Мая 1977 года. Пятница

Татьяна Бедова спросила Ю. Е. Аксенова, как правильно произносить: аспидный или аспидный? «Аспидный, по-моему, — ответил Юрий Ефимович, — а вы как считаете, Георгий Александрович? Мне кажется, ударение на втором слоге». «Конечно на первом, Юра. Аспидный даже на ухо не ложится», — сказал Товстоногов, смотря на сцену. Декорации уже стояли. Устанавливали свет.

¶ Репетиция началась с просмотра эпизода «Григорий — Наталья». Проверялось, как запомнили

актеры последний вариант, который утвердили вчера. Звезды на заднике исчезли, появился диск, который, в зависимости от освещения, может быть

либо солнцем, либо луной.

ТОВСТОНОГОВ (Кочергину). Эдик, как вы считаете, хорошо ли при этом интерьере дать луну?

КОЧЕРГИН. Можно.

ТОВСТОНОГОВ. Я знаю, что можно. Мне интересно знать: хорошо ли это будет?

КОЧЕРГИН. Надо попробовать высветить диск.

ТОВСТОНОГОВ (Кутикову). Высветите луну холодным синим светом, пожалуйста. По-моему, хорошо. А по-вашему?

КОЧЕРГИН. И по-моему.

Наплыв. Встреча Аксиньи и Григория.

ТОВСТОНОГОВ (Изотову). Не орите так музыкой, Юра. (Крючковой.) Увидев Григория, остановитесь и скажите перед тем, как броситься к нему: «Гриша». И добавьте эпитет какой-нибудь из Шолохова.

КРЮЧКОВА. Можно я скажу: «Любый»?

ТОВСТОНОГОВ. Скажите. (А. М. Янокопулосу.) Да, засвеченный задник — это полная му-ренция. Ничего со световой музыкой пока не получается.

Товстоногов встал и, не отрываясь взглядом от сцены, позвав за собой Янокопулоса, зашагал

по проходу назад, направляясь к сидящему сзади рядом с выносным пультом Кутикову. На

сцене обиженная Наталья столкнулась с матерью Григория.

(Призван-Соколовой.) Не надо все время в небо говорить! Вы ж не с Богом разговариваете?! На небо можно один раз посмотреть, когда упоминаете господа, вот тогда небо пользуйте.

Актеры продолжали репетицию, а у пульта Кутикова собрались Товстоногов, Кочергин,

Янокопулос и Розенцвейг.

ТОВСТОНОГОВ. В поиске света надо визуально ясно отделить прошлое от настоящего. Сколько мы говорили об том, а воз и ныне там!

КУТИКОВ. Мы пробуем, Георгий Александрович, ищем, но пока не получается.

ТОВСТОНОГОВ. И не получится, потому что особенно этот спектакль требует поисков новых для нашего театра способов освещения. А мы пользуемся приемами десятилетней давности. Я был в Москве, посмотрел у Любимова «Мастера и Маргариту». Чего у них только нет? И световой занавес, и столбы сверху, и снизу из-под решеток...

КУТИКОВ. Я, к сожалению, «Мастера и Маргариту» не видел...

ТОВСТОНОГОВ. Тут дело не в этом спектакле. У них световая аппаратура работает по этим принципам с образования театра. С «Десяти дней, которые потрясли мир». И, между прочим, когда они приезжают в Ленинград, то гастролируют во Дворце культуры Первой пятилетки, где сами знаете: свет хилый. И вот они за один день светоаппаратуру на свой лад перестраивают! Световой занавес привозят из Москвы и устанавливают. Фантастика! Вы что-нибудь видели у них?

КУТИКОВ. Нет.

ТОВСТОНОГОВ. Ни разу ничего?

КУТИКОВ. Не довелось, я целыми днями в нашем театре.

ТОВСТОНОГОВ. Как же так, Сева? Вы — человек искусства, вам же это необходимо! У Любимова все надо смотреть! Вот потому мы и не можем решить элементарную для крупного театра задачу: отделить прошлое от настоящего!

КУТИКОВ. Пока не получается, Георгий Александрович! Но мы ищем! Вот, посмотрите!

ТОВСТОНОГОВ. «Зайчики» запрыгали??? Правильно, что Эдуард Степанович с таким приемом не согласен! И я не принимаю! Это сказка! А мы ищем ирреальный свет! А для этого нужна другая система освещения! Напрочь сменяющая бытовую! Сколько времени потеряно на одни лишь обещания?! Верю, жду! И ничего!

¶ КОЧЕРГИН. Даже из того, что у нас есть, можно создать прием. Важно точно следовать принципу. Наплыв — контровой свет. Если же действие происходит в настоящем времени — освещение переднее: верхнее, боковое, какое угодно, но переднее. Покажите смену света, Евсей Маркович.

ТОВСТОНОГОВ (посмотрев). Нет, Эдик, это красиво, выразительно, но не дает нам желаемого результата. Не происходит смены прошлого на настоящее и наоборот. Да, хорошо высвечиваются декорации, ну и что?

КОЧЕРГИН. Может быть, настоящее — это верхний свет, а прошлое — нижний?

КУТИКОВ. Нет, тогда надо вскрывать станки.

ТОВСТОНОГОВ. Ну и что? Попробуйте хотя бы это. Меня убивает то, что я не вижу реальных предложений, проб! Просто руки опускаются! Приходится на весь спектакль выбирать две-три точки, куда на актера можно направить столб света, да и то только сверху. А на Таганке весь пол в решетках, где угодно столбы.

КОЧЕРГИН. На Таганке разбит планшет сцены. Он там вообще сборный. Поэтому много световых точек снизу.

ТОВСТОНОГОВ. Кто вам мешает сделать то же самое?

КУТИКОВ. Актеры будут проваливаться!

ТОВСТОНОГОВ. Да что вы говорите? Не проваливаются же на Таганке!

КОЧЕРГИН. Нас зажимает половик. Придется что-то срочно придумывать вместо него.

ТОВСТОНОГОВ. Вот тут вы правы.

КОЧЕРГИН. И, кроме того, на Таганке столбы света даются только на актеров. Нам же в наплывах необходимо и новое локальное освещение актеров, и менять среду.

ТОВСТОНОГОВ. Конечно, должны меняться и человек, и среда. И инсценировка, и спектакль строятся на принципе смещения настоящего прошлым и наоборот. Одна музыка ничего не дает. Если смещение не будет решено визуально, то спектакль провалится.

КОЧЕРГИН. Я очень надеюсь на задник, Георгий Александрович. Мне сейчас ничего вам не доказать, к сожалению. Но я так его придумал, что появится масса неожиданных возможностей освещения.

ТОВСТОНОГОВ. А я, честно говоря, мало верю в задник! Во-первых, потому что он появится в последнюю минуту, и мы ничего не успеем сделать! А во-вторых, — и вы это прекрасно знаете, — нам его сделают не так, как надо. Потому давайте пока на него не рассчитывать! Ищите, что можно сделать сейчас, сегодня!

КУТИКОВ. Может быть, вы поработаете с актерами, а мы подумаем и попробуем?

ТОВСТОНОГОВ. А что мне работать с актерами без света, на котором все строится? С актерами уже все сделано в репетиционном классе. Обидно, откровенно говоря! Не могу скрыть: обидно за актеров, которые готовы к выпускному периоду; за спектакль, над которым повис дамоклов меч из-за банальной лени! Кризис на голом месте! Вот объясните мне, Евсей Маркович: вы знали о решении спектакля со дня сдачи макета, мы договаривались о создании светового приема, которого ранее у нас не было, времени было предостаточно^ так почему до сих пор ничего не сделано?

КУТИКОВ. Но почему же ничего не делалось, Георгий Александрович? Вот мы придумали светомузыку, специально для «Тихого Дона», такого в нашем театре еще не было.

ТОВСТОНОГОВ. Светомузыка, засвечивающая задник, разрушает всю атмосферу. Это же просчитывается элементарно. Уже несколько месяцев назад вы должны были это проверить, похоронить светомузыку, и начать новый поиск. Но если только сейчас стало ясно, что вы шли ошибочным путем, выход один: немедленно найти новый ход. Иначе работу над спектаклем продолжать нельзя!

КУТИКОВ. Сложно, Георгий Александрович!

ТОВСТОНОГОВ. Сложно? Конечно! Но мне тоже сложно, так почему же вам должно быть легко?

КУТИКОВ. Может быть, закамуфлировать в деталях декораций на сцене? Предположим, телега, а внутри фонарь?! Получится этакий нимб вокруг телеги.

ТОВСТОНОГОВ. Хорошее предложение, а почему это не делается?

¶

КОЧЕРГИН. Это мне только что в голову пришло.

ТОВСТОНОГОВ. Евсей Маркович, вот у Эдика хорошее предложение, он с вами поделится, а я репетицию продолжу. Актеры в простое.

Татьяна Бедова от лица автора описывает ночной лес.

ТОВСТОНОГОВ. Во время авторского текста — опустите деревья. Медленно опускайте! Ах, все равно это так быстро получается? Тогда не надо читать полный текст, Таня. Приготовьте с Диной Мори-совной сокращенный вариант.

КОЧЕРГИН. Ой, какие хилые березки! Как плохо их повесили! Сейчас живопись получается, а надо натюрморт.

ТОВСТОНОГОВ. Сколько необходимо времени, чтобы получилась картинка, которая вас устроит?

КОЧЕРГИН. Две минуты. ТОВСТОНОГОВ. Пожалуйста, действуйте. КОЧЕРГИН. Опустите штанкет, пожалуйста, сдвигайте деревья, чтоб кучно было.

Пока Кочергин занимался с монтировщиками, С. Е. Розенцвейг затеял спор с Товстоноговым о

донских лесах.

РОЗЕНЦВЕЙГ. Я был в донской степи, видел лес. Там вот такие хилые березки, как сейчас, разреженно стоят. Поверьте мне.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, эти временно повесили, мы их заменим. У Шолохова описан густой настоящий лес.

РОЗЕНЦВЕЙГ. Но я всю степь исходил и густого леса не видел!

ТОВСТОНОГОВ. Вы были в лесу в наше время, а Шолохов чуть раньше! Почитайте «Тихий Дон».

КУТИКОВ. Георгий Александрович, давайте все-таки определим, что нам нужно? В каком направлении искать?

ТОВСТОНОГОВ. Что нам нужно, мы уже знаем. Вопрос в том, как это сделать? Как из настоящего войти в прошлое? Я уверен, что резкая смена времени будет читаться только в том случае, если включить совершенно новую систему освещения.

КУТИКОВ. Но как же я могу на всей сцене сделать совершенно иную с тему?

ТОВСТОНОГОВ. Не понимаю вопроса, Евсей Маркович! Как это не можете? Надо подготовить две системы аппаратуры: одна работает на настоящее, другая — на прошлое.

ЯКОНОПУЛУС. Может быть, все-таки попробовать цветомузыку? Только с цветным светом? Тогда не будет так заливаться задник?

ТОВСТОНОГОВ. Ни в коем случае! Даже смотреть не буду! В этом спектакле не может быть цветного цвета! Не может быть! В крайнем случае, в наплывах, серо-сине-чахоточный, который создает ощущение ирреальности происходящего. (Кутикову.) Придумайте, как развить идею Кочергина. Тут можно обмануть зрителя: под телегу спрятать фонари, под лемеха. К сожалению, я не вижу даже попытки сделать визуально что-то принципиально новое для этого спектакля.

КУТИКОВ. Но мы же сделали цветомузыку, которой ранее не было в нашем театре. Другое дело — она не подходит.

РОЗЕНЦВЕЙГ. А что она дает?

КУТИКОВ. Что? Она дает такое сочетание дыхания света с музыкой, которое руками в регу-ляторной не сделать. Вот, посмотрите еще раз!

РОЗЕНЦВЕЙГ. Впечатление плохого контакта.

¶ ТОВСТОНОГОВ. Перестаньте, Евсей Маркович, дрожать цветомузыкой! Скажите, а, может быть, поставить два могучих прожектора, как на «Ленфильме»?

КОЧЕРГИН. Нет, они ничего не дадут...

КУТИКОВ. Засветят площадку, зальют всю сцену.

ТОВСТОНОГОВ. И что? Если они пойдут только в наплывах, то и возникнет ирреальность?

КУТИКОВ. Цветомузыка тоже только в наплывах, но она заливает задник светом, и вам не нравится.

КОЧЕРГИН. Ирреальности от ленфильмовских прожекторов не будет! Они дадут яркий свет, приближенный к солнечному, бытовому, обычному.

КУТИКОВ. Может быть, Георгий Александрович, очень медленно, постепенно вводить то, что вы называете «зайчиками»? Вот, посмотрите.

КОЧЕРГИН. Ни в коем случае!

КУТИКОВ. Мы как раз делаем новый двигатель...

КОЧЕРГИН. И напрасно! «Зайчиков» не будет!

ТОВСТОНОГОВ. Эдуард Степанович прав! Елка в доме культуры или в гостинице «Метрополь» как-то не совмещается с «Тихим Доном»! Уберите «зайчиков», Евсей Маркович, продолжим репетицию! {Марлатовой.) Чуть-чуть приподнимите Дон... Нет, на такую высоту поднимать Дон не надо.

МАРЛАТОВА. Давайте установим марку.

ТОВСТОНОГОВ. Поднимайте Дон. Нет, это очень быстро. Мы же для того и организовали ручную систему подъема, чтобы можно было поднимать, прежде всего, медленно. Стоп. Ставьте марку.

Над пандусом появляется серебряная дуга Дона.

{Кутикову.) Кстати, а где звезды?

КУТИКОВ. Я их снял. Они висели не на том месте.

ТОВСТОНОГОВ. Как не на том? Вы же сами их вчера вешали?!

КУТИКОВ. Их вчера привезли. Что-то сделали правильно, что-то нет. Будет готов задник — повесим, как следует.

ТОВСТОНОГОВ {Бедовой). Сократили текст? Хорошо, читайте, сейчас еще вымараем. {Крючковой.) Хотелось бы, чтоб Аксинья после текста Тани Бедовой появилась из оркестровой ямы.

КРЮЧКОВА. А не страшно, что зрителям с ярусов меня будет заранее видно?

ТОВСТОНОГОВ. А не надо таиться. Обыграйте яму как колодец. Вытащила одно ведро, другое. Коро»<чсло. Пристройтесь, Светлана, пристройтесь. {Борисову.) Пожалуйста, когда Светлана будс. Вытаскивать ведра, появитесь вон там, на противоположном лемехе. Окликните, когда она будет уходить: «Здравствуй, Аксинья, дорогая», — кажется, такой текст? Да?.. Еще раз с Тани Бедовой... Какие последние слова?

БЕДОВА. «С серебристой луной».

ТОВСТОНОГОВ. Точку поставьте. И пошла Аксинья. Не сразу появляйтесь, Олег, иначе Света искусственно вас не видит. Дайте вытащить ведро, второе... Вот теперь появляйтесь. Полюбуйтесь, как надевает ведра на коромысло. Дайте ей пойти. И вот тогда вслед.

БОРИСОВ. «Здравствуй, Аксинья...»

Пауза. Аксинья замерла.

СУФЛЕР. «Дорогая», Олег... «до-ро-гая», слышите меня?

БОРИСОВ. Тамара Ивановна, дорогая, да я специально паузу делаю... {Крючковой.)... «Дорогая».

ТОВСТОНОГОВ {Крючковой). Ставьте ведра. Шаг вперед, и пошла музыка наплыва. Повторите весь кусок... Хорошо пластически получается.

Аксинья вспоминает Листницкого-сына. Измену.

ТОВСТОНОГОВ {Борисову). Вам надо переодеться. Может быть, с музыкой наплыва уйти на второй лемех и переодеться?

¶ БОРИСОВ. А я не нарушу текст Светланы?

ТОВСТОНОГОВ. Давайте проверим. Положите шинель. Пока Света рассказывает — одевайтесь.

В центре сцены — кусочек леса. Луна. Между деревьями стоит Аксинья. Слева на лемех

выходит молодой Листницкий.

(Кутикову.) И опять проблема наплыва, Сева. Как ввести прошлое? А если дать лампы дневного света?

КОЧЕРГИН. Они не дышат, Георгий Александрович, их к реостату не подключить.

ТОВСТОНОГОВ. Да, кардинально надо менять световую сферу. Кардинально. Не понимаю, неужели нельзя специально для этого спектакля развесить новую аппаратуру?

КУТИКОВ. Вешаем, Георгий Александрович, каждый день вешаем. Но двух систем, которые вы хотите видеть, пока не получается. Все работает на одну.

ТОВСТОНОГОВ (в микрофон). Товарищи, артисты. Извините, что я вас мучаю, но поверьте: без вас нам не решить проблемы наплывов. Поэтому на благо спектакля я вынужден вас мучить.

РОЗЕНЦВЕЙГ. А почему нам не сделать световой занавес? Не такой, как на Таганке — снизу вверх, а из боковых порталов. У нас, по-моему, был такой.

ТОВСТОНОГОВ (Кочергину). Эдик, может быть Семен Ефимович прав? Мы с успехом использовали световой занавес и в «Еще раз про любовь», и в «Поднятой целине». Может, и здесь он нам поможет в наплывах?

КОЧЕРГИН. Световой занавес сломан. Надо чинить.

ТОВСТОНОГОВ. Нужно чинить — починим. Меня волнует другое. В принципе, нам нужно это? Дайте прожектор в спину Листницкому-сыну.

КУТИКОВ. Нельзя, Георгий Александрович. Тень на заднике возникнет.

ТОВСТОНОГОВ. А если скользящим по лемеху?

КУТИКОВ. То же самое. Ну, смотрите.

Дали прожектор. На заднике возникла большая черная тень.

Вот, тень на горизонте.

ТОВСТОНОГОВ. И что? Может, это и даст нам в наплывах ирреальность?! Мне нравится тень! Эдик, а если на тенях, которые не могут быть в бытовых сценах, построить воспоминания? А? Как вы считаете?

КОЧЕРГИН. Не будут ли тени отвлекать от актеров? Испокон века известно, что тень выразительнее актера. Поэтому и художники над ней мучаются: как прорисовать? Вот, смотрите: тень есть, актер пропал. Решайте, что вам важнее.

ТОВСТОНОГОВ. Мне важно одно: добиться ощущения ирреальности, визуально проявить смещение времени. Мне каждый день обещают, обещают, обещают, что завтра все будет готово. Прихожу — и ничего нового нет! А я не могу репетировать, не зная среды.

КОЧЕРГИН. Тогда я настаиваю, чтобы под лемехами, под пандусом, были сделаны люки!

ТОВСТОНОГОВ. А я и не против, пожалуйста!

КОЧЕРГИН. Но вам придется перестраивать освещение первого акта.

ТОВСТОНОГОВ. О чем вы говорите? Какой первый акт? Освещение первого акта не построено! Мы пока еще принцип не можем найти! Думайте, совещайтесь. Дайте дежурный свет. Даю вам время до конца репетиции, чтобы найти решение. Я попытаюсь продолжить, но все обессмыслится, если решения не будет. Еще раз с выхода сына Листницкого. Вышел, с лемеха окликните: «Ксюша». (Крючковой.) А вы будто бы испугались, Света, будто бы. Отпрянули. Сделаем такую любовную взаимную игру. {Матвееву.) Валерий, попытайтесь обнять ее! А вы, Света, не давайтесь! Пробегите между деревьями, завлекая его. Понял, что завлекает. Догнал и... поцелуй. (Крючковой.) Перед уходом еще раз остановитесь, улыбнитесь ему и убегайте в портал... (Борисову.) Вышел Олег и, знаете, какое у меня предложение? Подойдя к Листницкому, как бы невзначай возьмите его плетку... Да-да, взял плетку, будто соскучился по кучерской работе. И посмейтесь: да, хороший бич у вас.

Григорий с размаху бьет Листницкого. Звук удара записан на пленку. Возникла проблема

совпадения удара и записи.

¶

БОРИСОВ. Юра, послушай, у меня текст: «Чего? А вот чего!» Ты точно на «Чего?» — включи магнитофон, а я пристроюсь! (Но пристройка не получается.) Трудно. Бью. Удар один, а звука два: сиг — пук. Может быть, «сиг» — замах, а «пук» — удар!? Давай, Юра, еще раз. (На это раз получилось.) Самое трудное — первый удар, потом совпадаю.

ТОВСТОНОГОВ. Хорошо бы, чуть по-другому распределиться, Олег. Не бить Листницкого здесь. Перед деревьями пугнул его раз, другой. Листницкий побежал, вы за ним, и там, в глубине, прижал его, и пошло само избиение. (Изотову.) Запись ударов надо сделать другую. Сейчас с паузами, а должна быть серия ударов без остановок.

Крючкова за кулисами с кем-то тихо разговаривает.

БОРИСОВ (Крючковой). Ксюша, хватит травить, иди сюда, сейчас бить буду.

ИЗОТОВ. Какая реплика на новые удары?

БОРИСОВ. А вот тут с репликой тяжело. Реплика — ее шаги. Но сразу бить не стану.

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). С каким текстом вы выбегаете?

КРЮЧКОВА. «Гриша, Гришенька»...

ТОВСТОНОГОВ (Борисову). А у вас после удара какой текст?

БОРИСОВ. «Сука, гадина»...

ТОВСТОНОГОВ (Борисову). А нельзя сначала: «Сука, гадина», — а потом ударить?

БОРИСОВ. Не-е-ет! Ну, как же так? «Сука, гадина», — лучше после удара. Холодно, спокойно, мол, знай, за что получила. До удара не буду говорить! Фальшиво! Да в чем проблема? Юра, включай, я пристроюсь. Все равно на первое «сиг» — замах, удар — на «пук» — успею! (Показал, идеально вписавшись в звуковой ряд.)

АКСЕНОВ. Еще одна проблема: после ударов кончается наплыв. Олег в шинели, с котомкой. А до наплыва он был в гимнастерке. Как бы вернуться к той же одежде?

БОРИСОВ. Очень просто. Смотрите! Бью Листницкого. Ац, тебе, ац! Жарко стало, скинул шинель — и все! А котомку я не буду брать вообще. Зачем она мне? И так понятно, что я с войны пришел.

ТОВСТОНОГОВ. Молодец, Олег, очень хорошо! И у меня предложение: по окончании наплыва повторить кусочек текста про седину, про детей...

БОРИСОВ. А закончить: «...а я тебя, Аксюша, от сердца оторвать не могу»...

ТОВСТОНОГОВ. Да, подложите: и изменяла ты мне, и бил я тебя, но не могу оторвать от сердца...

БОРИСОВ. «Люблю до нынче».

ТОВСТОНОГОВ. И руками развел...

Аксинья и Григорий обнялись.

БОРИСОВ. А может, отменить объятья? У меня впечатление, что вся наша линия — объятья и все! Только этим и живем, хе-хе-хе!

ТОВСТОНОГОВ. Да? Ну-ка, Света, после текста Григория медленно возьмите коромысло, скажите: «И я тоже». И резко ушла.

Да, это лучше. Без сентимента сильнее.

Что у нас дальше? Переход на дивизию? (Изотову.) Кусочек конкретной музыки дайте, пожалуйста.

Деревья уплыли вверх. Внизу появилась телега.

¶ Олег, в раздумье пройдите к телеге и сядьте на нее. Или нет. Останьтесь на месте. Басилашвили здесь?

БАСИЛАШВИЛИ. Да, я готов, Георгий Александрович! Откуда мне появиться?

ТОВСТОНОГОВ. Из оркестровой ямы. Вылезли наполовину, сказали авторский текст и присели на сцену. Хорошо бы иметь планшет, полевую сумку, блокнот. Вам это поможет. После авторского текста наденьте пенсне.

БАСИЛАШВИЛИ. Не надо, Георгий Александрович! Очень вас прошу!

ТОВСТОНОГОВ. Мне нужно, чтобы вы из лица авторского превратились в персонажа. Должна быть какая-то отбивка.

БАСИЛАШВИЛИ. Я понял, я фуражку надену, ладно?

ТОВСТОНОГОВ. Наденьте.

БОРИСОВ. Чем я живу во время авторского текста? Может, мне на телегу уйти?

ТОВСТОНОГОВ. Нет-нет, постойте. Изучайте его.

БОРИСОВ. А чего мне его изучать? Я его и так знаю.

ТОВСТОНОГОВ. А форма-то на нем новая. А-а-а!

БОРИСОВ. Ну, да, форма новая. Буду форму изучать.

ТОВСТОНОГОВ. Изучили? Идите к телеге и по пути бросьте: «Ишь, как ты вырядился, начальник штаба». (Басилашвили.) А вы сразу же ответьте: «Новые времена — новые песни».

Копылов обвинил Григория в невежестве, мол, Мелехов — офицер, а принимает женщину не в форме, а в рубашке, в расстегнутых брюках, говорит с казацким жаргоном. Прибежал Прохор Зыков (Е. Чудаков), принес Григорию письмо и услышал, как начальник штаба отчитывает Мелехова, как Григорий со злой иронией ему отвечает.

ТОВСТОНОГОВ. Начальник штаба шокирован, а вы, Женя, с Олегом заливисто засмейтесь! Да, Женя, поддерживайте Григория! Классовая солидарность!

Григорий развернул лист письма, сказал начальнику штаба: «Ну-ка, прочти. Неразборчиво что-то».

Нет-нет, не надо играть неграмотного. Он с Кошевым в школе учился.

БОРИСОВ. Два класса только окончил.

ТОВСТОНОГОВ. Да, но читать-то умеет.

БОРИСОВ. Тогда я и буду сам читать. Зачем отдавать письмо ему?

ТОВСТОНОГОВ. А читать не хочется. Пусть начальник штаба почитает.

Борисов посмотрел на письмо, вяло прочел две фразы и небрежно приказал начальнику штаба: «Ну-ка, прочти». Актеры, сидящие в зале, захохотали.

Какой следующий эпизод? Расстрел Котлярова? (Медведеву.) Вадим, как нога? Я знаю, что у вас сильный ушиб. Падать сможете?

МЕДВЕДЕВ. Сегодня, нет, Георгий Александрович.

ТОВСТОНОГОВ. И все-таки давайте хотя бы формально пройдем сцену. (Марлатовой.) Оля, пожалуйста, весь женский состав спектакля на площадку. Вадим Александрович сегодня героически пришел на репетицию, но падать пока не может, поэтому сыграйте сцену в наметку, поищем общее пластическое решение.

После наметки пластического решения сцены убийства Котлярова.

Спасибо, товарищи! На сегодня все свободны, кроме Эдуарда Степановича Кочергина и Ев-сея Марковича Кутикова. Будем заниматься светом. И не просто светом, а проблемой поиска принципа для всего спектакля. До завтра.

Далее решались проблемы светового приема воспоминаний.

ТОВСТОНОГОВ. Никакого стробоскопа. Не хочу слышать! Тошнит от него. В «Колумбе» у нас стробоскоп был впервые, мы его открыли, теперь это разменная монета. Теперь вплоть до кукольного театра. Ширпотреб, мюзик-холл, эстрада, Владимиров — все спектакли. Везде!.. И, как правило, один пулемет не работает...

¶ 7 мая 1977 года Суббота. 13.00-14.30

Вместо холщового задника появился черный.

Из разговора с Кочергиным.

— Это огромное вспаханное небо?

КОЧЕРГИН. Будет еще земля, переходящая в горизонт. На ней, кроме войны, ничего не растет.)

МАРЛАТОВА. Дуняшу кому сегодня репетировать? Коноваловой или Бедовой?

ТОВСТОНОГОВ. Коноваловой. Я забыл, что Таня Бедова в выпускной период уезжает в Ригу. Возвратится — введем. Позовите ко мне Татьяну.

Рядом с Г. А. Товстоноговым Татьяна Бедова.

ТОВСТОНОГОВ. Танечка, вы меня простите, я в суматохе забыл, что вы уезжаете в Ригу, и назначил вас на роль Дуняши. Сейчас в связи с вашим отъездом вам репетировать бессмысленно, но вы посидите в зале. После рижских гастролей мы вас введем в спектакль. Но сейчас мне придется ввести на эту роль еще одну актрису. Но вы не расстраивайтесь. Вы тоже будете играть.

АКСЕНОВ. Она умная девочка и все поняла.

ТОВСТОНОГОВ. Она могла подумать, что снята с роли. Вышла один раз на сцену, и на этом все закончилось. А я хочу, чтоб вы, Танечка, меня поняли правильно! Ваше дарование под сомнение не ставится.

Эпизод — «Убийство Котлярова». Медведева на репетиции нет. Немченко — Дарья спросила Георгия Александровича: «Играть?» Получив утвердительный ответ, избила и убила воображаемого Котлярова.

Эпизод «Дуняша — Коновалова и Григорий». Григорий расспрашивает Дуняшу о случившемся. Та рассказала. Григорий спросил: «Где Дарья?»

ТОВСТОНОГОВ. Тамара, не информируйте, подложите: Гриша, что ты, что ты? И почему-то совершенно ненужные паузы появились. На вопрос Григория, сразу же отвечайте: «Вон там, пьяная валяется!»

Григорий убежал в сени (за кулисы), а Коновалова от лица автора рассказала, как хотел зарубить Григорий Дарью, но не смог, а вместо этого наступил кованым сапогом на ее ицо.

ТОВСТОНОГОВ. Когда, Тамара, сказали: «...вытащил шашку...» — зажмите рот руками.

КОНОВАЛОВА. Нет, позже, Георгий Александрович, там еще много текста.

ТОВСТОНОГОВ. При чем тут следующий текст? Он же поднял шашку сейчас?! Это надо увидеть. Отомкните рот: отпустил, слава Богу!.. Запутались в эмоциях, Тамара, и текст неразборчив. (Изотову.) Юра, а разве все это не было у нас на музыке? Где она?

ИЗОТОВ. Я подумал: она не нужна.

ТОВСТОНОГОВ. А кто отменил музыку, интересно?

ИЗОТОВ. Сейчас будет.

ТОВСТОНОГОВ. И после крика Дарьи — конкретная музыка! (Розенцвейгу.) Нет, Семен Ефимович, это не масло масленое! У нас и в убийстве Котлярова каждый удар музыкой подхватывался... Еще раз! (Коноваловой.) Каким сапогом? «Кожаным»?

КОНОВАЛОВА. «Кованым», простите.

ТОВСТОНОГОВ. Ой-е-ей.

КОНОВАЛОВА (хлопнув себя по голове). Ой-е-ей.

Перестановка на эпизод «У Аксиньиной тетки». Степан Астахов — А. Пустохин попросил вынести матрац на пол перед столом.

ПУСТОХИН. На пандусе хоть половик есть, а тут вообще ничего, можно удариться.

¶ Матрац вынесли и тут же унесли по приказу Георгия Александровича.

ТОВСТОНОГОВ. Можно подумать, что здесь дзюдо будет.

БОРИСОВ. Надо привыкать, братцы, к реальным условиям. Здесь же будет только тонкое сукно.

Справа по диагонали вдоль лемеха стол-телега. Степан — Пустохин, рядом с ним тетка

Аксиньи — М. Адашевская. Товстоногов попросил высветить их локально, а для бытового

оправдания на столе появилась лампа.

ПУСТОХИН. Дается свет, и мы уже здесь?

ТОВСТОНОГОВ. Нет-нет, выйдите из-за портала, пройдите в глубину по лемеху, а оттуда на нас, к столу.

ПУСТОХИН. А может, мне спрятаться за телегой во время перестановки?

ТОВСТОНОГОВ. Нет, не надо фокусов в этом спектакле. Мы должны видеть, как появляются артисты.

Степан, тетка Аксиньи, Аксинья, Григорий. Степан приказал Аксинье сесть за стол. Выпить.

Аксинья отказалась. «Садись-садись, соседушка», — присоединился к Степану Григорий.

Аксинья выпила за здоровье Григория Пантелеймоновича, закашлялась.

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). Кашлять не надо, Светлана, казачки умеют пить. Воздух выдохнула и залпом.

КРЮЧКОВА. Я понимаю, Георгий Александрович, но я думала: стакан пустой, а в нем, оказывается, что-то есть.

ТОВСТОНОГОВ. Что такое?

БОРИСОВ. Ничего особенного. Две-три мошки, подумаешь? Правда, Света?

ТОВСТОНОГОВ (Марлатовой.) Оля, я прошу вас сказать реквизиторам, чтобы посуда на сцене была идеально чистая. Актеры должны уже репетировать с реальным исходящим реквизитом. Поэтому давать воду, хлеб. Словом, все, что съедобно. (Крючковой.) Еще раз, Светлана. Выпить — должна быть целая акция. Да, за здоровье Григория Пантелеймоновича выпью. Это значит — было! Было у нас с ним все! И не скрываю! Запрокинула голову и залпом!

Наплыв. Воспоминание об избиении Степаном Аксиньи. Светомузыка. Задник не засвечивается. На фоне черного горизонта она смотрится очень хорошо.

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). Стоп! Неверно! Бутафория, Светлана! Надо охнуть от удара! Что вы там обсуждаете? Повторите: удар — охнула.

Борисов захохотал.

ТОВСТОНОГОВ. Что с вами, Олег?

БОРИСОВ. Толя (Пустохин) спросил Светлану: «Я тебе по губе не попал?» Она ответила: «Попал». Он: «Прости, пожалуйста», а вы: «Неверно! Бутафория!»

Переход на эпизод «У генерала Фицхелаурова».

МАРЛАТОВА. Надо оговорить перестановку.

ТОВСТОНОГОВ. А что оговаривать, Оля? Вы же все знаете. Меняется свет. Ушли Степан, Аксинья, тетка, Григорий, словом, все ушли. И выходят рабочие сцены в форме бойцов.

МАРЛАТОВА. Какую телегу использовать для генеральского стола?

ТОВСТОНОГОВ. Левую. И скажите, чтобы дали бурку Владиславу Игнатьевичу Стржельчику. (Борисову и Басилашвили.) Тут можно развивать отношения. Если Григорий ведет себя с генералом подчеркнуто вызывающе, то начальник штаба — подчеркнуто по-уставному деликатен. Григорий пьян и не скрывает этого!

БОРИСОВ. Гимнастерка расстегнута?!

ТОВСТОНОГОВ. Да, изначально! Через весь генеральский кабинет пройдите к столу и без приглашения садитесь! (Стржельчику.) Как бы не замечайте выходки Мелехова...

СТРЖЕЛЬЧИК. Мне важно сохранить видимость благопристойности. Я хочу связаться с начальником штаба, мол, все понимаю, но сдерживаю себя...

ТОВСТОНОГОВ. И пригласите жестом начальника штаба тоже сесть.

¶ Григорий, выслушав приказания генерала, категорически отказывается их выполнять.

ТОВСТОНОГОВ (Стржельчику). Дезертир! Он и не скрывает, что во время боевых действий был дома! Хам! Что значит надоело служить всяким Фицхелауровым? Выродок! Перед носом Мелехова помашите плеткой. (Борисову.) Выхватив у генерала плетку, бросьте ее на стол, и обнажите шашку! (Басилашвили.) Увидев шашку, мгновенно проскочите подальше за стол. С испугу окажитесь на генеральском месте! И для самозащиты схватите плетку!

Закончим сцену так: генерал растерян. Мелехова не обуздать! Более того, его нельзя трогать, за ним дивизия! Могут отомстить! Ушел Григорий. За ним, чуть погодя, Копылов. Видимо, у начальника штаба тоже сместились какие-то субординационные критерии.

БАСИЛАШВИЛИ. У меня плетка осталась. Что с ней делать?

ТОВСТОНОГОВ. Протяните ее генералу. Что-то хотели сказать Фицхелаурову, но передумали.

БАСИЛАШВИЛИ. А можно на генерала рукой махнуть?

ТОВСТОНОГОВ. Да. Нет, зачем так скромно? Махните откровеннее, нагло и безнадежно.

Перестановка на эпизод «Пьянка». Телега. На ней разместился пьяный Копылов (Басилашвили). У колес Григорий (Борисов) и Прохор Зыков (Чудаков).

БАСИЛАШВИЛИ. Никак не устроиться. Жестко. ТОВСТОНОГОВ. Тут будут овчины.

Овчины тут же выносят. Но их забирают Борисов и Чудаков. Им тоже жестко. А начальник

штаба ерзает.

А начальник штаба и должен ерзать! Только от крушения идеалов!

БАСИЛАШВИЛИ. Нет Родины!

ТОВСТОНОГОВ. Конечно! Вот что мучает Копылова! Вы — такой утонченный, воспитанный, из-за любого нарушения светского этикета искреннее страдающий человек, попробуйте выругаться матом!

БАСИЛАШВИЛИ. Да? А как выругаться? Может быть длинно-длинно: «В бога душу ма-а-а-а-ть»?

ТОВСТОНОГОВ. Хорошо! Никогда не ругался, а тут полезло! И запел: «Отцвели-и-и-и!»

БАСИЛАШВИЛИ. А может быть не петь: «Отцвели уж давно хризантемы в саду?»

ТОВСТОНОГОВ. А что вместо?

БАСИЛАШВИЛИ. Ну, предположим, что-либо вроде: «В вашем доме, в вашем доме-е-е-е»? Тем более что «хризантемы» мы уже пели!

ТОВСТОНОГОВ. Где?

БАСИЛАШВИЛИ. Как это - где? У вас!

ТОВСТОНОГОВ. Где - у меня?

БАСИЛАШВИЛИ. То есть не совсем у вас, а в этом...

ТОВСТОНОГОВ. Не понимаю, Олег.

БАСИЛАШВИЛИ. Ну, в общем, на телевидении! Вы ставили, а я играл! Черт возьми, как же это называлось?

ТОВСТОНОГОВ. А-а-а, в чеховских водевилях?

БАСИЛАШВИЛИ. Ну, да! Они так и назывались, кстати! «Отцвели уж давно хризантемы в саду!»

ТОВСТОНОГОВ. Правильно, Олег, я уж забыл. Подберите другой романс с Семеном Ефимовичем (Розенцвейгом). Что у нас дальше?

^! Адъютант генерала Фиихелаурова (Б. Лескин) передал Мелехову приказ об отстранении его от командования дивизией. Вместе с тем он получает разрешение на отпуск в связи с несчастием в семье. Григорий прочел телеграмму о смерти Натальи.

ТОВСТОНОГОВ. Говоря: «Укатали Сивку крутые горки», не надо держаться за сердце. Тема болезни уже была сыграна в сцене с Натальей. Во время перестановки не уходите. Мы вас высветим, будете в луче.

¶ 10 мая 1977 года, вторник. 11.00

С одиннадцати утра К. Н. Черноземов репетировал сцену боя. После вступительного слова о соблюдении правил техники безопасности, после внушения Юзефу Мироненко, случайно попавшего по пальцам Андрея Толубеева, актеры, разделившись по группам, показывали

Черноземову бои. Около полудня пришел Г. А. Товстоногов.

ТОВСТОНОГОВ. Как, Кирилл Николаевич, удачно прошла репетиция?

ЧЕРНОЗЕМОВ. Проверили парные схватки, но все целиком не соединили.

ТОВСТОНОГОВ. Не успели?

ЧЕРНОЗЕМОВ. Невозможно, Георгий Александрович, не все пришли.

ТОВСТОНОГОВ. Кого не было?

ЧЕРНОЗЕМОВ. Козлова и Юшкова.

ТОВСТОНОГОВ. Спасибо, Кирилл Николаевич. Где Юрий Ефимович Аксенов?

МАРЛАТОВА. Он заканчивает репетицию на Малой сцене.

ТОВСТОНОГОВ. Позовите его сюда.

КУТИКОВ. Можно, пока не начали, я вам покажу новые варианты света? Все прожектора, в любом количестве, могут быть подсоединены на систему мигания. Скорости любые. Время не лимитировано. Во время наплыва в любой точке высвечиваем лицо от автора, а мигание не мешает, смотрите, глаза не болят. (В регуляторную.) Меняйте скорости. По-моему, есть ощущение ирреальности.

ТОВСТОНОГОВ. Это уже что-то, с чем можно работать. Если бы еще время упущенное вернуть. (Изотову.) Я на вашу беду посмотрел в театре Ленсовета «Интервью в Буэнос-Айросе». Вы не видели этот спектакль? Жаль. Действие происходит в настоящее время в доме журналиста в Чили. За окном в течение спектакля слышны выстрелы. Надо вам сказать, что такого эффекта летящих со свистом пуль, сухих выстрелов, подлинных, настоящих, нам почему-то никак не удается добиться. Там никакого ощущения радио. А у нас: «Бум-бум». Полная архаика. Узнайте, как у них это сделано, и добейтесь такого же эффекта.

Вошел Ю. Е. Аксенов. Поздоровались.

Почему не отрепетировали бой со всеми занятыми?

АКСЕНОВ. Не было актеров, Георгий Александрович.

ТОВСТОНОГОВ. Только двоих: Козлова — он болен. И почему-то Юшкова тоже не было. Но с остальными-то можно было поработать?

АКСЕНОВ. Мне Черноземов сказал: нет многих.

ТОВСТОНОГОВ. Начинается! А мне он сказал, что нет двоих! Вы-то сами были на репетиции?,

АКСЕНОВ. Я зашел к началу, затем был наверху...

ТОВСТОНОГОВ. Ну, а затем надо было спуститься сюда и совместно с Кириллом Николаевичем заняться массовой сценой. Кого еще не было?

АКСЕНОВ. Многих.

ТОВСТОНОГОВ. Кого конкретно?

АКСЕНОВ. Заблудовского, например...

ТОВСТОНОГОВ (Марлатовой). Оля, почему сегодня в одиннадцать часов не было на репетиции Изиля Заблудовского?

МАРЛАТОВА. В одиннадцать утра все, кроме Козлова и Юшкова, были в театре.

АКСЕНОВ. Но в зал же они не вошли?

МАРЛАТОВА. А Кирилл Николаевич, кроме парных боев, на сцену никого не вызывал. Если бы вы сказали...

АКСЕНОВ. В следующий раз, независимо от того, кто репетирует на сцене, все остальные, занятые в бою, должны сидеть в зале.

¶

МАРЛАТОВА. Хорошо.

ТОВСТОНОГОВ (Медведеву). Как дела с ногой, Вадим Александрович?

МЕДВЕДЕВ. Ходить могу. На ноге повязка. Большой шрам.

ТОВСТОНОГОВ. Ну, а как с падениями? Сможете сегодня падать?

МЕДВЕДЕВ. Попробую.

ТОВСТОНОГОВ (Лебедевой). Тамара, можете сегодня пробовать Дарью?

ЛЕБЕДЕВА. Как? Сразу?

ТОВСТОНОГОВ. А как еще? Постепенно?

ЛЕБЕДЕВА. Я думала — Алина Немченко пройдет, я посмотрю. Но я смогу!

ТОВСТОНОГОВ. Текст освоили?

ЛЕБЕДЕВА. Да, я знаю текст.

ТОВСТОНОГОВ. Давайте начнем. Со сцены убийства Котлярова.

На двух телегах, стоящих на лемехах, собрались бабы. Белогвардейцы ведут на майдан Котлярова.

Остановились, друзья! Когда вы выходите, мы даем свет на перестановку. Поэтому знайте, что вы видны, сейчас ваше появление — формально актерский выход на эпизод. А должны быть обстоятельства ожидания расправы. Уже в темноте живите в предчувствии прихода на майдан. Иначе свет, и мы видим закулисье, а не процесс жизни. Бабы увидели приближающийся конвой — заволновались. Стоп! Некоторые женские фразы, как, например, у Тарасовой, звучат хорошо, а некоторые бутафорски. Мне не нужна информация! Дайте текст, наполненный предвкушением расправы!

Вводят Котлярова. Ведут в глубину, за телегу, потом толкают его на авансцену.

(Медведеву.) Вадим, сейчас вас как-то нарочно ведут вокруг телеги, вам не кажется?

МЕДВЕДЕВ. Я подневольный. Как ведут, так и иду.

ТОВСТОНОГОВ. Искусственный проход получается.

МЕДВЕДЕВ. А если такой проход традиционен? Ведут традиционно через строй баб. Они ругаются, плюют, вопят, пытаются избить? Тогда такой проход вокруг телеги будет оправдан.

ТОВСТОНОГОВ. Давайте попробуем осуществить ваше предложение. (Женскому составу.) Как только Котляров, выйдя, упал, набросьтесь на него... А почему Тамару Коновалову это не касается?

КОНОВАЛОВА. Так я же потом в сцене с Григорием говорю, что Дашка — собака, убила его?!

ТОВСТОНОГОВ. Ну и что? Вы его не убили бы, но относитесь к Котлярову так же, как и все. (Иллжу.) Напрасно вы говорите текст, склонившись над Котляровым. Сядьте, Виктор Николаевич, на край телеги и, сворачивая самокрутку, скажите: «Вот, вашего хуторца прислали». Вадим Александрович, взгляните, кто с вами говорит?

МЕДВЕДЕВ. А что смотреть? Я по голосу узнаю.

ТОВСТОНОГОВ. По голосу узнали? Нет, Вадим, это не читается.

МЕДВЕДЕВ. А удары будут или нет?

ТОВСТОНОГОВ. Будут, будут удары.

МЕДВЕДЕВ. Давайте их технически пройдем.

ТОВСТОНОГОВ (Лебедевой). Тамарочка, Вадим Александрович прав: давайте сначала технически пройдите сцену, чтобы не было каши. (Аксенову.) Ну, знаете, Лебедева первый раз на сцене, а репетирует уже гораздо лучше, чем Алина Немченко. Проконтролируйте построение драки, пожалуйста.

¶ Техническая репетиция драки. Медведев договорился с Лебедевой, чтобы во время удара каждый раз она старалась перекрывать Вадима Александровича. Тогда можно пластически органично отыграть удар. Ю. Е. Аксенов согласен. Но эффект получался только в том случае, если Тамара выкрикивала текст спиной к залу, что для нее было и невыгодно, и неудобно. Аксенов согласен и с Лебедевой. Но к построению компромиссного варианта его не допускал Медведев. Он занервничал: «Тамара! Что с тобой? Ты никак не можешь усвоить правило!»

ТОВСТОНОГОВ. Получится, как вы хотите, Вадим, но дайте Тамаре возможность перекрыть вас не сразу, а в последнюю секунду! Отойдите, Тамара! Говорите текст издалека, как бы не Котлярову, а бабам. А перед самым ударом к Вадиму Александровичу! Перекройте его! Во-от! После удара отступите в другую сторону. Схватите за волосы, ищите глаза Котлярова, добивайтесь ответа... А теперь надо выхватить винтовку у Толи Подшивалова.

ПОДШИВАЛОВ. Когда Тамара выхватила у меня винтовку и выстрелила, могу я, забирая винтовку, немножко ее оттолкнуть?

ТОВСТОНОГОВ. Конечно, Толя. Вы ответственный за использование личного оружия чужими руками. {Лебедевой.) После выстрела, шатаясь, как пьяная, идите к пушке и повисните там между колесом и дулом. Пока Тамара виснет, Подшивалов снимет с Котлярова сапоги. Только шапку не снимайте! В каждом спектакле вы это делаете! И посмотрите у сапогов подошвы!

ПОДШИВАЛОВ. А можно мне сапоги кинуть на плечо?

ТОВСТОНОГОВ. Можно, Толя. Это и будет, Евсей Маркович, репликой на смену света. (Лебедевой.) Ну, как, Тамара, усвоили?

ЛЕБЕДЕВА. По-моему, да. Можно еще раз?

ТОВСТОНОГОВ. Просто непременно! Надо сыграть, что Дарья просто опоздала, понимаете? Опоздала к началу. Поэтому должен быть выбег, а не медленный выход. Дыхание тяжелое.

МЕДВЕДЕВ. Нет, так ничего не получится. Давайте еще раз пройдем драку. Медленно, но чисто. Ты меня просто по носу бьешь. А надо: перекрыла — и тогда взмах ногой мимо лица! Р-раз! Ну, почему ты во время удара меня не перекрываешь?

ЛЕБЕДЕВА. Я стараюсь.

МЕДВЕДЕВ. Говори, откуда хочешь, но в момент удара это должно получаться абсолютно точно. Ну, вот, и мне теперь легко. Еще раз!

ТОВСТОНОГОВ. Бабам обязательно озвучивать каждый удар.

МЕДВЕДЕВ. Нет! Киндершпиль! {Ударил кулаком по полу.) Иди сюда! Встань! Да не вертись! Замри! Вот здесь! Нет — здесь! И бей ногой мимо лица! Ты сможешь запомнить точку, в которую сейчас встала?

ЛЕБЕДЕВА. Постараюсь.

МЕДВЕДЕВ. Еще раз!

Вторую бабу, которая бьет Котлярова, репетировала Татьяна Тарасова. Импровизация драки.

МЕДВЕДЕВ. Нет, так ты меня ударишь, Таня, ударишь! ТАРАСОВА. Вадим, милый! Я хоть раз тебя задела? МЕДВЕДЕВ. Ударишь!

ТАРАСОВА. Но я же еще ни разу тебя не коснулась! МЕДВЕДЕВ. Ну, в общем, делай, как хочешь.

Перестановка.

ТОВСТОНОГОВ. Никому не уходить в портал. Только назад по правому лемеху.

Актеры взмолились: «Узенькая дорожка, не уйти». Медведев попросил три секунды темноты: «Иначе я, мертвый, останусь лежать».

Полная темнота не в приеме спектакля. Обязательно включение чахоточного света. И светлый луч будет держать Дарью.

МЕДВЕДЕВ. А как мне уйти?

ТОВСТОНОГОВ. Столько женщин! Неужели не придумать, как вас перекрыть? И луч, но тогда не на Дарью, а на Дуняшу. У нее текст от автора. Делаем переход. (Коноваловой.) Почему, говоря: «Через час в Татарское прискакал Григорий», — вы делаете ударение на «Через час»?

¶

Ударение на «Григорий» сделайте. Да-а, Тамара говорит: «В хуторе было тихо», а у Оли Марлатовой за кулисами шум толпы.

МАРЛАТОВА. Простите, Георгий Александрович, Евсей Маркович сделал вырубку света, и монтировщики в темноте не вышли. Вот я с ними и ругаюсь.

ТОВСТОНОГОВ. Чепуха с вами полная, Евсей Маркович! Почему полная вырубка?

КУТИКОВ. Простите, забыл.

ТОВСТОНОГОВ. Почему у вас есть право забывать? Почему у меня такого права нет? Если бы я все зХбывал, что бы творилось в театре? Вырубка не годится, она не в приеме! Я же только что говорил об этом?!.

МЕДВЕДЕВ. А как мне уйти, Георгий Александрович?

ТОВСТОНОГОВ. Я же сказал: актрисы перекроют, и уйдете.

МЕДВЕДЕВ. С балкона видно будет, с ярусов. Смешно же будет, надо что-то придумать.

ТОВСТОНОГОВ. Согласен, Вадим, пока оставим эту проблему. Надо с Эдуардом Степановичем посоветоваться. Может, черной материей вас женщины перекроют, но свет на перестановки должен быть в одном приеме. К следующей репетиции решим.

Эпизод «Дуняша и Григорий».

ТОВСТОНОГОВ (Коноваловой). В лице от автора опускайте лампу, когда вы — Дуняша, подымайте ее. Тогда будет какое-то разграничение. И перед уходом погасите лампу.

Эпизод «У тетки Аксиньи». Григорий пришел в гости к Аксинье. Но застал ее тетку и

Степана.

(Борисову.) «Степан?» Вроде бы не ожидал его здесь увидеть. А то просто факт констатируете. Снимите текст «дневалите», а то получается день, а не вечер.

(Адашевской.) Возьмите тоже горящую лампу, когда встречаете Григория. Предложите Григорию сесть. Поставьте лампу на стол. Выставьте табуретку. Но на «где жена» — остановилась.

(Пустохину.) Когда Григорий оборвал: «Не жалься, сытый голодного не разумеет», — ударьте, Толя, кулаком по столу, чтоб бутылки зазвенели. Но все-таки взял себя в руки.

Перед началом репетиции к Георгию Александровичу подошла Светлана Крючкова: «У меня к вам огромная просьба: можно я сегодня не буду падать с табуретки? У нас во дворе меняют водопроводную систему, и я вчера упала. Вся в синяках». Ничего не ответил Георгий Александрович: ни «да», ни «нет». Крючкова перекрестилась. И вот подошла сцена избиения. «И возникло прошлое», — сказал Степан (Пустохин). Получив удар, Аксинья упала на пол, но Степан ударил ее еще раз, и еще, и еще. Видимо, на Светлану Крючкову подействовал пример Вадима Медведева, который с больной ногой падал, репетируя сцену убийства Котлярова.

ТОВСТОНОГОВ (Пустохину). Дайте ей встать, Толя. Посмотрите ей в глаза. Больно? А ты думаешь, мне не больно? «Молодец, люблю тебя за смелость», — зная текст, не слышу его в пятом ряду. И ошибка, мне кажется, заключается не просто в громкости произношения. Вся сцена сыграет, когда она будет на мнимом покое, а не на подлинном, понимаете, Толя?

ПУСТОХИН. Да, но мне казалось: я так и делаю.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, к сожалению. Скучная, длинная, разговорная сцена. В воздухе должно висеть смертоубийство! После наплыва — взрыв, Света, но не в крик! Кричать не надо! Внутренне предельно наполненно скажите: «Выхолостил ты меня». Это значит: не может так дальше продолжаться.

¶554

¶555

¶

БОРИСОВ. И я прекрасно понимаю, что сейчас должна родиться моя жизнь, и иду на конфликт?!

ТОВСТОНОГОВ. Конечно! Если бы Прохор Зыков не прорвался тогда к генералу, если бы не возник отпуск, черт его знает, чем бы все кончилось.

БОРИСОВ. Еще раз давайте. Можно повторить сцену?

ТОВСТОНОГОВ. Очень бы хотелось.

БОРИСОВ. Свет во время наплыва все время будет моргать?

ТОВСТОНОГОВ. Посмотрим. Может быть, мы будем задавать прием только в начале и конце наплывов, а в середине оставим нормальный свет. А что смущает?

БОРИСОВ. Темновато.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, вы хорошо освещены.

БОРИСОВ. Вам-то из зала виднее, а нам темновато.

ТОВСТОНОГОВ. Проверим, проверим, Олег.

Прогон предыдущей сцены и переход на эпизод

«У генерала Фицхелаурова».

Как только поставили стол, свет на Владислава

Игнатьевича (Стржельчика). Кстати, на столе должна

быть карта военных действий, подсвечник, стакан чая в

подстаканнике и стаканчик с цветными карандашами.

Сцена дневная, дайте процентовку света, а то устаешь: большая часть спектакля идет в

полутьме. Принесли карту мира. Обещали к завтрашнему дню сделать настоящую. Вопрос: как

постелить? Одна половина стола — свешивающаяся карта, вторая — чай и подсвечник. Стаканчик с карандашами поставьте на карту.

БОРИСОВ. Мне надо снимать фуражку у генерала? ТОВСТОНОГОВ. Не надо, вы не подчиняетесь дисциплине. БАСИЛАШВИЛИ. А я когда сяду — сниму.

Стржельчик и Борисов в сапогах со шпорами. Стржельчик попросил Товстоногова обратить внимание на то, что шпоры надеты на сапоги неверно. Но Борисов не согласен: «Можно и

так».

СТРЖЕЛЬЧИК. Смотри, видишь, они поставлены для красоты. А надо так, чтобы шпорами можно было бить по крупу лошади. БОРИСОВ {смеется). Можно и так. СТРЖЕЛЬЧИК. Ни в коем случае!

БОРИСОВ {смеется). Могут быть и так поставлены шпоры. СТРЖЕЛЬЧИК. Только в театре, но не в жизни... БОРИСОВ {смеется). У меня второй разряд по конному спорту.

Эпизод «Пьянка». Телега. На телеге пьяный Копылов. У колес Григорий и Прохор Зыков.

ТОВСТОНОГОВ. Тоже яркий солнечный свет. Только центр сцены засвечивать не надо. Он пустой.

КУТИКОВ. Будет ковер, он поглотит этот свет.

ТОВСТОНОГОВ. Может быть. {Басилашвили.) Монолог должен расти, Олег Валерьянович! Копылов спьяну порет антибелогвардейщину: «Аминь Донской Армии!.. Босыми казаками штурмовать Россию! Ну, не идиоты ли?» Я не в претензии, вы мало репетировали, поэтому пробуйте, пробуйте!

Прибывающего с пакетом Бориса Лескина в этом эпизоде поменяли на Изиля Заблудовского.

¶ Не потому, что вы играете плохо. Творческих претензий к вам нет. Просто не может адъютант Фицхелаурова снимать Мелехова с должности. Григорий не послушается адъютанта, как и самого Фицхелаурова. Должен приехать человек из ставки Кудинова, которому Мелехов подчинится. Более того, Рябчикову (Козлову) перед появлением Изиля — надо сказать: «Григорий Пантелеевич, к вам представитель штаба повстанческой армии генерала Кудинова». Весть о смерти Натальи. «Да, не уберегли/ Осиротели, детушки».

Давайте уточним переход на «Эвакуацию». Начнем и закончим наплыв фразой Мелехова: «Как же это так, маманя? Как же так?»

(Марлатовой.) А где тот беспрерывный поток беженцев, который был организован в репетиционном классе?

МАРЛАТОВА. Все готовы, Георгий Александрович. Но мы ни разу не распределялись на большой сцене. Когда кому выходить и куда?

ТОВСТОНОГОВ. Пленная музыкантская команда в глубине у телеги. Там же белогвардейский полковник (Рыжухин). Сначала эвакуируются военные. Затем бесконечная вереница гражданского населения. Готовы? Давайте попробуем... Нет, не получается ощущения бегства, паники. Давайте еще раз.

Расстрел полковником оркестра.

«Революционные марши все больше играем». В середине фразы осекся... Когда полковник приказал играть «Интернационал» — не будьте дураками, заподозрили недоброе. Вам же надо... выжить.

После расстрела музыкантов вбежал Григорий.

(Рыжухину.) Хорошо бы в момент выстрела Григория оказаться у пушки. Тут вас и убьют.

Рыжухин упал, пушка сломалась. Рыжухин, извинившись, заново рассчитывает падение. Пушку

починили.

БОРИСОВ. Где должна быть буденовка?

ТОВСТОНОГОВ. Близ барабанщика — Андрюши Толубеева.

Мелехов поднял буденовку, вышел на авансцену.

(Изотову.) Юра, а где запись трубы? ИЗОТОВ. Есть запись. Я не знаю, где ее давать.

ТОВСТОНОГОВ. Здесь, здесь, голубчик. Сейчас или никогда. Пока Юра ищет запись, повторите сцену.

После репетиции актеры, Изотов и Товстоногов занялись поиском натуральных звуков выстрелов: ленфильмовские пистолеты, ящик с резонатором и так далее.