Марта. 20.00-23.30

Сделаны стены-карты. Они разворачиваются, но лицевые стороны еще не прорисованы.

Георгий Александрович попросил А. И. Кацмана и А. Н. Куницына сегодня во время репетиции не останавливать артистов, стараться записывать замечания, то есть попробовать сделать первый прогон спектакля.

По просьбе Товстоногова, студенты по одному выходили на сцену, показывали, как сидят костюмы. Нет фрака у исполнителя роли полового.

— Завтра будет, — пообещал студент. — Фрак занят в «Вишневом саду».

ТОВСТОНОГОВ. Жаль. Ну, что же делать, ладно. Только вы, вероятно, хотели сказать в

«Вишневом саде».

Студент закивал головой, а Г.А. обернулся к А.Н.:

— Ведь вы так их учили?

КУНИЦЫН. Он просто пошутил.

Во главе с представителями ректората вошли члены финской театральной делегации. Товстоногов познакомился с финнами, поинтересовался, кто в каком театре работает. Когда узнал, что одна женщина — актриса Национального театра, удивился, что, будучи хорошо знаком с труппой, не вспомнил ее.

На креслах зрительного зала бумага, краски, кисти, фанера. Товстоногов извинился за неготовность помещения для приема гостей. Предупредил, что сегодня самый первый черновой прогон спектакля.

ТОВСТОНОГОВ. Когда будете готовы — начинайте.

После прогона, во время которого Георгий Александрович и Аркадий Иосифович по мере возможности сдерживали себя от устных замечаний, перерыв. После небольшого перерыва, прощания с гостями, разбор спектакля.

ТОВСТОНОГОВ. Сначала об общем впечатлении от просмотра. В целом, я доволен. Есть заметное движение. Многие куски ожили. Но есть и те, которые ритмически западают. (Исполнителю роли Глова-сына.) Появились живые места, но опять не получилась финальная сцена с Ихаревым. Игру в карты надо делать при том же свете, что и был. Достаточно музыкальной вставки, чтобы зритель понял, что прошло энное количество времени. Теперь пойдем по конкретным местам. Тут у меня много замечаний.

У Кацмана листок. Во время прогона Товстоногов диктовал, а Кацман записывал. Сейчас Аркадий Иосифович по пунктам напоминал замечания, а Товстоногов расшифровывал.

ТОВСТОНОГОВ. Начало спектакля не получилось. Поздно ввели свет.

КАЦМАН. Простите, Георгий Александрович, я не понял, что надо делать со светом?

ТОВСТОНОГОВ. Что вы не понимаете, Аркадий? Погасили свет в зале, музыка, и с ней на реостате свет на сцену.

КАЦМАН. Сразу же?

ТОВСТОНОГОВ. Ну, конечно. Надо сразу задать на сцене тусклый, но общий свет.

КАЦМАН. Полной темноты не должно быть?

ТОВСТОНОГОВ. Ни в коем случае. Есть какая-то искусственность в том, что он потом неожиданно возникает.

КАЦМАН. Значит, музыка и введение света. Потом — дыра с сундучком.

ТОВСТОНОГОВ. Да, в сундучке дыра. Сколько ни прошу — никак не могут заделать.

ХУДОЖНИК. Завтра будет сделано.

КАЦМАН. Монолог Ихарева: «Детям в наследство оставить».

ТОВСТОНОГОВ. Это продолжение мысли о том, какой Аделаида клад. Нельзя рвать, дробить эту мысль. Сейчас читается, что Ихарев при помощи Аделаиды решил кого-то разыграть. Но как это мелко! Разве такое у него представление о счастье? Ихарев решил с помощью Аделаиды обмануть человечество! Вот сверхзадача роли!

КАЦМАН. Ихарев должен вынимать деньги, подходя к половому, а не останавливаясь перед ним.

ТОВСТОНОГОВ. Да! И не просто подразнил полового! Не только, как говорят в спорте, сделал обманное движение, но и сделал приманку на будущее! «Дам-дам тебе «красулю», только служи верно!»

КАЦМАН. Гаврюшка не взял на себя внимание, когда Ихарев заказывал обед.

ТОВСТОНОГОВ. А мы выстраивали, что вы хотите есть, громко глотаете слюну, там целая партитура была выстроена. И меня интересует, почему она не проживалась?

СЕРГЕЙ ЛОСЕВ. Я попытался это сделать, не получилось.

ТОВСТОНОГОВ (посмотрел на исполнителя, может, ожидая дополнительных объяснений, может, решая, сказать или нет то, что уже пришло на ум). К сожалению, у вас есть свойство формально повторять найденное. А жаль. Ищите хорошо. Бываете заразительным. Но если не появится любовь каждый раз проживать, как в первый, — это может помешать вам впоследствии в театре стать первоклассным артистом.

КАЦМАН. Дальше?.. Вы просили записать: купить дюжину колод. Это достанем...

ТОВСТОНОГОВ. И, вообще, братцы, реквизит уже не должен быть для нас проблемой. Ихареву пора бы и ключик от шкатулки иметь... И доверенность сейчас больше напоминает клочки от туалетной бумаги. А должна быть большая бумага с гербовой печатью.

КАЦМАН. Кто записывает эти замечания?

ВЯЧЕСЛАВ А. И художник, и я. Сделаем.

КАЦМАН. Вы попросили записать реплику Ихарева: «От столь радушного предложения не могу отказаться».

ТОВСТОНОГОВ. Да, согласие — так согласие! Шика не хватает! Я бы стоял, слушая их, в три четверти, а фразу сказал на развороте!

КАЦМАН. Чей зять?

ТОВСТОНОГОВ. Что это?

КАЦМАН. Сам не пойму... Аааааа! Это Швохнев говорит про зятя Утешительного!

ТОВСТОНОГОВ. Аааааа! Надо обязательно, говоря про зятя, показать на Утешительного: мол, его зять. А то мы слышим — зять, а не понимаем, чей.

НИКОЛАЙ П. {крайне удивлен). А разве я этого не сделал?

ТОВСТОНОГОВ. Нет.

НИКОЛАЙ П. Ну, значит, сегодня это не получилось?!

ТОВСТОНОГОВ. Сегодня, именно сегодня, я только и говорю о сегодняшнем дне, не вдаваясь во всю предысторию рождения этого текста.

КАЦМАН. Почему Утешительный, рассказывая о групповом жульничестве, не сыграл, как катались на тройке лошадей?

ТОВСТОНОГОВ. Да, действительно, почему?

ДМИТРИЙ. Но вы же сами, Аркадий Иосифович, сказали на утренней репетиции...

КАЦМАН. Я сказал, чтобы Кругель и Швохнев это не делали, но не вы!

ДМИТРИЙ. Вы сказали, что этот кусок был формальным, вот я и...

КАЦМАН. Вот и сделайте его неформальным!

ДМИТРИЙ. Но вы говорили об иллюстративности!

ТОВСТОНОГОВ. Оставьте, братцы, этот кусочек. Он мне очень нравится. Жулики разыгрывают перед Ихаревым историю ограбления, показывают, как она проходила во всех подробностях, по сути, открывают ему способ своего существования, который с успехом применят и к нему! Уже применяют! Тут не надо бояться иллюстративности. Что у нас дальше?

КАЦМАН. Реплика Ихарева: «Двумя тысячами готов асикурировать!»

ТОВСТОНОГОВ. Надо выдать: «Асикурировать!» Кроме того, в отгадывании карт по крапу не хватает шика. Нельзя все время пялиться в карты. Номер должен напоминать фокус Кио. Легко, свободно всмотреться, откинуться и бросить в пространство: «Туз бубен!»

КАЦМАН. Хорошо Половой бежал с бутылкой впереди себя.

ТОВСТОНОГОВ. Да, когда бутылка впереди человека, это очень смешно и... грустно.

КАЦМАН. Глов-отец уходит к окну. В это время Ихарев должен соединиться с компанией.

ТОВСТОНОГОВ. И все кивнули в спину Глову: «Ничем не подкупить! Не веришь? Попробуй!»

КАЦМАН. Уход Глова-отца.

ТОВСТОНОГОВ. Напомните текст.

ШВОХНЕВ. Передайте привет (заплакал) своим домашним.

ТОВСТОНОГОВ. Это уже похоже на оскорбление. Глов должен сделать два шага к Швохне-ву и набирать: «Благодарю вас!» То есть вы хотите удовлетворения? Пожалуйста! Я к вашим услугам! Сейчас была бы дуэль, если бы не вмешался Утешительный и все уладил. Какая последняя фраза у Глова?

МИХАИЛ Р. «Батюшка, как вы добры!» Это, видимо, спасибо за то, что не дали мне совершить преступление!

ТОВСТОНОГОВ. Хотя как мне хотелось угробить этого мерзавца! А вы — единственный на всем белом свете добрый человек!

КАЦМАН. Глов опять не грыз ногти.

ТОВСТОНОГОВ. Да, с этим беда. Несколько раз я из зала вам кричал: «Грызите ногти», — но безуспешно. Нет этого приспособления — уходит характерность... И потом, что у вас за грим? Щеки красненькие, подвели глаза, как примадонна в оперетте. Это навевает гомосексуальные ассоциации. Вам не кажется? Стоит вам поднять руки вверх, как из-под жилета вылезает черте что. Аккуратнее надо быть. А кольцо обручальное вы снимите, я надеюсь?

ЕВГЕНИЙ. Конечно, Георгий Александрович.

ТОВСТОНОГОВ. А часов у вас на руке нет?

ЕВГЕНИЙ. И часы сниму.

КАЦМАН. Реплика Глова: «Денег нет».

ТОВСТОНОГОВ. Об этом я уже месяц говорю. Каждую репетицию прошу сделать — не идет! Это уже ого-го какая история давняя! В подтексте этой фразы должен быть отказ, через который мы бы поняли, как вам хочется играть. Сейчас же я ничего не понимаю.

КАЦМАН. Плохо поют песню.

ТОВСТОНОГОВ. Песню надо выучить с концертмейстером. Хотя бы в унисон, но выучить с профессионалом. Сейчас песня ужасно звучит.

КАЦМАН. У Замухрышкина много грима.

ТОВСТОНОГОВ. Да, в этом смысле вы напоминаете Глова-сына. Зачем-то брови нарисованы?! Немножко седины, свои бородка, усы и все. Зал маленький, в метре от вас, грим должен быть незаметен.

КАЦМАН. У Гоголя не может быть текста: «К чертовой матери».

КУНИЦЫН. У Гоголя: «Кой черт!»

КАЦМАН. На чертовщине развернуть карты.

ТОВСТОНОГОВ. Да, карты должны быть развернуты и зафиксированы лицевыми сторонами.

КАЦМАН. Цилиндр Ихарева.

ТОВСТОНОГОВ. Неужели нельзя поменять серый цилиндр? Детский школьный ряженый спектакль. Я распоряжусь, надо прийти в театр и взять из «Горе от ума». Там их миллион. Цилиндр должен быть черным, в крайнем случае, темно-зеленый. Все? Так, давайте выясним планы на будущее. Что вы предполагаете делать завтра, Аркадий Иосифович?

КАЦМАН. С утра ребята будут доделывать декорации, приводить в порядок реквизит. В шесть часов общий сбор, репетируем куски, затем в восемь — прогон спектакля.

ТОВСТОНОГОВ. Хорошо. Еще о двух моментах вспомнил.

Первый. Мне нравится, как построена сцена с Замухрышкиным. Этакий неподкупный плут. Но надо конкретней вставать, когда вас обижают. Замухрышкин — очень обидчивый! Тогда вас будут усаживать, искать ходы.

И еще одно замечание, но это, скорее, себе, чем вам. Ихарев подкупил полового, но когда тот приносит карты, должен быть момент сговора: «Все сделано, как надо!»

КУНИЦЫН. И еще... Говорят: приказные, гололедица, жёлчь, сметливость.

ТОВСТОНОГОВ. Сметливость?

КУНИЦЫН. Да, по словарю Даля. И тогда говорили: феномен, а не феномен. И лучше, по-моему, феномен, с юмором прозвучит у них.

ТОВСТОНОГОВ. Ну, что ж, давайте — феномен.

КУНИЦЫН. И еще. Вас, Георгий Александрович, не смущает, что стихи, которые напевают игроки перед банком, написаны уже... после смерти Гоголя?

ТОВСТОНОГОВ. Какие стихи?

КУНИЦЫН. «А в ненастные дни собирались они часто...» Это же Алексея Константиновича Толстого.

ТОВСТОНОГОВ. Кто вам сказал? Это эпиграф к «Пиковой даме».

КУНИЦЫН. Да? Я что-то запамятовал. У Толстого-то точно есть, а вот в «Пиковой даме»? Эпиграф?

ТОВСТОНОГОВ. Эпиграф! Потому и три карты у нас будут: тройка, семерка, туз. Одно к одному.

КУНИЦЫН. Ах так?

ТОВСТОНОГОВ. Да-да-да!

Георгий Александрович собрался уходить.

— Вопрос можно?

ТОВСТОНОГОВ. Пожалуйста.

— В те времена колоду использовали только один раз. Сыграли — карты смахнули со стола и подали новую колоду.

ТОВСТОНОГОВ. Так, и что?

— А Аделаида? Аделаида тоже будет использована лишь однажды? Как же при помощи нее он обманет человечество?

ТОВСТОНОГОВ. Кстати, Аделаиду надо аккуратно собрать и положить на место. И под конец — «черт побери Аделаиду Ивановну!» — Ихарев швыряет ее!

— А до этого? Вы придумали, чтобы игроки рассматривали Аделаиду в монокли.

ТОВСТОНОГОВ. Да, в лупы.

— Рассматривают в лупы, а потом держат грязными руками полугодовой труд, кладут на пол...

ТОВСТОНОГОВ. Я хочу понять, что вы предлагаете? Подкладывать скатерть? Долго.

— Может, у всех возникнут белоснежные платки? Нужно обращаться с картами, как криминалисты с деталями

ТОВСТОНОГОВ. Пожалуйста, Аркадий Иосифович, отрепетируйте завтра это предложение.