ГЛАВА 4. Там же. Реанимационная палата 26.02.1999 04:00

Там же. Реанимационная палата 26.02.1999 04:00

Она была прекрасна. Если не замечать зияющей раны на голове, то можно было подумать, что человек просто спит — мирно спит, прикрывшись простыней до подбородка. Ее лицо было так спокойно… Смотреть на это не было никаких сил. Григорий, весь испачканный кровью, сидел рядом с каталкой, на которой лежала Катя, и рыдал в голос, не стесняясь присутствующих. Отец Пантелеймон молча отмывал от крови операционный стол, только изредка прерывался, смотрел на плачущего Григория, качал головой и сосредоточенно продолжал свою работу. Виктор изумленно наблюдал за показаниями приборов — многочисленные трубки капельниц и провода опутывали прооперированную Лену. Она дышала, ее грудь мерно вздымалась под простыней. Были слышны всхлипывания Григория:

— Своими руками… Своими руками…

— У тебя золотые руки, Гриша, — отец Пантелеймон оставил свое занятие и с трудом разогнулся, — и золотое сердце. Ты сделал то, чем будут гордиться твои правнуки.

— Да, золотые руки. И этими руками я задушил жену и вырвал сердце любимой.

— Гриша, — отец Пантелеймон подошел к Григорию и встал перед ним, — прекрати, зачем ты губишь себя?

— Коллеги, — привлек их внимание Виктор, — послушайте, я боюсь в это поверить, но, похоже, у нас получилось — два хирурга и поп сделали невозможное! Поздравляю вас! Жаль, конференции в Европе нам не светят и наград нам не дождаться.

— Жизнь Лены — вот наша награда. — Отец Пантелеймон сурово посмотрел на говорившего.

— Да уж, натворили! — Григорий поднял голову. — Что у нас теперь есть: ребенок без матери, мать без ребенка, бандюга, который теперь получит по минимуму…

— Счастливый поп и безутешный душитель… — вставил Виктор.

— А также хирург непонятного пола, шантажом заполучивший чужую дочку.

— Ребята, прекратите, вам от Бога такой дар достался, вы только что чудо сотворили. Не надо, не пачкайтесь, посмотрите, какие они красивые — сестры Сальваторес, как они похожи друг на друга, враги в жизни — теперь навсегда вместе.

Григорий не смог этого вынести — он вновь зарыдал.

— Практически одно лицо! Нес! Нес! — Виктор радостно запрыгал по операционной, и остановился перед священником. — Падре, вы просто гений!

— Я не понимаю, — насупился отец Пантелеймон.

— Я за пару дней сделаю из Лены Катю и наоборот.

— Но зачем?

Григорий престал плакать и изумленно посмотрел на Виктора, тот продолжал:

— Коллега, как думаешь, с такой черепно-мозговой ей ведь сто проц обеспечена полная амнезия?

— Думаю, да. Железно.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказал священник, — родных, кроме Павлова, у них не осталось.

Григорий поправил отца Пантелеймона:

— У Кати мама в Петелино.

— Только тело — разум навсегда ее покинул. Если Виктор сделает, как сказал, а после этой ночи я в это верю, мы сможем дать Лене вторую жизнь… Господи, прости! Конечно, не мы, конечно. Он нашими руками, вот в чем был Его замысел! Гриша — Анька получит маму, ты воспитаешь Катю из Лены, я знаю, какой ты терпеливый, заберешь ее в Москву, я все тылы здесь прикрою, с Валей поговорю — она верующая, скажем ей — не стали пересадку делать — побоялись. Виктор, за выходные сможешь лица им поменять?

— Ну да, отосплюсь сегодня, за две ночи с ассистентом Гришей управимся.

— А с ментами как — сегодня же приедут? — уточнил Григорий.

— Покажешь им Лену, а в понедельник зафиксируешь смерть и покажешь им Катю.

— Это полное безумие, безобразие и абсурд, но я действительно хочу жить с Аней и хочу, чтобы у нее была мама с Катиным сердцем.

— Значит, процесс пошел, коллеги, — констатировал Виктор.

Отец Пантелеймон взглянул по очереди на обоих и с торжественной интонацией произнес:

— Мы должны принести клятву, что будем молчать, потому что если кто-то когда-нибудь узнает. Павлов, например…

— Жалко, он вышку не получит — отмажут, — сказал Григорий.

— Да понятно все, не маленькие. Я, падре, тебя на год старше, — у Виктора в руках блеснул скальпель, — может, кровью? — предложил он.

— Хватит крови, — не поддержал шутку отец Пантелеймон, — просто дадим слово — молчать и не теряться из виду. Это в наших общих интересах.

Виктор с Григорием, переглянувшись, согласились дать клятву.

— Аминь!

— Ну что, идите уже, вам, отец Пантелеймон, на службу скоро, а с тобой, Женин брат, мы вечером увидимся. Я теперь в больнице поживу, все равно все мои здесь.

— А когда я смогу забрать свою Катю?

Григорий непонимающе уставился на Виктора и с угрозой в голосе спросил:

— Кого?

— Дочь.

Отец Пантелеймон прервал их пререкания:

— Не надо сейчас здесь лишний раз мелькать, она в родильном, вместе с сестричкой. В понедельник мы вам ее отдадим тихонько.

На этом все. Пожав руки друг другу, расстались. Отец Пантелеймон и Виктор вышли из операционной, тихо прикрыв за собой дверь. Григорий остался один, он окинул рассеянным взглядом все помещение, затем вернулся к каталке с Катей, сел рядом с ней, уронив ей на живот голову, и так и уснул.

* * *

Закончив свой рассказ, Григорий обратился к внимательно слушавшему его Павлову:

— Я закончил. А даже если и правда то, что тебе, Павлов, поп рассказал — я ее все равно прощаю, потому что теперь это другой человек — светлый и добрый.

— Другой человек… святая… Вот заладили нах — что ты, что поп. Да она нам всем жизни перепахала! Ким, Катя, я, ты… и еще бед наделает нах. Я все равно конченый — хоть мир от зла по имени Лена избавлю.

Тем временем поведение Кати наконец переменилось — она повернулась к Павлову и, глядя ему в глаза, твердо произнесла:

Я Катя, ты слышишь, Катя! Я — Катя и никого не убивала, стреляй, если хочешь, — только его отпусти.

— Гляди-ка нах — очнулась.

Словно по волшебству, во всей квартире моментально вспыхнул яркий свет. Все на мгновение ослепли и зажмурились. В спальню, так же жмурясь, прикрывая глаза одной рукой, вошла заспанная Аня с калейдоскопом в другой руке.

— Мама, папа, что случилось, электричество, что ли, дали… — Привыкнув к свету, девочка увидела в комнате неприятного незнакомца. — А это кто?

Ее вопрос был словно командой «на старт», Катя молниеносно рванулась со своего места и, как нелепая, жалкая птица, накрыла собой маленькую Аню. На голой худой Катиной спине под ярким светом люстры беззащитно торчали позвонки. Она, стоя на коленях и обнимая Аню, ласковым дрожащим голосом попыталась ее успокоить:

— Все хорошо, деточка, все хорошо. Это просто игра.

Одномоментно с женой Григорий сделал неожиданный рывок и оказался перед Павловым. Он встал перед ним, закрыв глаза, и, широко раскинув руки, грудью заслонил семью. Павлов, не ожидавший такой прыти от четы Дроздецких, не понимая, что делать, неуверенно застыл с пистолетом в вытянутой руке. Через мгновение он пришел в себя, спрятал пистолет в карман и в сердцах сплюнул. Глаза его подозрительно увлажнились.

— Тьфу на вас, семья уродов! А может, и правда ей вместе с сердцем душу добрую пересадили? Скажи, Айболит, душа-то не в сердце? Ты-то должен знать. Глаза-то открой? Нет, точно не Ленка! Моя б так за дите не билась нах, еще и за чужое.

— Молчи, дурак! — Григорий открыл глаза. — Кать, ты как, как Аня?

Катя, не поворачивая головы, продолжая обнимать девочку, отозвалась:

— Я нормально, нормально.

Аня, которая ничуть не испугалась, из-за плеча матери спросила:

— Я тоже, а во что мы играем?…

Павлов, окончательно раскиснув, окинул взглядом комнату и обратился к Григорию:

— Да пошли вы все нах! Где у вас тут кухня? Докторишка, пойдем нах — покурим да выпьем водки: за любовь да за души спасенные. Устал я что-то…