Рихард Рудзитис Елене Рерих. Начал писать Вам письмо о нашем сотрудничестве, но теперь начну это письмо о нашей великой радости

Riga, 24 июля 1937 г.

Дорогая Елена Ивановна!

Начал писать Вам письмо о нашем сотрудничестве, но теперь начну это письмо о нашей великой радости. Сегодня 24-е, и, как всегда, это знаменательное число принесло и нечто торжественное. Сегодня мы получили ящик с картинами. Пароход из Лондона прибыл в Ригу лишь вчера. И уже сегодня нам, в течение нескольких часов, посчастливилось преодолеть все чрезмерно сложные формальности на таможне и получить картины. Ящик открыли на таможне, в присутствии многих лиц, присутствовали также я и Валковский, эксперт вынул лишь пару верхних картин, так что упаковку не тронул. Все были поражены чудесной красотой картин. Оказалось, что один из чиновников даже читал мои книги о Николае Константиновиче и уже давно желал со мною познакомиться. В помещении Общества мы с Валковским снова раскрыли ящик и вынули все картины по плану Владимира Анатольевича. Все картины пришли в полной сохранности, о чём мы послали сегодня Вам телеграмму. Буду обсуждать с художником Пранде вопрос относительно вставки картин под стекло и развески их. Какую неимоверную красоту мы получили. Бывал я во многих европейских музеях, но некоторые из полученных нами картин нам показались несравненными. Это искусство истинно великого грядущего Синтеза, и как бледны и бедны кажутся сравнительно с ними картины современного искусства, ибо дают форму без Духа.

Как несказуемы Сострадание, Чаша Будды, Madonna Laboris и многие другие, но и творчество Святослава Николаевича полно неземного величия. Шлём Вам, наши дорогие Водители, всю-всю благодарность нашего сердца.

Ваше столь сердечное и откровенное письмо от 8.VI, Ваши слова о Гребенщикове и других дали и мне смелость написать Вам здесь свои заметки – исповедь о всех наших ближайших сотрудниках и о духе сотрудничества в нашем Обществе. Давно собирался Вам писать, но всё откладывал. Где же камертон, который мог бы сказать истину? Гораздо легче было бы всё передать устно, ибо слушатель может с полуслова понять сказанное. Но пишу и потому, что Вы поможете, и мысленно и письменно, советом, как нам наши ошибки исправить. Но самое главное, чувствую себя всё время в долгу перед Вами, ибо Вы в прошлом году запрашивали о наших сотрудниках.

Истинное сотрудничество, как известно (и что я наблюдал также среди некоторых наших членов), характеризуется постоянной готовностью отдать всё в сотрудничестве на общее благо, где забываются каждое мгновение личные интересы во благо общих интересов. У иных это доходит даже до готовности «поставить всё на карту», отдать всё Обществу, не только духовные свои способности, но и финансы и т. д. Но таких, конечно, мало. Но я видел также, что помимо готовности так нужна и самодеятельность. Готовых трудиться на общее благо немало, но в большинстве случаев они ждут даже самых малейших указаний и импульсов, – тогда уж лучше самому всё сделать, ведь и на указания тратится время. Вот по этому мерилу – готовности и самодеятельности – я и хочу охарактеризовать наших активных членов.

Должен прежде всего сказать, что в старшей группе теперь у нас самое сердечное сотрудничество, также, можно сказать, и среди других членов. Если и были недоразумения, то в общем они скоро уладились. И сердечно верю, что это сотрудничество усилится, особенно осенью, когда у нас начнётся новая интенсивная деятельность, в которой многие смогут выявить своё горение.

К.О.Валковский

В Обществе мне приходится больше всего сотрудничать именно с ним. (В последнее время часто встречаюсь и с Гарольдом.) У Валковского хорошая практическая и административная смекалка, и, исполняя всё время также дело секретаря, он неоценим на своём месте. Все многочисленные прошения и т. д. – его труд. Некоторые более серьёзные обращения мы составляем совместно. В своих письменных трудах Валковский всё же несколько медлителен и свою работу мог бы больше упростить. Также люблю в нём, что в нём мало личных элементов, я не чувствовал, чтобы он пытался выдвинуть себя. Также Валковский и Гаральд Феликсович одни из тех членов, которых я не видал обидевшимися. (Валковский обижался раньше лишь на Карла Ивановича, но тут надо было считаться со всей судьбой Общества!) А это редкое прекрасное качество, когда бесы на каждом шагу желают испытать человеческое терпение. (Ещё недавно я видел одного члена покрасневшей от обиды. Но знаю, как она давно сознательно борется с этим чувством, ибо, работая в нашем кооперативе, вывесила на стене места из Учения об обиде. Помню Ваше письмо о терпении как качестве из прошлых жизней.)

Образование Валковский получил отчасти самоучкой. Помню, как во время Феликса Денисовича его выводы были не всегда основательны; но его эволюция подвигалась весьма быстро вперёд, он говорит теперь философски логично, проникает в дух Учения, иногда любит говорить длинновато, но когда загорается, проявляет большую духовную концентрацию. Также раньше он не всегда умел говорить по сознанию, был несколько прямолинейный, но теперь дух его всё расширяется, понимает все культурные запросы. Люблю в нём его прочувствованное, постоянное горение. Как я уже писал Вам, его семейная драма иногда повторяется.

Думая о Валковском, мне как-то представляется, что он в одной из прошлых жизней был первосвященником.

Гаральд Феликсович

Удивительный путь его эволюции, как будто вырос он за два года. Но это по силам лишь старому духу, который пришёл с уже утончённым чувствознанием. Мне так нравится, что он человек без самости. И главное – человек с подвижным сознанием, этим редчайшим качеством, какое имел его отец. Сотрудничать с человеком, ум которого подвижен и который не руководится своим личным «я», ведь так легко и приятно. Культурный человек, за него нечего бояться, что он не будет знать соответственного такта при общении с культурными деятелями (как мы, например, несколько опасаемся за Фёдора Антоновича, который хотя в своей жизни общался с людьми, но его обращение не всегда без «элементарностей»). Правда, как огненная натура, он когда-то был слишком категоричен и даже несколько резок и в своих суждениях иногда «пересаливал», хотя и метко схватывал. Это связано также с его молодостью (ему всего 30 лет). Но приучается всё больше регулировать себя. Хочу здесь рассказать эпизод из прошлой зимы. Раз на общей группе после одной длинной латышской лекции ряд русских членов вышли из зала, ибо ничего не понимали. Гаральд понял это как полудемонстрацию и потом упрекал нескольких из старших членов. Но увидев обиду и почувствовав сразу свою неправду, он поехал к г-же Крауклис на дом с цветами и с извинением. По его устремлённости и эластичности его духа чувствую, что Гаральд будет на днях наилучшим сотрудником. Жаль только, что весь день (с 6–7 часов утра) он занят больными и мало у него остаётся времени для Учения. Но и то, что он схватывает, видно, остаётся у него в памяти, в сердце и в жизни. Он уже пожертвовал на издательство громадные суммы и является для всех наших крупнейших нужд как бы нашей кассой. Конечно, другой наш жертвователь – Вайчулёнис – не может с ним «конкурировать», хотя и жертвует по мере сил. Гаральд, между прочим, помог два раза и Марии Андреевне Ведринской. Теперь относительно судебного процесса. Суд ему больше не угрожает как врачу, но чуем, что его желают обойти с другой стороны. Именно, в конце июля была учреждена официальная комиссия по фармации, которая вырабатывает новые законы, среди которых, может быть, будет пункт и против Гаральда. Ведь это фармацевтическое управление подало в суд жалобу на Гаральда, которую суд отклонил. Но грозит ему и другая опасность. Один из судебных деятелей утверждал, что он как будто высказывался против пр[езидент]а. Но теперь военное положение. Возможно, что он случайно кому-нибудь вымолвил слова, которые дошли искажёнными... Но верю, что всё пройдёт благополучно. Придёт время, когда и официальные власти признают великую ценность Гаральда для латышского народа и культуры.

Александр Иванович

Повторить ли мне ещё, что Вы уже сами хорошо знаете, что А.И. один из культурных, утончённых членов, обладающих чувствознанием и тактом. Люблю добродушное, детское выражение его глаз. Конечно, он принимает участие в наших обсуждениях и решениях вопросов, но по незнанию латышского языка мало может пособлять в административных осуществлениях и работает главным образом лишь над своими трудами. И конечно, в этом отношении, так же как в отношении своей корреспонденции, он приносит громадную пользу всему человечеству. Нам так понравилось также его официальное обращение к послу Швеции, чтобы ему разрешили официальным путём распространить свои книги, ибо в его трудах не церковная вера, но религия как наука (не писал ли он Вам об этом, интересно также его обращение). Не читал корректуры Т. Д., так как занят своей книгой. По характеру несколько индивидуалист, с самосознанием[169], в своих отношениях хотя сердечен, но сдержан, занимает всё же несколько обособленное положение, как уже во время Феликса Денисовича. Когда-то в нашей группе пару раз он начинал споры (между прочим, относительно роли русского языка в нашем Обществе[170], но у нас уже и так на 80–90% всё происходит на русском языке!), но теперь у нас с ним самые лучшие отношения. Хотелось бы войти с ним в ещё большее, в самое тесное сотрудничество духа. Как писатель А.И. принадлежит к той категории, которые пишут сразу начисто, ибо им даётся легко, и менее заботятся о поправках (но он мог бы в своих книгах иногда ещё больше поработать над композицией и стилем, – я постоянно вспоминаю Лермонтова!). В его статье, посвящённой Феликсу Денисовичу, я отбросил всю первую половину, хотя знал, что я его опечалил, но другого выхода не было, так как она содержала странноватую философию о том, что об умерших нельзя говорить ничего дурного, – у читателя могло получиться о Феликсе Денисовиче совсем превратное представление, хотя А.И. в конце статьи его и возносит. Говорит А.И. довольно неясным, тихим голосом, так что в части зала его трудно расслышать. На все вопросы из Учения отвечает находчиво и сразу, так, например, и две его поездки в Литву принесли большое благо, и вообще он неоценимый сотрудник в деле Учения, и чую, что его миссия в будущем не малая.

Фёдор Антонович

Над характеристикой Фёдора Антоновича я дольше всего задумывался. Может быть, я его не вполне ещё понимаю и постигаю. И потому пусть простят мне, если я не смог сказать всё и так, как было бы наиболее объективно. Притом Вы уже сами по его письмам знаете его душу. Вы уже знаете о его большой сердечности, о его горении, о его энтузиазме, о его готовности отдать себя Учению. Но при всём этом я должен признаться, что ему как-то мало удаётся завоевать сердца членов из-за некоторых черт его характера. Например, мне, как и другим, вначале так трудно было мириться с тем, что он слишком много говорит о себе и т. д. Может быть, тут, с одной стороны, сказывается и то, что раньше он, десятки лет будучи проповедником у баптистов, потом и в синоде, являлся фокусом внимания у других. Влияние прежнего образа жизни сказывается и в том, что хотя он теперь и против духа сектантства, но, увлекаясь, и сам не всегда умеет говорить по сознанию и т. д. Сказывается также известная незаконченность образования, но любит читать, и дома у него большая библиотека. Кроме того, есть в нём известная порывистость и нетерпение, потому я порадовался, когда он недавно сообщил мне, что в деревне, где теперь живёт всё лето, он всё же сел за свой намеченный большой труд. Даёт иногда обещания слишком большим авансом. Он хотел финансировать и Т. Д., но пока не мог, так как его имение и дом в долгу. Иногда слишком быстро увлекается людьми, которыми увлекаться, может быть, не стоит, потом остывает, но эта черта присуща многим идеалистам. В нашем Обществе считается библиотекарем и заведующим издательским фондом лишь pro forma[171], – финансами заведую я, Валковский стал в последнее время вести кассовые книги, библиотекой заведует член Бялковский, распространением книг – Абрамович. Прекрасна сердечная отзывчивость Ф.А. на порученное, но мы должны считаться также с его старостью и с вышеупомянутыми соображениями, прежде чем дать ему какое-нибудь поручение в связи с Обществом. Но времени у Ф.А. больше, чем у нас всех (ведь он в отставке), и хотелось бы его горение больше использовать. Но я уверен, что в будущем сотрудничество с Ф.А. углубится. В последнее время я чувствую также как бы внутреннюю пертурбацию в нём, как бы большее замыкание внутрь, как бы испытание, и верю, что его внутренний огонь преобразит и освободит его больше.

К. Вайчулёнис

Уравновешенный, мягкий, прекрасный человек. Под тихой наружностью скрывает много огня. Так же как у Гаральда, не замечал я у него личных элементов. У него сапожный склад у толкучки, большую часть доходов жертвует. Читает чуткие рефераты. Зрение у него совсем плохое, при чтении пользуется лупой. Страдает камнями в печени (?). Его дочь тоже недавно поступила в Общество. Интересно вспомнить, что она однажды ночью, до поступления в Общество и не видав ещё Портрета Владыки, увидела в светлом видении Изображение, которое потом узнала в Портрете Владыки у своего отца. Но она ещё очень молодая.

К.Драудзинь

Среди наших дам я её высоко ставлю из-за качеств её характера. Она годилась бы и в правление, но мы её не выбрали потому, что сама не желала, так как когда-то принадлежала к левой партии и опасается, чтобы это не повредило Обществу. В последнее время перевела Сердце и Общину. Она написала детскую пьесу, которую мы поставили весной. Я поручил ей руководить нашей детской секцией, и осенью мы начнём усерднее разрешать детский вопрос в нашем Обществе. Начнём «детскими утрами»[172], которые популярны в Латвии. Обо всём, что касается её личности, я уже писал Вам.

Ольга и Ян Мисинь

О. Мисинь – наша кассирша. Интересна её судьба. Несколько лет тому назад её семья почти бедствовала. Она первая стала печь наш пшеничный хлеб у себя дома, потом, после открытия пекарни, перешла туда, но, поссорившись с Карлом Ивановичем, снова ушла. Её муж, тоже активный член (но не в старшей группе), получив от Феликса Денисовича поддержку, стал строить для правительственных железных дорог дома и станции. Мы просто изумлялись его чрезвычайному дерзновению, ибо он всё предприятие начал без гроша денег. Но с устойчивой энергией он уже выстроил десятки домов и теперь уже получает солидные суммы и мечтает о пособлении Обществу в широком размере. Пожертвовал рояль, деньги на второе издание Агни-Йоги, обещает большую сумму осенью, если мы начнём осуществлять план постройки нашего собственного дома. В прошлом году он и Гаральд Феликсович мечтали о покупке земли в деревне для нашей общины и санатория, но в связи с изданием книг эту идею пока отбросили. Но для нас более насущный вопрос – выстроить дом в Риге, в центре города. Прежде всего затруднение с покупкой участка земли, так как трудно будет найти подходящее «чистое место» (предполагаю такой участок, где был бы садик и который никогда не был застроен домом). Но всё это ещё вопрос будущего.

Я уже писал Вам, что О. Мисинь была одной из центральных фигур в вопросе Карла Ивановича, но и очень страдала. Теперь стала сдержанной, ушла вся внутрь. Жизненные испытания много дали её духовному росту. Недавно перенесла тяжкую внутреннюю операцию, некоторое время была «на волосок от смерти». Всё время читает с радостью корректуру Т. Д. Знаю также её искреннюю духовную радость об Учении.

Ольга Крауклис

Всё вырастает в духе. Вначале мне не нравились в ней некоторые черты её характера, например, порицание других. Но теперь всё это она всё больше преодолевает. Как бы внутренне озаряется. Радостно наблюдать именно красоту роста членов.

Также мало что смогу прибавить к тому, что я когда-то уже писал о г-же Лицис, о Фреймане, о Залькалне. Последний читает корректуру Т. Д. и просматривает перевод Основ буддизма (перевела г-жа Пормалис). Зальцман хотя и не часто является в старшую группу, но человек уравновешенный, видно, что дома усердно работает, так как на большую часть книг Учения сделал подробные индексы.

Из других активных членов, которые не в старшей группе, в последнее время в связи с Пактом помогал нам Блюменталь. Я уже писал о нём. Он вполне годный человек, чуткий, культурный, но его нужно поощрять и вдохновлять, тогда он может стать весьма полезным сотрудником. Чую, что его темп больше не замедлится. Он собирается на днях снова ехать в Таллин, на сей раз – навестить г-жу Пятс.

К. Ренкуль

Прекрасный человек, она подготовила несколько человек к Учению, которые поступили потом в Общество. Хорошо понимает Учение; обладая даром слова, легко и хорошо могла бы разъяснить Учение. Но она не нашла ещё, каким образом свои способности приложить на пользу Обществу. Она, конечно, вспоминает Ваше письмо, и я тоже неоднократно напоминал ей её духовную задачу, но она принадлежит к тем людям, у которых мало самодеятельности. А пока – копается целый день в своём саду в Межапарке[173] и моет полы в своём доме. Может быть, мы поручим ей руководство одной из новых групп.

Я.Абрамович

Молодой наш член, которого мы лишь недавно назначили активным членом, незаменим на своём месте как хранитель нашего святилища – музея и как заведующий складом наших книг и рассылатель за границу. Он так усердно и аккуратно занимается этим делом, что не много времени ему остаётся даже для Учения. Видно, что он горит в своём деле. Кроме того, он сравнил с манускриптом все наши издания книг Учения и по его спискам я сделал листики опечаток. Мы не поручили ему раньше чтение корректуры, потому что он слабо владеет русским языком, но зато он обладает зоркостью, потому теперь и стал читать корректуру II тома Т. Д. Конечно, и по отношению к Учению он человек устремлённый, но он ещё молод и перед ним ещё ступени духовного роста.

Из активных членов хочу вспомнить ещё Аиду Виестур, которой я когда-то передал Ваш совет относительно её жениха Я. Принциса. Она посещает группу Учения, но ушла вся теперь в экзамены по университету – собирается кончить отдел естествознания. Я. Принцис вышел из числа наших членов по собственному желанию, ибо боялся, чтобы в связи с одним запутанным судебным процессом с подложными векселями и пр. на суде не было упомянуто и имя нашего Общества. Хотя в данном случае, может быть, виноват не он, а его товарищ, но Принцис тоже запутывается, и материально, и морально, и неизвестно, когда освободится.

Хочу возвратиться к Карлу Ивановичу. Радостно было слышать от Вас о прекрасном впечатлении, полученном им от нашего Общества. Да, он явился, единственный раз, в наше Общество на вечер, посвящённый Феликсу Денисовичу, и я радовался этому. Жаль его способностей, засыпают без пользы, а как много мог бы принести. Я не раз говорил с ним: если он не являлся в Общество и теперь не может, пусть составляет книгу в духе Учения. Вы знаете, что у него есть также поэтический дар, он когда-то издал сборники стихов и на латышском, и на немецком языках, а также брошюру о воспитании в духе Учения. Он мне ответил, что составляет учебник немецкого языка, но строго по программе. Но всё же попытки сотрудничества с ним в последнее время не удались. Так, по моей просьбе К.И. написал статью о Ф.Д., но я не мог её печатать. Ибо не мог в торжественном сборнике поместить полемику с пастором о богочеловечестве или напоминание о слухах в связи с видениями Ф.Д. (эти слухи и были самое грустное недоразумение знакомых Ф.Д.); и можно ли сказать публике о том, что знают лишь ближайшие, – что Ф.Д. ушёл с именем М. М. на устах. Я ездил к К.И. три раза, но безрезультатно. Но, может быть, явятся другие обстоятельства, и он снова возвратится к нам...

Так, не являются и Иогансоны. Конечно, г-жа Иогансон очень занята: медицинские лаборатории, ребёнок, работа. Но вспоминается другой пример. Супруга нашего латышского поэта Петера Эрманиса, которая не меньше занята, у неё два ребёнка, на её плечах все дела по имению в деревне, находит себе время для Учения – с четырёх до половины шестого утра, когда дети ещё спят.

Среди «пассивных» членов тоже в последнее время выявились некоторые весьма пригодные люди. Таков Бялковский, заведующий нашей библиотекой, которого мы предполагаем выбрать в активные члены. В группе Слётовой он самый развитой и устремлённый. Также Стребейко, который недавно поступил и которого Вы знаете по его письму. Он литографировал латышский перевод Сердца и Общины, кроме того и – Напутствие Вождю. На днях последнее уже будет переплетено в красный переплёт (как Община), и ждём Ваших указаний. Далее, немало пользы нам приносила тихая, болезненная г-жа Пормалис (Закис) со своей машинкой и переводами с английского. К. Миллер, Раман и г-жа Ритер перевели на немецкий язык Листы Сада Марии, I часть, и мы послали манускрипт на имя Владимира Анатольевича. Лишь только он просмотрит перевод, мы книгу немедленно отпечатаем. Далее нужно отметить m-lle Сгуран, Бутенек, Кикер и много других прекрасных душ. Наконец – актрису Эмилию Виестур, заведующую нашей драматической секцией.

Так и готовность отдать всего себя на общее благе характеризует вполне и общую духовную ступень члена. Среди кажущихся пассивными есть члены, которые искренне рады были бы служить, да не нашли ещё возможности. Моей мечтой всегда было использовать каждое горение и привлечь к сотрудничеству. Одним из общих трудов, в котором соучаствуют многие члены, является выписывание тем из Учения и составление индексов.

Под конец хочу сказать о Ведринской, которая присылает мне изредка свои SOS. Хотя она бедствует и материально (но здесь же она не раз получала помощь), но ещё больше – духовно. Просто непонятно её чрезвычайное уныние. Она человек, который по своему характеру и своей воле ни к чему другому не приспособлен, как к своему специальному дарованию, а именно – к театру. В практической жизни она чувствует себя малым ребёнком. Сколько раз мы писали ей, чтобы она занялась чем-либо другим, если театр её на время отстраняет; мы приглашали её приехать обратно к нам, предлагали даже комнату в нашей квартире, заплатить за дорогу. Последние два месяца мы не получали от неё ответа...

Что Вы писали об Асееве и Серафинене, то, я чувствую, можно приложить и к некоторым из наших членов, которые тоже, может быть, проходили или проходят через подобное или другое испытание. Было немало трагических, безысходных условий жизни, событий, требующих решительного, бесповоротного решения, может, был и «камень преткновения» – сомнение. Особенно это можно сказать о тех, кто получил Знак Доверия.

Теперь хочу поведать Вам самый больной наш вопрос – об отношениях Слётовой к Фрицберг. Не хочется больше вспоминать всю эту грязную историю, которая уже полузабыта, но всё же рано или поздно её придётся разрешить, и здесь требуется воистину соломоново решение. Долго я колебался, писать ли Вам, но так как я писал о всех наших старших членах, то не могу миновать и этот вопрос. Я уже раньше, при характеристике старших членов, кое-что Вам намекнул об этих отношениях, но теперь приходится коснуться подробнее. В Агни-Йоге сказано: разве возможно, чтобы два члена, служащие одному и тому же Учителю, сидели рядом за одним столом и даже не подавали друг другу руки. Да, так у нас и есть, но мы не сумели этот вопрос пока разрешить. Такие холодноватые взаимоотношения между Слётовой и Фрицберг тянутся уже пару лет; началось это уже во время Карла Ивановича или даже раньше. Я когда-то приложил все усилия примирить их, но безрезультатно. Как я уже писал Вам, муж Слётовой (он в группе Александра Ивановича) когда-то короткое время ухаживал за Фрицберг. Вскоре после этого он получил смертельный удар – когда ехал на велосипеде, наскочил на столб, – и выздоровел, можно сказать, лишь «чудом» или, как сама Слётова уверяла, её молитвами и борьбой на астральном плане. Отношения Слётовой с Фрицберг перед тем оборвались остро. Сама Слётова вскоре ожидала ребёнка. Но вдруг (два раза) Слётова получила записки с чудовищным кощунством против ожидаемого ею ребёнка, и странно: было писано карандашом и почерком Фрицберг. Фрицберг, конечно, решительно отрицала, что она писала, но выразила подозрение, что её почерк кто-нибудь подделал. И я, и Драудзинь говорили с нею. У нас возникла уверенность, что она не виновата, ибо записки чересчур ужасны, чтобы такой духовный член, как Ф., могла это сделать. Ф. уверяла также, что с её стороны даже никакого флирта не было. Но кто же это сделал? Были подозрения, но не могли знать наверное. Так Слётову никто не мог разубедить в виновности Ф., и она при своей уверенности осталась и до сих пор. Мы советовали Слётовой подняться выше всего этого и забыть. Но она долгое время жила лишь этим. Но вот родился ребёнок, хилый, с очень болезненной грыжей, Александр Иванович, кажется, писал Вам о его болезни. Ребенок постоянно кричал. Но вот что совершила Слётова. Она отправилась к своей знакомой – знахарке, которая занимается также лечением, и рассказала ей всю историю. И та посоветовала прибегнуть к способу, напоминающему магию: передать ей какую-нибудь вещь, принадлежащую лицу, писавшему записки (в данном случае Ф.), читая наговоры, её придётся сжечь; если эта особа виновата, то страдания ребёнка сразу уменьшатся. И вот С. выполнила просьбу знахарки, и самым странным образом – ребёнок стал гораздо реже кричать и положение его улучшилось (всё же С. мне на днях сказала, что ребёнку придётся делать операцию!). Всё это С. мне потом поведала. И всё это проделывал человек, стоящий на точке зрения Учения! Но понятно было и материнское чувство, к которому была примешана доля ревности и огорчения. Но и Ф. виновата, по крайней мере, в том, что не сумела и даже не пыталась доказать Слётовой своё alibi[174]. Ф. мне рассказывала, что она унаследовала такие черты характера, что ей почти «невозможно» подойти со смирением к человеку, в котором она чувствует некоторую вражду. Но, конечно, эта черта не похвальна. С другой стороны, Фрицберг в Обществе, при Феликсе Денисовиче, прочла реферат о духовности. Она кончает экономический факультет, и её рефераты интересны. Она читала также корректуры, переписывала неоднократно на машинке, делала переводы, никогда не отказывается от работы на пользу Обществу, переписывается с евразийцами, человек культурный, впечатление производит в общем приятное, хотя и есть в ней струны замкнутые. Слётова теперь поладила со своим мужем. Последний – тяжеловатая натура, должен ещё гармонизовать себя, интеллектуалист, был студентом. Но какая-то психическая неосвобождённость была и в самой Слётовой, уже сколько раз она свои личные семейные неурядицы пыталась считать проблемой всего Общества. Но страдания и испытания очищали и претворяли и её. Всё время читает корректуру Т. Д., и для неё горе, если ей дали слишком мало работы. Полгода о её конфликте я с ней не говорил.

Последнее время мы думали о реорганизации и перегруппировке наших групп Учения осенью. Как Вы знаете, у нас теперь 8 групп: старшая, Александра Ивановича, Валковского, Фреймана, Слётовой, Буцена, Крауклис и Драудзинь. Теперь летом собираются лишь старшая группа и общая по четвергам. Перед роспуском групп на лето остальные группы мы на один месяц объединили в 4 группы. Это явилось как бы предварительной ступенью к намеченной нами реорганизации. Но тут встаёт проблема: по какому принципу объединять группы и будет ли это более целесообразно? Если объединить, например, из младших групп все самые подвижные сознания и если в одной группе оставить менее способных, то не вызовет ли это обиды и принесёт ли пользу, так как менее развитые теперь получают духовные импульсы также от более развитых членов? Мой принцип, что руководитель группы должен не только уметь руководить теоретическими занятиями членов, но и уметь их воспитать духовно. Но именно на роль воспитателей не все годятся, опасаюсь прежде всего за Слётову. (Буцен теперь распускает свою группу, у него было всего 4–5 членов.) Слётова умна и сердечна, и горит она, но в её группе иногда слышатся жалобы, и со стороны Слётовой, и со стороны некоторых членов, другие же отстаивают её. Другой подобной группы у нас нет, и вопрос мы ликвидируем осенью.

Хотелось бы, чтобы некоторые водители групп обладали также большею широтою и подвижностью духа. Конечно, струна Учения у них может быть тонка, но не все играют на многих струнах. Какое благо было бы, если бы члены стремились покрыть Учением всю культуру, весь мир, стремились звучать на все струны Учения, возлюбить все красоты мира, возлюбить всех людей – не только друзей и приверженцев Учения...

Хочу теперь возвратиться к нашим заграничным друзьям. Я уже писал Владимиру Анатольевичу, что Серафинене предлагала на конгрессе прочесть о «магнетическом лечении». Я ответил, что подобная тема для конгресса не годится, но скорее для внутреннего кружка Учения. Мне не совсем были ясны методы её лечения и отношение к ним Учения. Пожалуй, Серафинене могла бы и читать, если бы говорила о «психической энергии», – это более научно и ближе к Учению. Серафинене многих литовских членов обучала астрологии. Теперь, летом, у неё проживает и Montvydiene. На днях, также с целью обучаться астрологии, к ней поехал и наш Зильберсдорф. Так астрология в Литве стала как бы центральной наукой.

Асеев допустил прискорбную ошибку в своём списке книг, отпечатанном на обложке его 8-го сборника Оккультизм и Йога. В серии Живой Этики рядом отмечены оба издания Агни-Йоги: 1) «второе, Шанхай, 1936», 2) «третье, Рига, 1937». Просто. Между тем он знает, что наше издание является вторым, исправленным и дополненным – авторизованным изданием, и он знает всю историю с шанхайским изданием; не лучше ли было бы шанхайское издание совсем не включать в серию, но при случае отметить в рецензии. Также не понимаю его активное сотрудничество с Батуриным, соиздателем Врагов Вселенной [175], хотя тот огорчил Асеева, включив его в своём журнале Фламма [176] в число распространителей Врагов Вселенной. В новом 8-м сборнике Асеев напечатал также мою статью (посланную и Вам), но заглавие Спешность часа изменил на Час последний и поставил соответственную репродукцию, и опасаюсь, не звучит ли теперь это сектантски? Далее, главную композицию статьи я построил на идее, что закон соизмеримости требует, чтобы мы, при всей обременённости жизненными заботами, всё-таки нашли бы время и для самого дорогого, а именно для Учения, а Асеев переменил последнее – «для Тайноведения». Так же как Серафинене многое стремится видеть через призму астрологии, так и Асеев привык к весьма многому подходить лишь с точки зрения оккультизма. Я писал Асееву, что Учение Жизни я считаю гораздо более широким понятием, нежели просто оккультизм, который, как оккультная наука, даёт лишь часть того великого синтеза жизни, какой представляет Учение. Жаль, что Асеев дал такое громоздкое, «оккультное» название своему журналу и тем суживает круг читателей, ибо книгу в руки берут лишь те, у кого специальный интерес, в то время как в журнале немало прекрасных статей, доступных каждому сознанию.

Интересное явление, должно быть, представляет Зенкевич в Циндао – сужу по его письмам о его твёрдом, мужественном подходе к делу и широком понимании. Зенкевич мне писал, что у него случайно в горах у Циндао гостил наш латвийский лётчик Цукурс, который летел из Риги через Карачи в Японию. Зенкевич передал ему, что у него в Латвии имеются друзья. Но самое интересное то, что Цукурс в своей последней корреспонденции в латышской газете Jaunakas Zinas пишет, что он навестил у Циндао в горах «Зенкевича, члена Белого Братства (!!), который интересуется астрологией и оккультизмом». По дороге в Японию Цукурс навестил в Болгарии также Донова, и нам не особенно приятно было читать в той же самой газете крупным шрифтом заглавие статьи: Цукурс в гостях у Белого Братства. Так все, даже самые сокровенные понятия, путаются в наше время.

В Харбине, наряду с другими, уже давно переписываюсь с г-жой Инге, которая пишет такие прелестные, одухотворённые письма в духе Учения. Она просила меня послать Вам её статью о Радости, и исполняю её просьбу, хотя её письма иногда написаны даже лучше, чем приложенная статья.

Но что творится теперь на Дальнем Востоке! И что будет ещё в будущем! Хаос снова овладел сознанием народов!

Под конец о Тайной Доктрине. Первый том уже давно получен нами в переплёте, должно быть, и до Вас дошли первые посылки. Мы могли бы выслать Вам любое количество.

Я сам, к сожалению, не смог проверить каждую строку в первом томе, ибо, как я уже писал, проверял прокорректированное во всех трёх корректурах и отдельные слова и выражения. Но оказалось, что даже все четыре (постоянных) наших корректора ещё допускают опечатки, например, пропускают запятые и пр., потому и часть второго тома я сам прочту дословно, ввиду того что теперь не надо спешить. Весь II том уже скоро будет набран, уже отпечатано около 25 печатных листов, но так как я теперь живу в деревне и лишь по четвергам приезжаю в Ригу, то печатание несколько замедляется. Во все переплетённые книги вложен листик с опечатками, но я нашёл ещё несколько опечаток, так что листик придётся перепечатать. Потому очень прошу при случае сообщить мне, если Вы случайно найдёте ещё какие-либо опечатки или изменения. Хочу приготовить листик ко времени окончательного выхода из печати второго тома.

100 экземпляров Агни-Йоги переплетены в такие же цвета, как брошюрованные экземпляры. Пару десятков экземпляров мы вышлем и Вам.

Бесконечное спасибо Вам за всё Ваше доверие мне, за все сокровенные строки в Вашем письме о Кумарах и о Том, Кого называют Учителем Учителей. Когда в корректуре Т. Д. я остановился на месте, где говорится о «Великой Жертве», Махагуру, – сердце как-то затрепетало и радовалось, не Он ли, но мысль, спеша, не разрешила этот вопрос до конца; место это осталось глубже всех мест в памяти.

Наконец, хочу сообщить Вам здесь, где открываю свои сердечные чаяния, и о себе. Я начал письмо 24-м числом и хочу кончить этим знаменательным числом: у моего Огонька в воскресенье, 24-го января с. г., появилась сестра – Ильзе, которой теперь уже полгода. При случае пришлю Вам карточки. Моя супруга теперь вся ушла в воспитание нового поколения. Относительно своей супруги могу поведать: при всём её чувствознании, наступают у неё и мгновения духовного диссонанса – сомнения, когда она чувствует усталость и нервность, и это повторяется. Как хотелось бы помочь в эти мгновения. Но чувствую, что наступит время, когда всё это пройдёт. Серафинене прислала гороскопы мне и моему Огоньку. Обо мне она пишет: «Удивительно, что ни одной планеты не стоит в “земном” знаке Зодиака. Значит, нет земного тяготения». О моей дочери, напротив, она пишет: «Почти все планеты находятся в земных знаках», значит, она – «дочь Земли», но и в хорошем смысле, она может иметь большие способности к реформам и т. д. Итак – les contrastes se touchent![177] Должно быть, Серафинене и права насчет меня, ибо, откровенно говоря, – вся моя жизнь в сущности была как бы «приспособлением» к этому земному плану. Чувствовал нередко сознанием свой путь – «руками и ногами человеческими». Шлю Вам всю свою самую сердечную благодарность также за все заботы обо мне и о всех нас. Верно, что уже давно порою чувствую вокруг себя как бы тесный круг напряжения и давления, но ведь теперь время самого нагнетённого Армагеддона. Этот год снова даёт величайшие взрывы сознания. Что снова произойдёт на Дальнем Востоке? Напряжение как бы всё усиливается. Но нагнетается и Мощь Света.

Проведу ещё две недели в деревне. Всё же успеваю лишь читать и выписывать материал для намеченной книги. Но глубины сердца не будут знать покоя, пока не окончу её. Прошлой весной я большую часть книги уже написал в черновике, даже прочёл в Обществе главу Пришествие Великого Учителя по верованиям народов. Знаю, что в этом году я должен её кончить. Не можете ли мне сообщить название книги, которую Вы упоминаете в своём очерке о буддизме в 8-м сборнике Оккультизм и Йога, составленную уважаемым Садху.

Получил Ваши письма от 8, 15 июня и 2 июля, а также письма Н.К. от 8, 15 и 29 июня, сердечное спасибо.

Хотел бы ещё обратиться к Вам с парой запросов, если Вы разрешите, но это письмо уже так длинно, и спешу отправить его, потому отлагаю до следующего раза.

Шлю Вам и Николаю Константиновичу мои самые сердечные пожелания.

Искренне преданный Вам,

Р. Рудзитис

Только что получил новую радость – Ваши письма от 15 июля, напишу Николаю Константиновичу завтра о нашем конгрессе, так как сегодня (29.VII) приезжает к нам Montvydiene. Я сегодня с Валковским был у нашего сенатора Дуцмана, и мы решили, что самое лучшее будет наш конгресс отложить до конца сентября, для того чтобы созвать его одновременно с официальным открытием нашего музея, это будет иметь больший успех, в таком случае конгресс будет проходить в риге.

Посылаю Вам это письмо лишь сегодня, 30 июля. Вчера приехал из деревни, оттуда не мог послать воздушной почтой. Можете мне ответить на это письмо по адресу моей службы: Valsts biblioteka, J.Cakstes, lauk. 2. Riga.

У меня гостит г-жа Montvydiene, и она посылает Вам и Николаю Константиновичу свой сердечный привет.

Высокочтимая, Светлая наша Водительница! С разрешения Рихарда Яковлевича пишу Вам несколько строк. Примите мою искреннюю, сердечную любовь к Вам. Сердце полно радостью и благодарностью всем, всем, что могу присоединиться к работе и служению на общее Благо.

Так хорошо и легко работать в контакте с рижскими друзьями. Как часто получаю полезные указания и советы от Рихарда Яковлевича. Как мы все радуемся, что идея Конгресса осуществляется. Смело устремляемся вперёд, имея твёрдое решение преодолеть все кажущиеся трудности.

Примите мою привязанность к Вам и Николаю Константиновичу.

Юлия Монтвид

_______

Date: 2015-09-24; view: 296; Нарушение авторских прав