Флорида 2 page

– Выброси его! – раздался от дверей голос Джорджии.

От неожиданности Джуд вздрогнул. Обернулся, взглянул на нее. Джорджия был бледной от природы, однако сейчас, ее лицо казалось обескровленным и белым, как полированная кость. Она напоминала вампира еще сильнее, чем обычно. Сначала Джуд отнес это на счет косметики, но потом заметил, что лицо Джорджии влажно от пота, а тонкие черные волосы прилипли к вискам и лбу. Она стояла в одной пижаме, обхватив себя руками, и дрожала от холода.

– Ты что, заболела? – спросил Джуд.

– Да нет, – отмахнулась она. – Я ходячая реклама здоровья. Выброси его. Он аккуратно положил видеокассету на полку.

– О чем ты?

– О костюме покойника. От него воняет. Ты же вынимал его из шкафа, разве не заметил, как он пахнет?

– А он не в шкафу?

– Нет, не в шкафу! Когда я проснулась, он лежал на кровати. Лежал, раскинув рукава, прямо рядом со мной. Ты забыл его убрать? Или ты даже забыл, что вытащил его? Богом клянусь – удивляюсь, как это в туалете ты не забываешь засунуть обратно в штаны свой хрен! Надеюсь, что вся дрянь, которую ты выкурил в семидесятые, стоила твоих нынешних проблем с головой. Зачем ты вообще доставал этот чертов костюм?

Если костюм действительно находится не в шкафу, значит, выбрался он оттуда самостоятельно. Но говорить это Джорджии не имело ни малейшего смысла, поэтому Джуд промолчал, притворившись, будто занят наведением порядка в студии.

Он деловито обошел стол, нагнулся и развернул лицевой стороной вверх рамку с платиновым диском, что упала со стены. Сам диск пострадал не меньше, чем стекло рамки. Джуд собрал осколки. Битое стекло с мелодичным перезвоном посыпалось в урну у письменного стола. Потом он вынул куски разбитого платинового альбома – «Веселые линчеватели» – и тоже бросил их в мусор: шесть блестящих кинжалов из прорезанной бороздками стали. Что теперь? Джуд предположил, что нормальный трезвомыслящий человек пошел бы взглянуть на костюм. Он обернулся к Джорджии.

– Пойдем, тебе лучше прилечь, ты ужасно выглядишь. А я уберу костюм на место и укрою тебя одеялом.

Он взял ее за руку, но девушка высвободилась.

– Нет. Провоняла вся постель. От простыней разит какой-то мерзостью.

– Ну, постелим свежее белье, – сказал он, снова беря ее за руку повыше локтя.

Джуд развернул ее и вывел в холл. Слева, ближе к спальне, в кресле-качалке сидел старик. Голова опущена, будто в задумчивости. Там, где должны были быть его ноги, висела завеса из лучей утреннего солнца. Призрачное тело словно растаяло там, где на него падал свет. Этот эффект придавал старику вид инвалида войны, у которого брючины заканчивались где-то посередине бедра. Ниже солнечного разлива виднелись черные кожаные ботинки, надетые на черные носки. А между бедрами и ботинками были только одни ноги – ножки стула, ослепительно желтые в лучах солнца.

Джуд заметил старика и мгновенно отвернулся. Он не хотел смотреть на него, не хотел думать о том, что призрак снова здесь. Он глянул на Джорджию – увидела ли она привидение? Но девушка, ведомая рукой Джуда, уставилась себе под ноги и опустила челку на глаза. Он хотел, чтобы она взглянула на старика. Хотел узнать, может ли Джорджия видеть его, но слишком боялся заговорить в присутствии покойника. Он боялся, что привидение услышит его и поднимет голову.

Разумом Джуд понимал, что надеяться проскользнуть мимо старика незамеченными – безумная мысль. Тем не менее он верил, что если оба они будут вести себя очень тихо, то сумеют пройти через холл, не побеспокоив призрак. Глаза покойника оставались закрытыми, подбородок упирался в грудь. Трудно было отделаться от впечатления, что это обычный старичок, прикорнувший на утреннем солнышке. В эти секунды Джуд хотел одного: чтобы призрак не двигался с места. Не шевелился. Не просыпался. Не открывал глаз. Пожалуйста, пусть он не открывает глаз.

Они приближались к креслу-качалке, но Джорджия так и не взглянула в ту сторону. Сонная, она положила голову Джуду на плечо и прикрыла веки.

– Так ты расскажешь мне, зачем разгромил всю студию? Это ты кричал? Мне показалось, я слышала какие-то крики.

Он не хотел смотреть туда, но не мог не смотреть. Привидение сидело на месте: голова чуть склонилась набок, на губах играет легкая улыбка, будто старик размышляет о чем-то приятном или видит хороший сон. Кажется, он не слышит ее. У Джуда появилась какая-то мысль, еще неоформленная, еще невыразимая словами. С закрытыми глазами, с едва заметным наклоном головы привидение как будто бы… прислушивалось к чему-то.

«Прислушивается ко мне», – подумал Джуд. Вероятно, ждет, когда его присутствие будет признано, и тогда в свою очередь признает (сможет признать) присутствие Джуда. Они были уже совсем рядом с призраком, должны были вот сейчас пройти мимо, и Джуд вжался в Джорджию, чтобы избежать прикосновения к покойнику.

– Эти крики и разбудили меня и еще ужасная вонь… – Джорджия негромко кашлянула и подняла голову, прищурившись на дверь спальни. Она так и не замечала привидения, хотя они шли прямо на него. Вдруг она встала на месте как вкопанная: – Я не войду туда, пока ты не сделаешь что-нибудь с костюмом.

Он передвинул ладонь с ее предплечья на запястье и сжал его, подталкивая Джорджию вперед. Она тоненько вскрикнула, обозначая протест и боль, и попыталась вырваться из его хватки.

– Какого хрена?

– Иди, не останавливайся, – рявкнул он и понял мгновением позже, что все-таки заговорил. Сердце ухнуло в пропасть.

Он обернулся, чтобы взглянуть на привидение, и в тот миг покойник вскинул голову и поднял веки. Вместо глаз у него были черные каракули. Как будто ребенок взял фломастер – волшебный фломастер, рисующий по воздуху, – и старательно закрасил глаза старика. Черные линии вились и закручивались, как черви, спутавшиеся в клубок.

Старик улыбнулся ему – короткой зловещей улыбкой, не раздвинув сомкнутых губ. И Джуд миновал его, толкая перед собой Джорджию, не обращая внимание на ее сопротивление и жалобы. Уже открывая дверь спальни, он снова не выдержал и оглянулся.

Призрак поднялся на ноги, и, пока он совершал это движение, его ноги вышли из освещенного лучами участка и нарисовались между ботинками и серединой бедер – длинные ноги в черных брюках с острыми складками. Покойник протянул руку в сторону и развернул ладонь к полу. Что-то выпало из его руки и повисло – плоский серебряный кулон, отполированный до зеркального блеска, на тонкой золотой пеночке. Нет, не кулон, а изогнутое лезвие. Что-то вроде игрушечной версии маятника из рассказа Эдгара Аллана По[15]. Золотая цепочка присоединялась к обручальному кольцу на одном из его пальцев, словно он был женат на этой бритве. Старик позволил Джуду рассмотреть свой маятник, а потом дернул рукой, как ребенок, играющий с йо-йо, и маленькая изогнутая бритва скрылась в его ладони.

Джуд чуть не закричал, он чувствовал, как стон рвется из его груди. Он затолкал Джорджию в спальню и с силой захлопнул дверь.

– Что ты делаешь, Джуд? – чуть не плакала Джорджия, наконец-то освободившись из его рук и пятясь от него прочь.

– Заткнись.

Левой рукой она ударила его в плечо, потом стукнула по спине перевязанной правой, но причинила боль не ему, а себе. Джорджия ойкнула обиженно и слабо, понурила голову и отошла.

Джуд, не обращая на нее внимания, держался за дверную ручку. Он хотел слышать, что происходит в коридоре. Там было тихо.

Приоткрыв дверь на три дюйма, готовый в любой миг снова захлопнуть ее, он решился посмотреть, там ли еще призрак со своей бритвой. В холле никого не было.

Он зажмурился. Закрыл дверь. Прислонился к дереву лбом, сделал глубокий вдох, наполнив легкие и задержав дыхание, потом медленно выдохнул. Лицо холодил липкий пот, и он поднял руку, чтобы стереть его. Что-то ледяное, острое и твердое царапнуло его щеку, и он открыл глаза. В ладони Джуда лежала изогнутая бритва призрака. Синеватая сталь лезвия отражала его собственный широко раскрытый глаз.

С диким воплем Джуд отбросил от себя лезвие. Но когда он посмотрел на пол, там уже ничего не было.

Он попятился от двери. Все пространство комнаты заполнил шум затрудненного дыхания – его собственного и Мэрибет. В этот момент она была для него Мэрибет. Он не мог вспомнить, как обычно называл ее.

– Что за дерьмо ты пьешь? – спросила она, почти незаметно (но только не для уха Джуда) растягивая слова, как и положено уроженке Юга.

– Джорджия, – вспомнил он тогда. – Ничего. Я абсолютно трезв.

– Проклятье. Тогда чем ты долбишься?

Едва заметный южный говорок пропал, исчезнув так же внезапно, как и появился. Джорджия пару лет прожила в Нью-Йорке, где целенаправленно работала над своим произношением. Ей не нравилось, когда ее принимали за южную деревенщину.

– Я перестал принимать наркотики много лет назад. Я же говорил тебе.

– Тогда что было в холле? Ты что-то заметил. Что? – Он бросил на нее предупреждающий взгляд, который Джорджия проигнорировала. Она стояла перед ним в пижаме, обхватив себя руками, слегка расставив ноги, как будто хотела преградить ему дорогу в спальню. Абсурдное намерение для девушки, весившей на добрую сотню футов меньше Джуда.

– В холле сидел старик. В кресле, – произнес он наконец. Он вынужден был что-то объяснить Джорджии и не видел причины лгать. Сочтет ли она его безумным, Джуда ни капли не беспокоило. – Мы прошли прямо мимо него, но ты его не увидела. Не знаю, можешь ли ты вообще его видеть.

– Какой-то бред сумасшедшего. – Особой уверенности в ее голосе не прозвучало.

Джуд направился к кровати, и она уступила ему дорогу, прижавшись к стене.

Костюм покойника был аккуратно разложен на той стороне, где обычно спал Джуд. Коробка в форме сердца лежала на полу, рядом – небрежно откинутая крышка. Из коробки торчала белая упаковочная бумага. Уже за несколько шагов от костюма Джуд почувствовал неприятный запах. Его передернуло. Запаха не было, когда он в первый раз вынимал костюм из коробки, иначе Джуд бы запомнил. Не запомнить такую вонь невозможно. Это был запах разложения, смрад чего-то мертвого и гниющего.

– Господи, – только и сказал Джуд. Джорджия стояла поодаль, прикрыв ладонью рот и нос.

– Знаю. Я еще подумала: может быть, в карманах что осталось. Еда какая-нибудь.

Дыша через рот, Джуд похлопал по карманам. Он ожидал, что найдет в них нечто вроде полуразложившейся крысы. Он не удивится, если Джессика Прайс приложила к костюму в качестве подарка небольшой довесок – без дополнительной оплаты. Но в карманах он нащупал лишь плоский жесткий квадратик – вероятно, из пластика. Джуд вытащил находку.

Это оказалась хорошо знакомая фотография, где он был снят вместе с Анной. Анна очень любила ее. Их снял Дэнни в один из августовских дней. Рыжеватый теплый солнечный свет падает на переднее крыльцо, в воздухе кишат стрекозы, поблескивают пылинки. Джуд сидит на крыльце с гитарой «Добро» на колене. Анна пристроилась рядом и смотрит, как он играет, зажав ладони между бедер. У их ног распростерлись в пыли собаки, вопросительно глядя на камеру.

То был чудесный день. Может быть, один из последних хороших дней перед тем, как их отношения стали портиться. Однако вид фотографии не доставил Джуду удовольствия: кто-то отредактировал ее, размашисто закрасив глаза Джуда черными чернилами.

От созерцания испорченной карточки его отвлек голос Джорджии: она что-то спрашивала у него неуверенным негромким голосом:

– Какой он? Тот призрак в холле?

Джуд стоял так, что корпусом загораживал фотографию, так что девушка, к счастью, не видела, что у него в руках. Он не хотел показывать ей снимок. Ответить сразу он не смог, все еще потрясенный видом черных зигзагов, скрывающих его глаза на фотографии. Собравшись, он проговорил:

– Обычный старик. Одет в этот костюм.

«А вместо глаз у него проклятые черные каракули – как здесь», – мог бы сказать Джуд и протянуть снимок Джорджии. Но он этого не сделал.

– Он просто сидел там? – спросила Джорджия. – Больше ничего не случилось?

– Потом он поднялся и показал мне бритву на цепочке. Забавная такая бритва.

В тот день, когда Дэнни сфотографировал их, Анна еще была самой собой. Пожалуй, думал Джуд, она была тогда счастлива. Джуд тогда проводил целые дни под днищем своего «мустанга», и Анна находилась поблизости, иногда даже залезала к нему под машину, чтобы подать деталь или инструмент. На фото было видно, что подбородок у нее испачкан моторным маслом, на коленях и на руках тоже грязь – почетная трудовая грязь, какой можно гордиться. Она подняла брови домиком, отчего между ними образовалась славная ямочка, и приоткрыла рот, будто смеялась… или, скорее всего, собиралась спросить у него что-нибудь. «Ты часто ездишь рыбачить на озеро Понтчартрейн? А какая собака была лучшей из всех, что у тебя были?» Ох уж эти ее вопросы.

Тем не менее Анна не спрашивала, почему он прогоняет ее, когда между ними все закончилось. Ни о чем не спрашивала – после той ночи, когда он нашел ее на обочине трассы, бредущую куда-то в одной футболке под гудки проезжающих автомобилей. Он втянул ее в машину и уже замахнулся кулаком, чтобы ударить, но вместо этого стукнул по рулю – раз, другой, третий, пока на костяшках не выступила кровь. Хватит, сказал он тогда, он сейчас сам соберет ее дерьмовые пожитки и отправит домой. Анна прошептала, что умрет без него. Он ответил, что пришлет на похороны цветы.

Что ж, по крайней мере, она сдержала свое слово. А Джуду выполнять свое обещание уже поздно.

– Ты случайно не выдумал все это? – спросила Джорджия. Ее голос раздался неожиданно близко. Она постепенно приближалась к нему, несмотря на отвратительную вонь. Он тайком сунул фотографию обратно в карман костюма, чтобы не увидела Джорджия. – Если это шутка, мне совсем не смешно.

– Это не шутка. Существует вероятность, что я схожу с ума, но мне кажется, дело не в этом. Женщина, что продала мне… костюм, отлично знала, что делает. Ее младшая сестра была моей поклонницей, а потом совершила самоубийство. Теперь ее родственники – старшая сестра, в частности, – винят в ее смерти меня. Я говорил с ней по телефону всего час назад, и она сама мне все рассказала. Так что в этой части можно быть уверенным — это не плод моего воображения. Дэнни был рядом, он слы­шал, что я говорил. Она хочет отомстить мне. Поэтому-то и послала привидение. Кстати, вчера ночью я его тоже видел.

Джуд стал складывать костюм, намереваясь убрать его в коробку.

– Сожги его, – выпалила Джорджия с такой горячностью в голосе, что Джуд удивился. – Сожги этот мерзкий костюм к черту.

На миг его охватило почти неудержимое желание именно так и поступить: найти какую-нибудь горючую жидкость, облить ею костюм и сжечь на подъездной дорожке. Но почти сразу Джуда охватили сомнения. Его останавливала бесповоротность такого действия. Кто знает, какие мосты он сожжет вместе с этим куском ткани? Где-то на краю сознания промелькнула мысль о вонючем костюме и о том, как его можно использовать, но она ускользнула прежде, чем Джуд успел поймать ее. Он устал. Сейчас он не в состоянии ни о чем думать.

Причины, побудившие его отказаться от идеи сожжения, были нелогичны, основаны на предрассудках и неясны даже ему самому. Однако когда он заговорил, оказалось, что у него есть вполне разумное объяснение:

– Мы не можем сжечь его. Костюм – улика. Если я подам на эту женщину в суд, мой адвокат обязательно захочет его увидеть.

Джорджия рассмеялась – слабо и невесело.

– За что? За нападение с помощью злого духа?

– Нет. Может быть, за хулиганство. Или преследование. Она угрожала мне, а это серьезно, даже если она сумасшедшая.

Он закончил складывать костюм и уложил его обратно в коробку, в гнездо из вороха упаковочной бумаги. Дышал он все это время через рот, отвернувшись в сторону от источника смрада.

– Вся комната провоняла. Меня сейчас вырвет, кажется, – выдавила Джорджия.

Джуд искоса глянул на нее. Она рассеянно прижала правую руку к груди, уставившись на черную глянцевую коробку. До сих пор она прятала руку у себя за спиной или под мышкой. Большой палец распух, и место, куда пришелся укол, воспалилось и загноилось. Джорджия увидела, что Джуд смотрит на палец, сама взглянула на руку, потом улыбнулась печально.

– Да у тебя там инфекция.

– Я знаю. Я мазала ранку противовоспалительной мазью.

– Может, стоит сходить к врачу? От столбняка никакая мазь не поможет. – Она потрогала ранку пальцами, осторожно сдавила края.

– Я укололась об иголку, спрятанную в костюме. А вдруг она отравлена?

– Вряд ли. Если бы там был цианид, мы бы уже догадались.

– А если сибирская язва?

– Я говорил с той женщиной. Она, конечно, полная идиотка, и ей давно пора отправиться к психиатру, но не думаю, что она послала бы мне что-либо отравленное. Она же понимает, что можно загреметь за решетку. – Он взял Джорджию за запястье, притянул к себе и изучил раненый палец внимательнее, чем в первый раз. Кожа вокруг зараженной области стала мягкой и сморщилась, как от долгого нахождения в воде. – Знаешь что, посиди пока перед телевизором, а я попрошу Дэнни записать тебя к врачу.

Он отпустил ее руку и кивнул на дверь, но Джорджия не двинулась с места.

– А ты не посмотришь, сидит ли он там? – попросила она Джуда.

Помолчав, Джуд кивнул и пошел к двери. Через приоткрытую на пол фута щель он выглянул за порог. Солнце за это время передвинулось или скрылось за облаком, оставив холл в прохладной тени. Кресло-качалка у стены была пуста. Никто не стоял в углу с бритвой на цепочке.

– Чисто.

Джорджия тронула его за плечо здоровой рукой.

– Однажды я тоже видела привидение. В детстве. – Джуд не удивился. Он не встречал ни одной поклонницы «готики», которая бы не сталкивалась со сверхъестественными явлениями или не верила с безоглядной детской искренностью, неуместной во взрослом человеке, в астральные тела, ангелов либо колдовство.

– Я тогда жила с Бэмми, своей бабушкой. Это было после того, как отец впервые выгнал меня из дома. Однажды я зашла на кухню, чтобы налить себе стакан бабушкиного лимонада – она делает очень вкусный лимонад, – и случайно посмотрела в окно. Я увидела в нашем дворе девочку. Она рвала большие одуванчики и дула на них – ну, знаешь, как делают все дети, – и напевала что-то. На вид она была немного младше меня, в каком-то очень бедном платье. Я распахнула окно, чтобы спросить у нее, что она делает в нашем дворе. Она услышала скрип рамы, подняла голову, и я сразу поняла: она мертвая. У нее были неправильные глаза.

– Что значит «неправильные»? – спросил Джуд, чувствуя, как кожа по всему его телу стягивается и покрывается колючими мурашками.

– Такие… черные. То есть это были даже не глаза, а что-то поверх них. Как будто их закрыли чем-то.

– Закрыли, – повторил Джуд.

– Да. Закрасили. Черным. Затем она отвернулась и посмотрела куда-то через забор. Потом вдруг выпрямилась и пошла через двор. Она двигала губами, как будто говорила с кем-то, но никого не было видно, и я не слышала ни слова. Когда она собирала одуванчики и пела, я ее слышала, а когда она встала и с кем-то заговорила, я уже не различала ни звука. Мне это всегда казалось странным, что я слышала ее, только когда она пела… В общем, потом она потянулась кверху, словно перед ней, по ту сторону забора Бэмми, стоял кто-то высокий, и она взяла этого человека за руку. И вот тогда я вдруг страшно испугалась, даже задрожала вся. Я почувствовала, что с ней случится что-то очень плохое. Я хотела сказать ей, чтобы она не брала человека за руку. Кем бы он ни был, тот невидимый человек, нужно отойти от него немедленно. Только я так испугалась, что почти не могла дышать. А маленькая девочка еще раз оглянулась на меня, посмотрела печально своими закрашенными глазами, оторвалась от земли, Богом клянусь! – и перелетела через забор. Перелетела, конечно, не как птицы, а будто перенесенная невидимыми руками. И все, больше я ее не видела. Меня прошиб холодный пот, и от слабости пришлось сесть на пол. – Джорджия бросила короткий взгляд на Джуда: может быть, хотела проверить, не смеется ли он над ней. Но он кивнул, прося продолжать. – Бэмми нашла меня на полу кухни. Она захлопотала, стала спрашивать, что случилось. А когда я все объяснила, она ужасно расстроилась и даже заплакала. Она села на пол рядом со мной и сказала, что верит мне. Сказала, что я видела ее сестру-двойняшку – Рут. Я и раньше знала, что у Бэмми была сестра, и она умерла совсем маленькой. Но только в тот день бабушка поведала мне, что случилось с Рут на самом деле. Я-то думала, что ее сбила машина или что-то в таком роде, но все оказалось не так. Однажды, когда им было лет по семь или восемь – в середине пятидесятых, – их позвали домой обедать. Бэмми послушалась, а Рут осталась на улице, потому что есть она не хотела и вообще всегда была непослушной. Пока Бэмми и взрослые члены семьи обедали, кто-то похитил Рут со двора. Больше ее никогда не видели. И с тех пор живущие в этом доме люди время от времени видят ее привидение: она рвет одуванчики, дует на них и поет, пока кто-то не забирает ее через забор. Моя мать видела призрак Рут, и муж Бэмми видел ее однажды, и кое-кто из друзей Бэмми, и она сама: тоже видела. И те, кто видел ее, чувствовали то же самое, что и я: хотели сказать девочке, чтобы она не шла к человеку за забором, чтобы держалась от него подальше. Но, как и я, они были слишком испуганы, чтобы сказать хоть слово. Бэмми считает, что так будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не решится предостеречь Рут. Что призрак Рут словно заснул и видит сон о последних минутах ее жизни. Нужно, чтобы кто-нибудь разбудил его.

Джорджия сглотнула слюну, закончив свой рассказ, и опустила голову. Черные волосы упали ей на лицо.

– Я не верю, что мертвые хотят причинить нам вред, – заговорила она снова. – Скорее им нужна наша помощь. Да, думаю, они просят помощи. Если ты увидишь того старика еще раз, попытайся заговорить с ним. Надо понять,чего он хочет.

У Джуда не было сомнений, увидит ли он привидение еще раз – конечно, увидит. И он уже знал, чего хочет от него отчим Анны.

– Он приходит не за тем, чтобы разговаривать со мной, – ответил он.

Джуд не совсем представлял себе, что делать дальше, поэтому заварил чаю. Простые, доведенные до автоматизма движения – наполнить чайник водой, отмерить заварку, найти кружку – обладали способностью прояснять мозг, замедлять время… придавать смысл молчанию. Он стоял у кухонного стола и ждал, когда закипит вода.

Паники не было. Осознав это, Джуд испытал некоторое удовлетворение. Он не был готов уехать отсюда и сомневался, что бегство ему поможет. Куда он отправится? Где будет лучше, чем дома? Джессика Прайс сказала, что покойник принадлежит ему и последует за ним повсюду. Джуд вообразил, как он садится в кресло в салоне первого класса рейса на Калифорнию и обнаруживает рядом мертвеца с черными каракулями вместо глаз. Он вздрогнул, стряхивая наваждение. Обороняться от призраков с тем же успехом можно дома. Во всяком случае, сначала нужно придумать, где спрятаться. К тому же Джуд не любил оставлять собак на чужом попечении. Раньше, когда он ездил в туры, собаки всегда путешествовали в автобусе вместе с ним.

И вопреки тому, что он сказал Джорджии, Джуд не имел ни малейшего желания вмешивать в дело это полицию или адвокатов.

Обратившись к представителям закона, он только ухудшит ситуацию. Да, шансы выиграть дело против Джессики Макдермотт Прайс у него были, и это принесло бы ему известное удовлетворение. Но даже если он сведет с ней счеты, покойник все равно останется при нем. Джуд знал это – он посмотрел немало фильмов ужасов.

Кроме того, душа Джуда восставала при мысли о визите в полицию. Поступать же наперекор себе он нежелал. Его личность – самое первое и самое мощное его творение, она стала механизмом, обеспечившим успех, наполнившим его жизнь всем, что было для него важно или приятно. И он намерен защищать ее до последнего.

Джуд задумался о привидениях и понял, что готов поверить в существование духов мертвых, но только не потусторонних страшилищ, занятых исключительно запугиванием людей. Так что призрак старика вряд ли ограничится закрашенными глазами и изогнутой бритвой на цепочке. Внезапно Джуд задался вопросом: чем Анна вскрыла себе вены? Одновременно он осознал, что в кухне стоял промозглый холод. Джуда как магнитом тянуло к закипающему чайнику, чтобы впитать часть исходящего от него тепла. Ответ пришел сам собой: Анна резала вены бритвой, и именно эту бритву ее приемный отец использовал как маятник для введения в транс отчаявшихся неудачников и для поисков подземных источников. Джуд хотел бы как можно больше узнать об обстоятельствах смерти Анны и о человеке, который был ее отчимом и который нашел мертвое тело девушки в холодной ванне, в потемневшей от крови воде.

Возможно, Дэнни уже нашел письма Анны. Джуда страшила необходимость перечитывать их еще раз, и в то же время он сознавал, что должен пройти через это. Он хорошо помнил их и теперь с опозданием понимал: она хотела сообщить ему о своем намерении умереть, а он не услышал этого. Нет, хуже – не захотел услышать. Он сознательно проигнорировал очевидное.

Ее первые письма из дома были полны беззаботного оптимизма. Они говорили о том, что Анна понемногу приходит в себя и принимает разумные взрослые решения относительно своего будущего. Она писала убористым почерком на дорогой плотной белой бумаге. Как и ее речь, послания пестрели вопросами, хотя, похоже, ответов она не ожидала. Она рассказывала, например, о том, как целый месяц рассылала работодателям свое резюме, а потом риторически интересовалась, не ошибка ли с ее стороны – приходить на собеседование в приют для престарелых в тяжелых сапогах и с черной помадой на губах. Она описывала два колледжа и пространно рассуждала, какой из них подойдет ей больше. Однако все рассуждения были притворством, и Джуд знал это. Она не получила работы в приюте и больше ни разу не упоминала о нем. А когда подошло время поступать в колледж, она позабыла о своих планах и подала заявление на курсы визажистов.

Последние несколько писем более точно отражали картину ее умственного и душевного состояния. Они написаны на листках линованной бумаги, вырванных из блокнота. Буквы прыгали, теснились и читались с трудом. Анна сообщала, что очень устала и не может отдохнуть. Ее сестра живет в районе новостроек, рядом с ее домом возводят новое здание. Анна писала, что днями напролет слышит стук молотков, и от этого ей кажется, будто она поселилась рядом с гробовщиком, у которого много работы после эпидемии чумы. По ночам, стоило ей закрыть глаза и погрузиться в сон, молотки вновь принимались за свое, хотя на стройке никого не было. Она уже отчаялась когда-нибудь заснуть. Старшая сестра пыталась вылечить ее бессонницу лекарствами или гипнозом. У Анны назрело несколько важных вопросов, но поговорить ей не с кем, беседовать с самой собой ужасно надоело. Она писала, что больше не в силах выносить эту усталость.

Анна умоляла Джуда позвонить ей, но он не звонил. Ее вечные несчастья утомляли его. Чтобы помочь ей преодолеть депрессию, требовалось слишком много усилий. Он пытался сделать это, когда они были вместе, но у него не получилось. Он старался как мог, у него ничего не вышло, а она все никак не оставит его в покое. Он не знал, зачем вообще читал ее письма, а самое странное – иногда он даже отвечал Анне. Больше всего он хотел, чтобы письма от нее перестали приходить. И они прекратились.

Дэнни, наверное, уже отыскал их. Надо попросить его позвонить в больницу и записать на прием Джорджию. Планов у Джуда пока немного, но это все же лучше, чем полное их отсутствие десять минут назад. Джуд налил себе чаю, и время снова пошло.

С кружкой в руках он прошагал в офис. За столом Дэнни не было. Джуд постоял в дверях, оглядывая пустую комнату. Он напряженно вслушивался в тишину: не раздастся ли какой-нибудь звук, указывающий на местоположение Дэнни. Ничего. Джуд подумал, что его помощник в туалете, но Дэнни там не оказалось. Дверь была слегка: приоткрыта, как и вчера, но за ней виднелась лишь темнота. Может, он вышел перекусить?

Джуд направился к окну, чтобы посмотреть, во дворе ли машина Дэнни, но по пути решил сделать небольшой, крюк и остановился у письменного стола. Среди бумаг, загромождавших лакированную поверхность, писем Джорджии не было. Значит, если Дэнни и нашел их, то убрал подальше. Внимание Джуда привлек монитор компьютера. Он уселся в кресло и открыл поисковую программу, решив поискать в сети информацию об отчиме Анны. Всемирная паутина, подумал Джуд, содержит информацию, почти о каждом человеке на земле. Кто знает, вдруг и у этого покойника была своя страничка. Из горла Джуда вырвался резкий, короткий смех.

Имени старика он не помнил, поэтому набрал в поисковой строке только фамилию и пару ключевых слов: «Макдермотт, гипноз, скончался». Первым результатом оказалась ссылка на некролог, напечатанный прошлым летом в журнале «Пенсакола ньюс джорнал», по случаю кончины некоего Крэддока Джеймса Макдермотта. Точно: его звали Крэддок.

Джуд нажал на ссылку… и увидел его.

Мужчина на черно-белой фотографии был молодой версией человека, который уже дважды явился Джуду в холле второго этажа. На снимке Макдермотт выглядел крепким шестидесятилетним мужчиной с такими же короткими, как у привидения, волосами – типичный военный «ежик». Вытянутое книзу, почти лошадиное лицо, длинные тонкие губы, скопления веснушек – Макдермотт весьма напоминал актера Чарлтона Хестона. Самым неожиданным впечатлением от фотографии для Джуда стало то, что при жизни у Крэддока Макдермотта были нормальные человеческие глаза. Ясный и прямой взгляд смотрел в вечность с вызывающей самоуверенностью проповедников и агитаторов.