Флорида 6 page

Мертвец качнулся и торопливо отпрянул назад, явно растерявшись. Что затем последовало, Джуд так до конца и не понял. Ангус прыгнул на старика – но Джуду показалось, что Ангус был не одной собакой, а двумя. Первая была гибкой, крепкого сложения немецкой пастушьей овчаркой, как и всегда. Однако с этой овчаркой соединялось непроницаемое черное пятно в форме собаки, плоское и однородное, при этом ощутимо плотное – некая живая тень.

Материальное тело Ангуса перекрывало черную тень, но не полностью. Пес-тень выглядывал по краям, особенно в области пасти Ангуса. Этот второй черный Ангус атаковал покойника на мгновение раньше настоящего Ангуса, набросившись на Крэддока с левого бока, подальше от руки с золотой цепью и от висящей на ней серебристой бритвы. Мертвец злобно вскрикнул и стряхнул с себя Ангуса, резко ударил его локтем в морду. Но нет, не Ангуса он ударил, а другую, черную собаку, которая вскидывалась и опадала – как тень от пламени свечи.

С другой стороны на покойника мчалась Бон. Она тоже состояла из двух собак – у нее появился свой черный двойник. Когда она подскочила к призраку, он швырнул в нее золотой цепью, и полумесяц бритвы со свистом прорезал воздух. Лезвие прошло через переднюю правую лапу Бон в районе плеча, но не оставило и следа. Потом оно достигло черной тени Бон, вонзилось ей в лапу, и черная Бон как будто зацепилась за лезвие, потянулась за ним, теряя форму и сходство с собакой. Но лезвие освободилось и вернулось в ладонь покойника. От боли Бон залилась диким, невыносимым визгом. Джуд не мог разобрать, какая из собак визжит, овчарка или ее тень.

Ангус бросился на покойника снова, раздвинув челюсти и целясь в горло, в лицо. Крэддок не успевал бросить в него свой серебристый нож. Ангус-тень подпрыгнул, уперся передними лапами в грудь призрака, и тот повалился на землю. Когда черная собака рвалась вперед, она вытягивалась почти на целый фут от немецкой овчарки, к которой была присоединена, удлинялась и в то же время истончалась, совсем как тени в конце дня. Ее черные клыки лязгнули в нескольких дюймах от лица мертвого старика. Шляпа Крэддока слетела с головы. Ангус – и овчарка, и собака цвета полуночи – вскочил на старика, стал рвать его одежду когтями. Время перескочило вперед.

Покойник снова был на ногах, спиной прижимался к грузовику. Ангус тоже перепрыгнул во времени вместе с Крэддоком и теперь вцепился зубами в его штанину. Он рвал и дергал черную ткань из стороны в стороны. Из царапин на лице мертвеца сочилась жидкая тень. Когда капли достигали земли, они шипели и дымились, словно жир, падающий на раскаленную сковородку. Крэддок пнул пса. Ангус перекатился через спину и вскочил на лапы. Все с тем же глубоким булькающим рыком, идущим откуда-то из глубины тела, Ангус прижался к земле, неотрывно глядя на Крэддока и его золотую цепочку с бритвой-полумесяцем на конце. Он ждал удобного момента. Под блестящим коротким мехом на спине пса бугрились мышцы, сворачивались перед прыжком. Черная тень оскалила пасть и прыгнула первой, опередив Ангуса на долю секунды. Собачьи зубы сомкнулись у промежности покойника, и теперь завизжал он. Скачок во времени.

Воздух звенел от звука захлопнутой двери. Старик сидел внутри своего «шевроле». Его шляпа валялась на дороге, смятая и грязная.

Ангус с разбега наскочил на борт пикапа, и от его ударов машина качнулась. С другого борта отчаянно скребла по металлу Бон. Ее дыхание туманом оседало на стекле, слюна стекала по окну – как будто это был настоящий автомобиль. Джуд не видел, как она оказалась там. Только что она жалась к нему, поскуливая от боли.

Бон соскользнула вниз, обернулась вокруг себя и снова набросилась на пикап. С другой стороны в то же мгновение на машину прыгнул Ангус. Однако «шевроле» внезапно растаял в воздухе, и две собаки столкнулись друг с другом в прыжке. Они стукнулись головами (Джуд расслышал глухой звук) и обрушились на мерзлую землю, где только что стоял пикап.

Но пикап исчез не полностью. Остались прожекторы – два круга света, парящие над дорогой. Собаки подскочили на лапы и принялись яростно облаивать эти круги. Бон выгнула позвоночник, ее шерсть стояла дыбом, она с лаем пятилась от бестелесных источников света. Ангус лаять больше не мог, каждый его рык становился еще более сиплым, чем предыдущий. Джуд заметил, что черные двойники овчарок исчезли, растаяли вместе с пикапом или вернулись в свои материальные тела, где, вероятно, прятались до сего момента. Джуд предположил (и идея показалась ему весьма разумной), что две черные собаки – это души Ангуса и Бон.

Круги света от прожекторов тоже постепенно таяли, становились все бледнее и синее, уменьшались в размере. Наконец они исчезли, не оставив после себя ничего, кроме слабых отпечатков на сетчатке глаз Джуда. Два тусклых диска лунного цвета еще некоторое время плавали перед ним.

Джуд закончил подготовку машины к отъезду, когда небо на востоке уже серело, подсвеченное первыми знаками рассвета. Он оставил Бон в машине, а Ангуса взял с собой и вернулся в дом. Поднявшись по лестнице в студию, он нашел Джорджию спящей там, где оставил ее: на диване, под белой простыней, снятой с кровати в гостевой комнате.

– Вставай, милая, – произнес он, положив ладонь ей на плечо.

Джорджия тут же открыла глаза и развернулась к нему. Выглядела она совершенно больной: длинная прядь черных волос прилипла к потному лицу, щеки горят нездоровым румянцем, а сама девушка бледна как снег. Джуд приложил руку к ее лбу. Она вся горела, ее била лихорадка.

Джорджия облизнула губы и промямлила:

– Который час?

– Половина пятого.

Она огляделась, приподнявшись на локте. – Какого черта я здесь делаю?

– Ты что, не помнишь?

Она подняла на него бездонные глаза. Губы ее задрожали, и ей пришлось отвернуться, закрыв глаза рукой.

– О господи, – выдохнула Джорджия.

Ангус протиснулся мимо Джуда к дивану и уткнулся ей в шею, стал тыкаться мордой под подбородок, словно призывал держать нос кверху. Влажные собачьи глаза заботливо поблескивали.

Когда его холодный нос прикоснулся к ее коже, Джорджия подскочила и окончательно проснулась. Она испуганно и непонимающе посмотрела на Ангуса, потрепала его между ушей и спросила:

– А кто тебе разрешил гулять по дому?

Потом она перевела взгляд на Джуда и увидела, что он полностью одет, сверху накинут длинный плащ, на ногах черные ботинки «Доктор Мартене». Одновременно она, осознала, что с улицы доносится горловое урчание заведенного «мустанга», стоящего под окнами. Вещи уже уложены в машину.

– Куда ты едешь?

– Мы, – поправил ее Джуд. – Мы едем на юг.

Путь

К концу дня, уже на подъезде к Фредериксбургу, Джуд заметил, что за ними следует пикап старого Крэддока, держась на расстоянии примерно в четверть мили.

Вел машину сам Крэддок Макдермотт, хотя в слабом вечернем свете, под желтым сиянием неба, где тихо рдели облака, трудно было разглядеть детали. И все же Джуд видел, что старик снова обзавелся черной шляпой и сгорбился за рулем, подняв плечи до самых ушей. А еще он нацепил на нос очки с круглыми линзами. В свете газовых фонарей, освещающих трассу И-95, эти линзы вспыхивали время от времени оранжевым тусклым огнем, будто дублируя два прожектора над бампером.

Джуд съехал с трассы при первой же возможности. Джорджия спросила почему, и он ответил, что устал. Мертвеца она не заметила.

– Давай я поведу, – предложила девушка.

Большую часть дня она проспала и теперь сидела в пассажирском кресле, поджав под себя ноги и склонив голову на плечо. Не дождавшись ответа, она всмотрелась в лицо Джуда.

– Все в порядке?

– Просто хочу найти место для ночевки, пока не стемнело.

Между спинками их кресел появилась голова Бон, овчарка хотела послушать, о чем говорят. Она любила участвовать в разговорах. Джорджия стала гладить собаку, а Бон с тревогой уставилась на Джуда шоколадными глазами.

Примерно через полмили на глаза им попался мотель «Дэйсинн». Джуд отправил Джорджию снять номер, а сам остался в «мустанге» вместе с собаками. Он не хотел рисковать: его могли узнать, а настроения общаться с поклонниками не было. Его не было вот уже пятнадцать лет.

Только Джорджия вышла из машины, как на ее место тут же перебралась Бон. Она улеглась в теплую ямку, вдавленную в кожаном кресле задом Джорджии. Устроившись, она положила морду на вытянутые передние лапы и виновато взглянула на Джуда. Она ожидала, что он прикрикнет на нее, велит убираться обратно к Ангусу на заднее сиденье. Но он не стал возражать. Собаки теперь могут делать все, что им будет угодно.

Еще в начале пути Джуд рассказал Джорджии, как собаки набросились на Крэддока.

– Мне кажется, призрак и сам не знал, что Ангус и Бонни представляют для него серьезную опасность. Но все же он видел в них некую угрозу. Он хотел напугать нас и вынудить поскорее уехать из дома и от собак, пока мы не догадались, что их можно использовать против него.

При этих словах Джорджия развернулась в кресле к овчаркам на заднем сиденье. Потрепала Ангуса за ушами, потерлась носом о морду Бон.

– И кто же тут мои героические собачки? Кто это, а? Да, это вы, мои смелые, мои храбрые, это вы! – И прочее, и прочее, так что вскоре у Джуда голова шла кругом от ее болтовни.

Джорджия вышла из офиса мотеля, поигрывая ключом. Махнув Джуду рукой, она повернулась и пошла за угол.

Он поехал за ней и припарковался перед бежевой дверью, одной из многих бежевых дверей в дальней части мотеля.

Джорджия вошла в номер вместе с Ангусом, а Джуд повел Бон на прогулку по зарослям колючего кустарника вдоль стоянки. Вернувшись, он оставил Бон с Джорджией и выгулял Ангуса. Он считал, что ни он, ни Джорджия не должны разлучаться с собаками надолго.

Лес, что рос позади мотеля «Дэйсинн», отличался от леса вокруг его загородного дома в Пайклифе, штат Нью-Йорк. Деревья были ярко выраженного южного типа, пахло сладковатой гнилью, сырым мхом и красной глиной, серой и сточными канавами, орхидеями и моторным маслом. Атмосфера была иной, воздух – плотнее, теплее, липкий от влажности. Как подмышка. Как Мурс-Корнер, где Джуд вырос. Ангус гонялся за светлячками, горевшими во мху то тут, то там бисеринками зеленого света.

Джуд вернулся в номер. Сегодня на переезд через штат Делавер у них ушло не больше десяти минут, причем он еще успел остановиться на заправке и даже вспомнил, что надо купить еды собакам. Он тогда схватил в магазинчике полдюжины банок с кормом. Пока Джорджия принимала душ, Джуд вытащил один из ящиков комода, открыл две банки с кормом, вывалил их содержимое в ящик и поставил его на пол перед овчарками. Собаки припали к еде, и комната наполнилась громким чавканьем, сопением и шумными вдохами.

Из ванной вышла Джорджия. Она остановилась у двери в застиранных белых трусиках и майке на лямках, не доходившей до пупка. Все признаки принадлежности к готам, кроме черного лака на ногтях ног, были смыты и стерты. Правую ладонь скрывали свежие бинты. Джорджия посмотрела на псов, наморщила нос, одновременно забавляясь и испытывая отвращение.

– Фу, какие мы неряхи. Если хозяева узнают, что мы кормим собак из их мебели, нас сюда больше никогда не пустят.

Она сказала это с сильным акцентом, очевидно желая повеселить Джуда. Весь день она то глотала окончания и растягивала гласные, то говорила в обычной манере – иногда для смеха, а иногда, как думал Джуд, безотчетно. Как будто она оставила в Нью-Йорке свою «городскую» личность, а взамен к ней сами собой вернулись прежние голос и поведение. Она снова была голенастой девчонкой из Джорджии, больше всего на свете любившей купаться голышом вместе с мальчишками.

– Видывал я людей, и не такое вытворявших в гостиничных номерах, – сказал Джуд. Он вдруг тоже заговорил с акцентом, давно исчезнувшим из его речи. Если так пойдет и дальше, скоро его будут принимать за деревенского дурачка. Да, когда возвращаешься в родные места, в тебе невольно просыпаются черты того человека, каким ты был когда-то.

– Мой басист Диззи однажды насрал в такой же ящик. Ему было невтерпеж, а я как раз занял туалет.

Джорджия рассмеялась, хотя Джуд заметил, что она посматривает на него с тревогой – наверное, гадает, о чем он думает. Ведь Диззи умер. СПИД. Джером, что играл на гитаре, на клавишных и на всем, что могло потребоваться, тоже умер: съехал с дороги на скорости девяносто миль в час. Его «порше» перевернулся шесть раз и только потом взорвался. О том, что это не несчастный случай по причине пьянства за рулем, а целенаправленное действие, знали лишь несколько человек.

Почти сразу после смерти Джерома Кении заявил, что пора завязывать, что он хочет наконец-то заняться семьей. Кенни устал от штанов из черной кожи, от проколотых сосков, от пиротехники и гостиниц. И тогда группе пришел конец. Джуд начал сольную карьеру.

А может, никакой сольной карьеры тоже не было. В его домашней студии лежат тридцать новых песен. Но это частная коллекция, не более того. Выступать на публике он не собирался. Ничего нового он уже не получит. Как говорил Курт Кобейн? Куплет – припев – куплет. Снова и снова. Джуд потерял всякий интерес. СПИД забрал Диззи, дорога забрала Джерома. Джуда больше не волновала музыка.

У него не укладывалось в голове, почему все так сложилось. Звездой был он. Группа называлась его именем. Это ему нужно было трагически погибнуть в расцвете лет, а Джером и Диззи продолжали бы жить дальше, чтобы годы спустя они – толстые, лысые, ухоженные, довольные своим богатством и своим грубым шумным прошлым – могли рассказывать о нем в телепередачах и мемуарах. Хотя надо заметить, что Джуд никогда не любил следовать сценариям.

Джуд и Джорджия перекусили бутербродами, купленными в том же магазине, что и собачий корм. По вкусу бутерброды сильно напоминали полиэтилен, в который были завернуты.

По телевизору показывали концерт группы «Май кемикал романс». Губы и брови у музыкантов были проколоты, на голове сооружены шипы из волос, но из-под маски белого грима и черной помады выглядывали пухлые дети, пару лет назад игравшие в школьном оркестре. Они прыгали по сцене и падали друг на друга, словно на раскаленной плите. Джуду они понравились. «Кто из них умрет первым?» – подумалось ему.

Потом, когда Джорджия погасила свет, они молча лежали в темноте. Собаки устроились рядом на полу.

– Вряд ли это помогло, – произнесла вдруг Джорджия. – Ну, то, что я сожгла костюм. – Акцент исчез из ее речи.

– Но мысль была правильная.

– Нет, неправильная. – Она помолчала и спросила: – Это он заставил меня?

Джуд промолчал.

– А если мы так и не придумаем, как избавиться от него? – тихо проговорила она.

– Привыкай к запаху собачьего корма. – Джорджия рассмеялась, щекоча дыханием его горло. Она поинтересовалась:

– А зачем мы едем туда, куда едем?

– Мы едем к женщине, которая прислала мне костюм. Надо заставить ее рассказать, как прогнать привидение.

На трассе гудели машины. Стрекотали цикады.

– Ты собираешься применить силу?

– Не знаю. Может быть. Как твоя рука?

– Лучше, – ответила она. – А твоя?

– Лучше.

Он лгал и был почти уверен, что девушка тоже говорит неправду. Она удалилась в ванную перебинтовывать руку почти сразу же, как вошла в номер.

После нее Джуд зашел туда, чтобы наложить новую повязку на свою рану, и увидел в мусорной корзинке бинты Джорджии. Он склонился, разглядывая скомканные петли марли. От них пахло болезнью и антисептиком. Бурые пятна крови чередовались на них с какой-то желтой коркой, должно быть – засохшим гноем.

Сняв повязку с ладони, Джуд понял, что ему, скорее всего, придется зашивать рану. Утром, перед тем как покинуть ферму, он вытащил из домашней аптечки набор первой помощи и кое-как склеил порез стерильными салфетками, затем замотал сверху бинтами. Но в течение дня рана не затянулась, и к вечеру повязка насквозь пропиталась кровью. Под мокрыми салфетками красным влажным глазом зияла дыра взрезанной плоти.

– Та девушка… которая вскрыла себе вены… – неуверенно начала Джорджия. – Та девушка… из-за которой все…

– Анна Макдермотт. – Теперь он назвал настоящее имя Флориды.

– Анна, – повторила Джорджия. – Ты знаешь, почему она так поступила? Из-за того, что ты прогнал ее?

– Ее сестра думает именно так. И, насколько я могу судить, с ней согласен ее отчим. Вот отчего он преследует нас.

– Этот призрак… он способен заставить человека сделать то, что ему угодно, да? Например, сжечь костюм. Или повеситься, как Дэнни.

По дороге он рассказал ей про Дэнни. Джорджия выслушала и отвернулась лицом к стеклу. По тихим всхлипам и судорожным вздохам он догадался, что она плачет. Некоторое время спустя всхлипы сменились глубоким ровным дыханием – она заснула. Больше они не упоминали имени Дэнни.

Джуд продолжил:

– Покойный отчим Анны научился гипнозу в армии, когда они пытали пленных вьетнамцев. Вернувшись, он продолжал этим заниматься. Называл себя менталистом.

Он вводил людей в гипнотический транс с помощью маятника – серебряной бритвы, подвешенной на золотой цепочке. Теперь, когда он умер, маятник ему больше не нужен. Если он приказывает тебе сделать что-то, ослушаться невозможно. Ты словно наблюдаешь со стороны, как твое тело движется по его команде. А ты и не чувствуешь ничего. Будто твое тело – это костюм, который носит он, а не ты. – «Костюм покойника», – подумал Джуд, похолодев от неожиданной точности своих слов. – О старике я знаю очень мало. Анна не любила про него рассказывать. Одно время она работала хиромантом и говорила, что читать по ладони ее научил отчим. Он интересовался малоизученными возможностями человеческого сознания. Например, по выходным он подрабатывал лозоходством.

– Это когда люди ищут воду с помощью веточек?! Однажды моя бабушка наняла какого-то деда с полным ртом золотых зубов, чтобы он нашел ей новый источник когда старый колодец пересох. У того дядьки был ореховый прут.

– Старый Крэддок обходился без прутьев. Ему хватало этой бритвы на цепочке. Должно быть, маятники действуют как лоза. Короче, Джессика Макдермотт – та ненормальная сука, что послала мне костюм, – сказала по телефону, что ее отчим обещал отомстить мне после свой смерти. Значит, старик считал, что сможет вернуться мир живых. Другими словами, он – не обычное привидение, если можно так выразиться. У него есть цель.

Где-то далеко тявкнула собака. Бон подняла голову, задумчиво посмотрела на входную дверь, затем снова положила морду на передние лапы.

– Она была красивая? – спросила Джорджия.

– Анна? Ну да. Тебя волнует, какой она была в постели?

– Я просто спросила. И тебе абсолютно не нужно вдаваться в подробности.

– Ну, так не задавай вопросов, если ответы тебе могут не понравиться. И заметь, я никогда не спрашиваю про твоих бывших.

– Про моих бывших? Блин, Джуд, так вот как ты обо мне думаешь? Моя нынешняя, которая скоро станет бывшей?

– Господи. Опять началось.

– Я не из любопытства спрашивала. Я просто пытаюсь разобраться.

– Интересно, при чем тут ее красота? Разве это поможет нам выпутаться из этой истории с призраком?

Джорджия натянула простыню до подбородка и вызывающе уставилась на Джуда.

– Значит, она была Флоридой, а я – Джорджия. Какие еще штаты посетил твой член?

– Понятия не имею. Забыл отметить на карте флажками. А тебе приспичило узнать точную цифру? Кстати, раз уж мы заговорили об этом, почему ты ограничиваешься штатами? Я был в тринадцати мировых турне и пенис всегда брал с собой.

– Гребаная задница.

Он усмехнулся в бороду:

– Понимаю, для твоей невинной души это оказалось тяжелым шоком. Вот еще одна новость: у меня есть прошлое. Длиной в пятьдесят четыре года.

– Ты любил ее?

– Да оставь ты ее в покое, Джорджия!

– Это важно, как ты не понимаешь!

– Не понимаю!

Джорджия молча смотрела на него.

Он сел в подушках, прислонившись к спинке кровати:

– Любил. Недели три.

– А она тебя любила? – Он кивнул.

– Она писала тебе? После того, как ты отправил ее домой?

– Угу.

– Злые письма?

Он задумался и ответил не сразу.

– Да ты хотя бы читал их, дерьмо бесчувственное?

Она снова заговорила с сельским южным акцентом.

В пылу эмоций она забылась и перестала себя контролировать. А может, подумал Джуд, не забылась, а наоборот – вспомнила, кто она и откуда.

– Читал, – сказал он. – Я как раз хотел найти их и перечитать, когда началась вся эта чертовщина. Как жаль, что Дэнни не успел найти письма. Джуд любил Анну, жил с ней, каждый день разговаривал, но теперь ему стало ясно, что он почти ничего не знал о ней. Не знал о том, как она жила до встречи с ним – и после.

– Все, что случилось с тобой, ты заслужил, – заявила Джорджия и отвернулась от него, легла на другой бок. – Мы оба заслужили.

Он сказал:

– Ее письма не казались злыми. Иногда в них было слишком много эмоций. А иногда, напротив, так мало, что становилось страшно. В последнем послании она написала, что ей хочется поговорить о чем-то, о каких-то секретах, которые она устала хранить в себе. Она писала, что больше не вынесет такой усталости. Я должен был понять, что это предупреждение. Она частенько говорил подобные вещи, но никогда… В общем, я уже рассказывал тебе, что у нее имелись проблемы. Она была несчастна.

– Но ты думаешь, она все еще любила тебя? Даже после того, как ты выкинул ее вон?

– Я не… – Он остановился, сделал глубокий вдох, шумом выдохнул. Не стоит ввязываться в перепалку. – Думаю, да. Любила.

Джорджия долго молчала, лежа к Джуду спиной. Он изучал изгиб ее плеча. Наконец она произнесла:

– Мне ее жаль. Это нелегко.

– Что?

– Любить тебя. Со многими парнями я чувствовала себя погано, но ты, Джуд, не такой, как все. Другим на меня было, в общем-то, наплевать, а тебе – нет, но при этом я все равно чувствую себя мелкой грязной шлюхой, которую ты снял на время.

Она говорила просто, спокойно, не глядя на него.

От ее слов у Джуда перехватило дыхание, ему захотелось извиниться, но он смутился. Он очень давно не извинялся и забыл, как это делается. Она ждала его ответа и, не дождавшись, укрылась плотнее одеялом. Джуд закинул руки за голову.

– Завтра поедем через Джорджию, – сказала Джорджия, по-прежнему не оборачиваясь. – Хочу заехать к бабушке.

– К бабушке, – повторил Джуд, как будто сомневаясь, что правильно расслышал.

– Бэмми – самый дорогой мне человек. Однажды она набрала триста очков в боулинге. – Джорджия сказала это так, будто второе логически следовало из первого. Возможно, так оно и было.

– Ты не забыла, что у нас небольшая проблема?

– Да, что-то припоминаю.

– Так, может, сейчас не лучшее время навещать родственников?

– Мне надо поговорить с ней.

– Ну, давай заедем к ней на обратном пути. У вас будет время посидеть и вспомнить прошлое. И сыграть пару партий в боулинг.

Джорджия ответила не сразу:

– Нет, заехать надо завтра. Я давно хотела. Ведь не известно, поедем ли мы обратно.

Джуд теребил бороду в темноте, глядя на ее силуэт под одеялом. Очень жалко тратить драгоценное время, но он чувствовал, что должен уступить Джорджии – тогда она будет меньше сердиться на него. И если Джорджия хочет увидеться с человеком, которого любит, не надо это откладывать. Сейчас Джуду казалось неразумным оставлять важные вещи на потом.

– У нее в холодильнике есть лимонад?

– Обязательно. Всегда свежий.

– Ладно, – сдался Джуд. – Давай заедем к твоей бабушке. Но ненадолго, хорошо? Если не задержимся, завтра в это время уже будем во Флориде.

Одна из овчарок вздохнула во сне. Джорджия с вечера открыла окно, чтобы выветрился запах собачьего корма. Окно выходило в центральный двор мотеля. Легкий сквозняк приносил от забора из металлической сетки запах ржавчины, а от пустого в это время года бассейна – слабый запах хлорки.

– Кроме того, раньше у меня была доска для гаданий. Хочу поискать ее у бабушки, может, завалялась где-нибудь в моей комнате.

– Я тебе уже говорил: я не хочу разговаривать с Крэддоком. Он и так мне все сказал.

– Да нет же, – нетерпеливо перебила Джорджия. – Никто не просит тебя разговаривать с Крэддоком.

– Тогда зачем тебе доска?

– Надо попробовать найти Анну, – ответила Джорджия. – Ты сказал, что она любила тебя. Может быть она знает, как помочь нам. Вдруг она сумеет отозвать привидение.

– А-а, озеро Понтчартрэйн! Я выросла недалеко от него. Родители возили нас туда. Мой отчим удил на озере рыбу. Не помню, правда, много ли и какую. А ты часто рыбачил на озере Понтчартрейн?

Она всегда доставала его своими вопросами. Он так и не понял, слушает ли она его ответы или просто придумывает следующий вопрос, пока он говорит.

– Ты любишь рыбачить? Тебе нравится сырая рыба? Суши, например? Я суши терпеть не могу, разве что когда выпью, а потом я бываю в настроении. Отвращение маскирует влечение. Сколько раз ты бывал в Токио? Говорят, еда там ужасная – сырые моллюски, сырые медузы. Все сырое. Эти японцы не знают, что такое огонь? У тебя когда-нибудь было серьезное пищевое отравление? Думаю, было. Ты же все время в поездках. А как тебя сильнее всего тошнило? Тебя когда-нибудь рвало через нос? Да? Это самое противное. Так ты часто рыбачил на озере Понтчартрейн? Тебя отец брал на рыбалку? Понтчартрейн. Озеро Понтчартрейн. Красивое название, правда? Ты знаешь, какой самый романтичный звук в мире? Дождь на тихом озере. Прекрасный весенний дождь. Когда я была маленькой, я прямо в транс впадала, когда смотрела из окна на дождь. Отчим говорил, что не встречал никого, кто так легко впадает в транс. Каким ты был в детстве? Когда ты решил сменить имя? Может, мне тоже сменить имя? Придумай мне новое имя. Я хочу, чтобы ты звал меня так, как тебе хочется.

– Я именно так и делаю, – ответил тогда Джуд.

– Точно. Здорово. Значит, отныне мое имя – Флорида. Анна Макдермотт умерла. Это мертвая девушка, нет. Она мне все равно никогда не нравилась. Лучше буду Флоридой. Ты скучаешь по Луизиане? Забавно, мы жили всего в четырех часах лета друг от друга. Наши пути могли пересечься и раньше. По-твоему, возможно ли, чтобы мы с тобой уже были в одной и той же комнате, одно и то же время, только забыли об этом? Вряд ли, да ты ведь уехал из Луизианы еще до моего рождения.

Джуд не знал, нравилась ему привычка Анны сыпать вопросами или раздражала. Наверное, то и другое.

– Ты когда-нибудь заткнешься? – спросил он ее вновь, когда они впервые переспали. Пробило два, и она допрашивала его уже целый час. – Наверное, ты была таким ребенком, от каких мамаши с ума сходят. «Почему небо голубое? Почему Земля не падает на Солнце? Что случается с людьми после смерти?»

– Как ты думаешь, что случается с людьми после смерти? – тут же спросила Анна. – Ты когда-нибудь видел призраков? Мой отчим видел, и не раз. Даже разговаривала с ними. Он был во Вьетнаме. Говорит, там везде кишат привидения.

Она уже рассказала, что ее отчим был гипнотизером и лозоходцем, что ее старшая сестра занималась гипнозом вместе с ним и что они жили в Тестаменте, штат Флорида. Вот и все, что Джуд узнал о ее семье. Он не стремился узнать больше – ни тогда, ни позднее. Ее устраивало то, что она поведала сама. Анну он встреть три дня назад в Нью-Йорке. Он приехал в столицу штата записывать вместе с Трентом Резнором саундтрек к фильму. Легкие деньги. Потом он задержался, чтоб посмотреть шоу Трента в «Роузлэнде». За кулисами на глаза ему попалась Анна – миниатюрная, с фиолетовой помадой на губах, в кожаных штанах, поскрипывавших при ходьбе, с редкими среди готов светлыми волосами. Она поинтересовалась, не хочет ли Джуд перекусить, а когда он согласился, принесла бутерброд и спросила:

– А не трудно есть с такой бородой? Еда в волосах не путается? – Она засыпала его вопросами, еще не успев толком познакомиться. – Вот как ты думаешь, почему байкеры и многие другие парни носят бороды? Чтобы грозно выглядеть? А ведь в драке борода помешает, тебе не кажется?

– Ну, и как же она помешает? – спросил Джуд. Она схватила его за бороду и потянула. Он дернулся вниз вслед за бородой. От рвущей боли во всей нижней половине лица он чуть не закричал и стиснул зубы, сдерживая гневный вопль. Девушка отпустила его и продолжила:

– Если мне придется драться с бородатым мужиком, то первым делом я схвачу его за бороду. А с ребятами из «Зи-Зи-топ» даже я, такая маленькая, справилась бы, разом с тремя. Конечно, они попались, им теперь бриться просто нельзя: без бороды их никто и не узнает. У тебя, наверное, та же проблема. Ты – это твоя борода. В детстве я смотрела твои концерты на видео, а потом из-за этой бороды мне снились кошмары. О, идея! Если сбрить бороду, ты станешь совершенно неузнаваем. Тебе это никогда не приходило в голову? Мгновенно избавишься от гнета популярности. Плюс преимущество в драке. Вот тебе причины побриться.

– Моя борода дает мне преимущество в отношении секса, – парировал Джуд. – Моя борода снилась тебе в страшных снах, но твое счастье, что ты не видела меня без нее. Ты вообще бы не смогла спать.

– Значит, это маскировка. Ты скрываешь свое лицо. Как и имя.

– При чем тут мое имя?

– Оно не настоящее. Джудас Койн. Это псевдоним. – Она наклонилась к нему. – Судя по этому имени, ты из семьи христианских фанатиков, не иначе. Мой отчим говорит, что Библия – это чушь. Он рос в среде пятидесятников, но сам стал спиритуалистом и нас воспитал так же. У него есть маятник: он раскачивает им перед тобой, задает вопросы. По тому, как маятник раскачивается, отчим может сказать, врешь ты или нет. А еще с помощью маятника он умеет определять ауру. Моя аура – черна как грех. А твоя? Хочешь, я погадаю тебе по руке? Хиромантия – это очень легко. Самый простой фокус.