Борт космического корабля «Янус»

Спустя две недели после старта с земной орбиты…

Андрей очнулся весь в ледяном поту.

Колпак камеры был откинут вверх, тусклый голубой свет омывал его тело, над головой сложной архитектурой бортовых коммуникаций змеились кабели, среди которых прятались отключенные сейчас плафоны освещения.

Таймер на терминале тревожно попискивал.

Некоторое время он лежал, глядя на сплетение оптико-волоконных магистралей бортового компьютера, не в силах напрячь ни один мускул своего измученного тела, словно он не спал на протяжении четырнадцати локальных суток, а действительно бегал под метеоритным дождем, покрывая огромными прыжками многометровые отрезки лавовой равнины на поверхности ирреального, чуждого его сознанию мира.

Лишь постепенно, по прошествии некоторого времени, он начал понемногу овладевать собой.

Скосив глаза, Дибров взглянул на тревожно сигналящий таймер и понял, что проснулся на тридцать две минуты раньше установленного срока.

Данный факт мог означать только одно — его мозг в период сна был возбужден сверх всякой меры и пробуждение, запрограммированное на обычный эмоциональный порог глубоко спящего человека, на самом деле произошло намного быстрее, чем планировалось дозами стимулирующих и пробуждающих препаратов. Он лежал, слушая назойливое попискивание таймера, и с внезапной, тоскливой ясностью думал о том, что не так давно казалось ему вопиющей несправедливостью: на поверку получалось, что военные медики были абсолютно правы, вводя ограничительный возрастной ценз на полеты в космос.

Из личного дела

Главное колониальное управление Европейского Союза. Отдел внеземных проектов.

Гриф: Для внутреннего пользования.

Объект: Дибров Андрей Николаевич.

Русский, 2360 года рождения, гражданство России (Европейский Союз).

Род занятий до заключения контракта с отделом внеземных проектов:

Пилот-внеземельник. Уволен по возрасту в звании капитана военно-космических сил России. Продолжать службу в силах наземного базирования отказался. Холост. Детей не имеет.

Данные медицинского освидетельствования: здоров.

Данные психосоматического зондирования: психически устойчив, логичен, рационален.

Прочие пометки: атеист.

Рекомендован на должность капитана межпланетного космического корабля «Янус».

Таймер наконец заткнулся, а он все лежал, ощущая, как неприятно холодит тело воздух отсека.

Он не пытался в эти минуты как-то оценить происходящее с ним. Дибров испытывал глубокое отчаяние. Впервые ему пришлось испытать столь потрясающее чувство подавленности, ненужности и даже более того — чуждости того мира, в котором он очнулся.

На эти переживания, усугубляя их, наслаивались другие, имеющие более тесную взаимосвязь с реальностью: Дибров отчетливо понимал, что, согласно полетной инструкции, он должен встать и немедленно пройти в медицинский модуль «Януса», предварительно вызвав туда Джоану Лори — своего штатного заместителя на посту командира, а затем объявить ей, что с его психикой творятся непонятные вещи.

Закономерным следствием такого поступка явится его отстранение от командования «Янусом», а это, в свою очередь, означало, что по возвращении на Землю он будет отстранен и от космических полетов, даже в том случае, если повторный тест на психическую устойчивость даст положительный результат. В космические корабли вкладывались такие баснословные суммы, что рисковать ими из-за человеческого фактора никто не станет. Офицер, с которым единожды произошел нервный срыв, пусть и не повлекший за собой никаких трагических последствий, автоматически отстраняется от полетов в дальнем внеземелье раз и навсегда. Этот закон, сформированный в среде военных, основывался на конкретном опыте и неукоснительно соблюдался всеми, в том числе и гражданскими компаниями.

Дилемма состояла не в личных амбициях Диброва как пилота и офицера, а в том, что после пятнадцати лет, проведенных в космическом пространстве, он не мог помыслить дальнейшей жизни без космоса.

Соберись в кучу, мысленно приказал себе Дибров, ухватившись руками за борта своей ячейки. Еще не случилось ничего страшного.

Этот мысленный окрик действительно помог ему прийти в себя.

Пробуждение на полчаса раньше срока и странный сон еще не означают, что наступил конец света, просто не надо нагнетать обстановку необдуманными поступками.

Выбравшись из камеры, он опустил ее колпак, ввел терминал в режим резерва и потянулся за одеждой.

В гибернационном отсеке стоял тот уровень деловых шумов, который для опытного астронавта отождествляется с термином «рабочая тишина» и обычно действует успокаивающе, словно шепот бесконечного доклада множества автоматических систем: у нас все в порядке…

Дибров вдруг понял, что неосознанно боится посмотреть на свое нагое тело.

Черт, это уже слишком, раздражаясь, подумал он.

Скосив глаза, он взглянул сначала на правую ключицу, потом на левую. Кожа на обеих была чистой, гладкой, без каких-либо дефектов. Никакого намека на раны и ртутный блеск.

Бред, самый натуральный бред. Он начал натягивать свежий комплект униформы и понял, что тело зудит. Ему хотелось залезть под душ и выскоблиться с ног до головы, смывая с кожи несуществующую дрянь.

Это можно было сделать в каюте — маленьком личном отсеке размерами два с половиной на полтора метра, расположенном на этой же палубе «Януса».

На консоли управления камеры Майкрофта вспыхнули первые сигналы, предупреждающие о процессе пробуждения.

Андрей менее всего хотел сейчас, чтобы Хью увидел его таким — злым, растерянным и нервным, застывшим посреди отсека со скомканной униформой в руках, поэтому он быстро натянул одежду и вышел, даже не взглянув на контрольные панели остальных камер.

* * *

Войдя в каюту, он подошел к умывальнику и открыл воду.

В душ уже не хотелось, фантомный зуд прошел, а вот замешательство только усилилось.

Тонкая, упругая струя ударила точно в сливное отверстие небольшой раковины. На борту космического корабля все было продумано, даже такая мелочь. Одновременно включился вытяжной насос, отбирающий избыток влажного воздуха, и таймер. Ровно через десять секунд автомат перекрыл воду, а он все стоял, опираясь руками о края раковины и глядя на свое отражение в зеркале.

Как все цельные личности, Дибров был уязвим. Ахиллесова пята таких людей, как он, кроется в базовых ценностях, составляющих основу психики. Другой, менее логичный человек махнул бы рукой на странное, пугающее сновидение, списав все на какую-нибудь притянутую за уши мелочь вроде прочитанной в детстве книги, виденного, но позабытого фильма или просто на усталость наконец, но Андрей оказался в ловушке, потому что не верил в чудеса и беспочвенные явления.

Он не мог не обратить внимания на чрезмерную, скрупулезную детализацию своих грез. Сон, сотканный из обрывочных, расплывчатых образов, можно проигнорировать, да его и не вспомнить в полном объеме после пробуждения, а тут прослеживалась совершенно иная картина: сон слишком очевидно походил на явь. Такой яркий отпечаток могли оставить реальные воспоминания о происходивших в действительности событиях, но ничего подобного не было и не могло быть в жизни Андрея Диброва!

Он отошел от раковины, закурил, изменяя своей привычке воздерживаться от сигарет сразу после пробуждения, и сел в кресло перед отключенным терминалом персонального компьютера, стараясь припомнить все, что было ему известно по теории сна, пытаясь найти в своей памяти ту зацепку, которая поможет объяснить случившуюся с ним странность и тем самым восстановить душевное равновесие…

Сон — это сложный процесс, — размышлял он, — основную роль в котором играет подсознание человека. Днем, в период активности, наша долгосрочная память молчит, она заблокирована множеством мгновенно возникающих и тут же распадающихся связей, кора головного мозга возбуждена, занята решением сию секундных задач. Другое дело — ночь. Организм отдыхает, в нем начинают протекать иные фазы жизненного цикла, мозг разгружается, и лишь наиболее возбужденные участки продолжают работу. Именно между ними в первую очередь возникают спонтанные связи, и тогда человек может видеть сны, напрямую связанные с переживаниями последних прожитых суток.

Сны, связанные с событиями далекого прошлого, например детства, возникают, как правило, аналогичным образом: какое-то недавнее происшествие застревает в «оперативной» памяти, остается лежать возбужденным участком сознания в разуме уснувшего человека. Тогда и происходит обращение к долгосрочной памяти — подсознанию, куда на длительное хранение складывается вся информация о прожитом. Возникает глубинная, вертикальная связь, и человек видит сон, в котором с нынешними проблемами ассоциируются образы, давно, казалось бы, позабытые.

Сидя в кресле у погашенного терминала, Андрей попытался проанализировать свое видение с точки зрения данной теории, но не смог отыскать никаких аналогий. Его детство и юность прошли на Земле, а всю свою зрелую жизнь Дибров отдал открытому космосу. Болезненно вороша свою память, он пытался понять, картины из какого мира нарисовало его подсознание, но на ум не шло ничего, кроме узких панорам корабельных отсеков, заточенного между переборками пространства грузовых палуб, тесноты постов управления и как альтернативы — картин бездонной черноты космоса да тех пейзажей урбанизированной Земли, среди которых проходили его отпуска или вынужденные паузы между полетами.

Андрей был пилотом-внеземельником, его стихией всегда оставался открытый космос, как для моряка привычным окружением является безбрежный океан. В свои тридцать семь лет он ни разу не побывал ни на одной планете, кроме Земли и Марса, даже Луну приходилось наблюдать исключительно с орбиты.

Хотелось спросить самого себя — так какого же черта тебе снится чуждый, детализированный до последнего камушка мир, упоминания о котором не найти ни в памяти, ни в разумной реальности дня сегодняшнего?

Мысль о «зеленых человечках», потустороннем мире и прочих мистических или же фантастических силах даже не пришла на ум Диброву, для этого командир «Януса» был слишком логичен и рационален.

В его реальности существовало лишь то, что можно потрогать руками или описать законами физики, остальное не принималось к рассмотрению.

Взглянув на табло бортового хронометра, он понял, что настала пора принять какое-то решение. Либо он идет в рубку, либо…

Дибров встал, бросил окурок в утилизатор и, подойдя к зеркалу, помассировал глаза, чтобы не так бросалась в глаза отечность век.

Он не мог отказаться от своей жизни только потому, что его сознание вдруг породило нечто не укладывающееся в рамки привычной логики.

* * *

Межпланетный космический корабль «Янус» был построен на базе серийной модели российского военного транспорта «К-209НТ», разработанного еще полвека назад. «К-209» отлично зарекомендовал себя на внутрисистемных трассах, чья протяженность не выходила за радиус окружности, равной орбите Юпитера. Это был надежный, легко управляемый, прекрасно сбалансированный транспортный космический корабль, «рабочая лошадка» дальнего космоса, как любовно именовали его военные пилоты-внеземельники, и нужно сказать, что их оценка не являлась завышенной: действительно, базовая конструкция семисотметрового шасси была так удачно спроектирована, что не претерпела серьезных изменений за пятьдесят лет серийного выпуска и эксплуатации, а такое «долгожительство» в век научно-технического прогресса говорит само за себя.

Издалека космический корабль был похож на две сложенные вместе человеческие ладони, сжимающие в кончиках пальцев небольшой шарик. Эта аналогия только усиливалась оттого, что броня «К-209» ближе к сферической носовой части была разделена на длинные клинообразные сегменты.

Следуя его узкими коридорами, Дибров поймал себя на мысли, что в аналогичных отсеках военного корабля намного теснее. Капитан знал об этом не понаслышке. Он командовал одним из «К-209» в период так называемого «астероидного кризиса», когда ведущие мировые союзы делили естественные ресурсы астероидного пояса, расположенного между орбитами Марса и Юпитера.

Изменения, внесенные в конструкцию военно-транспортного корабля, принесли на борт функционального «К-209» лишь некоторое подобие комфорта, но они существенно упростили и облегчили быт тех людей, кто бодрствовал на борту во время вахт. Например, взять вращающуюся часть корпуса, размышлял Дибров, пытаясь таким образом отвлечься от тяготивших его проблем. Ранее эта функция бортовых устройств носила чисто военный смысл. Вращение средней цилиндрической части являлось исключительно боевой операцией и включалось лишь непосредственно в момент атаки вражеских истребителей, позволяя бортовым орудийным комплексам ставить более плотную стену заградительного огня и одновременно затрудняя противнику прицеливание по отдельным огневым точкам самого транспорта. Специалисты Евросоюза вывели эту функцию в разряд постоянных, придав ей иной смысл, теперь вращение создавало силу искусственного тяготения в тех отсеках, где бодрствующая часть экипажа проводила две трети полетного времени.

Перейдя из отсеков с гравитацией в зону невесомости, Андрей проплыл по коридору, ведущему в главный пост управления, отталкиваясь от поручней, укрепленных вдоль стен.

Модульный люк раскололся при его приближении на шесть остроугольных сегментов, пропуская Диброва в помещение поста.

Смену Андрею передавала Джоана Лори. Ее помощник, Валентин Суханов, бортинженер «Януса», уже куда-то исчез, и его кресло занимал Майкрофт.

— Доброе утро, — произнес Дибров, вплывая в основной, управляющий модуль. Его дальняя стена имела форму полусферы и представляла из себя огромный обзорный экран, перед которым были смонтированы посты управления, причем их расположение, как и ориентация четырех кресел, укрепленных в специальных вращающихся ложементах, не имела ничего общего с понятиями верха и низа. Ни «К-209», ни созданный на его базе «Янус» не были предназначены для полетов в атмосферах или посадки на планеты, для этих целей существовали отделяемые модули. Для «Януса» плотные слои атмосферы и сильная гравитация были губительны.

— Для кого утро, а для кого и вечер, — ответила Лори дежурной шуткой, сладко потягиваясь при этом. Она была пристегнута к центральному креслу и не рисковала улететь от подобного жеста куда-нибудь в сторону огромного вогнутого экрана, на котором немигающим узором застыли россыпи ярких звезд.

— Где Валентин? — осведомился Андрей, подплывая к ее рабочему месту. Уцепившись рукой за подлокотник, он взглянул на Джоану.

— Отпросился у меня поговорить с семьей, — ответила Лори. — В ближайшие часы ожидается повышение солнечной активности, — пояснила она, — возможны перебои со связью, а у него там какие-то проблемы с отцом. — Дождавшись ответного кивка Андрея, она протянула руку к расположенному перед ней терминалу и, коснувшись сенсора, произнесла: — Восемь часов одна минута локального бортового времени «Януса». Продолжается запись текущих суток. Второй пилот Джоана Лори вахту сдала.

Андрей, в свою очередь, активировал запись бортового журнала.

— Командир корабля Андрей Дибров вахту принял, замечаний нет.

— Всё, мальчики, я пошла спать. — Джоана отстегнулась от кресла, всплыв над ним.

Андрей кивнул ей и привычным движением перевернулся в пространстве. Ухватившись за подлокотник, он позволил чуткому ложементу отреагировать на касание. Тонко взвизгнули сервомоторы, подстраивая угол наклона спинки и подголовника, страховочные ремни скользнули по груди и бедрам, тихо клацнули замками. Андрей подтянул к себе плавающую в невесомости подле кресла дугу коммуникатора и надел ее.

Майкрофт обернулся.

— Привет, командир. Что-то ты сегодня рано проснулся.

— Привет, Хью. — Дибров, чтобы не пускать в голову досужие мысли, тут же включился в процесс работы, и его пальцы засновали по сенсорной клавиатуре командного терминала. — Захотелось принять душ и позавтракать в одиночестве, — наконец ответил он, ощущая при этом внутреннее напряжение. Ложь, даже такая незначительная, была ему неприятна. Он привык к простым и ясным взаимоотношениям.

— С тобой точно ничего не случилось, командир? — переспросил Хью.

— Дурной сон, — вторично попробовал уклониться от ответа Дибров.

Майкрофт скосил глаза, выглянув из-за спинки своего кресла.

— У тебя дрожат пальцы, — как бы невзначай обронил он.

Андрей вторично напрягся, не зная, что ответить. Грубить бессмысленно, говорить правду — глупо, а продолжать развивать данную тему — еще хуже…

Его замешательство рассеял сам Хьюго. Несколько секунд он сидел с нарочито серьезным видом, вытягивая шею, а потом все-таки не выдержал, прыснул.

— Ой, не могу. — Он весь прямо-таки светился от переполнявшего его веселья, при этом палец Хью указывал в сторону командирского кресла. — Ты так серьезно напрягаешься каждый раз, когда я пытаюсь неудачно шутить.

Дибров тоже не выдержал и слабо улыбнулся.

Майкрофта не поймешь. Шутит он или нет — невозможно предугадать. Андрей все же покосился на свои пальцы, застывшие над сенсорной клавиатурой, и понял, что их кончики действительно дрожат.

— Ладно, Хью, повеселились, и хватит, — с неожиданной резкостью в голосе произнес он, теряя обычное самообладание.

Сегодня им предстояло начать маневр переориентации «Януса». Рабочий день обещал быть напряженным, и…

— Послушай, командир, ты видел моего кота? — совершенно неожиданно спросил Майкрофт.

Дибров повернул голову. Рабочее кресло пилота, расположенное в метре от него, было ориентировано на боковые секторы обзорного экрана, так что он смог увидеть лишь высокую спинку, подголовник и руку Майкрофта, в которой тот держал маленький стереоснимок. Андрей и раньше замечал, как его напарник рассматривает какую-то карточку, но никогда не просил ее показать.

Из-за спинки кресла опять появилась голова Хью.

Он почему-то больше не улыбался — просто молча протянул Диброву карточку.

Вот как? Бровь Андрея чуть приподнялась. А я — то думал, на снимке его подруга. Он также вытянул руку, взял снимок и вдруг ощутил, что кончики пальцев Майкрофта тоже мелко дрожат.

Неужели и он?! Мысль была резкой, острой, неожиданной и неприятной. Андрей отогнал ее, сосредоточившись на изображении.

На тонкой пластинке действительно была запечатлена голографическая копия кирпично-рыжего кота с зелеными глазами, такими же веселыми и хитрыми, как у самого Хью.

— Ты в курсе, что они считают нас своими богами? — совершенно серьезно спросил Майкрофт, принимая карточку назад.

— У меня никогда не было своего кота, — пожав плечами, сознался Андрей.

— Ты много потерял. А что ты вообще думаешь о боге? Он есть… или его нет?

Вопрос оказался неожиданным.

Вообще-то на борту «Януса» в среде экипажа не возбранялись никакие темы, но вопрос религии еще ни разу не поднимался Майкрофтом за то время, что он летал вместе с Дибровым.

Удивительно, что Хью спросил об этом именно сегодня, подумалось Андрею.

Тема не казалась ему конструктивной, особенно сейчас…

— Мы же вместе отбывали с Земли, Хью, — ощущая сухость в горле, напомнил он.

— Ну и что?

— Ты смотрел в иллюминатор челнока?

Майкрофт кивнул, слабо усмехнувшись. Мысль Андреи стала ему понятна.

— Да, за облаками, по-моему, никого не оказалось — вздохнул он. — Ладно, командир, все, начинаем работать, — поспешно добавил Майкрофт, перехватив напряженный, неодобрительный взгляд Диброва. Через секунду голова и плечи Хью исчезли за высокой спинкой пилот-ложемента. — Просто мне в этот раз снились совершенно непонятные сны, — внезапно признался он, заставив Андрея вздрогнуть.