Сокровенное сказание или Монгольский обыденный изборник

I. РОДОСЛОВНАЯ И ДЕТСТВО ТЕМУЧЖИНА (ЧИНГИСА [1])

§ 1. Предком Чингис‑хана был Борте‑Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба. Супругой его была Гоа‑Марал. Явились они, переплыв Тенгис (внутреннее море). Кочевали у истоков Онон‑реки, на Бурхан‑хал‑дуне, а потомком их был Бата‑Чиган.

§ 2. Сын Бата‑Чигана – Тамача. Сын Тамачи – Хоричар‑Мерган. Сын Хоричар‑Мергана – Аучжам‑Бороул. Сын Аучжам‑Бороула – Сали‑Хачау. Сын Сали‑Хачау – Еке‑Нидун. Сын Еке‑Нидуна – Сим‑Сочи. Сим‑Сочиев сын – Харчу.

§ 3. Сын Харчу – Борчжигидай‑Мерган – был женат на Монгол‑чжин‑гоа. Сын Борчжигидай‑Мергана – Тороголчжин‑Баян – был женат на Борохчин‑гоа, имел отрока‑слугу, по имени Боролдай‑Суялби, да двух скаковых меринов – Дайир и Боро. У Тороголчжина было двое сыновей: Дува‑Сохор и Добун‑Мерган.

§ 4. У Дува‑Сохора был один‑единственный глаз, посреди лба, которым он мог видеть на целых три кочевки.

§ 5. Однажды Дува‑Сохор, вместе со своим младшим братом Добун‑Мерганом, взобрался на Бурхан‑халдун. Наблюдая с высоты Бурхан‑халдуна, Дува‑Сохор усмотрел, что вниз по течению речки Тенгелик подкочёвывает какая‑то группа людей.

§ 6. И говорит: «Хороша молодица в кибитке крытой повозки среди этих подкочёвывающих людей!» И он послал своего младшего брата Добун‑Мергана разузнать, намереваясь сосватать ее Добун‑Мергану, если окажется, что она незамужняя.

§ 7. Добун‑Мерган побывал у тех людей, и в самом деле там оказалась молодица, по имени Алан‑гоа, красивая, очень знатного рода и еще даже ни за кого не просватанная.

§ 8. А по поводу той племенной группы выяснилось так: Баргучжин‑гоа дочь Бархудай‑Мергана, владетеля Кол‑баргучжин‑догумского, была выдана замуж за Хорилартай‑Мергана, нойона Хори‑Туматского. Названная же Алан‑гоа и была дочерью, которая родилась у Хорилартай‑Мергана от Баргучжин‑гоа в Хори‑Туматской земле, в местности Арих‑усун.

§ 9. По той причине, что на родине, в Хори‑Туматской земле шли взаимные пререкания и ссоры из‑за пользования звероловными угодьями, Хорилартай‑Мерган решил выделиться в отдельный род‑обок, под названием Хорилар. Прослышав о знаменитых Бурхан‑халдунских звероловлях и прекрасных землях, он теперь и пододвигался, оказывается, кочевьями своими к Шинчи‑баян‑урянхаю, на котором были поставлены божества, владетели Бурхан‑халдуна. Здесь‑то Добун‑Мерган и просил руки Алан‑гоа, дочери Хори‑Туматского Хорилартай‑Мергана, родившейся в Арих‑усуне, и таким‑то образом Добун‑Мерган женился.

§ 10. Войдя в дом к Добун‑Мергану, Алан‑гоа родила двух сыновей. То были Бугунотай и Бельгунотай.

§ 11. У старшего же брата, Дува‑Срхора, было четыре сына. Тем временем старший его брат Дува‑Сохор скончался. После кончины Дува‑Сохора, четверо его сыновей, не признавая даже за родственника своего дядю Добун‑Мергана и всячески понося его, отделились, покинули, его и откочевали. Образовалось особое поколение Дорбен. Отсюда‑то и пошло четвероплемение Дорбен‑ирген.

§ 12. Однажды, затем, Добун‑Мерган взошел поохотиться на возвышенность Тогоцах‑ундур. В лесу ему повстречался какой‑то Урянхаец, который, зарезав трехлетку‑оленя; готовил жаркое из его ребер, из верхних коротких рёбер.

§ 13. Добун‑Мерган и говорит: «Дружище, дай на жаркое!» «Дам и тебе!» – отвечал тот и, оставив себе шкуру и лёгочную часть животного, остальное мясо трехлетки‑оленя отдал Добун‑Мергану.

§ 14. Завьючив оленину Добун‑Мерган уехал. По дороге встречается ему какой‑то бедняк, который ведет за собою, своего сынишку.

§ 15. На вопрос Добун‑Мергана, кто он такой, тот отвечал: «Я – Маалих, Баяудаец («богатей»), а живу, как нищий. Удели мне из этой дичины, а я отдам тебе вот этого своего паренька».

§ 16. Тогда Добун‑Мерган отделил и отдал ему половину оленьего стегна, а того мальчика увёл к себе домой; он‑то и стал у него домашним работником.

§ 17. Долго‑ли, коротко‑ли – Добун‑Мерган скончался. После смерти Добун‑Мергана, Алан‑гоа, будучи безмужней, родила трех сыновей. То были: Бугу‑Хадаги, Бухату‑Салчжи и Бодончар‑простак.

§ 18. Бельгунотай и Бугунотай, старшие сыновья, родившиеся еще от Добун‑Мергана, стали втихомолку говорить про свою мать Алан‑гоа: «Вот наша мать родила троих сыновей, а между тем при ней нет ведь ни отцовых братьев, родных или двоюродных, ни мужа. Единственный мужчина в доме – это Маалих, Баяудаец. От него‑то, должно быть, и эти три сына». Алан‑гоа узнала об этих их тайных пересудах.

§ 19. И вот однажды весной сварила дожелта провяленного впрок барана, посадила рядом своих пятерых сыновей, Бельгунотая Бугунотая, Бугу‑Хадаги, Бухату‑Салчжи и Бодончара‑простака, и дала всем им по одной хворостинке, чтоб они переломили. По одной без труда переломили. Тогда она опять дала им, с просьбой переломить, уже штук по пяти хворостинок, связанных вместе. Все пятеро и хватали сообща и зажимали в кулаках, а сломать всё же не смогли.

§ 20. Тогда мать их, Алан‑гоа, говорит: «Вы, двое сыновей моих, Бельгунотай да Бугунотай, осуждали меня и говорили между собой: "Родила, мол, вот этих троих сыновей, а от кого эти дети?» Подозрения‑то ваши основательны.

§ 21. «Но каждую ночь, бывало, через дымник юрты, в час, когда светило внутри (погасло [2]), входит, бывало, ко мне светлорусый человек; он поглаживает мне чрево, и свет его проникает мне в чрево. А уходит так: в час, когда солнце с луной сходится [3], процарапываясь, уходит, словно жёлтый пёс. Что ж болтаете всякий вздор? Ведь если уразуметь все это, то и выйдет, что эти сыновья отмечены печатью небесного происхождения. Как же вы могли болтать о них как о таких, которые под пару простым смертным? Когда станут они царями царей, ханами над всеми, вот тогда только и уразумеют всё это простые люди!»

§ 22. И стала потом Алан‑гоа так наставлять своих сыновей: «Вы все пятеро родились из единого чрева моего и подобны вы давешним пяти хворостинкам. Если будете поступать и действовать каждый сам лишь за себя, то легко можете быть сломлены всяким, подобно тем пяти хворостинкам. Если же будете согласны и единодушны, как те связанные в пучок хворостинки, то как можете стать чьей‑либо лёгкой добычей?» Долго ли, коротко ли – мать их, Алан‑гоа, скончалась.

§ 23. По смерти матери пятеро братьев стали делить между собою имущество. При этом вышло так, что четыре брата – Бельгунотай, Бугунотай, Бугу‑Хадаги и Бухату‑Салчжи – забрали себе всё, а Бодончару совсем не дали его доли, считая его глупым и неотесанным и не признавая даже за родственника.

§ 24. «Раз меня и родней не признают, что мне тут делать?» – сказал Бодончар. Оседлал он Орок‑шинхула, со ссадинами на спине, с жидким хвостом, наподобие свистун‑стрелы, и пустил его куда глаза глядят вниз по течению Онон‑реки. «Умереть, так умереть! Живу быть, так быть живу!» – сказал он. Ехал‑ехал и добрался до урочища Балчжун‑арал. Тут построил он себе из травы балаган и стал жить‑поживать.

§ 25. Стал он тут примечать, как сизая самка сокола ловит и пожирает куропаток. Сделал ловушку из волос хвоста своего голохвостого, со ссадинами на спине, Орок‑шинхула, заманил, поймал птицу и стал приручать.

§ 26. Не имея другого пропитания, он стрелял по ущельям загнанных туда волками зверей, а нет – так питался и волчьими объедками. Так он благополучно перезимовал тот год, прокормив и себя и своего сокола.

§ 27. Пришла весна. С прилетом уток он стал запускать на них своего сокола, сперва проморив его голодом. Диких уток и гусей понасадил он: на каждый пень – задние части (хоншиут), а на каждый сук – смрадные части (хуншиут), и столько понавешал, что запах шёл [4].

§ 28. По северному склону гор, из‑за темного бора, подкочевало, продвигаясь вниз по течению речки Тунгелик, какое‑то родовое колено [5]болюк. Днем Бодончар стал заходить к ним напиться кумысу, когда случалось пускать своего сокола в их сторону. Ночью же уходил, бывало, на ночлег к себе в травяной шалаш.

§ 29. Когда, случалось, люди те просили у Бодончара его сокола, он никак не давал. А жили между собою так, что у Бодончара не спрашивали, откуда и кто он, а тот взаимно не пытался узнавать, что они за люди.

§ 30. Старший брат его, Бугу‑Хадаги, зная, что младший брат, Бодончар‑простак, отправился вниз по течению реки Онона, пришел сюда поискать брата. Стал он расспрашивать тех людей, что прибыли сюда, кочуя вниз по речке Тунгелик: не бывал ли тут такой‑то и такой‑то человек, на таком‑то и таком‑то коне?

§ 31. Люди те отвечали: «Тут есть и человек и конь, как раз такие, как ты спрашиваешь. Он соколиный охотник. Каждый день заходит к нам: угостится кумысом и уходит. А ночами где‑то ночует. При северо‑западном ветре летят сюда, словно снежные хлопья по ветру, пух и перья гусей и уток, пойманных соколом., Должно быть, он здесь недалеко: сейчас подходит время его обычного прихода. Подожди минутку». Так говорили они.

§ 32. Тем часом подъезжает какой‑то человек, следуя вверх по течению речки Тунгелик. То и был Бодончар. Как увидел, так сейчас же и признал его старший брат, Бугу‑Хадаги. Забрал он брата с собою, и пустился рысью вверх по реке Онону.

§ 33. Труся рысцой за братом своим, Бугу‑Хадаги, говорит ему Бодончар: «Брат, а брат! Добро человеку быть с головой, а шубе – с воротником». Брат его, Бугу‑Хадаги, не понял, к чему эти его слова.

§ 34. Когда он повторил те же самые слова, брат его все же ничего не понял и ничего не сказал ему в ответ. А Бодончар ехал и все повторял одно и то же. Тогда старший его брат говорит: «Что это ты все твердишь одно и то же?»

§ 35. Тогда Бодончар говорит: «Давешние‑то люди, что стоят на, речке Тунгелик, живут – все равны: нет у них ни мужиков, ни господ; ни головы, ни копыта. Ничтожный народ. Давайте‑ка мы их захватим!»

§ 36. «Ладно! – отвечал старший брат. – Но только сначала съездим домой да посоветуемся со всеми братьями, а тогда и пойдем полонить тех людей». Так они беседовали.

§ 37. Воротясь домой, посовещались они с братьями и выступили в поход. Передовым‑наводчиком пустили самого же Бодончара.

§ 38. Идя лобовым, захватил Бодончар в половину беременную женщину: «Кто ты такая?» – спросил он. – «Я, – говорит она, – я из племени Чжарчиут, по имени Аданхан‑Урянхачжина».

§ 39. Тогда братья впятером полонили тех людей, и стали те у них слугами‑холопами, при табуне и кухне [6].

§ 40. Бывшая в половине беременности женщина, войдя к Бодончару, родила сына. Так как его считали сыном чужого племени, то и назвали его Чжадарадай. Он и стал предком рода Чжадаран. У того Чжадарана был сын, по имени Тухуудай. Сыном Тухуудая был Бури‑Бульчиру, сын Бури‑Бульчиру – Хара‑Хадаан. Сыном Хара‑Хадаана был Чжамуха. Таково происхождение рода Чжадаран.

§ 41. Эта женщина родила еще одного сына, уже от Бодончара. И оттого, что происходил он от пленницы, – и сына прозвали Бааридай. Он стал предком рода Бааринцев. Сын Бааридая – Чидухул‑Боко. У Чидухул‑Боко было много жён. Родилось у него и сынов что‑то около этого. Они‑то и стали родоначальниками племени Менен‑Баарин.

§ 42. Бельгунотай стал родоначальником племени Бельгунот. Бугунотай стал родоначальником племени Бугунот. Бугу‑Хатаги стал родоначальником племени Хатаги. Бухуту‑Салчжи стал родоначальником племени Салчжиут. Бодончар стал родоначальником поколения Борчжигин.

§ 43. Тот потомок Бодончара, который родился от первой, старшей жены [7], носил имя Барин‑Ширату‑Хабичи. Бодончар же еще имел наложницу, которая вошла в его дом вместе с приданым матери этого самого Хабичи‑Баатура. И она произвела на свет одного сына. Имя ему было Чжоуредай. Сначала Чжоуредай пользовался правом участия в родовом жертвоприношении чжугели.

§ 44. Однако по смерти Бодончара этого Чжоуредая отстранили от участия в родовых жертвоприношениях чжугели под тем предлогом, что‑де некий Аданха‑Урянхадаец был домашним завсегдатаем и что, должно быть, от него‑то он и произошел. Он и образовал особое родовое подразделение‑обок, под наименованием Чжоуреид и таким образом стал родоначальником Чжоуредцев.

§ 45. Сын Хабичи‑Баатура был Менен‑Тудун. У Менен‑Тудуна было семеро сыновей: Хачи‑Кулюк, Хачин, Хачиу, Хачула, Хачиун, Харандай и Начин‑Баатур.

§ 46. Сын Хачи‑Кулюка, Хайду, по матери происходил от Намолуны. Хачинову же сыну дали имя Ноягидай. Из‑за его крайнего чванства (nоуаnshiу aburitu [8]) и род его стал прозываться Ноякин. Сына Хачиу звали Барулатай. Ростом он был велик и горазд до еды. Род его прозвали Барулас. Сыновья Хачулы также образовали род Барулас, и из‑за жадности обоих братьев к еде пошли родовые прозвища Еке‑Барула и Учуган‑Барула, а отсюда пошли уже и родовые подразделения Баруласов: Эрдемту‑Барулас, Тодоен‑Барулас и др. Дети Харандая стали родоначальниками племени Будаад‑кашников, которое назвали так по той причине, что у них, наподобие перемешанной каши, не было ни старшего, ни главы. У Хачиуна был сын, по имени Адаркидай. Он стал родоначальником племени, прозванного Адаркин‑сутяги из‑за тех распрей, которые он заводил между братьями. Сыновья Начин‑Баатура прозывались Уруудай и Мангутай. От них пошли племена Урууд и Мангуд. У Начин‑Баатура от первой, старшей жены родились еще Шичжуудай и Дохолодай.

§ 47. У Хайду было три сына: Байшингор‑Докшин, Чарахай‑Линху и Чаочжин‑Ортегай. Сын Байшингор‑Докшина – Тумбинай‑Сечен. Сыновья Чарахай‑Линху – Сенгун‑Билге, Амбагай и другие – образовали племя Тайчиудов. Потомка Чарахай‑Линху, происшедшего от его снохи, звали Бесутай. Отсюда идет род Бесуд. От сыновей Чаочжин‑Ортегая пошли племена: Оронар, Хонхотан, Арулад, Сонид, Хабтурхас и Генигес.

§ 48. У Тумбинай‑Сечена было два сына: Хабул‑хаган и Сим‑Сечуле. Сим‑Сечулеев сын – Бультегу‑Баатур. А у Хабул‑хагана было семеро сыновей, а именно: самый старший – Окин‑Бархаг, далее Бартан‑Баатур, Хутухту‑Мунгур, Хутула‑хаган, Хулан, Хадаан и самый младший – Тодоен‑отчигин.

§ 49. У Окин‑Бархага – сын Хутухту‑Юрки. У Хутухту‑Юрки было два сына: Сече‑беки и Тайчу. От них пошло поколение Юркинцев.

§ 50. У Бартан‑Баатура было четверо сыновей: Мангету‑Киян, Некун‑тайчжи, Есугай‑Баатур, Даритай‑отчигин. Хутухту‑Мангуров сын был Бури‑Боко. Это он‑то и рассёк Бельгутаю плечо на пиру в Ононской Дубраве.

§ 51. Сыновья Хутула‑хагана – Чжочи, Гирмау и Алтан. У Хулан‑Баатура – сын Еке‑Церен. Это он был нойоном Бадая и Кишлика (сделавшихся впоследствии свободными из рабов), дарханами. Ни Хадаан, ни Тодоен потомства не имели.

§ 52. Всеми Монголами ведал Хабул‑хаган. После Хабул‑хагана, имевшего семерых сыновей, всеми Монголами стал ведать, по слову Хабул‑хагана, сын Сенгун‑Бильгея, Амбагай‑хаган, хотя Хабул‑хаган имел собственных семь сыновей.

§ 53. Однажды Амбагай‑хаган лично отправился провожать свою дочь, которую он выдавал в замужество к Татарам из племени Айриуд‑Буйрууд, что на реке Уршиун между озерами Буюр‑наур и Колен‑наур. В это‑то время Амбагай‑хагана и схватили Татары Чжуинского племени и повезли к Алтан‑хагану Китадскому. Тогда Амбагай через посланника своего Балагачи, человека из Бесудского рода, велел передать среднему из семи сыновей Хабул‑хагана, Хутуле, с тем, чтобы он, в свою очередь, передал следующее Хадаан‑тайчжию из всех десятерых сыновей: «Отомстите за меня, который самолично провожал свою дочь, как всенародный каган и государь народа. Мстите и неустанно воздавайте за меня не только до той поры, что с пяти пальцев ногти потеряете, но и пока всех десяти пальцев не станет».

§ 54. В ту пору, охотясь однажды по реке Онону за птицей, Есугай‑Баатур повстречал Меркитского Эке‑Чиледу, который ехал со свадьбы, взяв себе девушку из Олхонутского племени. Заглянув в возок и поразившись редкой красотой девушки, он поспешно вернулся домой и привел с собой старшего своего брата, Некун‑тайчжия, и младшего‑Даритай‑отчигина.

§ 55. В виду их приближения, Чиледу испугался, но под ним был скакун Хурдун‑хуба. Хлещет он своего хуба по ляжкам, старается скрыться от них за холмами, но те втроем неотступно следуют за ним по пятам. В то время когда Чиледу, объехав мыс, вернулся к своему возку, Оэлун‑учжин говорит ему: «Разве ты не разгадал умысла этих людей? По лицам их видно, что дело идёт о твоей жизни. Но ведь был бы ты жив‑здоров, девушки же в каждом возке найдутся, жены в каждой кибитке найдутся. Был бы ты жив‑здоров, а девицу‑жену найдешь. Придётся, видно, тебе тем же именем Оэлун назвать девушку с другим именем. Спасайся, поцелуй меня и езжай!» С этими словами она сняла свою рубаху, и когда он, не слезая с коня, потянулся и принял её, то из‑за мыса уже подлетели те трое. Пришпорив своего Хурдун‑хуба, Чиледу помчался, убегая от преследования вверх по реке Онону.

§ 56. Трое бросились за ним, но, прогнав его за семь увалов, вернулись. Есугай‑Баатур повел за поводья лошадь Оэлун‑учжин, старший его брат, Некун‑тайчжи, ехал впереди, а младший, Даритай‑отчагин, ехал вплотную рядом с ней. Едут они так, а Оэлун‑учжин приговаривает:

«Батюшка мой, Чиледу!

Кудрей твоих встречный ветер никогда не развевал

В пустынной земле никогда ты не голодал.

Каково‑то теперь?»

И роняя обе косы свои то на спину, то на грудь, то вперед, то назад так громко она причитала «каково‑то теперь уезжаешь?» так громко, что

Онон‑река волновалась

В перелесье эхо отдавалось.

Уж близко к дому, стал унимать её плач Даритай‑отчигин:

«Лобызаемый твой много перевалов перевалил,

Оплакиваемый твой много вод перебродил.

Сколько ни голоси, – он не бросится взглянуть на тебя,

Сколько ни ищи, – его и след простыл.

Замолчи уже». Так унимал он её. Тут же Есугай и взял Оэлун‑учжин в дом свой. Вот как произошло умыкание Есугаем Оэлун‑учжины.

§ 57. Так как Амбагай‑хаган в присланном известии назвал имена Хадаана и Хутулы, то все Монгол‑Тайчиуды, собравшись на Ононском урочище Хорхонах‑чжубур, поставили хаганом Хутулу. И пошло у Монголов веселие с пирами и плясками. Возведя Хутулу на хаганский стол, плясали вокруг развесистого дерева на Хорхонахе. До того доплясались, что, как говорится, «выбоины образовались по бедро, а кучи пыли – по колено».

§ 58. Когда Хутула стал хаганом, Хадаан‑тайчжи пошёл на обоих Татар. Тринадцать раз он бился у обоих, у Котон‑Бараха и у Чжили‑Буха, но не мог все же за Амбагай‑хагана отмщением отмстить, воздаянием воздать.

§ 59. Тогда‑то Есугай‑Баатур воротился домой, захватив в плен Татарских Темучжин‑Уге, Хори‑Буха и других. Тогда‑то ходила на последях беременности Оэлун‑учжин, и именно тогда родился Чингис‑хаган в урочище Делиун‑балдах, на Ононе. А как пришло родиться ему, то родился он, сжимая в правой руке своей запёкшийся сгусток крови, величиною в пальчик. Соображаясь с тем, что рождение его совпало с приводом Татарского Темучжин‑Уге, его и нарекли поэтому Темучжином.

§ 60. От Оэлун‑учжины родилось у Есугай‑Баатура четверо сыновей: Темучжин, Хасар, Хачиун и Темуге. Родилась и одна дочь, по имени Темулун. Когда Темучжину было девять лет, то Чжочи‑Хасару в это время было семь лет, Хачиун‑Эльчию – пять лет, Темуге‑отчигин был по третьему году, а Темулун – еще в люльке.

§ 61. Когда Темучжину было девять лет, Есугай‑Баатур собрался сватать ему невесту у дядей по матери его Оэлун, у ее родни из Олхонутского рода, куда и отправился вместе со своим сыном Темучжином. По дороге, между урочищами Цекцер и Чихургу, повстречал он Хонхирадского Дэй‑Сечена.

§ 62. «Куда держишь путь, сват Есугай?» – спрашивает его Дэй‑Сечен. – «Я еду, – говорит Есугай‑Баатур, – еду сватать невесту вот этому своему сыну у его дядей по матери, у Олхонутского племени». Дэй‑Сечен и говорит: «У твоего сынка взгляд – что огонь, а лицо – что заря».

§ 63. «Снился мне, сват Есугай, снился мне этою ночью сон, будто снисшёл ко мне на руку белый сокол, зажавший в когтях солнце и луну. По поводу этого своего сна я говорил людям: Солнце и луну можно ведь видеть только лишь взглядом своим; а тут вот прилетел с солнцем и луной в когтях этот сокол и снисшел ко мне на руку, белый спустился. Что‑то он предвещает? – подумал лишь я, как вижу: подъезжаешь, сват Есугай, ты со своим сыном. Как случиться такому сну? Не иначе, что это вы – духом своего Киятского племени – являлись во сне моём и предрекали!

§ 64. Мы, Унгиратское племя,

С древних времен знамениты

Красою и статностью дев от жены‑унгиратки.

Брани не любим, но дев своих милых

К вашим ханам в подруги везём.

В одноколку казачью [9]верблюд вороной

Запряжён, и рысью пустили его…

К вам на царское место усадим ее.

Браней не ищем мы. Только,

Вырастив славных девиц,

В крытый возок уместим,

С сивым верблюдом в упряжке…

Замуж проводим. К вам на высокое место

Дорогой половиной усадим.

Искони унгиратские жёны

Как щит неприступны, а девы – смиренны.

Красотою же дев от жены‑унгиратки

Издревле мы знамениты.

§65. Отроки наши за степью глядят,

Девы у нас красотой взор пленят.

[«Унгиратское племя, с давних времен мы славимся, не имея в том соперников, красотою наших внучек и пригожестью дочерей. Мы к вашему царственному роду своих прекрасноланитных девиц, поместивши в арбу (казачью телегу), запряженную черно‑бурым верблюдом и пуская его рысью, доставляем к вам, на ханское ложе. С племенами‑народами не спорим. Прекраснолицых дев своих вырастив, в крытый возок поместив и увозя на запряженном сизом верблюде, пристраиваем на высокое ложе, (дражайшей) половиною пристраиваем. С давних времен у нас, Унгиратского племени, жены славны щитом, а девы – кротостью. Славны мы прелестью внучек и красою дочерей. Ребята у нас за кочевьем глядят, а девушки наши на свою красу обращают взоры всех…»]

Зайди ко мне, сват Есугай. Девочка моя – малютка, да свату надо посмотреть». С этими словами Дэй‑Сечен проводил его к себе и под локоть ссадил с коня.

§ 66. Взглянул он на дочь его, а лицо у нее – заря, очи – огонь. Увидал он девочку, и запала она ему в душу. Десятилетняя на один год была она старше Темучжина. Звали Борте. Переночевали ночь. На утро стал он сватать дочь. Тогда Дэй‑Сечен говорит: «В том ли честь, чтоб отдать после долгих сговоров, да и бесчестье ль в том, чтоб по первому слову отдать? То не женская доля – состариться у родительского порога. Дочку свою согласен отдать. Оставляй своего сынка в зятьях‑женихах». Когда дело покончили, Есугай‑Баатур говорит: «Страсть боится собак мой малыш! Ты уж, сват, побереги моего мальчика от собак!» С этими словами подарил ему Есугай своего заводного коня, оставил Темучжина в зятьях и поехал.

§ 67. По дороге, в Цекцерской степи‑Шира‑кеере, пировали Татары. Повстречавшись с ними, – Есугай‑Баатур решил задержаться на празднике, так как томился жаждой. Татары же, оказывается, его знали. «Это Есугай‑Киян явился», – рассуждали они и вспомнили свои старые обиды и счеты. И вот, с умыслом тайно его извести отравой, они подмешали ему яду. Уезжая от них он почувствовал себя дурно, и через трое суток, добравшись домой, сильно занемог.

§ 68. Говорит тогда Есугай‑Баатур: «Мне дурно. Есть тут поблизости кто‑нибудь?» Ему сказали, что неподалеку находится Мунлик, сын Хонхотанского старца Чарахая. Позвав его к себе, Есугай‑Баатур сказал ему: «Дитя мое, Мунлик! Ведь у меня малые ребята. Извели меня тайно Татары, когда я заехал к ним по дороге, устроив в зятья своего Темучжина. Дурно мне. Прими же ты под свое попечение всех своих: и малюток и покидаемых младших братьев, и вдову, и невестку. Дитя моё, Мунлик! Привези ты поскорей моего Темучжина!» Тут он и скончался.