День первый. Суббота 5 page

Революционным наганом прадедушка-комиссар прикончил троих товарищей (правда, без баб), причем стрелял только в одного, других убил рукояткой. Супруги нашли драгоценности, снова закрыли тайник, прабабушка прихватила кое-что еще из неразворованных вещей, и они покинули особняк.

Преступление списали на ту же «контрреволюционную сволочь». Вроде бы за него даже кого-то расстреляли.

История семьи передавалась из поколение в поколение. В новые времена дворянскими корнями воспользовался папа Ксении, известный депутат, правозащитник и глава фонда «Возрождение». Сам он, правда, к ним не имел никакого отношения, поскольку дворяне были со стороны мамы. Но личные связи решают все, а раздаваемыми в новые времена титулами ведали его давние приятели, с которыми он вместе и в партии (в смысле, Коммунистической) успел побывать, и народу послужить в роли избранника.

Но мама упорно желала в монастырь отмаливать грехи членов семьи. Папе, собравшемуся тогда в Законодательное Собрание, жена-монашка никак не подходила, поэтому мама какое-то время пробыла в частной психушке, где с ней хорошо поработали высококлассные гипнологи.

Желание идти в монастырь временно отпало, папа прошел в Законодательное Собрание. Он, видимо, был сильно похож на прадедушку со стороны матери, и семья нормально питалась в эпоху перемен, в отличие от одноклассников Ксении. Ей навсегда врезалась в память гречка в огромном холщовом мешке в квартире у одноклассницы. Гречку где-то достали в конце 1990 года и чуть ли не молились на нее. Гречкой каждый день питалась вся семья. Про консервы из кукумарии то ли с водорослями, то ли с морской капустой Ксения тоже узнала от одноклассников. Она жила словно в параллельном мире. В одном мире сосед собирал окурки и продавал в стеклянной банке, в другом были икра и семга. Ксения не знала, что такое незащищенность, неуверенность в будущем, очереди, потеря сбережений всей жизни.

Их семья не потеряла ничего. А потом Ксения уехала в Париж, в Сорбонну, изучать французский язык. Там же она заинтересовалась миром моды.

По возвращении в Россию Болконская узнала, что папа купил еще две квартиры. Теперь им принадлежала половина лестничной площадки, которую он отделил бронированной дверью. В одной квартире, трехкомнатной, прошло детство Ксении, ее папа соединил еще с одной трехкомнатной, и получились роскошные апартаменты, где они теперь и обитали вдвоем. Однокомнатная квартира была выделена матери и ее «богомолкам», как выражался папа.

Мама больше не угрожала уходом в монастырь, но ежедневно ходила в церковь, носила черные одежды, забыла про косметику, волосы не красила и выглядела старухой. Общалась она с тетками, внешне очень похожими на нее саму. Вся ее квартира была заставлена иконами, там постоянно горели свечи и лампадки. Спала мама на соломенном тюфяке, соблюдала посты, с мужем и дочерью практически не общалась.

Вначале папа боялся, что новые мамины подруги могут у него что-то спереть, и даже посадил парня в камуфляже в их коридорчике за бронированной дверью, но мама объяснила, что все они чтут заповеди и для них «не укради» – не пустые слова.

Парень в камуфляже вскоре исчез. Ни мама, ни тетки на имущество папы и Ксении не претендовали и даже наставить их на путь истинный не пытались. Папа решил, что, возможно, и неплохо иметь их под боком. Если на самом деле придут воры, богомолки их остановят. И любой серьезный вор вначале изучает обстановку. А если за бронированной дверью постоянно такая толпа пасется?

Умелые имиджмейкеры использовали погружение депутатской жены в религию ему на пользу. На необходимых мероприятиях он появлялся вместе с дочерью, перед телекамерами молился, с попами фотографировался, про жену говорил уважительно, а фонд «Возрождение» занимался, в частности, и восстановлением монастырей. Правда, насколько знала Ксения, основной задачей папы как главы фонда был умелый раздел бюджетных денег и пожертвований иностранных спонсоров. А на восстановлении монастырей монахи работали бесплатно. Фонд закупал только самые дешевые строительные материалы.

В последнее время рядом с матерью стала появляться некая старица Авдотья. Возраста она была неопределенного, Ксении даже иногда казалось, что ей лет сто, но живые, яркие глаза смотрели пронзительно и, кажется, проникали в самые сокровенные уголки души.

Как-то Ксения столкнулась со старицей Авдотьей в коридоре за бронированной дверью. Старица стрельнула своими пронзительными глазами и спросила:

– Хочешь, судьбу предскажу?

Ксению тогда как раз волновал вопрос выбора между двух любовников. Один был на восемнадцать лет старше и очень богат, второй старше на два, и денег имел раза в три меньше, чем старый, и, главное, не очень спешил тратить их на Ксению. Старый был почти бесполезен в постели и ревнив, молодой оказался классным любовником и плевать хотел, с кем еще делит постель Ксения. В идеале она хотела бы иметь при себе обоих.

Но старица Авдотья заговорила совсем о другом. Она пояснила, что грех, который лежит на их семье, могла бы отмолить мать, если бы ушла в монастырь. Но отец этого не допустил, чем еще более осложнил положение. Поэтому расплачиваться придется Ксении, и неизвестно, когда грянет гром.

Старица Авдотья сказала, что ей нужно опасаться Богоматери. После того как она увидит образ Богоматери, Ксения умрет.

Ксения рассказала о словах старицы Авдотьи отцу.

– Бред, – ответил он. – Ты увидишь образ Богоматери, если войдешь в любую церковь. Завтра с утра пойдем вместе.

С Ксенией ничего не случилось. Вечером отец принес в дом большую икону и поставил в комнате Ксении. С дочерью опять ничего не случилось.

Старица Авдотья куда-то исчезла.

Ксения спросила про нее у отца. Дочь подозревала, что он мог приложить руку к ее исчезновению. Он этого не делал, более того, после исчезновения нанял частных детективов, чтобы выяснили, кто она такая и откуда взялась. Мама с богомолками говорили, что она – «странница» и теперь отправилась в путь. По их словам, старица Авдотья видит будущее и помогает людям встать на путь истинный. В нашем городе она подсказала нескольким людям, которых высшие силы хотят спасти, что им нужно сделать, чтобы это спасение получить.

Частные детективы никаких следов Авдотьи нигде не обнаружили. Папа решил, что это аферистка, которая поняла, что у них в доме ей ничего не обломится, и поспешила сделать ноги. Ксения успокоилась.

Мама опять настойчиво заговорила про монастырь и добилась разрешения совершить паломничество к каким-то мощам. Вместе с тетками они отправились в путь в четверг. Вернуться должны во вторник.

* * *

– Я бы не подумал, что ты такая впечатлительная, – заметил Кирилл Петрович.

– Деточка, а может, в тебя вселился дьявол? – раскрасневшаяся Агриппина Аристарховна очень внимательно посмотрела на Ксению. – Вообще-то люди к Богоматери за помощью обращаются, а не в обморок падают при виде ее.

– Богоматерь была с лицом старицы Авдотьи, – пояснила Ксения. – Образ вдруг появился на стене… Она смотрела на меня взглядом Авдотьи… ну точь-в-точь! Я… не знаю, что со мной произошло.

– Возможно, эта Авдотья владеет гипнозом, – подал голос Ник Хаус. – Она заложила в подсознание Ксении программу…

– Ты, кажется, психоаналитик? – посмотрел на Ника Лассе. – Может, поможешь Ксении?

– Я специализируюсь по козлам, – отчеканил американец.

– Что?! – воскликнули остальные почти хором.

– Не понял, – сказал Колобок.

– А зачем козлам психоаналитик? – очень вежливо поинтересовался Кирилл Петрович, прикусывая губу. Как я поняла, он сдерживал хохот.

– А на каком языке ты с ними разговариваешь? – встряла я.

Иван Васильевич хмыкнул. Ипполит расхохотался. Ксения улыбнулась. Все иностранцы оставались невозмутимы.

– Я не вижу ничего смешного, – с самым серьезным видом заявила Лен. – Точный перевод дядиной должности – козлиный психолог. У вас в городе уже работают специалисты по кошкам и собакам, а у нас в Америке есть специалисты и по другим животным. Возможно, это дойдет и до вас.

Кирилл Петрович буркнул себе под нос что-то нецензурное. Я не разобрала всю фразу, но с общим смыслом согласилась.

От американки Лен мы узнали, как работают указанные специалисты. Например, вы вынуждены оставлять собаку одну дома. Она воет и мешает соседям. Приглашаете собачьего психолога – и он работает с собакой, конечно, во имя душевного здоровья собаки, а не спокойствия соседей. Психолог разбирается, как животному можно помочь, и помогает. То же самое – если, например, кот писает в неположенном месте. Следует разобраться, почему. Он обижается на хозяев? По какой причине? Он хочет к чему-то привлечь внимание хозяев? За что-то им мстит?

Например, остающемуся дома в одиночестве зверю рекомендуется включать магнитофон с записью голоса хозяина. Есть специальные собачьи фильмы. Можно настроить видеомагнитофон на определенное время. Кошачьих пока нет даже в Америке, но они явно появятся в ближайшее время.

– С кошками и собаками мне понятно, – сказала я. – И я только приветствую работу подобных психологов. Но зачем они козлам?

– Скорее козам, – пояснил Ник. – Если коза вдруг начинает давать мало молока или, например, начинает лягаться во время дойки, приглашают меня. Я с ней работаю.

– Ты говорил, что приехал сюда помогать Лен, – встрял Колобок. – Если бы ты был человеческий психоаналитик…

– Ей как раз больше подойдет козлиный, – захохотала Ксения. «Отошла», – подумала я. – Это он правильно сделал.

– Да это Паскудников – козел! – рявкнула Лен.

– Я не стал бы на твоем месте бросаться такими словами, – заметил оторвавшийся от стакана Крокодил и пояснил иностранцам, что за «козла можно и ответить». Наши про это и так все знали.

Оказалось, что Лен как раз знала все про «козлов» в тюрьмах и про то, что «все мужики – козлы», и именно поэтому так и называла Паскудникова.

На защиту Сашули бросилась Ксения. Если бы они с Лен не были разделены большим столом, думаю, вцепились бы друг другу в волосы.

– А ну, отставить! – гаркнул Ипполит, когда бабы особенно разошлись.

Поскольку орал он почти Ксении в ухо, она заткнулась на полуслове, медленно развернулась к Ипполиту и произнесла всего одно слово. Думаю, понятно, какое. Ипполит явно действовал инстинктивно, Ксения получила в глаз и второй раз за день лишилась чувств. Подхватывал ее, правда, тоже Ипполит.

За столом воцарилась тишина.

– Где в этом доме все-таки нашатырь? – спросила я. – И другие лекарства? Неплохо бы найти. Мужчины, сопроводите кто-нибудь меня в ванную.

Мгновенно вызвались Лассе и Кирилл Петрович. За нами увязался Колобок.

– Правильно, теперь все ходят только в компании, – сказал Крокодил. – Убивают тех, кто остался один.

Признаться, заходила я в ванную с опаской, хотя и знала, что Ляльки там давно нет. Но я также знала, что со мною трое мужчин, которые явно не были знакомы до появления в этой квартире. Они не могут действовать заодно. Они не могут…

Хотя кто-то из троих может оказаться убийцей. Мне было в это сложно поверить, но требовалось смотреть фактам в глаза. Кто-то убивает.

Можно исключить Ксению, Агриппину Аристарховну и меня саму. Американцы тоже навряд ли. И вообще, какое им дело до Валеры из Новосибирска, дешевой проститутки и наркоманки Ляльки, а также финна Юрки?

Лассе? Нет, не может быть. Я не могла поверить, что этот приятный мужик – хладнокровный убийца. И зачем финскому безработному алкоголику… Хотя мыслит он здраво, даже очень здраво. Я, правда, с другими финскими безработными алкоголиками не знакома, но Лассе производит впечатление умного, рассудительного и наблюдательного человека. Хотя почему финский алкоголик не может быть таким? И он – единственный, кто был знаком с Юрки, который как-то странно все время спал.

Кирилл Петрович? По-моему, самая темная лошадка из собравшихся, но опять же, зачем ему было убивать этих троих?

Бомж и бывший историк Иван Васильевич? Так у него руки трясутся. Как бы он справился с таким бугаем, как Валера? И Ляльку он, похоже, знал и любил. Стал бы он ее топить? И Юрки чем ему помешал?

По-моему, лучше всего на роль убийц подходили Колобок с Крокодилом. Мастера-ремонтники, вызванные к депутату… Вообще-то я ни про каких частных ремонтников не слышала. Мы в случае протечек ночью всегда звоним в аварийку. Хотя я, конечно, допускаю, что такие службы есть, тем более в районе, где проживает много богатых людей. Но если это такая «крутая» фирма, то она должна бы дорожить репутацией. А они почему друга с собой потащили? Я бы, например, такую троицу на порог не пустила. У нас дома в случае вызова приезжает один человек. Хорошо, пусть два, раз это частная служба. Но трое? Причем два таких бугая, как Крокодил и убитый Валера?

Но даже если киллеры – это Колобок с Крокодилом, зачем им было убивать Ляльку и Юрки? Зачем им я? Зачем им Агриппина Аристарховна? Бомж Иван Васильевич? Почему мы все здесь?! Мы же – совершенно разные люди. Зачем нас здесь всех собрали?!

Размышляя таким образом, я обыскивала многочисленные шкафчики в ванной. Мне помогал Колобок. Лассе с Кириллом Петровичем стояли у открытой двери, в коридоре, и держали в поле зрения одновременно нас и подступы к ванной.

– Маринка, – шепотом обратился ко мне Колобок.

Я аж дернулась.

– Сильно перегаром воняет, да? Ты извини.

«Вообще-то сильно, – подумала я. – Мог киллер так напиться?»

Я махнула рукой.

– Маринка, мне страшно, – прошептал Колобок. – Как ты думаешь, кто тут всех?..

Я неопределенно пожала плечами. Не говорить же – вы с Геной?

– А ты? – спросила я у него.

– Наверное, американец. Мутный мужик.

– Зачем?

– У меня мама постоянно повторяет, что они задумали уничтожить русскую нацию и действуют всеми возможными способами. Им нужны наши сырьевые ресурсы и рабы, которые будут их для них добывать и обрабатывать, а другие люди не нужны. Поэтому они всеми способами уничтожают всех лучших представителей…

– Юрки – финн, – напомнила я.

– Его – чтобы следы запутать. Ты Валерку при жизни не знала. Это ж такой мужик был. Красавец! Сколько детей он мог еще сделать! Сибиряк! Это же цвет нации…

Я задумалась. Нет, не про цвет русской нации, который при жизни не знала, а про то, что Валера в этой квартире не должен был появиться. Кто-то нас всех здесь собрал. А если Колобка с Крокодилом на самом деле сюда завлекли? Они прихватили Валеру, который был не нужен организаторам этого… мероприятия. Скажем, так. И от него избавились, усыпив Колобка, Крокодила и американца. Лялька могла утонуть сама. Поскользнулась в ванной и… Слышимость в квартире плохая. Вода в джакузи бурлила. Дверь была закрыта.

Но Юрки?

Его регулярно проверял Лассе. Что я знаю про их отношения? Ничего. Чем они могли на самом деле заниматься в Питере? Чем угодно. И Лассе воспользовался возможностью. Я просто не видела другой кандидатуры, которой финн почему-либо мешал. С ним никто ведь даже поговорить не успел. Он же все время спал.

– А зачем мы здесь, по твоему мнению? – спросила я у Вовы.

Он развел руками – и вдруг в его глазах появился ужас. Он смотрел куда-то мне за спину.

Я резко обернулась – и успела заметить только какую-то вспышку. Или даже не вспышку. Что-то почти неуловимо мелькнуло.

Призрак? Душа Ляльки?

Я снова повернулась к Вове. Он быстро-быстро моргал и открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба.

– Ты… ты видела? – заикаясь, спросил он.

– Призрак?

– Ты видела призрак?! – воскликнул Вова уже громко.

К нам тут же подскочили Кирилл Петрович с Лассе.

– Что случилось? – спросил финн, внимательно глядя на нас с Вовой.

– Там было… – Вова показал на широкую стену ванной, к которой примыкала джакузи.

– Лекарства нашли? – невозмутимо поинтересовался Кирилл Петрович.

Я кивнула и показала на нужный шкафчик. В двух других хранилось огромное количество парфюмерно-косметических средств, причем мужских оказалось не меньше, чем женских. Любил депутат ухаживать за своей «очень чувствительной кожей». Интересно, а он слышал про гонады?

После этой мысли я себя одернула. Человек мертв, а мне все шуточки. Хотя, по-моему, про морских ежей я теперь до конца жизни буду помнить.

Ой! Не надо про конец жизни. Надо думать, как отсюда выбраться!

– Так что вы видели? – не отставал Лассе.

– «Не укради», – сказал Вова.

– Чего?! – воскликнул Кирилл Петрович.

– Надпись появилась вон на той стене, – Вова показал. – И быстро исчезла.

– Я видела нечто типа вспышки. Она длилась долю секунды, – добавила я. – Надпись я не рассмотрела. – Что-то мигнуло…

– Шиза, – сказал Кирилл Петрович. – Интересно, кому что следующему померещится?

Лассе тем временем молча осматривал стену напротив той, где появлялась надпись. Кирилл Петрович хмыкнул и вышел из ванной. Вова понял, что делает Лассе, и подключился к финну. Однако они не нашли никаких проекционных установок.

– О чем задумалась, Марина? – спросил Лассе.

– Что здесь можно украсть?

– Ну, в квартире депутата… – подал голос Вова и тут же замолчал.

Лассе внимательно посмотрел на него.

– Надпись предназначалась тебе, – сказал финн. – Богоматерь – Ксении, тебе – именно эта заповедь. Почему?

– А я-то откуда знаю?! – закричал Вова. – Может, если бы ты шкафчики осматривал, то ее бы тебе продемонстрировали.

– Не думаю, – сказал Лассе.

– Что можно украсть в ванной? – подала голос я. – Да, это все дорогие косметические средства. Но какой идиот станет их воровать?

Лассе предложил еще раз все тут внимательнейшим образом осмотреть.

– Думаешь, депутат деньги в ванной хранит? – хмыкнул Вова. – Хотя… Может быть, в стиральной машине в грязном белье.

И Вова резко прыгнул к машине, заглянул внутрь, грязного депутатского белья не нашел, как и денег. В стиральной машине лежала грязная вонючая одежда Ивана Васильевича. На круглом, как блин, лице отразилось разочарование.

– Осматриваем кремы, – тем временем давал указания Лассе. – Запускаем пальцы в каждый и проверяем содержимое. В кремах могут быть камни.

– О-о… – Вова аж поперхнулся.

Я тоже внимательно посмотрела на Лассе, но он уже повернулся к нам спиной. Мы переглянулись с Вовой. Интересный какой финн оказался.

Но мы с Вовой тоже подключились к процессу. Хотя надпись «Не укради» появилась перед глазами Вовы, я вынуждена признать, что мне очень хотелось бы иметь какой-нибудь из кремов депутатской жены. Я не могу себе такие позволить. Нет, я, конечно, не потащила бы ничего отсюда домой, просто не могла справиться с завистью. Правда, насчет косметических средств депутатских жен в Библии ничего нет. Нельзя желать дома ближнего своего, жены, раба, вола… Я мысленно попросила прощения за слишком вольные мысли. Одним кремом мазнула щеку. Как приятно… Интересно, как депутатская жена выглядит в жизни? Какая у нее кожа?

– А тут с гонадами морских ежей ничего нет? – спросила я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Лассе хмыкнул, Вова расхохотался.

– Это сколько ж крема надо, чтобы тело намазать… – покачал головой он. – Марина, ты тело чем-нибудь мажешь?

За свою жизнь я мазала его только кефиром после долгого лежания на солнце, в чем и призналась.

– Вот если выйду замуж за депутата… – с улыбкой сказала я.

– Или за иностранца, – добавил Вова, потом бросил взгляд на Лассе и кашлянул.

– Марина, я буду очень рад, – невозмутимо сказал Лассе, – но на мое пособие по безработице кремы с морскими ежами у тебя точно не появятся. Хотя морского ежа я достать смогу. У тебя есть аквариум?

– У меня есть, – послышался голос Ксении, которая появилась неслышно. Кирилла Петровича у двери не было.

Левый глаз у журналистки заплывал. На глазах. Правда, она к нему никаких божков не прикладывала.

– Нашатырь, как я понимаю, больше не нужен? – спросил Лассе, вынимая пальцы из очередной банки с кремом.

– Пенталгин есть? – спросила Ксения у меня.

Я кивнула, нашла упаковку и протянула ей, потом попросила показать крем, который она рекламировала в журнале. Ксения оглядела запасы депутатской жены и покачала головой.

– Что с моряком будешь делать? – поинтересовался Вова.

– А ты сходи и взгляни, – предложила ему Ксения со змеиной улыбкой.

Мы с Вовой переглянулись и вдвоем отправились на кухню. Ксения осталась с Лассе.

Моряк лежал на полу, и Крокодил с Иваном Васильевичем колдовали над его лицом. Бомж закрывал Ипполита телом, поэтому я в первый момент не поняла, что лицо у моряка теперь стало несколько плоским…

– Пластическая операция потребуется, – невозмутимо заметил Кирилл Петрович, который курил в уголке у плиты.

– А что она сделала? – спросила я.

– Изображала умирающую, потом выбрала момент и врезала ему локтем, – пояснил Крокодил.

Лен с Ником опять шушукались в уголке, не обращая ни на кого внимания. Ник так и не выпускал божка из рук. Может, он решил его оставить для самообороны? Балерина сидела на стульчике, сложив ручки на коленях, и следила за оказанием первой помощи.

– Локтем можно сломать нос? – уточнила я.

– А ты посмотри, – предложил Иван Васильевич, отодвинулся и снял мокрую тряпку, которую прикладывал к лицу Ипполита. Крокодил прикладывал лед. Они, как я поняла, чередовались. Вроде бы лед нельзя долго держать, или я ошибаюсь? Или его нужно через тряпку прикладывать? Точно я не знала.

Зрелище было ужасным. Ипполита бы следовало доставить в больницу, но об этом сейчас не могло быть и речи. Врача мы тоже вызвать не могли. А наибольшим приближением к врачу среди нас был козлиный психолог…

– Он выживет? – спросила я.

– А почему бы ему не выжить? – подал голос Кирилл Петрович. – Подумаешь: нос сломали. Не он первый, не он последний. Давайте лучше его на кровать отнесем.

– На какую? – поднял голову Крокодил.

– Да на любую. Здесь же во всех комнатах лежачие места есть. Он, пожалуй, только в детской не поместится. Но там на полу шкура есть.

– А кто где будет спать? – вдруг спросила Агриппина Аристарховна.

– В смысле? – повернулась я к ней и взглянула на часы. Седьмой час. Вечера! Да мама с тетей Светой уже с ума должны были сойти! Я не приехала на дачу, телефоны не отвечают – ни домашний, ни мобильный… Они ведь вполне могли приехать в город. Или одна из них. Нет, скорее обе.

Что они сделают? Пойдут в милицию, но там заявление не примут. Должно пройти три дня после исчезновения человека. А меня масса людей видела в аэропорту. Мама знает телефон моего милого друга, то есть бывшего милого друга. И адрес его у меня в записной книжке есть. У меня их две – одну ношу с собой, другая постоянно «живет» дома у телефона. Мама его вычислит. И что потом?

Да если он ей расскажет про мой визит… Мама решит, что я села в машину к какому-то негодяю и меня увезли в неизвестном направлении… Как же ей сообщить, что со мной все в порядке?! То есть, конечно, не все в порядке, а…

– Вы здесь ночевать собираетесь? – подал голос Ник Хаус.

– А у вас есть другие предложения? – поднял голову Иван Васильевич. – Я лично совсем не возражаю. – Он хмыкнул.

– Не все живут на помойке, как вы, – заметил американец.

– Во-первых, не на помойке, – заявил Иван Васильевич.

– Во-вторых, он теперь будет жить у меня, – добавила балерина. – Мне нужен телохранитель. От моих родственников.

– А меня не усыновите? – вдруг подал голос с пола Ипполит и принял сидячее положение. Он взял лед из рук Гены и тряпку из рук Ивана Васильевича, завернул лед в тряпку и стал прикладывать сам. Насколько я видела, кровь уже не шла. – Хорош? – посмотрел на меня моряк.

– До свадьбы заживет, – сказала я.

– Я только развелся и жениться снова не собираюсь. Ни-ког-да, – произнес он по словам. – Агриппина Аристарховна, я серьезно. Я пока жилплощадь делю, мне жить негде. Я тоже буду телохранителем. За постой заплачу. Мусорить не буду. Я привык за собой убирать. Пью я тихо. Только теща на меня бочки катила. Заявляла, что я во сне разговариваю!

Мы дружно покатились от хохота.

– Что, правда, что ли?! – поразился моряк. – Ну ничего себе… Но это меня теща довела. Это от нервов, – тут же пришел к выводу Ипполит. – После развода я успокоюсь и не буду доставлять никаких беспокойств. Так возьмете меня на постой?

Агриппина Аристарховна радостно закивала.

Я поинтересовалась у моряка, служит ли он сейчас или ушел на покой. Ипполит оказался молодым пенсионером, который теперь, как и многие бывшие военные, трудится в частном охранном агентстве.

После выхода в отставку Ипполит с женой и двумя сыновьями вернулся в родной город – и тут начались проблемы. В гости слишком часто начала захаживать теща. Она и послужила причиной развода.

– Так, может, тебя теща заказала? – вдруг спросила Агриппина Аристарховна. – Меня – точно змея-племянница, которая на мою квартиру претендует, а тебя – теща, чтобы жилплощадь не делить.

– Нет, – уверенно покачал головой Ипполит. – Мы обо всем договорились. У тещи хоромы, а я претендую только на однокомнатную квартиру. Старший сын уже у девушки живет, а жена с младшим поедут…

– Ты уверен? – перебил Кирилл Петрович. – Мало ли, что у тещи хоромы… Жилплощадь в Питере дорогая и…

– Ты хочешь сказать, что меня сюда теща определила?! – моряк аж подпрыгнул.

Я спросила, что последнее он помнит.

Оказалось, что Ипполит пил вместе с приятелем, приехавшим в Питер в отпуск. Приятель продолжает служить в Североморске. Пили они два дня, не просыхая, перемещались из кабака в кабак, ночевали у каких-то баб. Все в тумане. Когда именно он отключился, Ипполит сказать не мог.

– Тебя есть за что убивать? – спросил Крокодил.

Ипполит перевел взгляд на него.

– Ты думаешь, что нас здесь всех?..

– Какие у вас версии? – подала голос я. – Зачем нас здесь собрали? Почему нас?

И тут у меня внутри все похолодело. Возможно, людей в квартиру подбирали по какому-то принципу, но появились и лишние. Валера, например, и я сама. Кто знал, что я сяду именно в ту машину? И ведь я, за исключением Вовы и Гены, – единственная, кто помнит, как здесь оказалась. Значит, я на очереди?

– Пока ничего не придумал, – признался Ипполит. – Хотя обычно, когда мне по морде дают, это меня мобилизует. Но считаю, что по одному оставаться нельзя. По двое тоже. Нужно ходить минимум по трое, как полагалось советским морякам за границей…

– Ксения с Лассе! – воскликнула я. – Вова! Пойдем со мной.

Вслед за мной также устремился и Кирилл Петрович. Остальные остались в кухне.

В ванной никого не оказалось. Мы в испуге переглянулись.

– Но этот молчит, – робко сказал Вова, неопределенно взмахнув рукой. Вероятно, он имел в виду механический голос. «Да, на самом деле что-то помалкивает», – подумала я. Значит, Лассе с Ксенией живы?

– Пошли комнаты проверим, – предложил Кирилл Петрович и первым тронулся по коридору.

В той, где проснулась я, так и лежал мертвый Юрки.

– Его бы надо в кладовку перенести, – заметил Кирилл Петрович.

– Давайте вначале Лассе с Ксенией найдем, – сказала я.

– Ты где спать сегодня собираешься? – посмотрел на меня Кирилл. – Агриппина права. Ночевать нам всем сегодня явно здесь.

– Может, все в одной комнате? – подал голос Вова. – И дежурство установим.

– Одиннадцать человек? Тесновато, – заметил Кирилл Петрович. – Лучше в двух. Или в трех. Марина, твои родственники когда по-настоящему беспокоиться начнут?

– Уже должны были.

– А ты с кем живешь? – спросила Вова.

* * *

В каждой семье свои скелеты в шкафу. Если у Ксении прадед-красноармеец совратил монашку, то у нас дедушка-профессор ушел к аспирантке. В первой семье была дочь, моя тетя Света. Аспирантка родила дедушке вторую дочь, мою маму, а потом сбежала с каким-то морским офицером на Дальний Восток. Дедушка остался с маленькой дочкой – и вернулся вместе с ней в первую семью.

Мать тети Светы, которую я звала бабушкой, была добрейшей души человеком и непутевого мужа назад приняла. Она никогда не работала, дед продолжал давать ей деньги, теперь же она занялась дочерью мужа, моей мамой. Она прекрасно понимала, что дедушка не способен ухаживать за ребенком и в состоянии только сварить картошку и поджарить яичницу. Каша для ребенка для него являлась невероятным подвигом.

Разница у тети Светы и мамы – пятнадцать лет. И если бабушка приняла маму как своего ребенка (тем более, она сама всегда хотела второго, но больше родить не могла), то тетя Света восприняла появление сестры в штыки. Правда, вскоре ревнивицу начали интересовать мальчики, и ей стало не до моей мамы. Тетя Света успела семь раз побывать только в официальном браке, количество неофициальных, по ее словам, равнялось семнадцати. Мужья от нее все быстро сбегали, хотя потом нередко захаживали в гости. Тетя Света восхитительно готовит. Ее кухню, как я понимаю, не смог забыть ни один мужчина. Как, впрочем, и ее характер. Третьим сбежавшим законным мужем был мой отец.

Хотя он больше был тете Свете не нужен, ей очень не понравилось, что он женился на маме. Детей у тети Светы не было, насколько я понимаю, она унаследовала у бабушки гинекологические проблемы, а у моей мамы родилась я: дочь бывшего мужа тети Светы и нагулянной дедушкой девочки.

Насколько я понимаю, тетя Света нацелилась разрушить семью моих родителей. Сама я не помню, как все происходило, – мне было два года. Информацию я собирала по крупицам – у мамы, отца и соседей. Больше всего я почерпнула от одной нашей бабки-сплетницы, проживающей на первом этаже.