Слюдяное окошко

Был Кондрат мужиком крепким, будто кварцевый камень. Сильным и чернобородым — под стать темному пню-колдуну. Под рыжеватыми усами бесшабашная улыбка играла. В охотничьем ремесле не знал себе равных. На медведя в одиночку с рогатиной хаживал. Зимой волков брал.

Часто перебивался Кондрат старательским промыслом. Днями бродил по таежным урманам. По высохшим руслам ручьев и речек. Промывал речные пески да гальку. Кварцевый камень каелкой долбил. Змеиные гнезда примечал. По следу медянки дорожку к богатой жизни присматривал. Вольную купить намеревался.

Как-то раз в тайге заколол Кондрат матерого медведя. Принялся разделывать и в желудке на золотой самородок наткнулся. Сбыл найденное золотишко — да приказчику в ноги. Тот, понятно, к заводчику с челобитной. А заводчику что, лишь бы монета золотом звенела. Так Кондрат с семьей и вышел на волю.

Подался Кондрат в лесообъездчики. По договоренности, конечно, с заводским начальством. Иначе-то как? Вольному-то воля, но время от времени злого барского кнута остерегайся. Знал, что заводчик по самодурству и на бумагу не взглянет. А по-своему повернет. Поэтому Кондрат в тайгу и спрятался. Избушку сколотил. Заплот с коровником да конюшней оборудовал. Словом, заимку обжил.

Как-то пошла Кондратова женка к Говорливому ключу с ведрами. На тропинке на гадюку наступила. От змеиного укуса и умерла в одночасье.

А Кондрат с дочкой остался, Людмилкой. Сильно убивалась по матери. Днями и ночами плакала. Но пересилила девчоночка горе.

Кондрат, бывало, лошадь оседлает и на делянки уедет. А Людмилка по домашности копошится. Беспокойненькая такая, деловитая. Убирается в избушке. Полы скоблит да моет. Холстины стирает. Работу песнями облегчает. А то схватит ведро и за водой к Говорливому ключу бежит. Дорожка туда еще материнскими ногами протоптана. Зачерпнет студеной прохлады из ключа и помедлит. Отыграются круги на воде, успокоятся. Людмилка в голубое стекло ключа вглядывается. Себя видит. Невелик Говорливый ключ, а сколько света в себя вмещает. На дне вроде бы синеватые веретенца крутятся. Искорки вспыхивают. Песчинки диковинный танец исполняют. Людмилка в ладони белого песка наберет. С руки на руку пересыпает. Наиграется песочком. Ведра с водой подхватит — и домой.

Вечером отец из тайги приедет. Людмилка и привяжется к отцу с вопросами.

— Тятя, отчего в Говорливом ключе песок на искорки похож?

Кондрат улыбается в усы. И шутливо отвечает:

— А ты, дочка, про то стрекотунью-сороку лучше спроси. Она на хвосте все новости разносит.

Случилось Кондрату на делянки к Уфалейским горам на трое суток отлучиться. Людмилка одна осталась. Привычна к этому, и домашних дел всегда невпроворот, некогда скучать. Слышит, за окошком сорока застрекотала, а Людмилке что-то пить захотелось. Схватила берестяной ковшик — и к кадочке, в которой вода про запас хранилась. Тянется, а зачерпнуть не может. Пусто в кадочке. Совсем же недавно к ключу бегала. Что за напасть?

Взяла Людмилка ведра — и к Говорливому ключу побежала. Сорока сорвалась с заплота и тоже полетела. Мчится Людмилка по тропинке и видит: впереди что-то поблескивает. Сколько раз здесь побывала, а ни разу ничего не замечала. Когда ближе-то подбежала, увидела материнскую заколку. Откуда ей взяться? Только хотела заколку с земли поднять, а сорока тут как тут. Схватила находку и проглотила. С размаху о дерево ударилась и старушкой обернулась. Сгорбленная. С носом большим, с глазами безбровыми.

— Кто же ты такая? — спросила Людмилка.

— Озерница. Ведунья. Хозяйка уральских водяных мест. Хочешь на мою работу посмотреть? Заодно мать увидишь. Только запомни: обратной дороги к людям не будет.

И так захотелось Людмилке мать повидать, готова на край света идти.

А зачем далеко ходить? Вот он, Говорливый ключ. Гляди в него. И не ключ это вовсе, а слюдяное окошко.

Наклонилась Людмилка над Говорливым ключом и всю подземную красоту увидала. Белыми шнурками кварцевые жилы прошли. Желтыми нитками их золото расшило. Зеленым травяным цветом медные руды отливают. Самоцветы с самородками гранитную породу опоясали. Бурыми пятнами железная руда лежит. В глинах металл никель есть.

— А какое, бабушка, здесь у тебя заделье?

— Видишь, в граните голубые жилки напрягаются. Подземная вода это. Она ключам, ручейкам и рекам силу дает. Голубые озера питает. А я за ходом воды слежу и, куда надо, ее направляю. Вон там две речки текут. Сугомаком с Егозой прозываются. Они заводской пруд наполняют. Для механизмов бурлящую силу дают. А вон еще речка. Она посильнее сестер. Серебряные мои ключики для нее стараются. Быстрой водой Егусту пополняют. Чтобы она до реки Уфы по каменным валунам прыгала. А случись, что к засухе дело повернется, тогда оборачиваюсь я крикливой сорокой. По горам да лесам летаю. Зову в гости ветры буйные, морские. С ними дожди накликаю. Пускай они водой заполнят мои кладовые.

А вон, девонька, и твоя мама. Она у меня в поливальщицах числится. Только, чур, помни уговор. Мне такие расторопные работницы, как ты, страсть нужны.

Посмотрела Людмилка в ту сторону, куда Озерница указала, и мать увидела. На самом дне слюдяного окошка диковинная мраморная палата. А Людмилкина мама похаживает между малахитовыми да яшмовыми вазами. Из лейки каменные цветы поливает.

— Мама! — закричала Людмилка. И вдруг старушка Озерница пропала. Над головой гром прогремел. А слюдяное окошко гранитным валуном закрылось. И Говорливого ключа не стало. Он под соседней горкой новую жизнь начал.

Вернулся Кондрат с лесоучастка. Нет на заимке дочери. До вечера ждал и не дождался. Бросился на поиски. На горы поднимался и кричал:

— Слышь, Люда! Слышь, Люда!!!

В ответ лишь смешливое горное эхо откликалось:

— С-лю-да! С-лю-да! С-лю-да!

Так и не нашел дочку Кондрат. А на месте Кондратьевой заимки мастеровые горный минерал обнаружили. В окна домов слюду-то приспособили. Потом здесь рудник заработал. Слюды помногу начали добывать. Поселок вырос. Слюдорудником его нарекли.

А слюде нынче ход большой. Без нее и в радиотехнике не обойдешься, и в космос не полетишь. Считай, что до самых звезд прорубили слюдяное окошко.

Date: 2015-09-24; view: 359; Нарушение авторских прав