Стратегия

Стратегическое планирование России и Запада было согласовано в ходе конференций 1911‑1913 гг., на которых французскую сторону представляли генералы Жофр, Дюбай и Кастельно. В 1913 г., как уже говорилось, генерал Жофр пообещал выставить полтоpa миллиона солдат на десятый день войны и начать активные боевые операции на одиннадцатый день.

Согласно плану русского генерального штаба, в случае поворота Германии к России как к первому (хронологически) противнику, две группы русских армий (против Германии и против Австро‑Венгрии) должны были отступить к линии, примерно проходящей к северу и югу от Бреста, а возможно и далее, оставляя всю Польшу, отступая за Припятские болота. В крайнем случае предвиделось нечто, напоминающее кампанию 1812 года. Но, если Германия бросалась, прежде всего, на Францию, против основного противника, которым признавалась Австро‑Венгрия, выставлялось 48,5 дивизии, а против Германии — 30 дивизий.

Напомним о многонациональном характере австрийской армии: 25% австрийцев, 23% венгров, 17% чехословаков, 11% сербов, хорватов и словенцев, 8% поляков, 8% украинцев, 7% румын, 1% итальянцев. Лояльность многих из них была сомнительной, учитывая при этом и то, что 75% офицеров и унтер‑офицеров были австрийского происхождения. Существовал особый военный язык — восемьдесят немецких слов, которые должны были понимать солдаты разноплеменной армии. Офицеры профессиональной армии были храбрыми воинами, половина из них погибла, и заменить этих профессионалов было весьма трудно хотя бы потому, что новые офицеры испытывали языковые трудности. Главнокомандующий Конрад лично знал семь языков, но в некоторых словацких частях говорили по‑английски (!) — единственный взаимопонимаемый язык офицеров и тех вчерашних крестьян, которые надеялись переселиться в Америку. В ряде случаев общепонятным оказывался русский язык.

По мнению российских (советских) исследователей, «выбор австро‑венгерского фронта, как главного, был правильным, так как в случае успеха можно было отделить Венгрию от Австрии, в то же время русские армии приблизились бы к восточной области Германии — Силезии, потеря которой для Германии имела несравненно большее оперативное и экономическое значение, нежели потеря Восточной Пруссии. В силу таких соображений русскому командованию следовало иметь против австрийцев, по крайней мере, полуторное превосходство в силах — план же предусматривал равенство в силах с противниками» {15}.

Но произошло не усиление южного фронта, а нечто противоположное. Генерал Жилинский дал обещание выставить на тринадцатый день войны 800 тысяч солдат только лишь против одной Германии. С целью демонстрации союзнической солидарности, Россия пообещала раннее наступление не на юге против Австро‑Венгрии, а на севере, против Германии. Это означало, что немцам трудно будет противостоять русской армии силами 5‑6 корпусов. Такой перевес в Восточной Пруссии удовлетворял французов. Устраивало ли смещение боевой инициативы Россию? На этот счет высказываются серьезные сомнения: «Обязательство начать решительные действия против Германии на 15‑й день мобилизации является в полном смысле слова, роковым решением, — отмечал генерал Н.Н. Головин. — Преступное по своему легкомыслию и стратегическому невежеству, это обязательство тяжелым грузом легло на кампанию 1914 г. {16}.

Итак, одна группировка русских войск выдвигалась в Восточную Пруссию, вторая начинала наступление в Галиции. В Пруссии Северный фронт на 21‑й день после мобилизации окружает отступающие за реку Ангерап немецкие войска западнее Мазурских озер. Немцы вынуждены еще более ослабить свой контингент в Восточной Пруссии в свете высадки через Ла‑Манш британских войск. Численность русских войск здесь определялась в 208 батальонов, а немецких — в 100 батальонов. Затем обе группировки встречались к востоку от Варшавы и совместно начинали движение на Берлин. Так выглядел оптимистический наступательный вариант действий русской армии.

Французы окончательно выработали свой стратегический план лишь в апреле 1913 г. — последующие восемь месяцев были посвящены реорганизации армии в соответствии с этим планом. К февралю 1914 г. план был готов для рассылки в войска. Его главным инициатором был будущий генералиссимус Фош. Главной идеей плана за номером 17, которым руководствовались французы (и вместе с ними английский экспедиционный корпус), была максимально быстрая концентрация войск на центральном участке фронта с целью нанесения противнику упреждающего удара. Французы, отмобилизовав свои корпуса, должны были броситься в аннексированные сорок лет назад Германией Лотарингию и Эльзас. Фош так излагал суть этого плана: «Мы должны попасть в Берлин, пройдя через Майнц». В отличие от «плана Шлиффена», семнадцатый план не был оперативным планом, что оставляло большой зазор для инициативы военачальников. Все генералы были ознакомлены с общей директивой в пять предложений, не подлежащей обсуждению. Французское наступление будет состоять из двух кампаний — южнее и севернее германского укрепленного района Мец‑Тионвиль.

Второе бюро — французская разведка — представляло данные о возможном охвате французского фронта с севера. В 1904 г. офицер германского генерального штаба, всегда во время встреч Замотанный бинтами, передал за немалую сумму один из ранних вариантов «плана Шлиффена». Тогдашний начальник французского генштаба Ланрезак пришел к выводу, что эти сведения достоверны — «полностью совпадают с существующей в немецкой стратегии тенденцией, предполагающей широкий охват». Однако все коллеги Ланрезака усомнились в истинности полученных данных: у немцев, мол, нет достаточно средств для столь масштабного маневра. Представить себе, что Германия беспардонно обойдется с бельгийским нейтралитетом, рискуя при этом антагонизировать Британию, французские генералы поверить не могли. Скорее всего, немцы предпочтут броситься на Россию. Если же они обратятся на Запад, то выступят против Франции через Лотарингию. Не менее важной ошибкой французов было неверие в боевую силу германских резервистов. Без резервистов у немцев могли быть всего лишь 26 корпусов — недостаточно для броска через Бельгию. Второе бюро собрало данные об использовании немцами резервистов. В 1913 г. разведка добыла заметки генерала Мольтке, доказывающие активное использование резервистов. Но и эти данные встретили скепсис французских генералов. 17‑й план сохранил свое главенствующее значение. Оборона границы Франции с Бельгией опять лишилась всякой обороны. На сообщения об усилении правого крыла немцев генерал Кастельно удовлетворенно обронил: «Тем лучше для нас!»

«Элан виталы» — неукротимый порыв — должен был привести храбрых французов к победе. Французские генералы попросту надеялись на совместные с Россией усилия и не верили, что две великие страны могут проиграть немцам. Здесь был немалый элемент иррационального. Наполеон едва ли гордился бы планом, в основу которого был положен фактор безудержной атаки и ничего более.

В Британии в момент крайнего ослабления России под Мукденом в 1905 г. поняли необходимость создания генерального штаба. Так называемый «Комитет Эшера» создал имперский комитет обороны. Одним из первых интеллектуальных упражнений британского генштаба была теоретическая игра, предполагавшая германское вторжение в Бельгию. Англичане сделали вывод, что в этом случае немцев можно будет остановить лишь с помощью высадившихся на континенте британских войск. Премьер Бальфур затребовал данные, сколько времени необходимо для транспортировки четырех дивизий в Бельгию. Отныне англичане планировали в случае своего участия в войне высадить на континенте экспедиционный корпус в составе четырех дивизий, блокировать подступ к северным портам Франции, а в дальнейшем реализовать континентальную блокаду Германии.

Англичане предусматривали десант в «десятимильной полосе твердого песка» в Восточной Пруссии — в 150 километрах от Берлина. Именно тогда штабной колледж возглавил бригадный генерал Генри Вильсон (известный среди коллег неизменным бегом трусцой вокруг Гайд‑парка с газетой под мышкой, знанием французского языка, кипением идей). Тогда и началась его дружба с генералом Фошем. Высокий Вильсон и маленький Фош могли часами беседовать на любые темы. И однажды Вильсон задал роковой вопрос о том, сколько войск Британии необходимо французам на континенте. К марту 1911 г. был составлен график: все пехотные дивизии грузятся на транспорты на 4‑й день мобилизации, кавалерия — на 7‑й, артиллерия — на 9‑й. Общая численность войск — 150 тысяч плюс 67 тысяч лошадей. Полностью готовыми эти войска будут к 13‑му дню мобилизации.

Германия противопоставила России и Западу «План Шлиффена». Шлиффен был начальником генерального штаба с 1891 по 1906 г., фанатически преданным своему делу профессионалом, предполагавшим концентрацию германских войск на бельгийской границе, удар через Бельгию с выходом в Северную Францию, серповидное обходное движение во фланг укрепленной французской границе, взятие Парижа и поворот затем на юг и даже восток, с тем чтобы уничтожить основные французские силы примерно в районе Эльзаса. Согласно «плану Шлиффена» немцы не намеревались сдерживать основные силы французов, позволяя им продвигаться в глубину германского предполья, ожидая, что они неизбежно остановятся в Арденнах — лесистой и холмистой территории, представлявшей сложность для ведения наступательных действий.

В соответствии с «планом Шлиффена» Мольтке оставил на своем левом фланге только 8 корпусов (320 тысяч человек), которые едва ли были способны сдержать основную массу французских войск. Да это от них и не требовалось. Напротив, отступая, они должны были удлинить линии коммуникаций ударных сил французов, осложнить их взаимодействие в гористой местности, завлечь максимальное число французов в зону, ничего не решавшую в общем ходе войны. В германском центре находилось 11 корпусов (400 тысяч человек); овладев Люксембургом, они прикрывали свой правый фланг. Именно последний, имея 16 корпусов (700 тысяч человек) должен был проделать главную работу — пересечь Бельгию, сокрушить на пути две величайшие крепости — Льеж и Намюр, перейти реку Маас, взять на открывшейся равнине Брюссель на девятнадцатый день мобилизации и пересечь бельгийско‑французскую границу на двадцать второй день. Затем следовал разворот налево, на юг, с выходом к Парижу со стороны севера на тридцать девятый день. Мольтке сказал Конраду, что на сороковой день германская армия отправится на помощь Австрии, и совместными усилиями они быстро сокрушат русского колосса.

Немцы не собирались сдавать Восточной Пруссии с родовыми гнездами юнкеров, землю «тихих вод и темных песков» с Кенигсбергом, где с 1701 г. короновались прусские короли, объединившие Германию. Во времена Шлиффена опасений было меньше — Россия агонизировала на Дальнем Востоке. Русским сектором германского генштаба при Шлиффене заведовал подполковник Макс Гофман — именно ему было поручено планировать действия против России. Высокий крепыш с очень короткой стрижкой, Гофман следил за русской армией еще в 1898 г., когда полгода был в России переводчиком; в ходе русско‑японской войны он был наблюдателем от Германии. По некоторым данным, один из офицеров русского генерального штаба передал ему за деньги один из вариантов рождающегося плана русской армии. Собственно, считает Гофман в мемуарах, поведение русской армии в Восточной Пруссии было довольно легко предсказуемо: попытка наступать по обе стороны Мазурских озер. Гофман обдумал основные варианты русского вторжения и к aвгусту 1914 г. был готов встретить наступающую армию. Он всегда помнил знаменитую максиму Шлиффена: «Нанести удар всеми имеющимися силами по ближайшей русской армии, находящейся в пределах досягаемости» {17}.

Немцы использовали игнорирование французами новых факторов современной технологии: пулеметов, тяжелой артиллерии, колючей проволоки (многое из этого внимательные немецкие наблюдатели впервые увидели на первой войне современного типа — русско‑японской войне десятью годами раньше).

Австрийский план предполагал концентрацию войск за реками Сан и Днестр, опору на крепость Перемышль и Краков и решительное наступление на восток от карпатских гор. Главнокомандующий австрийцев генерал Конрад считал готовность своей армии на двенадцатый‑тринадцатый день мобилизации решающим обстоятельством. Начальник германского генерального штаба Мольтке успокаивал Конрада: «Если русские предпримут преждевременные наступательные действия против Восточной Пруссии, это значительно облегчит наступление австро‑венгров против России».

С точки зрения ведущих военных специалистов эпохи, война должна была длиться примерно шесть месяцев. Предполагалось, что она будет характерна быстрыми перемещениями войск, громкими сражениями. высокой маневренностью; при этом едва ли не решающее значение приобретут первые битвы. Ни один генеральный штаб не предусмотрел затяжного конфликта. Перед глазами у всех были балканские войны и русско‑японский конфликт с их быстрыми перемещениями, с высокой мобильностью войск.

При этом Петербург, Париж и Лондон полагали, что германо‑австрийцы не выдержат одновременного давления с Востока и Запада русской и французской армий. Немцы верили в «план Шлиффена» даже после Марны — они все укрепляли свой правый фланг даже тогда, когда прорыв на севере Франции был уже нереален. Эта иллюзия держалась долго. Вплоть до конца 1914 г. (то есть примерно пять месяцев) государственные деятели и стратеги обеих сторон жили в мире непомерных ожиданий. Британское и французское правительства верили в неукротимый «паровой каток», движущийся на Германию с Востока, русские полководцы ждали прорыва в Австрию, а немцы разделились между сторонниками решающей битвы на Востоке (восточники) и на Западе (западники). Ошибка в предвидении в данном случае имела последствия колоссальных пропорций. Пока же главные столицы ожидали успехов своих войск.

Date: 2015-09-24; view: 297; Нарушение авторских прав