Глава вторая. Из всех постояльцев «пуховой перины» только гномы не испытывали неловкости в моем присутствии

Из всех постояльцев «Пуховой перины» только гномы не испытывали неловкости в моем присутствии. Они никогда не пялились и вообще не обращали на меня внимания.

Гномы нарушали весь заведенный порядок гостиницы. Эттайм, нашей кухарке, приходилось готовить им рагу из корнеплодов — единственное человеческое блюдо, пригодное для гномов. Но отец все равно с радостью их принимал. У гномов, по крайней мере путешествующих, водились денежки. Они оставляли щедрые чаевые, а номера оплачивали заранее. Что еще лучше, они часто платили двойную цену, поскольку мужья и жены занимали отдельные комнаты (взрослые громы из-за своей ширины не помещались вдвоем на наших кроватях).

Мама всегда поручала мне обслуживать гномов и убирать их номера. Однажды я протирала комод в Журавлиной комнате, и тут вернулся постоялец.

Во время работы я распевала «убиральную» песню, которую сама сочинила, и не слышала, как он вошел. Стоя в дверях, он слушал мое пение:

Я не хозяйка, а холопка,

И враг мой хуже врага,

С которым бьется рыцарь.

Сражаюсь я с грязью и пылью,

С мусором и гнилью.

Мое оружие — швабра и тряпка,

Ветошь и щетка.

Враг бежит, враг исчезает,

Враг побежден.

Но у него есть друзья,

А у тех друзей свои друзья,

У которых тоже есть друзья.

И как я ни стараюсь,

Грязи нет конца.

Объедки, помои,

Отбросы, отстой.

Грязь, грязь, грязь.

Вязкая, липучая,

Мерзкая, тягучая.

Я не хозяйка, а холопка,

И враг мой хуже врага,

С которым бьется рыцарь.

Гном, чье имя было жамМ, воскликнул:

— Надо же!

Я испуганно оглянулась и увидела, что он размахивает руками — аплодирует по-айортийски. Я залилась румянцем, но он не опустил рук. Тогда я улыбнулась.

Он улыбнулся мне в ответ, показав зубы, похожие на железные прутья:

— Мне понравилась твоя песня. Она очаровательна, если быть точным. А твой голос еще лучше.

Гном жамМ частенько наведывался в нашу гостиницу, хотя раньше мы с ним никогда не разговаривали. Я мысленно называла его «зеленый джентльмен»: «зеленый» — из-за изумрудных пуговиц на всех его рубахах, «джентльмен» — потому что он всегда держался вежливо, степенно, говорил тихо, не размахивал руками. У него были кудрявые каштановые волосы, маленькие, прижатые к голове уши и почти такая же, как у меня, бледная кожа.

— Мне уйти, мастер жамМ? — спросила я. — Прибраться я могу и позже.

Я надеялась, что он скажет «нет». Мне давно хотелось задать ему один вопрос, если представится случай.

— Нет, не нужно. Я хочу всего лишь подумать минутку. Если быть точным, я могу сделать это как в твоем присутствии, так и без тебя.

Он осторожно опустился на скамью перед камином.

Какой он все-таки милый! Я трудилась не спеша. Пока он не закончит думать — никаких вопросов.

Меняя наволочку, я размышляла, не почистить ли еще раз умывальник, когда гном поднялся.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь можно не думать, наверное, до конца месяца.

Он что, шутит? Я неуверенно улыбнулась, держа подушку за уголок.

Он кивнул, все поняв по моему лицу:

— Да, это шутка. Не слишком смешная, если быть точным.

Я набралась смелости и произнесла скороговоркой:

— Вы умеете предвидеть будущее?

Некоторые гномы умели.

— Только намеки, проблески, — ответил жамМ. — Мы никогда не видим больше этого.

Я засомневалась, что намека или проблеска будет достаточно.

— Не окажете ли вы любезность… если не очень трудно…

— Ты хочешь что-то узнать?

— Я когда-нибудь буду хорошенькой? — выпалила я и прижала к себе подушку, защищаясь от ответа.

— Никогда.

— А-а.

Наверное, он увидел, как я огорчена, потому что добавил:

— Все люди уродливы, если быть точным.

— Все-все?

— Да.

Это меня очень удивило.

Гном продолжил:

— Ты чуть менее уродлива, чем большинство. Волосы у тебя красивого цвета хтан. Я прежде никогда не видел, чтобы у человека были хтановые волосы.

Я его не слушала.

— Так может, я буду хорошенькой для людей?

— Для людей?

Он бросил внимательный взгляд через мое левое плечо. Мне показалось, что он изменился в лице, хотя оно было такое морщинистое, словно сшитое из кусков кожи, что я бы не поручилась.

Прошла минута.

— Девушка Эза… тебя ведь так зовут?

Я кивнула.

— На нашем языке мы бы стали звать тебя «девушка эзаХ». — Он сложил ручки на груди, изрекая пророчество: — В будущем мы снова с тобой встретимся.

Даже я была способна заглянуть в будущее ровно настолько, чтобы это увидеть. Он останавливался в «Пуховой перине» каждый месяц раза по два.

— Я почувствовал запах своего дома и увидел мерцающее железо. Если быть точным, мы встретимся снова в Пещерах гномов. Тебе будет грозить опасность.

Что еще за опасность? И как я попаду в Пещеры гномов? Но я перескочила к самому главному для меня вопросу:

— Я буду выглядеть так же, как сейчас?

— Ты будешь меньше…

«Меньше» — значит гораздо лучше!

— Ваши видения всегда сбываются?

— Это точно сбудется, если только ты не сделаешь неверного шага на перепутье.

Я ничего не поняла.

— В моем видении у тебя еще кое-что изменилось: волосы стали черными с легким оттенком хтана.

— Да что такое этот хтан?

— Для людей хтан выглядит как черный. Лично мне этот цвет нравится больше других, он насыщеннее алого, прозрачнее лазурного, веселее желтого. Таких прекрасных хтановых волос, как у тебя, я прежде никогда не видел.

Я уставилась в пол, стараясь не расплакаться. Еще никто и никогда не видел во мне ничего красивого.

Как было бы здорово, если бы люди различали хтан!

В год Амбарных песен, когда мне исполнилось двенадцать, в «Пуховой перине» остановилась на ночь герцогиня Оликсо со своей компаньонкой, дамой Этель. Родители пребывали в радостном волнении, но также и в тревоге. Если гостиница понравится герцогине, то она сможет направить к нам других богатых постояльцев. Если же нет, она вполне способна добиться, чтобы король отозвал у нас лицензию.

Я тоже радовалась и переживала. Радовалась, потому что еще ни разу в жизни не видела ни одной герцогини, а переживала, потому что герцогиня еще ни разу в жизни не видела меня. Я, конечно, постараюсь не попадаться ей на глаза, но если наши дорожки пересекутся, как она отреагирует на такую уродину?

Я подавала ужин компании гномов, когда прибыла герцогиня — раньше, чем мы ожидали, иначе я бы ни за что не вышла в таверну. Отец проводил двух женщин — одну маленькую и пухлую, а вторую рослую — к лучшему столику. Та, что была повыше, примерно с меня ростом, нашила на свое платье столько ленточек и бантиков, что и не сосчитать. Маленькая же была одета богато, но не вычурно.

Ни одна из них не посмотрела в мою сторону. Любопытно, кто из них герцогиня, а кто компаньонка? Уставиться на гостей было бы невежливо — мне ли не знать. Поэтому я бросала взгляды украдкой и вскоре разобралась, кто из них кто. Рослая женщина — дама Этель, а маленькая и пухлая — герцогиня.

Как я узнала?

У маленькой на лице застыло недовольное выражение, а большая все время улыбалась, так что улыбчивая наверняка компаньонка. Если на то пошло, кто наймет брюзгу себе в компаньонки?

Меня озадачило недовольство герцогини. Что, собственно говоря, ее не устраивает? Она ведь герцогиня, к тому же при виде ее лица собаки не принимаются выть.

Герцогине не понравился ужин. Эттайм расстаралась, приготовила свое лучшее блюдо — оленину, тушенную с молодым луком и айортийским жгучим перцем.

К сожалению, герцогиня терпеть не могла перец любого вида и ожидала, что все это знают. Мама извинилась и принесла двойную порцию цыпленка в горшочке, но ущерб уже был нанесен. Герцогиня лишь сильнее нахмурилась.

Прежде чем выйти из-за стола, она сообщила маме, что желает получить в девять часов вечера кружку горячего остумо прямо у себя в номере.

— Ни секундой раньше девяти, — властно заявила она, — ни секундой позже, ровно с боем часов, иначе я отошлю остумо обратно. И он должен быть горячим, как огонь. Как огонь! Иначе я отошлю его обратно.

Я закончила прислуживать гномам, и меня отправили на конюшню помочь другому гному отыскать в одном из его сундуков затерявшуюся пряжку от пояса. Дело затянулось. Пряжка, естественно, оказалась в третьем, последнем сундуке.

Я вернулась на кухню, где Эттайм готовила остумо — варево из зерна и патоки, любимый айортийский напиток. Она так расстроилась из-за герцогини, что переварила первый горшок, и пришлось его вылить.

Без пяти девять второй горшок был готов. Мама налила напиток в кружку, а кружку поставила на поднос.

Из таверны донеслись громкая брань и звон битой посуды. Мама направилась к двери, собираясь выйти в зал.

— Мне бы нужно… — Она замерла, вновь повернулась к горячей, как огонь, кружке и бросила умоляющий взгляд на Эттайм.

— Только не я, госпожа Инжи. Не хочу прислуживать вашей герцогине. Я вам не девчонка из таверны.

Тут я пожалела, что не задержалась на конюшне. Драку в зале угомонить я все равно бы не сумела, а герцогиня не захочет увидеть мою физиономию над кружкой со своим остумо.

В таверне тем временем продолжали ругаться и бить посуду. Позвать отца или братьев времени не было.

— Эза… — Мама послюнявила палец и потерла грязное пятно на моей щеке, потом заправила в чепчик выбившуюся прядку волос. — Отнеси герцогине остумо и возвращайся…

— Не могу!

— Больше некого послать. Сразу вернешься и расскажешь, что она сказала.

С этими словами мама сунула мне в руки поднос с остумо, но уже не таким горячим, как огонь.

Часы начали отбивать девять.

— Поживее! — Мама схватила метлу с совком и решительно направилась в таверну.

Я вышла из кухни и начала подниматься по лестнице, хотя предпочла бы спрятаться в подвале. «Еще минутка — и все кончится», — твердила я себе. И тут же отвечала: «Да, герцогиня плеснет остумо мне в лицо, потом вызовет карету и уедет».

Имилли дремала на лестничной площадке. Я подхватила кошку одной рукой, решив прикрываться ею, чтобы герцогиня как можно меньше меня разглядывала.

Она разместилась в нашем лучшем номере, Павлиньей комнате. Я постучала в дверь.

Date: 2015-09-24; view: 238; Нарушение авторских прав