Восточный фронт

Возникший в короткие августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат. В начавшейся войне с колоссом Германией и пятидесятидвухмиллионной Австро‑Венгрией Россия должна была либо ликвидировать свой уязвимый огромный польский выступ, либо перехватить инициативу у эффективных немцев. Две страшные угрозы ждали русскую армию: выдвинутая на восток Восточная Пруссия с севера и галицийские укрепления австро‑венгерской армии на юге. Не блокировав эти две угрозы, русская армии находилась под постоянной угрозой удара с флангов.

Главнокомандующий русских войск — великий князь Николай Николаевич — убедился, что Германия концентрирует свои силы против Франции к 6 августа.

Французское правительство теперь уже не просто ожидало заранее согласованных действий — оно прямо обратилось к России предпринять все возможные действия против Германии. «История должна признать интенсивные лояльные усилия, предпринятые царем и его генералами с целью осуществить наступление с величайшей возможной силой» {23}. 10 августа ставка приказывает Северо‑Западному фронту: «Германия направила свои главные силы против Франции, оставив против нас меньшую часть своих сил… Необходимо в силу союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара германцев… Армиям Северо‑западного фронта необходимо теперь же подготовиться к тому, чтобы в ближайшее время, осенив себя крестным знамением, перейти в спокойное и планомерное наступление» {24}.

Первостепенной целью русского наступления стала Восточная Пруссия — страна озер и болот, ставшая пашней Германии, благодаря удивительному трудолюбию немцев, применивших искусный дренаж и опоясавших эту страну туманов и лесов сетью дорог. Военной особенностью Восточной Пруссии была линия выдвинутых вперед укреплений, получивших название «линии Ангерап». За ней подлинным щитом Берлина были четыре германские крепости — Кенигсберг, Тори, Позен и Бреслау, в каждой из которых после мобилизации было до сорока тысяч войск. Соединяющие их дороги были памятником железнодорожного искусства — эти дороги позволяли перемещать большие контингенты войск в кратчайшее время.

Изменение русского стратегического плана — ускорение развертывания войск — противоречило мнению профессионалов. Приказ о наступлении в Восточной Пруссии издал командующий северо‑западным фронтом генерал Жилинский (которого британский генерал Айронсайд охарактеризовал как «скорее штабного офицера, чем полевого командира» {25} и чей дальневосточный опыт не впечатлял никого). (Повторим: данный приказ был результатом рискованного обещания, данного Жилинским генералу Жофру во время визита в Париж в 1913 г.: Россия выставит на пятнадцатый день войны 800 тысяч солдат для наступления против Германии. Окружавшие Жилинского эксперты выступали тогда против столь определенного обещания.) Французскому военному атташе генералу Лагишу Жилинский в сердцах сказал: «История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед» {26}.

Итак, Жилинский изначально сам считал, что неподготовленное наступление в Восточной Пруссии обречено на верную неудачу, потому что русские войска были разбросаны и перемещение с целью их концентрации встретит много препятствий. Местность была пересечена лесами, реками и. озерами, «разжавшими» кулак наступающих армий. Армия еще не была организована, а местность, с ее лесами и болотами, была своего рода губкой, впитывающей в себя войска. Начальник штаба русской армии генерал Янушкевич разделял мнение Жилинского и отговаривал великого князя Николая Николаевича от наступления.

Но перед Россией стоял, высший вопрос сохранения солидарности с Западом, и Россия принесла жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена: «Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками. Наступление германской армии на западе вызвало необходимость отвлечь ее на восток. Поэтому первоначальный план был соответствующим образом изменен, и 17 августа, на следующий день после окончания мобилизации, армии генералов Ренненкампфа и Самсонова начали наступление на Восточную Пруссию… Россия, — пишет Бьюкенен, — не могла оставаться глухой к голосу союзника, столица которого оказалась под угрозой» {27}.

Под общим командованием генерала Жилинского, чей штаб находился в Белостоке, русские — первая (Ренненкампф) и вторая (Самсонов) армии — вступили на германскую территорию 17 августа силой 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадронов и 1392 пушек против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев. Идея заключалась в том, чтобы двумя огромными клещами, создаваемыми первой и второй русскими армиями, окружить войска генерал‑полковника фон Притвица, защищавшего Восточную Пруссию. Первая армия Ренненкампфа выступила прямо на запад — сквозь любимые кайзером охотничьи угодья Роминтернского леса прямо в центр юнкерской Пруссии, а Самсонов должен был проделать серповидное движение и сомкнуться с ней с юга примерно в районе Мазурских озер. Тогда дорога на Берлин была бы открыта.

Это был весьма смелый замысел, но он требовал четкой координации всех участвующих в нем сторон. Однако Жилинский, столь блестящий в придворном окружении и служивший больше за столом начальника, а не в полевых условиях, не знал, как вести наступательные бои. Он оказался бесталанным и беспечным организатором и сразу же допустил несколько грубых ошибок. Прежде всего, он не обеспечил надежную связь с обеими выступившими армиями. Он оставил артиллерию в безнадежно устаревших крепостях. Дивизии резерва никак не были связаны с вступившими в боевое соприкосновение войсками. Немцы знали, что войска Раннепкампфа превосходят их по численности, но они также знали, что у русских нет под рукой готовых к бою резервов.

Тогдашние генералы не предполагали, что 70% потерь в наступившей войне будет приходиться на орудийный огонь. В состав русской дивизии входили шесть батарей легких орудий, а в состав германской дивизии — 12 батарей (из них 3 батареи тяжелых орудий). «Огневая сила германской пехотной дивизии в среднем равнялась огневой силе более чем полутора русских пехотных дивизий» {28}.

Оба генерала — Ренненкампф и Самсонов — были избраны по критерию компетентности, опыта и энергии. Оба воевали в Маньчжурии и представляли собой лучшие кадры русской армии. Ренненкампф происходил из старинной остзейской немецкой семьи, известной своей лояльностью Романовым. Кавалерист с внушительными усами, он имел немалый военный опыт. Генерал Гурко охарактеризовал его как обладающего «огромной смелостью, решительностью и решимостью» {29}. Годы командования Вильненским округом, видимо, притупили его таланты. По мнению Нокса, он «мог быть Мюратом, если бы жил сотней лет раньше. Но в двадцатом веке он был анахронизмом» {30}. Его вера во всесокрушающую силу кавалерии, безразличие к постоянной разведке, неумение наладить снабжение наступающей армии, слепая жажда увидеть врага и броситься на него — сыграли дурную службу. В то же время, отступая, Притвиц с самого начала стал позволять русским армиям оторваться от своих баз снабжения.

Русское командование знало, что германские силы в этом регионе невелики и шансы на успех весьма значительны, несмотря на их тактическую и стратегическую слепоту. Первые августовские столкновения позволили противникам оценить друг друга. «Как хорошо эти русские научились стрелять после японской войны!» — воскликнул пленный немецкий офицер. Немцы отметили высокие воинские качества своего противника. «20 августа, впервые после полутора столетий, в большом сражении встретились пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированны, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в закрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастает ряд расположенных друг за другом окопов» {31}.

Выдвигая свои войска, Ренненкампф докладывал Жилинскому с высокой степенью оптимизма: «Там, где немцам удается использовать свое превосходство в технике, они наносят нам большой урон, но в непосредственной стратегии, в моральном состоянии у них нет превосходства над нами» {32}. По мнению И. Вацетиса, «8‑я германская армия от 12 до 19 августа сидела в стратегическом мешке» {33}.

Выдвижение русских армий в Восточную Пруссию вызвало замешательство в стане немцев. Главнокомандующий германскими войсками в Восточной Пруссии генерал Притвиц не смел полагаться на свои четыре корпуса и начал готовиться к отступлению за Вислу. Проблема для немцев заключалась в том, что, обратившись против одной из русских армий, они рисковали получить удар в тыл со стороны второй. Во время телефонной беседы с главной штаб‑квартирой в Кобленце Притвиц впал в истерику — он не только предположил возможность потери всей Восточной Пруссии, но поставил под сомнение свою способность защитить даже рубеж по реке Висла «ввиду ее мелководья».

Стресс оказал дурную услугу. Генерал Мольтке сам был в состоянии высшего напряжения. Ближайшие дни должны были показать реальную цену «плана Шлиффена». Все его внимание было на правом фланге стремящейся обойти французский фронт армии, когда раздался звонок от Притвица, чей тон говорил о панике. Мольтке: «В любом случае вы должны любой ценой удержать оборонительную линию по Висле». Притвиц ответил, что не может гарантировать выполнение этого приказа.

Притвиц не успел опустить телефонную трубку, а судьба его была уже решена. В квартиру отставного генерала Гинденбурга в Ганновере «в 3 часа пополудни 22 августа пришла телеграмма из императорской штаб‑квартиры: Готов ли Гинденбург к немедленному осуществлению обязанностей? — Я готов» {34}. Для отражения наступления русских армий, бросившихся на Восточную Пруссию, германское командование назначило начальником штаба Гинденбурга генерал‑майора Людендорфа, оказавшегося лучшим германским стратегом этой войны. Оба военачальника никогда не были фаворитами высшего командования. До сорока восьми лет Людендорф так и не сумел получить в командование полк, и лишь война открыла его исключительный талант. Мольтке написал ему, назначая на Восточный фронт: «Вы можете предотвратить худшее. У вас трудная задача, но она вам по плечам» {35}. Людендорф отбыл на Восток через пятнадцать минут после получения приказа, «преисполненный почти нечеловеческой способностью работать и несокрушимой решимостью» {36}.

Они встретились на хорошо освещенном вокзале Ганновера. С прибытием дуэта Гинденбург‑Людендорф в штаб Восточного фронта начинается «научная» война германского командования против храброго, но лишенного стратегического видения и организации русского воинства. «Посылка Людендорфа на восточный фронт, — пишет английский историк М. Гилберт, — означала, что в германской калькуляции была ошибка: прежде чем стремиться к решающей победе на Западе, следовало вести войну со всей серьезностью на Востоке» {37}.

В штабе Людендорфа относительно спокойным в отношении русских был полковник Гофман, скрывавший под непритязательной внешностью подлинный талант. В свое время он был германским военным атташе в Санкт‑Петербурге, и никакая глупость со стороны русского военного руководства не могла его удивить. Другие удивлялись, а он принял как должное то, что русский командующий армией по радио клером — открытым текстом — ставил задачи своим командирам корпусов; другие сомневались, а у него, знающего, не возникало сомнений, он же убедил Людендорфа, что Ренненкампф не будет спешить на помощь Самсонову — два генерала не разговаривали друг с другом, а их дуэль во время японской войны предотвратил лишь царь. Гофман убедил Людендорфа, что русские послания подлинны и что Ренненкампф не прибудет вовремя на помощь Самсонову.

Поздним вечером 26 августа 1914 г. полковник Герхард Таппен, начальник оперативного отдела верховного главнокомандования, сообщил начальнику штаба восточного фронта Людендорфу, что в Восточную Пруссию направляются с запада три корпуса и кавалерийская дивизия. Людендорф помнил о «главном» в плане фон Шлиффена — ни при каких обстоятельствах не ослаблять правый фланг германской армии, делающей серповидное движение через Бельгию и Северную Францию к Парижу. Поэтому он ответил, что его восьмая армия не нуждается в подкреплениях. В любом случае они прибудут слишком поздно, чтобы повлиять на исход разворачивающейся битвы. Упомянутые корпуса должны крепить правый фланг бросившихся на Францию войск. Таппен заверил, что особой надобности в этих корпусах не существует.

Удача в данном случае способствовала западным союзникам. Возможно, именно этих корпусов не хватило Германии на пути к Парижу, и в этом смысле смелое вхождение в Пруссию Ренненкампфа и Самсонова изменило конечный итог войны.

Date: 2015-09-24; view: 325; Нарушение авторских прав