27 сентября 1940 года был подписан Тройственный пакт. Агрессивный союз, предсказанный Зорге, стал реальностью. Но Зорге с неменьшей уверенностью считал – он об этом говорил с 1938 года, – что Япония не нападёт на Советский Союз. К тому времени разведывательная сеть Зорге в Японии раскинулась так широко, его агенты проникли так глубоко и были настолько хорошо информированы, что могли полностью удовлетворить любой интерес Москвы. Ходзуми Одзаки – внедрившийся в окружение принца Коноэ – играл здесь главную роль.

5 марта 1941 года Зорге передал в Москву микроплёнку с телеграммой Риббентропа, в которой сообщалось о намеченном на середину июня нападении на СССР. 15 мая Зорге назвал точную дату: 22 июня.

20 мая историческая радиограмма полетела в Москву. В ней говорилось, что Германия сконцентрировала у советских границ сто восемьдесят две – сто девяносто дивизий и перейдёт в наступление 22 июня по всему фронту. «Основной удар будет направлен на Москву».

Отправив донесение в Москву, Зорге и Клаузен стали ждать. Без сомнения, от них потребуют дополнительных сведений, им, конечно, передадут новые директивы. Они ждали два дня. Ничего. Тишина.

Если бы история Рихарда Зорге на этом закончилась, он бы повторил судьбу многих других секретных агентов, информацией которых руководство пренебрегло, скрывшихся во мраке истории, приговорённых к забвению. Так могло произойти, если бы Зорге сдался. Но разведчик уровня Зорге, даже потерпев серьёзное поражение, не сдаётся. Германские войска вторглись на территорию Советского Союза.

Никогда ещё Рихард Зорге не развивал столь бурной деятельности. Передатчик Клаузена передал по волнам эфира сообщение, решившее судьбу мира. Эта радиограмма легла прямо на стол Сталина. Возможно, донесение об июньском нападении, оказавшееся трагически верным, сыграло свою роль в принятии Сталиным решения: перебросить советские дивизии с Дальнего Востока на европейский фронт. Судьбоносное решение для хода войны: немецкое наступление было остановлено. Москва не была взята. В этот момент и был предрешён исход войны.

Часто можно услышать, что Зорге сообщал также и о нападении Японии на Пёрл‑Харбор. Но во время Пёрл‑Харбора Зорге уже несколько недель сидел в токийской тюрьме. Зато точно известно, что с начала октября 1941 года Зорге предсказывал, что в ближайшее время произойдёт разрыв отношений между Японией и Америкой. Это было последнее донесение Рихарда Зорге.

В июне того же 1941 года полицией был арестован один японский коммунист. Им был 29‑летний Ито Ритзу. На допросе в управлении полиции Токио он полностью сознался и выдал своих товарищей. 18 октября группа Зорге была арестовала. Следствие и судебный процесс длились долго. Слишком долго. В сентябре 1943 года трибунал Токио объявил приговор: Зорге и Одзаки были приговорены к смерти, Клаузен и Бранко Вукелич – к пожизненному заключению.

И ПАЛИ В ПОЛДЕНЬ ТЮРЕМНЫЕ СТЕНЫ…

(По материалам С. Первушина)

18 февраля 1944 года. Тюрьма в Амьене, что в 100 километрах севернее Парижа. Большая часть эсэсовцев отправилась на обед. Неожиданно раздался мощный рёв авиационных моторов, и из‑за ближнего леса на бреющем полёте появилась группа самолётов. Одни охранники открыли огонь из пулемётов, другие – посыпались с вышек. Ведущий самолёт с камуфляжными пятнами на крыльях и фюзеляже, с цветными кружками Королевских ВВС чуть не коснулся тюремной ограды. Короткий визг падающей бомбы слился с грохотом сильного взрыва, вверх взметнулся столб кирпичных обломков и земли. В стене образовался огромный пролом. Не прошло и полминуты, как самолёты исчезли за горизонтом. Это прошла основная фаза «Операции Иерихон».

Экипажи 19 истребителей‑бомбардировщиков «Москито» – 38 человек. Чтобы выполнить задачу, они должны были попасть в назначенные точки тюремного комплекса с отклонением не более 4 метров. Для этого они должны были лететь на высоте 10 метров от земли.

Жан затылком чувствовал, что патруль затаился в ближних кустах. Ждут, когда пройдёт поезд, чтобы схватить его «на месте преступления». За это, кроме большой премии, – отпуск в Германию. Борен представил, как радостно покряхтывают «боши» в ожидании добычи: две недели без обходов, обстрелов, облав, «маки»; две недели разгульной жизни – шнапс, девки, опять шнапс.

Они уверены, что диверсант – совсем юнец с виду – начнёт минировать путь, как только скроется из виду последний вагон. Ну кто станет взрывать поезд, когда он так близко – не самоубийца же этот парень в беретике?

А Борен решил погибнуть под обломками поезда, но не попасть в лапы палачей. Мина была заложена ещё утром, бикфорд короткий.

Из‑под паровоза брызнуло пламя, он завалился набок. Взрывная волна ударила гигантским кулаком. В ушах шумело. Вагоны начали громоздиться бесформенной кучей под грохот и лязг, словно при замедленной съёмке. Дикие крики рвались из глоток кромсаемых обломками солдат.

Это произошло в октябре 1943 года. Тюрьма в Амьене, куда его привезли, стоит и сейчас на окраине города. Старинное здание в три этажа, с толстыми стенами, построенное в XVII веке в форме креста. В те времена одна из организаций Сопротивления была выдана провокатором, и гестапо в течение нескольких дней арестовало несколько тысяч человек. Это произошло из‑за легкомыслия одного из руководителей групп, использовавшего примитивный собственный шифр для списка явочных квартир.

В Амьенской тюрьме оказались несколько человек из группы Поншардье, в том числе брат Борена. Часть из них была вскоре расстреляна, иных продолжали пытать. Тюрьма была известна тем, что из неё никто не попадал в концлагеря – допросы и пытки заканчивались казнью и похоронами на тюремном кладбище. Примечательно, что нацисты, выкапывавшие и сжигавшие трупы лагерников в конце войны, не сделали этого в Амьене. В такой ситуации освобождение узников – даже при условии, что многие из них погибнут, – стало основной задачей нескольких организаций Сопротивления.

Эта операция не могла быть проведена только силами «маки», ведь тюрьма по сути дела представляла собой крепость, со значительным гарнизоном и огневой защитой. Идея бомбового удара пришла в голову Поншардье, когда он узнал о налётах союзной авиации на базы немецких подводных лодок. Эти подземные укрытия были защищены такими «подушками» из железобетона, что прямые попадания 2‑ и 5‑тонных бомб ущерба им не причинили. Тогда были посланы самолёты «Москито», приблизившиеся на минимальной высоте и точно сбросившие бомбы на каналы‑входы и убежища. Подводные рейдеры были заперты в своих логовищах на несколько недель.

«Операция Иерихон» должна была вызвать многочисленные жертвы среди заключённых, но ведь они всё равно погибли бы от рук гестаповцев. К тому же близился срок высадки союзников на континент, а уж в этих обстоятельствах всем заключённым грозила смерть.

В начале февраля 1944 года Поншардье отправил в Лондон отчаянную весточку, добиваясь ускорения акции. Узники сообщили из тюрьмы, что ежедневно расстреливают несколько десятков, многие умирают от пыток. 14 февраля штаб де Голля уведомил его, что удар по тюрьме будет нанесён на следующий день.

В 6.00 15 февраля 1944 года сэр Бэзил Эмбри, вице‑маршал РАФ, начал свой инструктаж для участников «Операции Иерихон»: «Это – необычное задание». Люди, находившиеся в зале авиабазы, впервые услышали о ситуации в амьенской тюрьме, о людях, ожидающих неминуемой смерти, и об их товарищах из Сопротивления, пытающихся спасти узников.

Капитан Пикар уже пролетал над тюрьмой и смог подробно объяснить лётчикам и штурманам расположение зданий. Самолёт‑разведчик незадолго до этого снял удачный фильм, дополненный аэрофотоснимками.

Атака производится тремя волнами по шесть машин в каждой. Первая – уложить бомбы у самой тюремной ограды и сделать в ней проломы. Вторая имела целью стены самой тюрьмы, столовую (время обеда!) и другие объекты. Третья – летящая с небольшим интервалом – исправить возможные недостатки ударов первой и второй, по радиокоманде Пикара. Должны быть использованы мощные 500‑фунтовые бомбы. Командовал операцией капитан Пикар, летевший вместе со второй волной, в девятнадцатой машине. Лётчики оживлённо задавали вопросы. Задание казалось им трудным, но и захватывающим.

15 февраля было для Поншардье тяжёлым днём. Он надеялся, что его предупредят за три дня до акции, что позволило бы организовать всё необходимое. Теперь за 24 часа многое сделать было уже трудно. Через внутритюремный канал весть была сообщена Борену, который ожидал расстрела со дня на день (ему сказали, что могила уже выкопана). Группа сохранивших силы заключённых должна была начать действовать в момент бомбёжки.

Люди Поншардье, укрывшиеся в ближнем лесу и в предместье, в огромном напряжении ждали установленного часа. Шёл снег, висели низкие тучи. Вскоре пришла радиограмма, что англичане не прилетят.

В течение двух последующих дней повторялось то же самое. Поншардье с небольшой группой бойцов и тремя древними грузовичками по‑прежнему скрывался в лесу. Немцы могли схватить кого‑либо и по косвенным данным понять, что готовится нападение на тюрьму (об ударе с воздуха знали только самые доверенные люди).

18 февраля девятнадцать «Москито», эскортируемые двадцатью четырьмя «Тайфунами», пересекли Ла‑Манш почти на нулевой высоте и направились в сторону Амьена, избегая зон базирования зенитной артиллерии. С расстояния в шесть километров увидели тюрьму, которая выглядела так же, как на макете, созданном в авиабазе.

Когда отбомбилась третья волна, капитан Пикар в крутом вираже оценил «качество работы». Ограда была разрушена в двух местах, от казармы и столовой остались лишь стены. Стена тюрьмы рухнула в назначенных местах на всю высоту.

Немецкие «фокке‑вульфы» появились с двух сторон и «тайфуны» вступили с ними в жестокую схватку. Один из «москито» был подбит зенитным снарядом и упал вблизи Френвилля. Пикар, летевший замыкающим, снизился, чтобы рассмотреть номер сбитой машины. И тут его самолёт стал лёгкой добычей немецкого истребителя.

Жители близкого местечка извлекли из обломков обеих машин останки четырёх лётчиков и собрались похоронить их. Но немцы забрали трупы и через несколько дней похоронили на военном кладбище. Местные жители сумели узнать, где и когда это произойдёт: несколько десятков человек молча проводили героев «Операции Иерихон».

Что же происходило в тюрьме в течение нескольких десятков секунд, когда бомбы кромсали стены здания? Около двенадцати Борен сидел у окна и напряжённо прислушивался. Так же, как и в три предыдущих дня. Неожиданно донёсся рёв множества авиамоторов. «Они прилетели! Они прилетели!» – закричал Борен, обращаясь к остальным заключённым в камере. Взрыв бомбы потряс здание. Камера наполнилась пылью, камни посыпались с потолка. Через мгновение тюрьма дрожала и качалась от взрывов, по стенам бежали трещины, дверь перекосилась и вывалилась в коридор. Коридоры наполнились заключёнными, громко кричащими от волнения и страха. Одна из бомб пробила стену и взорвалась в женском отделении. Из‑под некоторых дверей текли ручейки крови и не раздавалось ни звука – видимо, стены рухнули внутрь и задавили людей. Буйная толпа освобождённых бросилась наружу и заполнила двор. Прозвучали отдельные выстрелы – некоторые солдаты не поддались панике, ведь многие из них прошли суровую фронтовую закалку. Из руин казармы выскочил немец – левая рука беспомощно свисала, волосы и лицо залеплены кровью. Держа «шмайссер» в правой руке, пустил длинную очередь куда‑то в сторону. Похоже, он ничего не видел. Автомат замолк, немец упал на землю. Из толпы вышел человек, взял из руки немца автомат, отстегнул от пояса кобуру с магазинами.

В 12.15 стрельба в тюрьме прекратилась. Многие солдаты, пытавшиеся не выпустить узников из камер или здания, стрелявшие по толпе в упор, были буквально растерзаны или забиты камнями.

В 12.30 Поншардье со своими людьми и тридцатью беглецами уехал на двух своих грузовиках. Третью машину оставили для перевозки раненых в городскую больницу. Значительная часть узников уже добралась до предместья, где меняли одежду и отправлялись дальше, за пределы Амьена.

Немецкая комендатура два часа оставалась в неведении того, что произошло в тюрьме. Предполагали массовый десант союзников, боялись бомбардировки города. Это позволило беглецам рассеяться по большой территории, что затруднило организацию облав.

Часть заключённых осталась в тюрьме: одни пытались спасать засыпанных, оказывать помощь раненым, другие надеялись этим избавиться от угрозы смерти или спасти родных от репрессий. Спасательные работы продолжались три дня. Как оказалось, погибло 87 заключённых, ещё 80 было ранено. Часть беглецов изловили, но по крайней мере 250 (среди них – Жан Борен) вырвались из рук гитлеровцев.

Сколько погибло немецких солдат, осталось неизвестно.

Как ни странно, ни оставшиеся в тюрьме, ни пойманные вскоре после бегства не стали жертвами мести гестаповцев – их попросту отправили в разные концлагеря. Немецкие и коллаборационистские газеты вопили о «кровожадных англичанах». Была пущена байка о том, что вся «Операция Иерихон» совершена, чтобы освободить из тюрьмы неких «британских шпионов», не считаясь с жертвами среди французов. Лондон и деголлевские круги просто игнорировали эту клевету.

Уже после войны Поншардье в беседах с журналистами и военными историками постоянно возвращался к тем 87 заключённым, что были убиты во время атаки. Ведь только задним числом стало известно, что стены и ограды тюрьмы, сложенные в XVII веке из кирпича на извести, были не такими крепкими, как предполагалось. В 500‑фунтовых бомбах не было необходимости.