Глава 14. В то время как Чанс и Фэнси, забыв обо всем на свете, наслаждались друг другом, совсем другие чувства испытывал Морли

В то время как Чанс и Фэнси, забыв обо всем на свете, наслаждались друг другом, совсем другие чувства испытывал Морли. Сидя в гостиной Сэма, он не торопясь допивал бренди, перед тем как пойти в выделенную ему комнату в другом крыле дома.

Уже более тридцати лет Морли боролся с собой, чтобы сохранить в тайне свои подозрения относительно рождения Чанса. Всякий раз, когда Морли видел Чанса с Сэмом и Летти, его мучили угрызения совести, однако он боялся: доказательств он не имел, и откровения могли привести к грязному, отвратительному скандалу. Не будучи ни в чем уверенным и опасаясь последствий своего признания, Морли долгое время молчал. Но дальше так продолжаться не может. Тяжелая болезнь, перенесенная зимой, и последний случай, когда Морли чудом избежал гибели от укуса змеи, показали ему, что он может уйти из жизни в любой момент, и тогда никто уже не узнает, что Чанс скорее всего сын Сэма и Летти и что Констанция пыталась убить его. Сегодня Морли особенно ясно понял, что, если он вдруг умрет, тайна, которую он все эти годы носил в себе, уйдет с ним в могилу. Пусть Сэм и Летти думают о нем все, что угодно, пронеслось в его голове, но если он не поговорит с ними, то будет считать себя самым презренным трусом во всей Виргинии.

Если бы тогда знать, как все повернется! Обнаружив в ту ночь лежавшего на утесе младенца, он принес его к себе и решил отдать на время в надежные руки. Он хотел дождаться возвращения Сэма и немедленно поговорить с ним. Морли не собирался ни в чем обвинять Констанцию, а лишь рассказать Сэму, как все произошло, и отдать ему бело‑голубое одеяло, в которое был завернут ребенок. Сэм – и это Морли знал точно – во всем бы разобрался и уладил дело. Но увидеться с Сэмом Морли не удалось. Вернувшись в Уокер‑Ридж и увидев убитую горем Летти, Сэм немедленно увез ее в Англию. Четыре долгих года Морли не мог поговорить с ними, а малыш в это время жил у обожавших его Эндрю и Марты. Когда Сэм и Летти наконец вернулись, Чанс уже был четырехлетним крепышом, называвшим Эндрю и Марту папой и мамой, а Морли все еще терзался сомнениями.

В те годы Морли часто думал, что надо написать Сэму, но всякий раз, когда он садился за стол и брал в руки перо, ему изменяла храбрость. Предположение, что ребенок, о существовании которого Сэм и Летти даже не подозревали, скорее всего, их сын, Морли предпочитал не доверять бумаге и боялся, что письмо либо не дойдет до адресата, либо попадет не в те руки. Морли считал, что Сэм вот‑вот вернется, и тогда он поговорит с ним. Но шли месяцы, которые затем складывались в годы, а Сэм и Летти все не возвращались. Мучаясь сомнениями, Морли вновь и вновь твердил себе, что надо дождаться возвращения Сэма. Писать о своих подозрениях он считал неуместным. А что, если он ошибается? Что, если ребенок – незаконный сын Сэма? Тогда Сэм никогда не простит ему разоблачения, а Морли очень обязан дальнему родственнику.

Простой в общении, добрый и скромный, Морли вместе с тем был очень слабохарактерным человеком. Принимая какое‑нибудь важное решение, он обычно долго колебался и проводил немало времени в размышлениях. Именно эта нерешительность, как теперь понимал Морли, и привела к тому, что он оказался в таком положении.

Взглянув на Сэма, сидевшего напротив него в удобном кресле, покрытом фиолетово‑серым вышитым покрывалом, Морли совсем погрустнел. Сэму, своему лучшему другу, Морли был обязан тем, что стал богатым плантатором и обзавелся семьей, которой по праву гордился. «И чем я отплатил ему за все хорошее, – сокрушенно думал Морли. – Тем, что трусливо молчал все это время, скрывая, что Чанс – брат‑близнец ребенка, похороненного на родовом кладбище Уокеров?»

Морли часто размышлял о Чансе, особенно когда видел его в Уокер‑Ридж вместе с Сэмом и Летти. Отвлечься от невеселых мыслей он не мог и сегодня. Видя, как Чанс идет под венец с аристократкой‑англичанкой, Морли искренне радовался за него, но в то же время сожалел, что в свое время не написал Сэму о ребенке, найденном на берегу реки. Теперь же ситуация намного осложнилась. Дело даже не в том, что Морли мог умереть; рано или поздно у Чанса и Фэнси должны появиться дети. Уже тогда, когда Чанс женился на Дженни, Морли хотел поговорить с Сэмом, но затем удержался, решив дождаться рождения ребенка. Морли и сейчас повел бы себя так же, но случай со змеей потряс его до глубины души. Да и Сэм и Летти стареют. Дилемма, стоявшая перед ним, с каждым днем становилась все более острой. Что делать? Продолжать молчать? Но это значит не только скрыть от Сэма и Летти, что у них есть сын, но и лишить их возможности на старости лет понянчить внуков.

«Я сделал все, что мог, – пытался успокоить себя Морли. – Разве не я устроил так, что Чанс все это время был рядом с Сэмом и Летти? Разве не отрицал, что Чанс – мой незаконный сын? Не молил Господа сделать так, чтобы Сэм и Летти спросили меня о Чансе? Я заботился о Чансе, убеждал Сэма помогать молодому человеку во всем… Я никогда не отрицал, что Чанс принадлежит к семейству Уокеров…»

Под конец Морли, как всегда, решил, что он не виноват. Просто так сложились обстоятельства. А кроме того… Морли ведь считал, что проще промолчать, чем начать о чем‑то говорить, особенно если признание могло привести к скандалу.

Отпив еще один глоток бренди, Морли попытался преодолеть робость. Поговорить с Сэмом все‑таки надо, а сейчас самое подходящее время. Сэм явно в хорошем расположении духа. Услышав в коридоре шум, он на минуту вышел из комнаты, а, вернувшись, со смехом рассказал, как Чанс нес на плече свою жену. Его слова, как до этого внезапное появление змеи, показались Морли чем‑то вроде знамения. Время пришло, подумал он. Но вот как начать разговор?

– По‑моему, ты чем‑то озабочен, дружище, – неожиданно сказал Сэм, с улыбкой глядя на Морли. – Что‑нибудь случилось?

Морли вздохнул.

– Да, меня кое‑что беспокоит, – тихо произнес он, – это касается Чанса.

– С Чансом всегда что‑нибудь не так. У него такой темперамент, что его жене, я уверен, жизнь с ним покажется сплошным приключением. Хотя, – добавил он уже более серьезно, – мне кажется, ты можешь гордиться им. Он замечательный человек, и кто угодно, по‑моему, был бы горд назвать его своим сыном. Скажи, тебе не кажется, что настало время рассказать всем, кто его родители?

– Ты думаешь, он мой сын? – Морли растерянно посмотрел на Сэма.

– Если это не так, – Сэм пожал плечами, – я не понимаю, почему ты молчал все эти годы.

– А если у меня были на то основания, – спросил Морли, делая еще один глоток бренди, – причем достаточно веские?

– Тогда я отказываюсь понимать тебя, приятель. Вскочив на ноги, Морли начал нервно ходить по комнате.

– Мне надо кое‑что сказать тебе, – произнес он, останавливаясь и глядя Сэму в глаза. – Это, наверное, тебя удивит… более того, я уверен, что ты будешь считать меня подлецом. Но поверь, Сэм, я не думал, что все произойдет именно так. Хотел рассказать тебе обо всем…

Морли запнулся. Было ясно, что в эту минуту он испытывает душевные муки. Переживая за друга, Сэм подался вперед и обеспокоено взглянул на него:

– Что с тобой? Успокойся, я никогда не стану думать о тебе плохо.

– После того, что я сейчас скажу, ты изменишь свое мнение. – Морли горько усмехнулся. – Единственное мое оправдание в том, что я всегда хотел поговорить с тобой и лишь ждал удобного случая. Сейчас, правда, я понимаю, что «удобного случая» можно было ждать до бесконечности, а своей проклятой медлительностью я лишь усугубил и без того трудное положение.

– Да в чем же дело, Морли? – встревоженно спросил Сэм. – Почему ты так нервничаешь?

Прежде чем Морли успел ответить, в дверь постучали. Сэм, по лицу которого было видно, что ему не терпится услышать Морли, пошел открывать.

– Кто там? – раздраженно спросил он и распахнул дверь.

Перед Сэмом стоял молодой человек из семьи Синклеров, родственников Уокеров.

– Извините, что побеспокоил вас, сэр, – с тревогой в голосе сказал он, – но Джефферс Уокер, похоже, сейчас вызовет на дуэль моего брата Натана. Я пытался образумить его, но он никого не слушает, размахивает шпагой и грозится убить любого, кто ему помешает. – Он перевел дух. – Они оба здорово выпили. Натан, правда, еще что‑то соображает. Он, кстати, и попросил меня сходить к вам. Вы не поговорите с Джефферсом, сэр? – Молодой человек бросил на Сэма умоляющий взгляд. – Вас он послушает, я уверен.

– Надеюсь, – ответил Сэм. – Пойдем, Морли, мне наверняка понадобится твоя помощь. – Он обернулся к другу: – А к твоему разговору мы еще вернемся. Сейчас самое важное – не допустить, чтобы пролилась кровь.

Поняв, что поговорить с Сэмом сейчас не удастся, Морли понуро последовал за ним. Хорошо, хоть разговор удалось начать. Теперь он уже не станет молчать и расскажет все Сэму при первом удобном случае. Впрочем, то же самое он говорил себе долгие годы.

Последовав за молодым человеком, Сэм и Морли вернулись назад лишь через час. Как выяснилось, захмелевший Натан заявил Джефферсу, что у его сестры Люси замечательный римский нос, как у лошади. Джефферс едва держался на ногах, но был полон решимости драться, и Сэму пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить его идти спать.

– Господи, как хорошо, что те дни, когда я был несдержанным и тщеславным, уже давно прошли, – устало сказал Сэм, когда они с Морли поднимались по лестнице. – Свадьба удалась на славу, но, скажу честно, буду очень рад, когда гости разъедутся. – Он улыбнулся. – Весь дом забит, и, признаюсь, я очень жду, когда он опустеет снова.

Они поднялись на второй этаж.

– Надеюсь, ты понимаешь, – произнес Сэм, глядя на Морли, – говоря о том, как мне хочется, чтобы гости поскорее разъехались, я не имел в виду тебя и Пруденс. Мы всегда рады видеть вас. – Он вздохнул. – Только вот встречаемся в последнее время все реже…

– Пруденс сказала, что она собирается навестить Летти, когда все уедут.

Сэм обрадовано кивнул:

– Вот и прекрасно. Почти все гости уедут завтра, и, даже если кто‑нибудь останется здесь еще на пару дней, думаю, в среду мы уже будем одни. Джефферса и Натана, конечно, я отправлю домой завтра утром. Несколько часов в седле станут им хорошим уроком на будущее. – Внезапно зевнув, он еле успел прикрыть рот рукой. – А сейчас, дружище, извини, пора спать.

Морли кивнул, в душе радуясь тому, что разговор не состоялся.

– И все‑таки, Сэм, – с усилием произнес он, – мне надо поговорить с тобой о Чансе. Это важный разговор.

– Хорошо, – ответил Сэм, вновь подавляя зевоту. – Мы обязательно поговорим. А сейчас, если ты не против, я все‑таки пойду спать. Иначе просто засну здесь.

Пожелав друг другу спокойной ночи, они расстались. Направляясь в комнату, отведенную ему и Пруденс, Морли подумал, что в следующий раз он уже не дрогнет и ничто не помешает ему во всем признаться Сэму, пусть даже разразится скандал.

Лежа рядом с Фэнси и упиваясь ее близостью, Чанс не предполагал, что Морли собирался наконец раскрыть Сэму тайну его появления на свет. Лаская Фэнси, Чанс стремился не потерять ни минуты времени, в течение которого действовало заключенное ими накануне перемирие. Близился рассвет, а утром Фэнси вновь станет холодной и отчужденной. Впрочем, подумал Чанс, холодность исчезнет ночью…

Для Фэнси ночь пролетела как одно мгновение – волшебная, необыкновенная ночь… Хотя Фэнси побывала замужем, она даже не догадывалась, какое удовольствие может принести женщине близость с мужчиной. Каждое прикосновение, каждый поцелуй Чанса вызывали у нее ответные чувства, столь бурные, что она, казалось, умрет от блаженства. Когда Чанс наконец выпустил ее из своих объятий, уже забрезжил рассвет. Чувствуя легкую, приятную боль во всем теле, Фэнси улыбнулась и закрыла глаза.

Начало нового дня означало и появление новых проблем, и Фэнси, погружаясь в сон, забеспокоилась. Что заставило ее забыть об испытанном наслаждении и перестать думать о муже, которым она неожиданно для себя стала восхищаться? Что отвлекло от мыслей о следующей ночи, которую она уже сейчас с нетерпением предвкушала?

Взглянув на мирно спавшую Фэнси, Чанс удовлетворенно и немного глупо улыбнулся. О лучшей жене и любовнице он не мог и мечтать. Он уже не вспоминал, какими средствами заставил ее пойти под венец. Самое главное – он достиг своей цели. Фэнси теперь принадлежит ему.

Убрав с лица Фэнси прядь волос, Чанс залюбовался женой. Как она прекрасна! Длинные ресницы Фэнси трепетали на нежных розовых щеках, чуть приоткрытые губы еще хранили следы поцелуев. Что‑то внезапно кольнуло Чанса в самое сердце. Эта ночь была самым счастливым временем в его жизни! Его счастье, будущее, вся жизнь принадлежали маленькой стройной женщине, лежавшей рядом с ним и страстно отвечавшей на его ласки. С Дженни Чанс не испытывал такого наслаждения, не желал продлить удовольствие. И это встревожило его. Очень.

Выражение блаженства исчезло с лица Чанса, и он озабоченно нахмурился. Он не смеет испытывать к Фэнси такие чувства. После смерти Дженни он торжественно поклялся, что не отдаст сердце ни одной женщине. С того ужасного дня, когда Чанс узнал, что Дженни изменила ему, а затем покончила с собой, он не переставал вспоминать, как ему хотелось умереть вместо нее, и вновь и вновь клялся, что не полюбит никогда.

Чанс глубоко вздохнул. Но ведь чувство, которое он испытывает к Фэнси, – отнюдь не любовь, подумал он. Да, он восхищается ею; в конце концов, его сердце не камень. Фэнси нравится ему, ему хорошо с ней. И так, подумал Чанс, будет продолжаться до тех пор, пока он не даст ей завладеть своим сердцем. Эта мысль немного успокоила его, и он, ласково погладив Фэнси по голове, улыбнулся и с довольным видом откинулся на подушки. Через несколько мгновений он крепко спал.

Даже во сне Фэнси преследовало какое‑то беспокойство. Она не понимала, что вызывает его, но тем не менее чувствовала себя неуютно. Лишь через несколько часов, когда она проснулась, мысли и эмоции, которые она старательно отгоняла от себя, заключая с Чансом перемирие, вновь нахлынули на нее.

Еще не до конца очнувшись ото сна, Фэнси тихо застонала и покачала головой, будто с кем‑то споря. Как она могла так глупо себя вести? Неужели она согласилась на его дурацкое предложение о перемирии?

Впрочем, перемирие все равно невозможно соблюсти. О чем же она думала? Увы, Фэнси помнила, что владело ею… Чанс, его объятия и поцелуи, восхитительные ощущения… И вот к чему это привело, с горечью подумала она.

Уткнувшись лицом в подушку, Фэнси попыталась прогнать мучившие ее неприятные мысли – бесполезно. Они возвращались снова и снова, и Фэнси поняла, как она ошибалась, думая, что может сдерживать свои чувства, днем и близко не подпускать Чанса к себе, а ночью наслаждаться близостью с ним. Ласки Чанса, нехотя призналась себе Фэнси, манили ее, опьяняли. Фэнси вдруг стало невыносимо стыдно за себя и за свое поведение. Как можно было опуститься столь низко? Как могла она отдаться во власть чуждых ей чувств?

Итак, соблюдение заключенного с Чансом перемирия вряд ли возможно. Кроме того, продолжение фарса, в котором холодность и страсть должны были сменять друг друга с наступлением дня и ночи, казалось насмешкой над чувствами. Как наивно возлагать на это перемирие какие‑то надежды!

Укоряя себя за нерешительность и думая о том, что она сама завлекла себя в западню, Фэнси наконец открыла глаза и увидела… Чанса, с улыбкой смотревшего на нее.

– Доброе утро, графиня, – тихо произнес Чанс, не сводя с нее глаз.

Натянув на себя простыню, Фэнси поспешно отодвинулась.

– Не называй меня графиней, – резко сказала она. – Если ты помнишь, вчера я стала твоей женой, и у меня теперь нет никакого титула.

– Ну, это не совсем так, – возразил Чанс. – Теперь ты миссис. Миссис Уокер.

– Пожалуйста, не напоминай мне об этом. – Фэнси бросила на него исполненный ненависти взгляд.

Чанс вздохнул:

– Когда вчера вечером я согласился заключить перемирие, я надеялся, что к утру ты поймешь, насколько нелепа эта идея. – Поднявшись с кровати, он надел китайский шелковый халат бордового цвета. – Если мы и сегодня будем воевать, мне хотелось бы предварительно позавтракать. Кстати, – он отвернулся к умывальнику, – тебе тоже было бы намного приятнее начинать боевые действия, умывшись и причесавшись. – Его рот скривился в усмешке. – Насколько я знаю, женщины редко обходятся без этого.

– Ты так много знаешь о женщинах? – саркастически спросила Фэнси. – Странно. Никогда бы не подумала.

Чанс не ответил и с силой дернул за бархатный шнур от звонка, чтобы слуги принесли завтрак. Решив, что его слова не лишены смысла, Фэнси нашла свой пеньюар и поспешно набросила его на себя. Одевшись, она почувствовала себя значительно лучше. Затем, поступая так, как советовал Чанс, она умылась и причесалась. Когда она наконец отошла от умывальника, Чанс, который все это время наблюдал за ней, стоя у кровати, занялся своим туалетом. Глядя на то, как он умывается, яростно разбрызгивая воду по полу, а затем быстро причесывается, Фэнси в который раз подумала о том, каким обаянием наделен ее муж. Может, ей следует быть более снисходительной к нему… Нет, об этом не может быть и речи! Вновь вспомнив, что она попала в безвыходное положение именно потому, что поддалась очарованию Чанса, Фэнси решительно отвернулась от него.

– Я признаю, что в том, что произошло ночью, виновата только я, – запальчиво сказала она. – Мне не надо было…

– Поддаваться моим чарам? – перебил Чанс, и его голубые глаза озорно блеснули.

Фэнси с ненавистью посмотрела на него.

– Именно так, – процедила она сквозь зубы. – Больше это не повторится.

– Ты уверена? – Чанс начал подходить ближе.

– Стой, – сказала Фэнси, вытягивая вперед руку, словно пытаясь удержать его. – Не двигайся. Чанс остановился.

– Знаешь, почему это больше не повторится? – продолжала Фэнси. – Потому что сейчас ты дашь мне слово джентльмена, что не будешь искать близости со мной, пока я не свыкнусь с мыслью о том, что я – твоя жена.

– Что? – Чанс пораженно посмотрел на нее. – Я должен обещать, что не трону тебя?

– Дать слово джентльмена, – кивнула Фэнси.

– А если я откажусь? – Судя по тону, Чанс именно так и собирался сделать.

– Тогда ничто не помешает тебе снова затащить меня в постель силой, или… – Фэнси на мгновение замялась и покраснела, – или ты используешь иные средства, вроде тех, к которым прибег этой ночью. Но в любом случае результат будет одним – я возненавижу тебя, и надежды на счастливую совместную жизнь не останется.

– Интересно. – Чанс, прищурившись, рассматривал Фэнси. – Я могу затащить тебя в постель, но если я это сделаю, ты меня возненавидишь.

Фэнси снова кивнула. Чанс усмехнулся:

– Ты, по‑моему, и так ненавидишь меня. Так что я ничего не потеряю. А что приобрету? Бессонные ночи в холодной постели?

– А мое уважение? – Фэнси нерешительно взглянула на него.

– Для меня оно не имеет большого значения, милая женушка.

– Очень жаль, – сказала Фэнси, гневно сверкнув глазами. – Ты хитростью и обманом заставил меня стать твоей женой – так какие же чувства я должна теперь испытывать к тебе, кроме отвращения и ненависти? А ведь я прошу совсем немногого. Мне лишь хочется, чтобы мы научились находить общий язык и уважать друг друга.

Фэнси сказала совсем не то, что Чанс хотел от нее услышать, однако ее слова заставили его задуматься. Не желая отказываться от любовных утех, особенно после прошедшей ночи, Чане в то же время понимал, что Фэнси во многом права. В конечном счете, проведя несколько ночей один, он ничего не потеряет, а приобрести может многое.

– И сколько же я, по‑твоему, должен буду держать этот обет?

– Что ты имеешь в виду?

– Как что? – Чанс нетерпеливо взглянул на Фэнси. – Допустим, я согласился дать тебе слово джентльмена. Как долго я не должен искать близости с тобой? Неделю? Месяц? Год?

Фэнси нервно сглотнула, не веря, что Чанс воспринял ее предложение всерьез.

– Не знаю, – ответила она. – Это будет зависеть от того…

– Когда ты перестанешь ненавидеть меня, – перебил Чанс.

Фэнси кивнула.

– Пожалуй, мне придется ждать, по меньшей мере, лет десять, – произнес Чанс. – Но к сожалению, такой срок меня не устраивает. Терпеть больше месяца я не намерен. Итак, – продолжил он уже более жестко, – я даю тебе слово джентльмена, что в течение месяца не буду искать близости с тобой. Но спать мы будем вместе.

Фэнси уже открыла рот, чтобы возмутиться, но Чанс остановил ее.

– Нет, – резко сказал он. – Больше я спорить не буду. Соглашаюсь принять твои условия на один месяц. Не требуй от меня большего; тогда я не соглашусь и на это.

Резкость, с которой говорил Чанс, вызвала у Фэнси негодование, и она с трудом удержалась, чтобы не сорваться. Все‑таки она добилась желаемого – по крайней мере на некоторое время.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Значит, месяц.

– Но спать мы будем вместе, – повторил Чанс. Фэнси поморщилась, но спорить не рискнула. Чанс наверняка бы не уступил.

– Хорошо, я согласна.

Чанс кивнул.

– Тогда будем считать, что соглашение вступает в силу, – сказал он. – Теперь целый месяц…

Внезапно раздавшийся стук в дверь не дал ему договорить. Пробормотав проклятие, Чанс пошел открывать. Потратив некоторое время на поиски ключа, он подошел к двери и открыл ее.

– В чем дело? – спросил он, отступая на шаг и пытаясь разглядеть стоявшего перед ним человека.

– Если не ошибаюсь, вы звонили, сэр. – За дверью стояла Энн Клеммонс. Гостей на свадьбе оказалось очень много, и ей пришлось помогать обслуживать их. Сейчас она держала в руках большой серебряный поднос с завтраком. Резкие слова Чанса испугали ее, и она смотрела на него робко и неуверенно.

Увидев служанку, Чанс улыбнулся.

– Извините, – сказал он, отступая на шаг и впуская Энн в комнату. – Я совсем забыл. Пожалуйста, заходите. Поставьте поднос вот сюда, на столик.

Наклонившись, чтобы поставить поднос, Энн опустила голову, и ее взгляд упал на босые ноги Чанса. Заметив, что на правой ноге у Чанса шесть пальцев, она вскрикнула и уронила поднос.

– Господи, – тихо прошептала она, широко раскрыв глаза и глядя на Чанса так, будто он был дьяволом во плоти. – Я всегда боялась этого – он жив!