Катынь: Сталин или Гитлер. Громадный грузовой немецкий самолёт летел в направлении Белостока

Громадный грузовой немецкий самолёт летел в направлении Белостока. Пассажиры, все гражданские, дремали. За иллюминаторами – ночь. Ночь с 30 апреля на 1 мая 1943 года. Странный это был груз. Врачи, тринадцать врачей. И ещё одна его особенность: все они были разных национальностей. Профессор офтальмологии университета в Ганде, бельгиец доктор Шпелер; болгарин доктор Марков, преподаватель кафедры криминологии и судебной медицины Софийского университета; датчанин доктор Трамсен, ассистент Института судебной медицины в Копенгагене; финн доктор Саксен, профессор‑патологоанатом Хельсинкского университета; голландец доктор Бурле, профессор анатомии Гронингенского университета; венгр доктор Орсос, профессор кафедры судебной медицины и криминологии Будапештского университета; итальянец доктор Пальмиери, профессор кафедры судебной медицины и криминологии Неапольского университета; румын доктор Биркле, судебно‑медицинский эксперт румынского министерства юстиции; швейцарец доктор Навиль, профессор кафедры судебной медицины Женевского университета; француз доктор Костедо, военный врач; два чеха – доктор Гаек, профессор кафедры судебной медицины Пражского университета, и доктор Зюбик, профессор‑патологоанатом Братиславского университета; югослав Милошевич, профессор кафедры судебной медицины и криминологии Загребского университета. Если кто‑то и заснул, не выдержав изнурительного физического напряжения последних трёх дней, то и во сне его преследовали картины недавно увиденного: тысячи трупов в огромных ямах. Трупы поляков, офицеров. Почти все – с небольшим круглым отверстием в затылочной части. Трупы расстрелянных. Эти врачи возвращались из Катыни.

Официально всё началось семнадцать дней назад. 13 апреля 1943 года обычная трансляция передач немецкого радио была прервана сообщением, которое потрясло весь мир: «Нами получено срочное сообщение из Смоленска (в апреле 1943 немцы ещё занимали Смоленск. – Прим. сост.). Жители области указали немецким властям место, где большевики проводили акции массового уничтожения, и где ГПУ ликвидировало 10 000 польских офицеров».

Катынь – русская деревня недалеко от Смоленска. Это также и название леса, в котором произошла страшная трагедия.

Гитлер быстро «разобрался» с Польшей. Москва приняла участие в четвёртом разделе польских территорий: запад отошёл к нацистской Германии, восток – к СССР. Сложно представить более страшный для Польши вариант. Несчастные поляки были вынуждены биться на два фронта и гибли тысячами. Пленных отправляли в немецкие лагеря, в советские лагеря.

Но началась Великая Отечественная война. 30 июля 1941 года в Лондоне было подписано польско‑советское соглашение, по которому, в случае победы союзников, Россия обязалась вернуть Польше занятые в 1939 году территории. Генерал Сикорский, глава польского правительства в изгнании, и М. Майский, посол СССР в Великобритании, договорились о создании в России польской армии. Она должна была быть сформирована из пленных, военных и гражданских, депортированных в Россию из Польши после сентября 1939 года. Сформировать эту армию и принять над ней командование должен был генерал Андерс. Своего рода дьявольская ирония заключается в том, что в этот момент он натуральным образом находился на Лубянке.

После того как Андерсу с большим трудом удалось покинуть эти страшные стены, возник резонный вопрос – где? Где именно на необъятных российских просторах следует искать польских заключённых, чтобы воссоздать армию? Началось расследование, и оно продолжалось очень долго. Майор Кжепский посвятил себя этому целиком. О своём расследовании в СССР Юзеф Кжепский написал книгу, к сожалению, сейчас совершенно недоступную.

Когда советские войска оккупировали Польшу в 1939 году, около 180 000 поляков, в том числе 12 000 офицеров, были отправлены в Россию. Весь командный состав польской армии без суда и следствия оказался на Лубянке. Остальных расформировали по трём лагерям – лагерь Козельска № 1, 4500 офицеров, лагерь в Старобельске № 1, 3920 офицеров и лагерь в Осташкове, 6500 офицеров, солдат и охраны. Остальные солдаты разделили судьбу русских политических заключённых. Их рассылали в лагеря по всей стране, использовали на самых тяжёлых работах, и они тысячами гибли в невыносимых для них климатических условиях, без медицинской помощи, часто просто от голода. И вот они должны были вернуться в строй по призыву генерала Андерса. Заключённые прибывали отовсюду – из республики Коми, Архангельска, Воркуты, Сибири, Караганды. Армия Андерса собиралась в городке Тоцке, это между Самарой и Оренбургом, в бывшем летнем лагере. Туда ежедневно прибывали новые и новые заключённые, по 50, 200, 500 человек. Однажды привезли 1500. Все в одинаковом состоянии: «В лохмотьях, на ногах – подобие обуви из тряпок, изнурённые трудовыми лагерями, голодом, многодневным переездом».

Судьба офицеров стала навязчивой идеей Юзефа Кжепского. Тем более что он сам вначале был в Старобельске, и многие его друзья там и остались. А его и ещё шестьдесят офицеров в начале 1940 года внезапно перевели в Грязовец. Там он пробыл вплоть до создания армии Андерса. В этом лагере Кжепский встретил около четырёхсот польских офицеров, которые, как и он, были переведены в Грязовец из Старобельска, Козельска и Осташкова.

Но из всех переведённых никто и никогда больше не видел тех, кого оставили в Старобельске, Козельске и Осташкове.

«Шла запланированная ликвидация польских офицеров», – итак, слова были произнесены, злодеяние названо. Комиссия получила свидетельства от двух женщин (независимо одно от другого): они уверяли, что в 1940 году в Белом море были затоплены две огромные баржи с 7000 польскими офицерами и лейтенантами на борту. Это было невообразимо по своей чудовищности. Очень долго в Тоцке в это отказывались верить. Тем более что появилась обнадёживающая новость: в районе Земли Франца‑Иосифа, а также на Колыме обнаружилось присутствие польских заключённых, работающих на золотодобыче и строительстве аэродромов. Лейтенант С. и капитан З. приводили точные подробности.

Слова З. приобретают больший вес в сочетании со свидетельством другого военного. Он говорит, что «суровую зиму 1940–1941 годов пережили только 70 из каждой сотни заключённых в трудовом лагере». И уверял, что «начиная с апреля 1940 года из бухты Находка было отправлено от 6000 до 10 000 поляков». Это именно тот момент, начиная с которого от польских офицеров из трёх лагерей перестали поступать какие бы то ни было известия. «Эта дата, – отмечает Юзеф Кжепский, – является датой ликвидации лагерей Старобельска, Козельска и Осташкова».

* * *

Реакция советского правительства на сообщение о Катыни последовала через несколько дней. 15 апреля в 7 часов 15 минут утра по московскому радио прозвучало: «Уже два или три дня ведомство Геббельса распространяет подлую клевету о том, что массовое уничтожение польских офицеров в районе Смоленска весной 1940 года, – дело рук советской власти. Выдвигая это чудовищное обвинение, немецко‑фашистские подонки грязно лгут и не остановятся ни перед чем в своём стремлении замаскировать истинного виновника преступления, так как стало известно, что это их рук дело».

Из дальнейшего можно было узнать, что найденные трупы на самом деле принадлежат к «историческим кладбищам села Гнездово», где до войны уже были подобные «археологические находки».

Расчёт Геббельса оправдался. Температура в польских кругах Лондона была близка к точке закипания. После формирования польской армии в СССР Андерс провёл её через Персию в Египет; там они присоединились к англичанам, сражающимся против Роммеля. В апреле 1943 года Андерс воевал в Италии. Помня об «ужасном просчёте», о котором ему говорили советские функционеры, он связался с Лондоном: «Мы располагали информацией, что некоторых из наших офицеров утопили в океане. Вполне возможно, что тех, кого увезли в Козельск, убили под Смоленском… Фактом является то, что в нашей армии нет ни одного из 8300 офицеров Козельска и Старобельска, как нет ни одного лейтенанта из Осташкова и ни одного гражданского или военного полицейского. Несмотря на предпринятые усилия, мы ничего не знаем о них. Мы давно подозреваем, что их уже нет в живых, а их гибель была запланирована. Тем не менее немецкое сообщение произвело на нас неизгладимое впечатление, и мы испытываем глубокое возмущение. Я считаю необходимым для правительства вмешаться в это дело и потребовать от Советов официальных объяснений. Тем более что наши солдаты убеждены, что тех из наших, кто остался в России, постигнет та же участь».

Печальное совпадение: накануне польское правительство в Лондоне тоже отправило в международный Комитет Красного Креста просьбу принять участие в расследовании по Катыни. Они не хотели, чтобы об этом кто‑либо знал. Но после телеграммы от 16 апреля обходить молчанием эту тему стало невозможным. 17 апреля польские информационные агентства опубликовали официальное заявление: «Мы глубоко скорбим в связи с недавним открытием, сделанным немецкими властями. Польские офицеры, исчезнувшие на территории СССР, стали жертвой чудовищного преступления, и их трупы обнаружены в общей могиле возле Смоленска. 15 апреля представителю польского правительства в Женеве были даны последние инструкции. Он должен обратиться в международный Комитет с просьбой отправить комиссию на место преступления с целью полного расследования фактов. Мы заинтересованы в том, чтобы результаты расследования, проведённого этой гуманитарной организацией, с целью прояснить все обстоятельства и установить виновных, немедленно стали достоянием мировой общественности».

* * *

В сентябре 1943 года советские войска заняли Смоленск. Западных журналистов, работавших в то время в Москве, больше всего удивляло то, что советские власти на протяжении трёх месяцев обходили молчанием все вопросы, связанные с Катынью. В первой половине января 1944 года всё изменилось. Западным журналистам объявили, что желающие могут принять участие в расследовании и 15 января отправиться в Смоленск вместе с советской комиссией.

Путешествие оказалось показательным. Западных журналистов было человек 20. В их числе – молодая женщина, Кэти Гарриман, дочь американского посла в Москве Аверелла Гарримана. Им показали несколько сотен недавно эксгумированных трупов.

Потом журналистов собрал третий секретарь американского посольства в Москве мистер Милби, и им представили членов советской комиссии по расследованию. Среди них были ключевые фигуры советской медицины: профессор Прозоровский, начальник комиссариата здравоохранения СССР и директор Института судебной медицины; доктор Смолянинов, декан факультета судебной медицины в Московском медицинском институте; профессор патологоанатомии Воропаев; зав. отделением танатологии Государственного научно‑исследовательского института по судебной медицине от наркомата здравоохранения СССР; зав. отделением судебной химической медицины профессор Ставайкова; ассистент профессора Швайкова.

По своему уровню и авторитету этот состав комиссии не уступал предыдущему, собранному немцами год с четвертью назад. В комиссию вошли ещё восемь человек: академик Бурденко, писатель Алексей Толстой, митрополит Московский Николай, министр образования Потёмкин. Их присутствие должно было придать происходящему «респектабельность».

Советская позиция по этому вопросу выяснилась сразу. Возможность участия СССР в этом преступлении абсолютно исключена. Комиссия опубликовала свои выводы, и для Москвы и «стран народной демократии» вопрос был закрыт. Многочисленные представители недавно освобождённых стран были счастливы повесить на бывших оккупантов ещё одно преступление. Поэтому степень достоверности советского расследования даже не обсуждалась. Тем более что даже американские дипломаты, побывавшие в Катыни, официально признали вину немцев. Но все попытки советской стороны вставить пункт о Катыни в обвинение на Нюрнбергском процессе потерпели крах.

И лишь после распада СССР и падения коммунистического режима российское правительство открыло материалы секретных архивов и официально признало то, от чего открещивалось почти 60 лет, – польские офицеры в Катыни были расстреляны органами НКВД по прямому указанию Москвы.

ПОХОД РЕЙДЕРА «АТЛАНТИС»

Стоял май 1940 года, шла война, армии нацистской Германии победоносно продвигались на запад, и когда вперёдсмотрящий британского лайнера «Сити оф Эксетер», бороздившего воды Южной Атлантики, доложил о замаячившей на горизонте мачте, капитан насторожился. Но полчаса спустя он с облегчением идентифицировал приближающегося незнакомца как 8400‑тонный корабль «Касии Мару» – японский, следовательно, нейтральный.

На его палубе женщина качала коляску, рядом с ней, лениво облокотившись о поручни, стояло несколько членов команды, полы их незаправленных, как у всех японских матросов, рубашек развевались на ветру. Два судна разошлись, не останавливаясь и не подавая никаких сигналов. На самом деле коляска была пустой, а «женщина» вовсе не являлась таковой. Облокотившихся же о поручни «японских» моряков звали Фриц, Клаус и Карл. Остальные члены команды – матросы, комендоры, торпедисты, всего 350 человек – скрылись внутри корабля. Под фанерными вентиляторами, брезентовыми трубами и краской скрывался немецкий рейдер «Атлантис», один из самых опасных хищников, когда‑либо выходивших поохотиться на океанские просторы.

За всю войну немцы снарядили девять таких рейдеров, которые утопили в общей сложности 136 судов. Но «Атлантис» имел наибольшее число побед и трофеев на своём счету, наибольшее количество пройденных миль за кормой и одного из самых выдающихся капитанов. Он сошёл со стапелей как «Гольденфельс», 7800‑тонное быстроходное торговое судно. Когда началась война, на него скрытым образом поставили шесть 5,9‑дюймовых орудий, большое количество пушек меньшего калибра, торпедные аппараты, гидросамолёт и груз мин. Для большего сходства с безобидным торговцем на нём во множестве были установлены всякие опоры, поддержки, растяжки.

В марте 1940 года «Атлантис», находившийся под командой Бернгарда Рогге, сорокалетнего импозантного капитана германского военно‑морского флота, прокрался мимо норвежских берегов, прикинувшись советским пароходом, и выскользнул в Северную Атлантику. Данный ему приказ гласил: поражать с максимальной неожиданностью все корабли, проплывающие мимо африканского мыса Доброй Надежды.

После пересечения экватора 25 апреля «Атлантис» спустил советский флаг и убрал фальшивую трубу, превратившись в «японский» теплоход, встреченный «Сити оф Эксетер», который капитан Рогге не стал атаковать из‑за большого числа пассажиров на его борту.

Первой жертвой «Атлантиса» стало британское судно «Сайентист». Приказ лечь в дрейф и не передавать радиограмм оказался для британских моряков полной неожиданностью. Радист сохранил присутствие духа и послал сигнал означающий «меня пытается остановить вражеское вооружённое торговое судно». С «Атлантиса» открыли огонь, поразив «Сайентист» в среднюю часть и уничтожив радиорубку. 77 членов команды повреждённого корабля, двое из которых были ранены, один смертельно, погрузились в лодки. Все они были взяты на борт рейдера как военнопленные, а сам «Сайентист» потоплен. Немцы двинулись дальше мимо мыса Доброй Надежды.

Две недели спустя капитан Рогге перехватил переданное британцами предупреждение, что в Индийском океане мог появиться немецкий вспомогательный крейсер, замаскированный под японское судно. Немедленно «Атлантис» сбросил своё «кимоно» и превратился в нидерландский теплоход «Аббекерк».

Второй его жертвой стал норвежский теплоход «Тирранна», гружённый припасами для австралийских войск в Палестине. Капитан Рогге послал на него призовую команду и несколько недель возил за собой, используя как плавучую тюрьму. Через месяц после «Тирранны» жертвами рейдера один за другим стали ещё три судна, а в следующем месяце целых пять.

Сообщения, найденные в мусорной корзине одного корабля, открыли немцам морские торговые коды британцев. После этого Адмиралтейство отдало приказ всем своим кораблям сообщать по радио о подозрительных судах, невзирая на последствия. Как следствие этого, «Атлантис» получил приказ сначала открывать огонь, потом вести переговоры. Радиограммы успевали послать примерно с каждого второго атакованного рейдером корабля, большая часть которых обстреливалась из орудий и иногда со значительными повреждениями. Впрочем, следует отметить, что капитан Рогге вёл свою морскую войну настолько «цивилизованно», насколько было возможно в тех условиях. Он содержал пленников в каютах и брал на борт всё, что можно было спасти. За 20 месяцев, проведённых Рогге в плавании, был момент, когда он держал более тысячи пленников всех возрастов, обоих полов и 20 национальностей. Им всем выдавался тот же рацион, который получала команда. Днём им позволялось выходить на палубу, если только «Атлантис» не вёл бой, и купаться в брезентовом бассейне. Капитаны потопленных судов имели отдельные каюты. Когда пленников предстояло переводить на другие корабли, капитан Рогге устраивал в честь капитанов прощальные обеды.

Первая половина осени 1940 года оказалась для «Атлантиса» крайне скудной на добычу: всего один корабль за сорок дней. Зато в ноябре в течение двух суток ему попались сразу три судна. Норвежский танкер «Оле Якоб», до краёв заполненный высокооктановым бензином, был без сопротивления захвачен двумя подплывшими на моторной лодке офицерами «Атлантиса», переодевшимися британскими офицерами. Норвежский же танкер «Тедди» горел несколько часов, превратившись в огромный факел, видимый за несколько миль. А британский корабль «Аутомедон», перевозивший важные документы, включая совершенно секретный отчёт военного кабинета и почту для британского дальневосточного главного командования, сдался после того, как выпущенный с рейдера снаряд убил всех, кто находился на мостике.

1941 год начался для «Атлантиса» неважно – всего четыре судна за несколько месяцев. Одним из них был египетский лайнер «Зам зам», перевозивший 140 американских миссионеров. И пассажиры, и команда «Зам зама» – всего 309 человек – были благополучно переведены на «Атлантис». На следующий день другой немецкий корабль – «Дрезден» – освободил рейдер от всех пленников и через некоторое время доставил их в Бордо. От ужаса, который внушал рейдер, союзники страдали, пожалуй, не меньше, чем от потери своих судов. Британцам пришлось послать свои боевые корабли, крайне необходимые в других районах, на юг на его розыски; капитаны транспортных судов были вынуждены вести их обходными маршрутами, тратя попусту время и горючее; стало труднее набирать команды, и приходилось выплачивать надбавку за «опасную зону».

Большую часть лета «Атлантис» бороздил южные просторы Индийского океана, не встречая никого, кроме чаек. Наконец, 10 сентября 1941 года он захватил свою 22‑ю – и последнюю – добычу, норвежское судно «Силваплана». 21 ноября, совершая посадку после утреннего полёта, разведывательный самолёт «Атлантиса», получив повреждения, вышел из строя, и произошло это как раз в то время, когда он был больше всего нужен. На следующий день рейдеру предстояло встретиться с подводной лодкой U‑126, чтобы взять на борт горючее. Это была довольно сложная операция, во время которой «Атлантис» становился очень уязвимым. Рандеву состоялось на полпути между Бразилией и Африкой, и ко времени завтрака перекачка горючего началась. В моторном катере рядом с подводной лодкой сидело несколько членов команды рейдера, а капитан U‑126 поднялся на борт «Атлантиса», у которого машины левого борта были разобраны для ремонта.

Неожиданно вперёдсмотрящий, вглядывавшийся в залитый солнечным светом горизонт, заметил верхушку мачты. Несколько минут спустя немцы установили, что к ним приближается тяжёлый британский крейсер «Девоншир», которым командовал капитан Р. Д. Оливер. Мгновенно связывающие два судна тросы были сняты, и U‑126 ушла под воду, оставив своего капитана на борту «Атлантиса». Успели ли британцы увидеть подводную лодку? Из поспешно отсоединённого рукава по воде вокруг рейдера радужным пятном разлилось горючее. «Атлантису» оставалось одно: начать переговоры и, затягивая время, постараться ввести противника в заблуждение и заманить его в зону, где его смогут достать торпеды U‑126.

Но капитан Оливер был очень осторожен. За исключением вентиляторов и ещё кое‑каких частей этот разливший вокруг себя горючее корабль соответствовал данному Адмиралтейством описанию неуловимого рейдера. Поэтому, попеременно меняя курс и держась за пределами досягаемости торпед, он приблизился к «Атлантису» и двумя выстрелами захватил в артиллерийскую вилку.

С рейдера радировали, что судно называется «Полифем». Капитан крейсера послал запрос главнокомандующему в Южной Атлантике: мог ли встретившийся им корабль оказаться настоящим «Полифемом»? Почти целый час «Атлантис», лёжа в дрейфе и мягко покачиваясь на волнах, тянул переговоры. Капитана Рогге не оставляла надежда, что U‑126 подкрадётся к крейсеру и выпустит торпеду. Но старший офицер на подводной лодке вместо этого приказал оставаться около рейдера. В 9.34 был получен ответ главнокомандующего в Южной Атлантике: «Нет – повторяю – нет!» Минуту спустя «Девоншир» открыл огонь. После третьего залпа восьмидюймовок, накрывшего «Атлантис», капитан Рогге отдал приказ установить взрывные часовые механизмы и покинуть судно.

За минуту до 10 часов взорвался носовой артиллерийский погреб, и через несколько минут «Атлантис» под аплодисменты и прощальные крики моряков, для которых он был домом на протяжении 20 месяцев, ушёл под воду. Капитан Рогге, находившийся в одной из шлюпок вместе со своим шотландским терьером Ферри, стоя отдал честь.

Капитан Оливер, как он объяснил в своём рапорте Адмиралтейству, не мог подойти и подобрать уцелевших «из‑за риска быть торпедированным», поэтому вскоре «Девоншир» скрылся за горизонтом. В результате обстрела на «Атлантисе» погибло только семь человек, не меньше ста плавали в воде и цеплялись за обломки. Всплывшая подводная лодка подобрала раненых и незаменимых специалистов, 200 человек поместились в спасательных шлюпках, а 52, снабжённые спасательными поясами и одеялами, примостились на палубе U‑126, а в случае её погружения должны были подплыть к шлюпкам. До ближайшей земли, Бразилии, было 950 миль.

Странная флотилия – шесть шлюпок, которые тащила за собой подводная лодка – отправилась в своё плавание в полдень, сразу после затопления рейдера. Два раза в день при помощи вытаскиваемой из субмарины резиновой лодки производилась раздача горячей пищи.

На третий день им повстречалось немецкое транспортное судно снабжения подводных лодок «Питон». Моряки «Атлантиса» были подняты на его борт – чтобы вскоре опять очутиться в воде, так как «Питон» был встречен и потоплен другим британским крейсером «Дорсетширом», известным тем, что он нанёс «Бисмарку» последний удар в морском бою полгода назад.

В конце концов, на немецких и итальянских подводных лодках члены команды «Атлантиса» добрались до Сен‑Назера и оттуда отправились в Берлин, куда и прибыли сразу после наступления нового 1942 года. Капитан Рогге получил чин контр‑адмирала и был назначен возглавлять подготовку морских курсантов. Но позднее, когда обнаружилось его антинацистское настроение, его перевели на какую‑то маловажную должность.

ТАЙНЫЙ ГРУЗ КРЕЙСЕРА «ЭМЕРАЛЬД»

Эта удивительная история принадлежит к числу наиболее долго сохранявшихся секретов Второй мировой войны – возможно, благодаря тому, что из многих принимавших в ней участие людей лишь некоторые знали её всю от начала до конца. Трём взявшимся рассказать об этом деле исследователям предстояло собрать разрозненные фрагменты и сложить их в единое целое. Сидни Перкинз, прежде служивший в Канадском банке, впервые раскрыл информацию об этом деле, касающуюся его участия в нём. Писатель А. Стамп привёл в соответствие данные им сведения с рассказами других людей, а Лиленд Стоу, зарубежный корреспондент и лауреат Пулитцеровской премии, проведя несколько недель в Канаде и Англии, разузнал там кое‑какие некогда секретные подробности.

2 июля 1940, через 17 дней после того, как немецкие войска вошли в Париж, в 5 часов вечера на станцию Бонавентура в Монреале пришёл поезд специального назначения. На перроне его встречали Дэвид Мансур, исполняющий обязанности управляющего Канадским банком, и Сидни Перкинз из отдела валютного контроля. Оба эти человека были осведомлены, что поезд привёз секретный груз, имеющий кодовое название «рыба». Но лишь один Мансур знал, что им предстоит принять участие в крупнейшей финансовой операции, когда‑либо осуществляемой государствами в мирное или военное время.

Как только состав остановился, из вагонов вышла вооружённая охрана и оцепила его. Мансура и Перкинза провели в один из вагонов, где их ожидал худощавый невысокий человек в очках – Александер Крейг из Английского банка, сопровождаемый тремя помощниками.

– Мы привезли с собой большой груз «рыбы». «Рыба» – это огромное количество ликвидных активов Великобритании. Мы опорожнили наши хранилища на случай вторжения, вы понимаете. Скоро прибудет и остальное.

Сидни Перкинз начал усиленно соображать, что такое «ликвидные активы» и «остальное». Видимо, всё это должно было означать, что Канадский банк собирался принять все принадлежавшие Великобритании средства, которые могли быть обращены в доллары.

Две недели назад, когда пала Франция и над Великобританией нависла угроза гитлеровского вторжения, Уинстон Черчилль собрал свой кабинет на секретное совещание, на котором было принято рискованное решение о переправке государственного золота и ценных бумаг граждан на сумму семь миллиардов долларов в Канаду. Осуществление этой операции стало возможным благодаря предусмотрительному шагу, сделанному в начале войны: всем гражданам Соединённого Королевства было предписано зарегистрировать в государственном казначействе все принадлежавшие им иностранные ценные бумаги. Эту часть вложений Черчилль и его кабинет и решили теперь реквизировать. Никогда прежде государство не изымало вклады частных лиц на нужды обороны, не получив прежде согласия на то их владельцев. Но в июне 1940 года правительство Черчилля сочло возможным пойти на этот шаг.

«В течение десяти дней, – вспоминал один из участников этой операции, – все отобранные для перемещения вклады в банках Соединённого Королевства были собраны, сложены в тысячи коробок размером с ящики от апельсинов и свезены в региональные центры сбора». Всё это были богатства, принесённые Великобритании поколениями её торговцев и мореплавателей. Теперь вместе с накопленными тоннами золота Британской империи им предстояло переправиться через океан.

Для перевозки первой партии секретного груза был назначен крейсер «Эмеральд», которым командовал капитан Френсис Сирилл Флинн, 24 июня он должен был выйти из гавани Гринока в Шотландии. 23 июня поездом до Глазго из Лондона выехали четыре лучших специалиста по финансовым вопросам из Английского банка с Александером Крейгом во главе. Тем временем усиленно охраняемый специальный поезд привёз в Гринок последнюю партию золота и ценных бумаг для погрузки на стоявший в заливе Клайд крейсер. Ночью на скорости 30 узлов, рискуя в густом тумане наскочить на камни, пришёл эсминец «Коссак», чтобы присоединиться к эскорту «Эмеральда».

К шести часам вечера 24‑го крейсер был загружен ценностями так, как ещё ни один корабль до него. Его артиллерийские погреба были наполнены 2229 тяжёлыми ящиками, в каждом из которых лежало четыре золотых бруска. (Груз золота оказался таким тяжёлым, что по окончании плавания были обнаружены погнутыми угольники полов этих погребов.) Тут же лежали коробки с ценными бумагами, всего их было 488 на общую сумму более 400 миллионов долларов. Таким образом, в первой перевозке превратностям войны в Северной Атлантике оказались предоставленными ценности на сумму более полумиллиарда долларов.

С ухудшением погоды ухудшались шансы на успех. С усилением шторма стала падать скорость эсминцев сопровождения, и капитан Вайан, командовавший эскортом, просигналил капитану Флинну идти между эсминцами зигзагами, чтобы «Эмеральд» сохранял свою более высокую и, значит, более безопасную скорость. Но океан бушевал всё сильнее и сильнее, и в конце концов эсминцы отстали так, что капитан Флинн решил дальше плыть в одиночку. На четвёртый день погода улучшилась, а вскоре, 1 июля, где‑то после 5 часов утра, на горизонте появились берега Новой Шотландии. Теперь по спокойной воде «Эмеральд» шёл к Галифаксу, делая 28 узлов, и в 7.35 благополучно встал в док.

На подходящей к доку железнодорожной ветке ожидал специальный поезд. Тут же находились представители Канадского банка и железнодорожной компании «Кэнэдиэн нэшнл экспресс». Перед началом разгрузки были приняты чрезвычайные меры предосторожности, причал тщательно перекрыт. Каждый ящик при выносе с крейсера регистрировался как сданный, после чего заносился в список при погрузке в вагон, причём всё это происходило в ускоренном темпе. В семь часов вечера состав с золотом отправился. В Монреале вагоны с ценными бумагами были отцеплены, а золото поехало дальше, в Оттаву.

Именно этот поезд и встречали Дэвид Мансур и Сидни Перкинз. Теперь бумаги переходили под их опеку, и им предстояло куда‑то поместить эти тысячи упаковок. Дэвид Мансур уже сообразил куда.

24‑этажное гранитное здание страховой компании «Сан лайф», занимавшее целый квартал в Монреале, было самым большим коммерческим зданием на территории британских доминионов. Оно имело три подземных этажа, и самый нижний из них в военное время предполагалось как раз отводить под хранилище ценностей типа этого «Вклада ценными бумагами Соединённого Королевства», как его назвали.

Вскоре после часа ночи, когда движение на улицах Монреаля стихло, полиция оцепила несколько кварталов между сортировочной станцией и небоскрёбом «Сан лайфа». После этого между вагонами и задним въездом в здание начали курсировать грузовики, сопровождаемые вооружёнными охранниками «Кэнэдиэн нэшнл экспресс». Когда последняя коробка упокоилась на своём месте – что было соответствующим образом зарегистрировано, – ответственный за депозит Крейг от лица Английского банка взял у Дэвида Мансура расписку в получении от лица Канадского банка.

Теперь предстояло быстро оборудовать надёжное хранилище. Но изготовление камеры 60‑футовой длины и ширины и 11‑футовой высоты требовало огромного количества стали. Где её взять в военное время? Кто‑то вспомнил о неиспользуемой, заброшенной железнодорожной ветке, две мили путей которой имели 870 рельсов. Из них‑то и были изготовлены стены и потолок толщиной в три фута. В потолке установили сверхчувствительные микрофоны звукоулавливающих приборов, фиксирующих даже слабейшие щелчки выдвигаемых из железного шкафа ящиков. Для того чтобы открыть двери хранилища, требовалось набрать две различные цифровые комбинации на запирающем устройстве. Двум банковским служащим сообщили одну комбинацию, двум другим – вторую. «Другая комбинация мне была неизвестна, – вспоминал один из них, – и каждый раз, когда требовалось войти в камеру, мы должны были собираться парами».

В течение трёх летних месяцев по железной дороге в Монреаль прибыло три дюжины грузов ценных бумаг. Для размещения всех сертификатов потребовалось почти 900 четырёхстворчатых шкафов. Спрятанные под землёй ценности круглосуточно охраняли 24 полицейских, которые там же ели и спали.

Поход «Эмеральда» был только первым в череде «золотых» трансатлантических переходов британских кораблей. 8 июля из портов Великобритании вышли пять судов, которые везли самый большой комбинированный груз ценностей, когда‑либо транспортировавшийся по воде или по земле. В полночь из залива Клайд вышли линкор «Рэвендж» и крейсер «Бонавентура». На рассвете в Северном проливе к ним присоединились три бывших лайнера «Монарх Бермудов», «Собеский» и «Баторий» (два последних были судами «Свободной Польши»). Эскорт составляли четыре эскадренных миноносца. Этот конвой, которым командовал адмирал сэр Эрнест Расселл Арчер, вёз золотые слитки примерно на 773 миллиона долларов и 229 коробок ценных бумаг общей ценностью приблизительно в 1 750 000 000 долларов.

На всём протяжении перехода через Атлантику восемь 15‑дюймовых и двенадцать 6‑дюймовых орудий и батареи 4‑дюймовых зениток находились в постоянной боевой готовности. 13 июля первые три судна вошли в гавань Галифакса. Вскоре после этого появился «Бонавентура», а потом и «Баторий». Для перевозки золотых слитков в Оттаву потребовалось пять специальных поездов. Груз был таким тяжёлым, что в каждый вагон складывали не больше 200 ящиков, чтобы выдержал пол. Каждый состав вёз от 10 до 14 таких грузовых вагонов. В каждом вагоне было заперто двое охранников, которые сменяли друг друга через каждые четыре часа.

Всё это золото перевозилось без страховки. Кто мог бы или хотя бы захотел страховать слитки на сотни миллионов долларов, особенно в военное время? Доставленный конвоем «Рэвенджа» золотой груз привёл к ещё одному «ценному» рекорду: расходы «Кэнэдиэн нэшнл экспресс» по его перевозке оказались самыми высокими в его истории – что‑то около миллиона долларов.

В Оттаве «Кэнэдиэн нэшнл рэйлроуд» организовывала прибытие специальных поездов так, чтобы их разгрузка и перевозка золота в Канадский банк на Веллингтон‑стрит проходили ночью. Кто бы мог подумать ещё совсем недавно, что это пятиэтажное здание, в котором располагался банк, высотой всего 140 футов бросит вызов самому Форту Нокс, самому крупному вместилищу ценностей в мире? Три дня груз конвоя «Рэвенджа» золотым потоком лился в хранилище банка, имевшее размеры 60 на 100 футов. Грузовики споро разгружались, 27‑фунтовые чушки, точно большие куски жёлтого мыла в проволочных упаковках, аккуратно складывались в хранилище ряд за рядом, слой за слоем в огромный, до самого потолка, штабель из десятков тысяч слитков тяжёлого золота.

Тем временем в Монреале под небоскрёбом «Сан лайфа» просторное высокое помещение рядом с набитым ценными бумагами хранилищем оборудовалось под офис для работы с депозитами. В штат Мансур пригласил 120 человек – бывших банковских служащих, специалистов из брокерских фирм и стенографисток из инвестиционных банков, – которые дали присягу на соблюдение секретности.

Офис, конечно, был исключительным. На третий этаж спускал только один лифт, и каждый сотрудник должен был предъявлять специальный пропуск (которые менялись каждый месяц) – сначала перед заходом в него, а потом внизу – охранникам из Конной полиции и ежедневно расписываться в своём приходе и уходе. У столов охранников имелись кнопки, которые включали сигнал тревоги прямо в управлениях Монреальской и Королевской канадской конной полиций, а также в службе Электрической защиты доминиона. Всё лето, за которое общее количество коробок с ценными бумагами достигло почти двух тысяч, сотрудники Крейга работали по десять часов ежедневно с одним выходным в неделю. Всю эту гигантскую мешанину принадлежавших тысячам разных владельцев бумаг надо было распаковывать, разбирать и рассортировывать. В итоге было установлено наличие примерно двух тысяч разных типов акций и облигаций, включая все внесённые в отдельный список акции компаний, выплачивающих высокие дивиденды. К сентябрю ответственный за депозит Крейг, который знал всё, что у него должно было иметься, знал, что всё это у него действительно имелось. Каждый сертификат был учтён и внесён в картотеку.

Золото, как и ценные бумаги, прибывало непрерывно. Как показывают имеющиеся в Адмиралтействе документы, за период с июня по август британские корабли (вместе с несколькими канадскими и польскими) перевезли в Канаду и Соединённые Штаты золота более чем на 2 556 000 000 долларов. Совершенно невероятным представляется тот факт, что за эти три месяца в Северной Атлантике было потоплено 134 союзных и нейтральных судна – и среди них ни одного, перевозившего золотой груз.

Date: 2015-09-25; view: 294; Нарушение авторских прав