К трем годам, как определили Харт и Рисли, дети, воспитывавшиеся в семьях интеллектуалов, успевали услышать около 30 миллионов слов; дети безработных – всего 10 миллионов

Пол Таф

Как дети добиваются успеха

Пол Таф

Как дети добиваются успеха

Paul Tough

HOW CHILDREN SUCCEED

Copyright © 2012 by Paul Tough

© Мельник Э., перевод на русский язык, 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Посвящается Эллингтону, который предпочитает книги мусоровозам

Предисловие

Летом 2009 года, спустя пару недель после рождения моего сына Эллингтона, я провел целый день в младшей группе детского сада[1]в маленьком городке в штате Нью‑Джерси. Эти два события не были связаны друг с другом: я присутствовал в комнате № 140 в детском саду Red Bang Primary School не для того, чтобы провести разведку в качестве новоиспеченного родителя, но чтобы попытаться осмыслить происходящее там как журналист.

На первый взгляд помещение выглядело совершенно обычным. Стены, выкрашенные в жизнерадостный цыплячье‑желтый цвет; рядом с классной доской – американский флаг. Малыши‑четырехлетки с удовольствием занимались обычными детсадовскими делами: строили башни из «Лего», катали грузовички и складывали головоломки.

Но время шло, и вот до меня начало постепенно доходить: то, что происходит в комнате № 140, на самом деле очень необычно, причем в некоторых отношениях эта необычность была очевидной, а в других – почти незаметной.

Начнем с того, что малыши вели себя замечательно спокойно и чинно. За весь тот день не случилось никаких слез, ни одной истерики, ни одного срыва, ни одной драки. При этом казалось, что учительница – молодая темноволосая женщина, которую все называли мисс Леонардо, – совершенно не прикладывает усилий для поддержания порядка и вообще никак явно не управляет поведением детей. Не было ни выговоров, ни золотых звездочек, ни тайм‑аутов, ни слов «Мне очень нравится, как сегодня внимательна Келлианна!» – то есть абсолютно никаких наград за хорошее поведение или наказаний за плохое.

Ребята из комнаты № 140 участвовали в программе, которая называлась Tools of the Mind – «Инструменты разума». Это сравнительно новая программа для детских садов и яслей, созданная двумя деятелями образования из Денвера и основанная на альтернативной теории развития ребенка.

Большинство учебных программ для дошкольников в Соединенных Штатах сегодня построены таким образом, чтобы развивать у детей набор специфических дошкольных навыков, в основном связанных с расшифровкой текста и манипулированием цифрами. В отличие от них «Инструменты разума» не особенно фокусируются на чтении или математических способностях. Все усилия этой программы направлены на помощь детям в овладении иным видом навыков: умением контролировать свои импульсы, сохранять сосредоточенность на текущей задаче, избегать отвлекающих факторов и ментальных ловушек, управлять своими эмоциями, организовывать свои мысли.

Создатели «Инструментов разума» полагают, что эти умения – они объединяют их под общим названием «навыков саморегулирования» – способны лучше обеспечить их ученикам положительные результаты (и не только в первом классе, но и далее), чем традиционное «меню» дошкольных навыков.

Учащиеся, занятые в «Инструментах разума», изучают множество стратегий, приемов и привычек, которые могут применять, чтобы удерживать сосредоточенность разума.

Они учатся использовать «внутреннюю речь» – разговор с самими собой во время выполнения трудной задачи (например, выводя на листке бумаги букву «М»), чтобы помочь себе запомнить порядок движений (вверх, вниз, вверх, вниз).

Они используют «посредники» – физические предметы, которые напоминают им, как завершить какую‑то конкретную деятельность (например, детям выдают по две карточки, на одной из которых нарисованы губы, а на другой – ухо; эти карточки показывают, чья очередь читать вслух при совместном чтении, а чья очередь – слушать).

Каждое утро они заполняют «игровые планы» – бланки, на которых пишут или рисуют описание игры, назначенной в этот день: «я собираюсь водить поезд»; «я собираюсь отвести куколок на пляж». К тому же они проводят долгие часы за «зрелой драматической игрой», разыгрывая развернутые, сложные ролевые сценарии, которые, по мысли изобретателей «Инструментов разума», естественным путем учат детей следовать правилам и регулировать побуждения.

Наблюдая за детьми в комнате, я обнаружил, что неизбежно возвращаюсь мыслями к Эллингтону – крохотному живому существу, которое гулит, пыхтит и хнычет в тридцати милях к северу, в нашей квартирке‑студии на Манхэттене. Я твердо знал, что хочу обеспечить ему счастливую, успешную жизнь, но не слишком хорошо представлял, что именно я под этим подразумеваю – что мне или моей жене положено делать, чтобы этого добиться.

И я был не одинок в своей растерянности. Эллингтон ухитрился родиться в весьма сложный и тревожный момент в истории сферы воспитания в Америке. И эта тревожность особенно нарастала в городах, подобных Нью‑Йорку, где борьба за места в популярных дошкольных учреждениях уже граничила с гладиаторскими боями.

Экономисты из Калифорнийского университета недавно уподобили это общенациональное состязание за ранние достижения в учебе «крысиным бегам под ковром», и похоже, что с каждым годом эти «крысиные бега» начинаются все раньше и проходят все ожесточеннее.

За два года до рождения Эллингтона сеть образовательных центров Kumon открыла в Нью‑Йорке свои первые детские сады, где даже двухлетние дети по утрам были заняты заполнением рабочих тетрадей и выведением в прописях азов буквенной и числовой грамоты. «Три года – это зона наилучшего восприятия, – говорил главный финансист Kumon репортеру New York Times. – Но если ваш ребенок уже выбрался из подгузников и способен посидеть спокойно с нашим инструктором в течение 15 минут, мы все равно возьмем его».

Эллингтону предстояло расти в культуре, насквозь пропитанной идеей, которую можно назвать «когнитивной гипотезой». Это редко выражаемое вслух, но очень распространенное убеждение в том, что успех сегодня в первую очередь зависит от когнитивных навыков, т. е. того типа интеллекта, который измеряется IQ‑тестами, включая способность распознавать буквы и цифры, считать, определять паттерны, и что лучший способ развить эти навыки – тренировать их как можно усерднее, начиная делать это как можно раньше.

Когнитивная гипотеза стала настолько общепринятой, что все позабыли – в действительности она является сравнительно недавним изобретением. Ее нынешний взлет начался в 1994 году, когда Корпорация Карнеги[2]опубликовала документ «Отправные точки: как удовлетворить потребности наших самых маленьких детей» – доклад, который бил тревогу по поводу когнитивного развития детей в Соединенных Штатах.

Проблема, как сообщалось в докладе, состояла в том, что дети больше не получают в достаточном количестве познавательную стимуляцию в течение первых трех лет жизни – отчасти из‑за увеличения процента семей с одним родителем и работающей матерью. Поэтому они приходят в детский сад, не готовые учиться. Этот доклад послужил стимулом для подъема целой индустрии развивающих мозг продуктов «от нуля до трех», предназначенных для обеспокоенных родителей. Продажи тематической литературы, развивающих игрушек, видео– и аудиозаписей достигли миллиардных оборотов.

Открытия Корпорации Карнеги и дальнейшие исследования оказали мощное воздействие и на общественную политику, поскольку законодатели и филантропы пришли к выводу, что дети со сниженными способностями уже в столь раннем возрасте отставали от сверстников потому, что не получали достаточного когнитивного тренинга.

Психологи и социологи публиковали доказательства, увязывающие академическую успеваемость детей из бедных семей с недостатком вербальной и математической стимуляции дома и в школе.

Одно из самых знаменитых таких исследований (о нем я писал в своей первой книге «Чего бы это ни стоило») было проведено Бетти Харт и Тоддом Рисли, двумя детскими психологами, которые начиная с 1980‑х годов проводили интенсивные исследования группы из 42 детей, воспитывавшихся в семьях интеллектуалов‑профессионалов, рабочего класса и безработных в Канзас‑Сити.

Харт и Рисли обнаружили разительные отличия в воспитании этих детей, и причины разницы в их последующих результатах «в сухом остатке» свелись к одному показателю: количеству слов, которые дети слышали от родителей в начале жизни.

К трем годам, как определили Харт и Рисли, дети, воспитывавшиеся в семьях интеллектуалов, успевали услышать около 30 миллионов слов; дети безработных – всего 10 миллионов. Этот разрыв, как заключили исследователи, и был коренной причиной того, что дети из бедных семей терпели неудачи в школе и в жизни.

В когнитивной гипотезе есть нечто безусловно притягательное. Мир, который она описывает, аккуратен и утешительно линеен; он представляет собою ясный пример того, как вклад, сделанный в одном месте, ведет к результату в другом! Меньшее количество книг в доме означает меньшую читательскую активность; меньшее количество слов, произнесенных родителями, означает суженный словарь их детей; большее количество заполненных рабочих тетрадей в Kumon означает лучшие оценки по математике. Соответствия порой казались почти комически точными: Харт и Рисли вычислили, что ребенок, который растет в семье безработных, нуждается равно в 41 часе интенсивной языковой подготовки каждую неделю, чтобы перекрыть словарную «пропасть» между ним и ребенком из семьи рабочего класса.

К трем годам, как определили Харт и Рисли, дети, воспитывавшиеся в семьях интеллектуалов, успевали услышать около 30 миллионов слов; дети безработных – всего 10 миллионов.

Но в последнее десятилетие (и в особенности в последние несколько лет) сообщество экономистов, деятелей образования, психологов и неврологов начало публиковать свидетельства того, что многие из допущений, лежащих в основе когнитивной гипотезы, подлежат сомнению.

Наибольшую роль в развитии ребенка, говорят они, играет не количество информации, которое мы успеем впихнуть в детские мозги за первые несколько лет жизни. Гораздо важнее вопрос, сможем ли мы помочь ему развить совершенно иной тип качеств, список которых включает настойчивость, самоконтроль, любознательность, добросовестность, выдержку и уверенность в себе. Экономисты называют их некогнитивными навыками, психологи – индивидуальными особенностями, а все остальные – просто характером.

Для определенных навыков чистый расчет, стоящий за когнитивной гипотезой, – мол, при развитии навыка нужно начинать как можно раньше и тренироваться как можно больше – абсолютно работоспособен. Если мы хотим отработать штрафной удар, то две сотни свободных бросков в день определенно лучше, чем двадцать таких бросков в день. Если ребенок учится в четвертом классе, то прочтение сорока книг за летние каникулы улучшит его читательские навыки в большей степени, чем прочтение четырех книг.

Некоторые навыки и впрямь можно назвать вполне механистическими. Но когда речь заходит о развитии более тонких элементов человеческой личности, все уже не так просто. Мы не научимся лучше справляться с разочарованием, если просто будем старательно работать над этим в течение большего количества часов. Детям не хватает любознательности не потому, что им не дают упражнений на любознательность в достаточно раннем возрасте.

Способы, которыми мы приобретаем и теряем такие навыки, определенно обладают причинной природой – психологи и неврологи за последние несколько десятилетий многое узнали о том, откуда берутся такие навыки и как они развиваются, – вот только их природа сложна, непонятна и часто довольно загадочна.

* * *

Эта книга посвящена новой идее – той, которая становится все отчетливее и уверенно набирает ход в классных комнатах, клиниках, лабораториях и лекционных залах по всей стране и во всем мире.

Ее сторонники считают, что воззрения общества в области развития ребенка в последние несколько десятилетий шли по неверному пути. Мы фокусируемся не на тех навыках и способностях наших детей, на которых нужно; мы используем неправильные стратегии, обучая этим навыкам.

Вероятно, называть это движение новой школой мысли пока рано. Во многих случаях исследователи, работающие в этом направлении, действуют изолированно. Но такие ученые и педагоги все чаще кооперируются и начинают сотрудничать, протягивая друг другу руки сквозь границы академических дисциплин. Аргументация, которую они по крупицам собирают, обладает достаточным потенциалом, чтобы изменить весь способ воспитания наших детей, все руководство нашими школами, все принципы построения нашей социальной «сети безопасности».

Если возможно назвать одного человека, который занимает центральное место в этой новой междисциплинарной общественной сети, то это – Джеймс Хекман, экономист из Чикагского университета. Хекман может показаться совершенно не той фигурой, которая способна возглавить восстание против диктата когнитивных навыков. Он – классический интеллектуал‑академист в толстых очках, с IQ, уходящим в стратосферу, с карманами, оттопыривающимися десятком механических карандашей.

Он рос в Чикаго 1940–1950‑х годов, родившись в семье менеджера средней руки, работавшего в компании по производству мясных продуктов. Ни один из его родителей не получил высшего образования, но они оба рано заметили, что их сын обладает не по годам развитым разумом.

Date: 2015-09-24; view: 516; Нарушение авторских прав