Глава 15. — Лиловым рогом Ниггота я повелеваю тебе кипеть

Молниеносная Молли

— Лиловым рогом Ниггота я повелеваю тебе кипеть! — визжала Малютка Воительница.

Что в высшей силе, елки-палки, хорошего, если она не хочет помогать тебе сварить лапшу «рамэн»? Молли стояла над плитой — голая, если не считать широкой перевязи, на которой сзади болтались ножны от ее палаша. Создавалось впечатление, будто она только что выиграла конкурс на звание «Мисс Нагое Насилие Наугад». Вся кожа Молли лоснилась от пота — но не потому, что она тренировалась, а потому, что она сломанным палашом только что изрубила кофейный столик и два кресла из столового гарнитура и сожгла их в очаге. В хижине стояла адская жара. Электричество пока не вырубили, но скоро света не станет, а Малютка Воительница Чужеземья переключалась в режим выживания раньше остальных людей. Это входило в ее должностную инструкцию.

— Канун Рождества, — сказал закадровый голос. — Не поесть ли нам чего-нибудь праздничного? Пьяный гоголь-моголь? Как насчет сахарных печенюшек в форме Ниггота? У тебя есть лиловая карамельная крошка?

— Ничего не получишь и еще рад будешь! Ты — всего лишь бездушный призрак, ты только и можешь, что доставать меня и ворочаться в мозгу пауками. Когда пятого числа придет мой чек, ты будешь изгнан в бездну навсегда.

— А что я сказал? Порубила кофейный столик. Наорала на суп. Мне кажется, энергию можно тратить и позитивнее. Как-нибудь по-праздничному, что ли.

В Малютке Воительнице молниеносно вспыхнула Молли, и Кендра ни с того ни с сего осознала, что можно перейти какую-то грань, где закадровый голос поистине станет голосом разума, а не назойливым занудой, подстрекающим ее выражать подавленные импульсы действиями. Она прикрутила конфорку на среднюю мощность и зашла в спальню.

Там втащила в чулан табуретку и взобралась на нее, чтобы достать до верхней полки. Если выходишь замуж за парня, в котором шесть футов шесть дюймов росту, неизбежно возникает проблема: приходится скакать по столам, чтобы достать вещи, которые он положил так, чтобы удобнее было доставать. И еще нужен паровой пресс, чтобы погладить ему рубашку. Не то чтобы она этим часто занималась, но если найдет стих отутюжить стрелку на сорокадюймовом рукаве, брать в руки обычный утюг, скорее всего, не захочется уже никогда. Она и так чокнутая, еще не хватало выполнять заведомо невыполнимые задачи.

Пошарив по верхней полке и смахнув запасную кобуру для «глока», рука Молли наткнулась на какой-то бархатный сверток. Молли спустилась с табуретки и перенесла длинный предмет на тахту. Уселась сама и медленно развернула подарок.

Ножны были деревянные. Их как-то залакировали слоями черного шелка, и они словно пили из комнаты весь свет. Рукоять обвязана черным шелковым шнурком, а литую бронзовую гарду украшала скань с драконами. С головки эфеса смотрела драконья голова из слоновой кости. Молли вытянула меч из ножен, и у нее перехватило дыхание. Настоящий. Древний. И безмерно дорогой. Прекраснейший клинок из всех, с которыми она была знакома, — к тому же «таси», а не «катана». Тео знал, что для тренировок ей захочется меч подлиннее и потяжелее, она часами будет заниматься с этой древней драгоценностью и не станет запирать ее в стеклянную витрину, чтобы любоваться клинком издали.

На ее глаза навернулись слезы, и лезвие расплылось серебряным мазком. Тео рисковал свободой и достоинством, чтобы купить ей это сокровище, отдать даньтой ее части, от которой все остальные явно старались поскорее избавиться.

— У тебя суп выкипает, — сказал закадровый голос, — сентиментальная ты плакса.

Суп действительно выкипал. Молли слышала шипение воды, переливавшейся на горячую конфорку. Вскочила на ноги и заозиралась: куда бы положить меч. Кофейный столик давно стал пеплом в очаге. Взгляд остановился на книжкой полочке под передним окном, и в ту же секунду снаружи раздался оглушительный треск: напора ветра не выдержал ствол гигантской сосны. И сразу же — треск и хруст ветвей и стволов поменьше, что расступались на пути гиганта к земле. За окном всю ночь разогнали каскады искр, свет мигом погас, и хижина сотряслась, когда перед ней во двор рухнуло дерево. У дороги поверженная линия электропередачи извергала во мрак оранжевые и синие дуги. А в окне, прямо перед Молли, стояла высокая темная фигура и смотрела на нее.

Хотя на вечеринку собиралось множество людей поистине одиноких, «Одинокое Рождество» никогда не предназначалось для съема и не служило праздничной импровизацией «музыкальных стульев», которые публика устраивала в салуне «Пена дна». Нет, люди в самом деле время от времени знакомились здесь, становились любовниками, партнерами по жизни, но самоцелью это никогда не было. Вначале считалось, что это просто междусобойчик для тех, у кого для Рождества нет семей или друзей в округе и кому не хочется праздновать в одиночку, или в алкогольной коме, или в том и другом одновременно. Но за все эти годы вечеринка переросла себя и стала событием, которого люди ждали: теперь они предпочитали его более традиционным посиделкам с приятелями и родней.

— Не могу себе представить более гнусного ужастика, чем праздник в кругу моей семьи, — говорил Такер Кейс, когда Тео вновь влился в группу. — А вы, Тео?

С Таком и Гейбом стоял еще один мужик — лысоватый блондин, похожий на слегка ожиревшего спортсмена в красной рубашке старпома Звездного флота и парадных слаксах. Тео признал в нем отчима Джошуа Баркера/мамочкиного приятеля/чего-то — Брайана Хендерсона.

— Брайан. — В последнюю секунду констебль вспомнил имя и протянул руку. — Ну как вы? Эмили и Джош тоже здесь?

— Э-э, да, но не со мной, — промямлил Брайан. — Мы как бы это… разошлись во мнениях.

— Ну да, — вмешался Такер Кейс. — Он сказал пацану, что Санта-Клауса не бывает, а Рождество блистательно сочинили розничные торговцы, чтобы сбывать побольше барахла. И что еще там было? А, конечно, — Святой Николай в самом начале прославился тем, что умел оживлять детишек, которых расчленили и рассовали по консервным банкам. И мать пацана вышвырнула Брайана из дому.

— Ох, простите, — только и сказал Тео.

Брайан кивнул:

— Мы не очень хорошо ладили.

— Нам он самая компания, — сказал Гейб. — Прикинь, какая путевая рубашка.

Брайан смущенно пожал плечами:

— Красная. Я думал, это будет так… рождественски. А теперь будто…

— Ха! — перебил его Гейб. — Об этом не переживайте. Парни в красных рубашках никогда не доживают до второй рекламной паузы. — И он мягко ткнул Брайана в руку: рохли всех стран, соединяйтесь.

— Ладно, я сбегаю к машине и возьму другую, — сказал Брайан. — Очень глупо себя чувствую. У меня вся одежда в «джетте». Вообще все, что у меня есть, на самом деле.

Брайан направился к дверям, а Тео неожиданно вспомнил:

— Да, Гейб, чуть не забыл. Живодер удрал из машины. Он там валяется в какой-то гадости в грязи. Может, сходишь с Брайаном и заманишь его обратно?

— Он морская собака. Все нормально с ним будет. Пусть бегает, пока тут все не закончится. Может, напрыгнет на Вэл с грязными лапами. Ох, если б, если б, если б.

— Ничего себе злость, — сказал Так.

— Это потому, что я злобный человечек, — пояснил Гейб. — В свободное от работы время то есть. Не всегда. На работе я довольно занят.

Брайан в своей «звездно-путевой» рубашке уполз. Но едва он начал открывать тяжелую створку дверей, ветер вырвал ее у него из рук и брякнул что было силы о наружную стену церкви с грохотом, похожим на выстрел. Все обернулись, здоровяк беспомощно пожал плечами — и тут внутрь на рысях ворвался перепачканный грязью Живодер. В зубах он что-то нес.

— Ух, вот он наследит, — сказал Такер. — Я никогда не задумывался, что у летучих млекопитающих в роли домашних любимцев бывают преимущества.

— Что это у него во рту? — спросил Тео.

— Шишка, наверное, — отозвался Гейб не глядя. А затем поглядел. — Или нет.

Раздался вопль — продолжительный и раскатистый. Начался он с Вэлери Риордан, а потом как бы растекся по всем женщинам, столпившимся возле буфета. Живодер принес свой трофей психиатрессе — вообще-то опустил его прямо ей на ногу, решив, что, раз она стоит возле еды и раз она по-прежнему самка Кормильца (ибо кому придет в голову думать о кормежке и не думать о Кормильце?), она, следовательно, подарок оценит и, вероятнее всего, дарителя вознаградит. Не вознаградила.

— Хватай его! — крикнул Гейб доктору Вэлери, которая оделила его красноречивым взглядом, подобных которому биолог не наблюдал никогда в жизни. Вероятно, выразительности взгляду придавал вес медицинской ученой степени, но без единого слова взгляд этот говорил очень недвусмысленно: Должно быть, ты совершенно ебанулся.

— Или не надо, — опомнился Гейб.

Тео пересек зал и попробовал цапнуть Живодера за шкирку, но в последний миг лабрадор схватил в пасть муляж руки, откинул муляж головы и вывернулся из-под хватки констебля. В погоню за ним бросились трое, и Живодер заметался туда-сюда по сосновому полу, держа собственную башку высоко и гордо, точно призовой жеребец. Временами он притормаживал и встряхивался, окатывая мелким дождичком жидкой грязи окаменевших от ужаса зрителей.

— Скажите мне, что она не движется, — крикнул Так, пытаясь загнать Живодера под буфетный стол. — Эта рука не шевелится, правда?

— Просто кинетическая энергия движущегося пса передается руке, — отвечал ему Гейб, пригнувшись, как борец на арене. Он привык ловить животных в среде их обитания и знал, что следует быть проворным, свой центр тяжести держать пониже, а также обильно сквернословить. — Черт бы тебя драл, Живодер, иди сюда. Плохая собака, плохая!

Ну вот. Трагедия. Тысяча походов к ветеринару, тошнота от обжираловки травой, блоха, которую тебе ни за что не достать. Плохая собака. Да ради Дога! Плохая собака — это он. Живодер выронил трофей и поджал хвост — принял положение безусловной униженности, стыда, мук совести и нескрываемой печали. Он даже захныкал и осмелился глянуть на Кормильца — искоса, этак с болью, однако с готовностью пережить, если ему сейчас перепадет еще один ПС. Но кормилец на него даже не смотрел. На него никто не смотрел. Все просто великолепно. Он хорошо себя вел. Это сосисками со стола пахнет? Сосиски — это хорошо.

— Эта штука шевелится, — сказал Так.

— Нет, не шевелится. Да, шевелится, — ответил Гейб.

Раздалась еще одна серия воплей — на сей раз среди женских и детских прозвучала парочка мужских. Рука попробовала уползти, таща за собой на пятерне кусок предплечья.

— А какой свежести она должна быть, чтобы так уметь? — спросил Так.

— Она не свежая, — ответил Джошуа Баркер — один из немногих детей на празднике.

— Привет, Джош, — сказал Тео. — Я и не видел, как ты пришел.

— Когда мы приехали, вы сидели в машине и раскуривали бонг, — жизнерадостно объяснил Джош. — Веселого Рождества, констебль Кроу.

— Ладно, — сказал Тео. По-быстрому раскинув мозгами — или ему показалось, что по-быстрому, — он снял полицейскую куртку и накинул ее на руку; та подергивалась. — Все в порядке, публика. Я должен вам сделать небольшое признание. Следовало раньше все вам рассказать, но я просто не мог поверить в собственные наблюдения. А теперь пора выложить все начистоту. — Констебль хорошо навострился рассказывать о себе всякие неприятные вещи на собраниях «Анонимных наркоманов», к тому же исповеди лучше всего выходили, когда он чуточку пропекался. — Несколько дней назад я столкнулся с человеком — или я сначала думал, что это человек, но на самом деле он оказался каким-то неуничтожимым кибернетическим роботом. И столкнулся я с ним в своем «вольво» на скорости пятьдесят миль в час. А он вроде как даже не заметил.

— Терминатор? — уточнила Мэвис Сэнд. — Я б с ним поеблась.

— Не спрашивайте меня, как он сюда попал или кто он такой. Мне кажется, за все эти годы мы научились одному: чем скорее примем самое простое объяснение необъяснимого, тем легче нам удастся пережить кризис. Как бы то ни было, мне сдается, что вот эта рука — деталь той машины.

— Херня! — раздался крик из-за двойных дверей.

И они распахнулись. В зал ворвался ветер, неся с собой ужасающую вонь. В кафедральном портале стоял Санта-Клаус. За горло он держал Брайана Хендерсона — по-прежнему в рубашечке прямиком из «Звездного пути». За ними маячили темные фигуры — они стонали что-то про «ИКЕА». Санта тем временем прижал дуло тупорылого револьвера 38-го калибра к виску Брайана и нажал курок. Стену окатило кровью, а Санта отшвырнул тело за спину, где его поймал Марти Поутру, прижался остатками губ к выходному отверстию и принялся высасывать мозг мертвого Брайана.

— Веселого Рождества, обреченное сучье племя! — объявил Санта.

Date: 2015-09-24; view: 306; Нарушение авторских прав