О свободной лояльности

29.11.2010

Готов держать пари, что мало кто из вас прочитал манифест Н. С. Михалкова о просвещенном консерватизме. И вашу инертность можно понять. Есть ощущение, что все произведения Никиты Сергеевича, созданные в последнее десятилетие, адресованы не нам с вами, а Единственному Зрителю‑Читателю и относятся к жанру «истину царям с улыбкой говорить». Тут классическое па‑де‑де «Поэт и Царь»; публике дозволяется внимать, однако встревать было бы бестактностью.

Но я все‑таки прочел этот немаленький идеологический трактат и о потраченном времени не жалею. Зря злые люди говорят, что Никита Сергеевич не изобрел ничего нового, а лишь пересказал воззрения Победоносцева с графом Уваровым. Меня, например, чрезвычайно заинтересовала концепция «свободной лояльности», ради которой, по‑моему, главным образом и создавался этот текст.

Соревновательность в любви к верховной власти – явление, прямо скажем, не новое, но никому еще не удавалось сформулировать это похвальное гражданское качество с таким изяществом. Понимаете: не лизоблюдство, не подхалимство, не раболепство, а свободная лояльность, и ключ здесь в том, что она сегодня действительно более или менее свободна. Вокруг нас полно людей, которые не желают обожать Власть, и живут себе. Немало и таких, кто сражается за призовые места на чемпионате по свободной лояльности – ну и селигер с ними. Каждый выбирает для себя.

Поскольку блог у меня исторический, я сразу стал думать, какой эпизод из прошлого наглядней всего продемонстрирует свободную лояльность во всей крас

^{Любим Власть не из‑под палки, а по зову сердца}

И вспомнилась мне прелестная миниатюра из мемуаров Констана, личного валета Наполеона Бонапарта.

Сюжет этот на первый взгляд несколько фриволен, но на самом деле поучителен и глубоко символичен. Здесь вы найдете сверху – готовность «приносить себя в жертву », а снизу – «безусловное признание превосходства верховной, руководящей власти» и «свободную лояльность гражданина», умеющего любить Власть искренне и «с достоинством» (в кавычках – цитаты из трактата Никиты Сергеевича.). В общем, оба участника сакрального соития Власти с Подданными, как вы увидите, здесь оказались на высоте.

Прекрасная и просвещенная императрица Жозефина озаряла своим присутствием некий театральный спектакль. И вдруг посреди первого акта, если процитировать Констана, государыня «ощутила весьма настоятельный позыв более легкой из естественных надобностей». Если б ее величество, поддавшись зову природы, покинула ложу, это был бы поступок эгоистичный, недостойный Верховной Власти. Уход Главной Зрительницы привел бы в замешательство актеров и переполошил бы публику, которая, чего доброго, из свободной лояльности еще ошикала бы представление.

Поэтому, продолжая благосклонно улыбаться, императрица со спартанской стойкостью кое‑как досидела до антракта и под занавес даже несколько раз содвинула длани. Без спешки вышла она в фойе, и тут – даже августейшие особы имеют предел терпения – поняла, что до туалетной комнаты добраться уже не успеет. Слабеющим голосом она сообщила об этом дамам свиты. Те пришли в ужас. Публика уже выходила из лож. Назревал неслыханный скандал!

Но императрица не растерялась. Она велела дамам обступить ее со всех сторон и расправить широкие юбки, сама же сбросила с плеч на пол кашемировую шаль, и та почтительно впитала августейшие выделения, так что на полу потом едва осталось влажное пятно. Никто из публики ничего не заметил и не заподозрил.

Вот вам Верховная Власть во всем своем блеске: не щадящая живота своего и при этом блестяще выходящая из критической ситуации.

Но не ударили лицом в грязь и подданные. Камергер граф Б. благоговейно спрятал вышеописанную шаль в карман и потом презентовал своей супруге в качестве драгоценной реликвии – к немалой зависти прочих дам, как считает нужным присовокупить г‑н Констан.

Никто графа Б. к подобному поступку, естественно, не понуждал. Это был порыв души, спонтанное проявление той самой свободной лояльности. Автор записок и не помышляет потешаться над проворным камергером, в рассказе скорее звучит фамусовское «Ну как, по‑вашему? По‑нашему, смышлен».

И нам с вами тоже хихикать незачем. Потому что «все то, что подрывает свободную лояльность, должно устраняться из жизни государства и гражданского общества, а все то, что усиливает ее, должно в них утверждаться и культивироваться, – пишет Н. С. Михалков. – Так было в России раньше, так будет в ней и впредь»

^{Для свободнолояльного гражданина Верховная Власть всегда благоуханна}

Аминь.

Хотя нет, не аминь. Чуть не забыл упомянуть, что свободная лояльность обладает некоторыми особыми характеристиками, о которых Верховная Власть должна помнить.

Похвальное гражданское качество, для которого Никита Сергеевич Михалков нашел столь приятное обозначение, имеет две специфические черты, о которых Верховной Власти забывать нельзя.

Ну, первая‑то на поверхности. Свободная лояльность хоть и вполне добровольна, но не вполне бескорыстна. Свободнолояльное лицо непременно ожидает от Верховной Власти благодарности – как в форме материально‑вещественной (титул, золотые эполеты, шкатулка с наполеондорами, прибыльные откупы и аренды), так и в форме возвышенно‑бестелесной (орден «Почетного легиона», милостивое пощипывание за ухо, право запрягать карету восьмеркой).

^{Свободная лояльность имеет свои знаки отличия}

А вот вторую специфическую черту Верховная Власть в своих расчетах частенько не учитывает. Свободная лояльность – она, как бы это сказать… не навсегда. Когда у ВВ начинаются неприятности и власть перестает быть такой уж верховной, свободнолояльный подданный немедленно чувствует себя свободным от всякой лояльности.

Эту диалектику наглядно продемонстрировал верный Констан, мемуары которого я давеча цитировал.

В 1814 году его кумир всего лишился и стал выглядеть вот так:

^{Ex‑ВВ: уже не «ваше величество» и даже не «ваше высокопревосходительство», в никем не облизанных сапогах}

И лакей сразу взглянул на свои отношения с ВВ по‑иному, пелена спала с его глаз. Король‑то голый, понял Констан. И раздел былого кумира окончательно – испарился из дворца, прихватив личную казну императора.

Еще умнее поступил обладатель незабвенной шали, абсолютный чемпион по свободнолояльности граф Б. (то есть Марк‑Антуан де Бомон). Ну, у камергера, правда, и возможностей побольше, чем у камердинера. В 1814 году граф Б. стал одним из первых, кто перебежал от лузера на сторону новой Верховной Власти. Свою свежеобретенную свободную лояльность он продемонстрировал, в частности, тем, что проголосовал за смертную казнь главного бонапартиста маршала Нея, человека тормозного и негибкого.

Совершенно согласен с Н. С. Михалковым: «так было раньше, так будет и впредь».

И вот теперь уже окончательно: аминь.

Из комментариев к посту:

Date: 2015-09-24; view: 322; Нарушение авторских прав