Часть третья. Пока мы с Джулианом трудились как подневольные, продвигаясь к вершинам балетного мира, Крис стремительно преодолел колледж и на четвертом году обучения

Мечты сбываются

Пока мы с Джулианом трудились как подневольные, продвигаясь к вершинам балетного мира, Крис стремительно преодолел колледж и на четвертом году обучения приступил к ускоренной программе для студентов-медиков, одновременно заканчивая последний курс колледжа и осваивая первый курс медицинского факультета.

Он прилетел в Нью-Йорк и все это мне объяснил, пока мы бродили, взявшись за руки, по Центральному Парку. Стояла весна, и птицы щебетали, весело собирая всякий мусор для постройки гнезд.

— Крис, Джулиан не знает, что ты здесь, и мне бы не хотелось, чтобы он узнал. Он страшно ревнует к тебе и к Полу. Ты бы очень обиделся, если бы я не пригласила тебя пообедать?

— Да, — упрямо сказал он. — Я приехал повидать свою сестру, что и намерен сделать. Причем не тайком. Можешь сказать ему, что я приехал к Иоланде. К тому же я собираюсь остаться только на выходные.

Джулиан питал ко мне всепоглощающе собственническую привязанность. Он был словно единственный ребенок в семье, которому нужно, чтобы его непрерывно тешили, и я ничего не имела против, если только он не старался удержать меня вдали от родных.

— Ладно. Он сейчас репетирует и думает, что я дома вожусь по хозяйству и присоединюсь к нему во второй половине дня. Но держись подальше от Иоланды, Крис. От нее одни неприятности. Чем бы и с кем бы она ни занималась, на следующий день это становится известно всем и вся.

Он холодно посмотрел на меня:

— Кэти, я плевать хотел на Иоланду. Она — просто предлог, чтобы увидеться с тобой: я знаю, как твой муж меня ненавидит.

— Я бы не назвала это ненавистью… тут не совсем ненависть.

— Ну хорошо, назови это ревностью, но что бы то ни было, ему меня с тобой не разлучить. — Его голос и взгляд стали серьезными. — Кэти, вы с Джулианом все время будто вот-вот должны добиться чего-то большого, но тут всегда что-нибудь происходит, и вы так и не превращаетесь в звезд, какими вам должно бы быть. В чем дело?

Я пожала плечами. Я не знала, в чем дело. По-моему, мы с Джулианом были не меньше других преданы танцу, и все же Крис был прав: выступали мы эффектно, получали восторженные отзывы, а потом отступали в тень. Может быть мадам Зольта не хотела, чтобы мы стали суперзвездами и ушли из ее труппы в другую.

— Как там Пол? — спросила я, когда мы уселись на скамейку, пеструю от пятен света и тени.

— Пол это Пол, он не меняется. Кэрри его обожает, он обожает ее. Со мной он обращается, как с младшим братом, которым очень гордится. И в самом деле, Кэти, я думаю, вряд ли у меня все так здорово вышло бы, если бы не его уроки.

. — Он пока никого себе не нашел? — спросила я натянуто.

Я не до конца верила письмам Пола, где он говорил, что ни одна женщина его не интересует.

— Кэти, — сказал Крис, ласково взяв меня за подбородок и приподнимая мое лицо к своему, — ну где Полу найти такую, как ты?

От выражения его глаз я едва не расплакалась. Освобожусь ли я когда-нибудь от своего прошлого?

Стоило Джулиану увидеть Криса, как они сцепились.

— Я не желаю, чтобы ты ночевал под моей крышей! — бушевал Джулиан. — Я тебя никогда не любил, не люблю и любить не буду, так что убирайся вон к чертям и забудь, что у тебя есть сестра!

Крис ушел в гостиницу, и мы раз или два украдкой виделись, прежде чем он вернулся в институт. Я понуро отправилась с Джулианом в класс, а затем на послеобеденную репетицию и на вечерний спектакль. Иногда у нас были ведущие партии, иногда только второстепенные, а иногда в наказание за какое-нибудь саркастическое замечание Джулиана в адрес мадам Зольты и ему, и мне приходилось танцевать в кордебалете. Крис после этого три года в Нью-Йорк не приезжал.

Когда Кэрри исполнилось 15, она в первый раз приехала к нам в Нью-Йорк на лето. С видом растерянным и перепуганным после долгого перелета, который ей пришлось совершить в полном одиночестве, она медленно семенила сквозь суматошную, шумную толпу в зале прибытия аэропорта. Джулиан первым углядел ее и окликнул, бросившись вперед, чтобы сгрести ее в охапку.

— Приветик, изумительная свояченица! — поздоровался он, сердечно чмокнув ее в щеку. — Вот это да, как похожа ты стала на Кэти, мне прямо, знаешь, и не разобрать кто где, так что смотри! Ты положительно убеждена, что балет не для тебя?

Удовольствие, с которым он ее встречал, обрадовало и УСПОКОИЛО Кэрри; в ответ она тут же повисла у него на шее. За три года, прошедших с нашей свадьбы, она научилась любить Джулиана таким, каким он ей виделся.

— Не вздумай назвать меня Дюймовочкой! — сказала она со смехом.

Это была наша расхожая шутка: Джулиан считал, что Кэрри с ее ростом как раз подходит на роль маленькой феи, и все твердил ей, что ей еще не поздно стать балериной. Предложи такое кто-то другой, и она была бы глубоко уязвлена, но ради Джулиана, которым Кэрри искренне восхищалась, она готова была изображать фею, порхая вокруг и взмахивая руками точно крылышками. Она знала, что в его устах «Дюймовочка» звучит, как комплимент, а не шпилька по поводу ее малого роста.

Затем пришел и мой черед обнять Кэрри. Меня охватила такая любовь, будто я держала в объятиях свое собственное, рожденное от моей плоти, дитя. Хотя всякий раз, глядя на Кэрри, я не могла не тосковать по Кори, который должен был бы стоять рядом с ней. И я размышляла, были бы и в нем те же 4 фута 6 дюймов, останься он в живых?

Мы с Кэрри смеялись и плакали, обмениваясь новостями, а потом она шепнула так, чтобы Джулиан не расслышал:

— Я больше не ношу нулевой размер. У меня настоящий лифчик.

— Знаю, — прошептала я в ответ. — Твои груди я заметила в первую очередь.

— Правда? — она была в восторге. — Ты их разглядела? А я и не думала, что они так выдаются.

— Само собой, еще как выдаются, — заявил Джулиан, которому не следовало бы подкрадываться так близко, чтобы подслушивать сестринские секреты. — После восхитительного личика это первое, на что я смотрю. Кэрри, ты знаешь, что у тебя восхитительное личико? Я бы мог послать свою жену подальше и жениться на тебе.

Последнее замечание было мне не по нутру. Многие наши ссоры происходили из-за его повышенного внимания к молоденьким девочкам. Однако я не собиралась позволить хоть чему-то испортить нью-йоркские каникулы Кэрри, когда она впервые приехала сама. Поэтому мы с Джулианом составили расписание, чтобы все ей показать. По крайней мере кто-то один из моих родных был по душе Джулиану.

Быстро пролетели месяцы, и наступила такая долгожданная для нас весна.

Мы с Джулианом были в Барселоне, наслаждаясь первым настоящим отпуском за нашу супружескую жизнь. Мы были женаты пять лет и три месяца, и все же временами Джулиан казался чужим. Мадам Зольта предложила нам отпуск, находя полезным,чтобы мы посетили Испанию, где могли бы изучить стиль фламенко. Во взятой напрокат машине мы ехали от города к городу, любуясь живописной местностью. Нам нравилось поздно ужинать, во время полуденной сиесты лежать на скалах Лазурного Берега, но больше всего мы любили испанскую музыку и танцы.

Мадам Зольта наметила на карте маршрут нашего путешествия по Испании, записав названия всех вилл, где брали самую ничтожную плату. Она была прижимиста и научила своим штучкам всех танцоров труппы. Если же проживающие в маленьких коттеджах при гостиницах еще и сами себе готовили, это стоило даже меньше. Как раз в таком месте и пребывали мы с Джулианом в день, когда от Криса пришло приглашение на церемонию вручения дипломов. Оно путешествовало за нами по всей Испании, чтобы настичь нас именно здесь.

Мое сердце подпрыгнуло, когда я заметила толстый кремовый конверт, поняв, что в нем извещение об успешном окончании Крисом медицинского факультета и присвоении ему степени, наконец-то! Я чувствовала себя так, будто сама окончила колледж, а потом медицинский факультет всего за семь лет.

Очень осторожно я вскрыла конверт, чтобы поместить этот сувенир в свой альбом мечтаний, некоторые из коих понемногу сбывались. Внутри было не только официальное извещение, но и записка от Криса, в которой скромно сообщалось:

«Мне неловко об этом говорить, но я лучший из двухсот выпускников.

Не вздумай найти предлог, чтобы уклониться. Тебе придется быть здесь и купаться в лучах моего ликования так же, как я купаюсь в сиянии твоей радости от успеха на сцене. Я вряд ли смогу принять свой диплом, если ты этого не будешь видеть.

Так и скажи Джулиану, когда он попытается помешать тебе приехать».

Загвоздкой в этом деле был Джулиан, а я некоторое время назад подписала контракт на запись «Жизели» на телевидении. Съемки назначили на июнь, но сейчас в мае были нужны мы оба. Мы были уверены, что выступление по телевидению сделает нас звездами, к чему мы так давно стремились.

Казалось, это наиболее подходящий момент, чтобы преподнести новость Джулиану. Мы вернулись к себе в коттедж после осмотра старинных замков. Кончив ужинать, мы тут же устроились на террасе, потягивая из стаканов красное вино, по которому Джулиан сходил с ума, а я мучилась головной болью. Только теперь я робко заговорила о том, чтобы съездить в Штаты к майской выпускной церемонии Криса.

В самом деле у нас есть время слетать туда и загодя вернуться, чтобы начать репетировать «Жизель».

— Да брось ты, Кэти! — нетерпеливо сказал он. — У тебя трудная партия, ты устанешь, и тебе надо будет отдохнуть.

Я возразила. Двух недель более чем достаточно, а» телевизионные съемки не потребуют много времени.

— Пожалуйста, милый, поедем. Скверно было бы не увидеть, как мой брат получает докторскую степень; ты бы чувствовал точно то же, если бы твой брат достиг цели, к которой шел год за годом.

— Черт побери, нет уж! — вспыхнул он, сощурившись и сверкая на меня своими темными глазами. — Мне уже тошно слышать: Крис то, Крис это, а если ты почему-либо не трубишь мне в уши его имя, так тогда есть Пол, который то и это! Ты не едешь!

Я уговаривала его быть благоразумным.

— Он мой единственный брат, и день, когда ему вручат диплом, так же важен для меня, как и для него. Ты не понимаешь, как много это значит для нас с ним. Ты думаешь, по сравнению с тобой, мы с ним в роскоши купались, но не сомневайся, жизнь у нас была не сахар!

— О своем прошлом ты вообще со мной не заговаривай, — отрезал он. — Ну прямо будто ты заново на свет родилась, повстречав своего драгоценного доктора Пола! Кэти, ты теперь моя жена, и твое место со мной. А у твоего Пола есть Кэрри, и они там будут, так что у твоего братца не будет недостатка в аплодисментах, когда ему вручат этот чертов диплом!

— Ты не можешь указывать мне, что я могу делать, а что не могу! Я твоя жена, а не рабыня!

— Не желаю больше об этом говорить, — сказал он, вставая и хватая меня за руку. — Пошли на боковую, я устал.

Не сказав ни слова, я позволила ему увлечь меня в спальню и начала раздеваться. Но он принялся мне помогать, давая понять, что это будет ночь любви, или, скорее, секса. Я оттолкнула его руки. Он нахмурился, опять взял меня за плечи и наклонился, слегка покусывая мне шею, затем стал ласкать мои груди и попытался расстегнуть на мне бюстгальтер. С криком «Нет!» я снова отпихнула его руки, но он все-таки снял с меня лифчик. Легко, как маску, отбросил гнев и принял свой мечтательно-романтический вид.

Было время, когда Джулиан представлялся мне воплощением всего изысканного, светского и элегантного. Однако теперь после смерти отца он выглядел неотесанным мужланом. Иногда я попросту питала к нему отвращение, и сейчас был именно такой момент.

— Я еду, Джулиан. Ты можешь поехать со мной или встретить меня в Нью-Йорке, когда я прилечу с церемонии. Или оставайся тут и дуйся себе. Как бы то ни было, я еду. Мне хочется, чтобы ты поехал со мной и поучаствовал в семейном торжестве, ты ведь никогда ни в чем не участвуешь, ты только меня держишь на привязи, так что и я тоже ни в чем не участвую, но на этот раз тебе меня не остановить! Это слишком важно!

Он спокойно все выслушал и улыбнулся так, что у меня по спине побежали мурашки. До чего же злым он мог казаться.

— Послушай-ка, любезная женушка: с тех пор, как ты за меня вышла, я тобой распоряжаюсь. Ты при мне и останешься, пока я не дам тебе пинка. А сделать это я пока не готов. Ты не оставишь меня одного в Испании, я не говорю по-испански. Может у тебя получается учить язык с помощью магнитофона, но у меня — нет.

— Не угрожай мне, Джулиан, — сказала я холодно, но без прежнего напора, ощущая ужасный приступ паники. — Без меня у тебя не будет никого, кому ты был бы небезразличен, только твоя мать; но поскольку тебе она безразлична, с кем же ты останешься?

Он легко подался вперед, хлестнул меня по одной и другой щеке. Я закрыла глаза, готовая смириться со всем, чтобы он ни делал, лишь бы мне можно было поехать к Крису. Я позволила ему себя раздеть и творить все, что ему заблагорассудится, хотя он до боли тискал мои ягодицы. При необходимости я отрешалась от происходящего, смотря на все это как бы со стороны, и каким бы ужасным не было то, что он делал со мной, это на самом деле не имело значения, ведь по сути я отсутствовала, разве что боль становилась слишком сильной, а так иногда случалось.

— Не пытайся улизнуть, — предупредил он невнятно, покрывая все мое тело поцелуями и играя со мной, точно не очень голодный кот с мышью. — Дай слово чести, что ты останешься и пропустишь вручение диплома твоему дражайшему братцу, останешься с мужем, которому ты нужна, который тебя обожает и жить без тебя не может.

Он глумился надо мной, хотя я действительно была ему необходима, как ребенку необходима мать. Именно матерью я для него и стала во всем, кроме секса. Мне приходилось выбирать ему костюмы, рубашки, носки, одежду для репетиций и спектаклей, хотя он упорно отказывался передать мне в ведение счета.

— Не буду я обещать, так нечестно. Крис приезжал посмотреть твои выступления, и ты упивался, красуясь перед ним. Теперь его очередь. Он это заработал тяжким трудом.

Я вырвалась от него и пошла подобрать черную кружевную ночную сорочку. Ему нравилось, когда я ее надевала. Я ненавидела черное белье и ночные сорочки: они напоминали мне о шлюхах и девочках по вызову, а также о моей собственной матери с ее пристрастием к черным аксессуарам.

— Восстань с колен, Джулиан. Ты выглядишь нелепо. Если я решу ехать, ты ничего не сможешь со мной сделать. Кровоподтеки бросаются в глаза, а к тому же, ты настолько привык к моему весу и пропорциям, что другую балерину тебе и не поднять-то толком.

Разозлившись, он подошел ко мне.

— Ты сходишь с ума от того, что у нас не вышло, как хотелось, правда? Ты винишь меня за то, что наш ангажемент отменили. А теперь мадам Зольта предоставила нам отпуск, чтобы я мог прийти в себя и набраться сил, развлекаясь с женой. Кэти, я не знаю, чем себя занять, если не танцую, я не интересуюсь, как ты книгами и музеями, к тому же есть способы ранить и унизить тебя, не оставляя кровоподтеков: пострадает не тело, а твое «я», в чем ты отныне убедишься.

По своей глупости я улыбнулась, в то время как следовало бы поостеречься заводить его, когда он был далеко в себе не уверен.

— В чем дело, Джул? Разве твой постельный разгул не удовлетворил твою страсть к извращениям? Почему бы тебе тогда не пойти и не подцепить какую-нибудь школьницу, я ведь тебе компанию не составлю.

Никогда прежде я не заявляла ему прямо в лицо, что мне известно о его шашнях с совсем молоденькими девочками. Когда я только узнала об этом, мне было больно, но потом я поняла, что он пользовался ими будто бумажными салфетками, которые небрежно выбрасывают, стоит им запачкаться. Затем он снова возвращался ко мне сказать, что любит меня, что я ему нужна, что я для него единственная.

Он медленно приблизился своей пантерьей поступью, отчего мне стало ясно, что он будет беспомощен. Но я стояла с высоко поднятой головой, зная, что смогу спастись с помощью полной отрешенности, и что он побоится ударить меня. Он замер в футе от меня. Я слышала тиканье часов на тумбочке.

— Кэти, ты сделаешь, как я скажу, если желаешь себе добра.

В ту ночь он был жесток и злобно-развратен, принуждая меня к тому, что может лишь дариться в любви. Он подбивал меня кусаться. И на этот раз я вряд ли отделалась бы одним подбитым глазом, а скорее двумя, а то и чем похуже.

— А я всем буду говорить, что ты больна. Тебя-де так скрутили месячные, что ты не в состоянии танцевать. И от меня ты не удерешь и даже позвонить никому не сможешь: я привяжу тебя к кровати и спрячу твой паспорт. — Он осклабился и слегка хлопнул меня по щеке: — Ну-с, душка, чего будем делать, ежели так?

Улыбающийся и вновь похожий на себя Джулиан не спеша проследовал в голом виде к столу, уселся, вытянул длинные, прекрасной формы ноги и небрежно спросил:

— Что на завтрак? — Он протянул ко мне руки, чтобы я подошла с ним поцеловаться, что я и проделала. Я улыбнулась, отбросила свисавшую на лоб кудрявую прядь, налила ему кофе и сказала:

— Доброе утро, дорогой. Тебе — все тот же старый добрый завтрак. Яичница и жареная ветчина. А я буду омлет с сыром.

— Прости меня, Кэти, — пробормотал он. — Отчего ты всегда выискиваешь во мне плохое? Я этих девчонок имел только, чтобы тебя не обременять.

— Если они не против, то и я не против, но никогда больше не принуждай меня к тому, что мне пришлось делать этой ночью. У меня здорово получается ненавидеть, Джулиан. Почти так же здорово, как у тебя

— принуждать. А уж по части вынашивания планов мести я прямо-таки спец!

Я положила ему на тарелку яичницу из двух яиц и два ломтика ветчины. Ни тостов, ни масла. Оба мы ели молча. Тщательно выбритый, чистый, пахнущий мылом и лосьоном после бритья, он сидел напротив меня за столом, застеленным скатертью в белую и красную шашечку. Темный и экзотически изящный, он был самым красивым мужчиной из всех, кого мне довелось видеть.

— Кэти… ты сегодня еще не говорила мне, что меня любишь.

— Я люблю тебя, Джулиан.

Через час после завтрака я лихорадочно обшаривала все комнаты в поисках своего паспорта, пока Джулиан спал на кровати, куда я перетащила его из кухни, когда он заснул, одурманенный снотворным, которое я подмешала ему в кофе.

Прятать он умел гораздо хуже, чем я искать. Под кроватью, под голубым ковром я обнаружила свой паспорт. Торопливо побросала в чемодан одежду. Собравшись, одевшись, полностью готовая к выходу, я наклонилась над Джулианом и поцеловала его на прощание. Он дышал глубоко и мерно, слегка улыбаясь: наверное от снотворного ему снилось что-то приятное. Дело было уже сделано, но я заколебалась, правильно ли я поступила. Затем, отбросив нерешительность, я направилась в гараж. Да, я действовала так, как была вынуждена действовать. Не усыпи я его, он целый день тянулся бы за мной хвостом с моим паспортом в кармане. Я оставила ему записку, сообщив, куда еду.

В Северной Каролине в аэропорту меня встречали Пол и Кэрри. Я не виделась с Полом три года. Пока я спускалась к ним, мы не отрывали друг от друга взгляда. Он закинул голову, чтобы видеть меня, и солнце било ему в глаза, так что ему пришлось сощуриться.

— Я так рад, что ты смогла приехать, — сказал он, — но жаль, что Джулиан не выбрался.

— Ему тоже жаль, — ответила я, посмотрев ему в лицо. Мужчинам его типа возраст идет только на пользу. Усы, которые я уговорила его отпустить, были на месте, и когда он улыбался, на щеках проступали ямочки.

— Седые волосы высматриваешь? — поддел он меня: я разглядывала его слишком долго и, возможно, слишком восхищенно. — Если высмотрела, скажи, и я попрошу своего парикмахера их подкрасить. Я пока не готов поседеть. Мне нравится твоя новая прическа, ты с ней еще красивее. Но больно уж ты худенькая. Что тебе нужно, так это побольше стряпни Хенни. Знаешь, она ведь здесь, на маленькой кухне в мотеле печет домашние булочки, до которых твой брат такой охотник. Это ему от нее подарок за то, что теперь он тоже доктор.

— Крис получил мою телеграмму? Он знает, что я еду?

— Ну, конечно! Он все беспокоился, боялся, что Джулиан откажется тебя отпустить, понимая, что сам он точно не приедет. Серьезно, Кэти, не появись ты, думаю, Крис вряд ли согласился бы получить степень.

Сидя между Кэрри и Полом, рядом с которым устроилась Хенни, и глядя, как мой Кристофер спускается по проходу и опять поднимается по ступенькам, чтобы получить свой диплом, а затем стоит на кафедре, произнося прощальное слово, я почувствовала слезы на глазах и ощутила переполняющее сердце счастье. У Пола, Хенни и Кэрри тоже выступили слезы. Даже мой собственный успех на сцене не принес мне той гордости, какую я теперь испытывала. И Джулиан тоже должен был бы быть здесь, как член моей семьи, а не упираться по своему обыкновению.

Еще я думала о нашей матери, которой тоже следовало бы это видеть. Я знала, что она в Лондоне, поскольку до сих пор следила за ее странствиями по свету. Следила в постоянном ожидании, ожидании новой встречи. Как бы я тогда поступила? Снова дала бы слабину и позволила ей уехать? Одно я знала: ей было известно, что ее старший сын отныне имеет степень: ей сообщили, я была уверена — так же, как я держала ее в курсе всех наших с Джулианом дел.

Разумеется, теперь я знала, отчего матери не сиделось на месте: она боялась, так боялась, что я ее перехвачу! Когда мы с Джулианом приехали в Испанию, она как раз была там. О нашем прибытии написали некоторые газеты, и не успела я взять в руки одну из них, как увидела прелестное лицо миссис Бартоломью Уинслоу, со всей возможной поспешностью отправляющейся в Лондон.

Отбросив мысли о ней, я обвела взглядом тысячи родственников выпускников, собравшихся в громадной аудитории. Когда я вновь посмотрела на сцену, то увидела там Криса, готового взойти на кафедру. Не знаю, как он смог отыскать меня глазами, но ему это удалось. Наши взгляды встретились, и мы молча говорили друг с другом через головы всех тех, кто сидел между нами, разделяя захватившее нас обоих ликование. Мы добились своего! Оба! Мы достигли каждый своей цели, стали тем, кем решили стать еще в детстве. И для нас совсем ничего не значили бы потерянные месяцы и годы, не значили, если бы Кори остался жив, если бы наша мать не предала нас, если бы Кэрри выросла, как ей было положено, и если бы мама нашла другое решение. Может быть я еще не была прима-балериной, но в один прекрасный день я ей буду, а Крис станет лучшим доктором на свете.

Глядя на Криса, я была уверена, что он думает о том же. Я представляла его десятилетним с битой в руке, когда он посылал мяч в ворота и летел со всех ног, чтобы пересечь все линии, как можно быстрее, хотя мог бы идти не спеша и спокойно финишировать. Но не в его характере было идти самым простым путем. Я представляла его несущимся на велосипеде в нескольких ярдах впереди меня и потом нарочно тормозящим, чтобы я с ним поравнялась, и мы приехали бы домой одновременно. Я представляла его в запертой комнате, ободряюще улыбающимся со своей кровати, которая стояла в трех футах от моей. И вновь он виделся мне среди чердачных теней, почти незаметный в огромном пространстве, такой потерянный и смущенный, когда он отвернулся от любимой матери… ради меня. Переживая друг за друга, сколькими выдумками мы взаимно делились, лежа на старых грязных матрасах на чердаке, а дождь барабанил себе, отделяя нас от всего человечества. Не потому ли так получилось? Не потому ли он не хотел смотреть ни на одну девушку, кроме меня? Как это печально. И для него, и для меня.

В день выпускной церемонии университет давал обед на множество персон. Сидя за столиком, Кэрри непрерывно болтала, но мы с Крисом лишь смотрели друг на друга, пытаясь подобрать нужные слова.

— Доктор Пол переехал в новый офис, Кэти, — без передышки тараторила Кэрри. — Я бы ужасно огорчилась, что он теперь так далеко, но я ведь буду у него секретаршей! У меня будет новехонькая электрическая машинка красного цвета! Доктор Пол боялся, что алая пишущая машинка, покрашенная на заказ, будет выглядеть безвкусно, но я считаю, что не будет, поэтому я согласилась на второсортную. И ни у кого никогда не будет лучшего секретаря, чем я! Я буду отвечать на телефонные звонки, договариваться о встречах, подшивать документы, вести бухгалтерию, и мы каждый день будем вместе обедать!

Она одарила Пола ослепительной улыбкой. Казалось, он дал ей ощущение надежности, вернувшее Кэрри бьющую через край самоуверенность, которую она было потеряла. Но позже мне с грустью пришлось убедиться, что это всего лишь обманчивая маска, предназначенная для меня, Пола и Криса, и что наедине с собой Кэрри была совсем другой.

Тут Крис нахмурился и спросил, почему не приехал Джулиан.

— Он хотел приехать, Крис, он правда хотел, — солгала я. — Но у него есть договоренности, из-за которых он так занят, что не смог выбрать время. Он просил меня поздравить тебя. У нас действительно очень плотный график. На самом деле и я могу остаться только на два дня. В будущем месяце мы записываем на телевидении «Жи-зель».

Потом мы еще раз отметили событие в хорошем гостиничном ресторане. Это был подходящий момент вручить Крису подарки, которые мы все для него приготовили. По детской привычке у нас было принято встряхивать подарок, прежде чем его разворачивать, но большая коробка, которую Пол передал Крису, была слишком тяжела, чтобы ее трясти.

— Книги! — догадался Крис. Шесть огромных, толстых томов медицинских справочников, входящих в серию, по-видимому, стоили Полу баснословных денег.

— Больше шести я не смог унести, — объяснил он. — Остальные тома ждут тебя дома.

Я посмотрела на него, поняв вдруг, что его дом был единственным нашим домом.

Мой подарок Крис специально приберег напоследок, чувствуя, что он будет самым лучшим и таким образом, по нашему обыкновению, мы могли растянуть удовольствие. Подарок был очень велик и явно слишком тяжел, чтобы его встряхивать, к тому же я предупредила, что его легко разбить, но Крис рассмеялся, поскольку мы всегда старались друг друга разыграть.

— Нет, тут тоже книги: что еще может быть таким тяжелым?

Он улыбнулся мне странной мечтательной улыбкой, сделавшей его похожим на мальчишку.

— Даю тебе одну попытку угадать, детка моя Кристофер, и одну подсказку. В этой коробке то, что по твоим словам ты хотел бы иметь больше всего, и что наш отец обещал тебе подарить в тот день, когда у тебя появится черный докторский чемоданчик.

Отчего я проговорила это таким мягким голосом, что Пол отвел взгляд и прищурился, а я увидела, как щеки моего брата заливает румянец? Неужели нам не суждено забыть и измениться? Неужели нам так и суждено чувствовать всегда с избытком? Крис повозился с ленточками, стараясь не порвать пеструю бумагу. Когда он снял ее, в его глазах стояли слезы воспоминаний. Руки у него Дрожали, когда он осторожно вынимал из коробки с подушечкой на дне футляр красного дерева с замком, ключом и ручкой из блестящей меди. Хотя губы его кривились от волнения, он испытующе смотрел на меня, не в силах поверить, что после стольких лет я все еще помню.

— Ох, черт возьми, Кэти, — сказал он, задохнувшись от сильного чувства. — Я никогда и не надеялся иметь такое. Ты не должна была столько тратить… он ведь стоит целое состояние… ты не должна была!

— Но мне хотелось, и это не оригинал, Крис, а только копия микроскопа Джона Каффа. Но продавец сказал мне, что копия точная, и все равно это коллекционный экземпляр. Он работает.

Крис качал головой, перебирая массивные вспомогательные инструменты из меди и слоновой кости, линзы, пинцеты и переплетенную в кожу книгу «Старинные микроскопы, 1675-1840».

Я негромко произнесла:

— Если ты как-нибудь захочешь порезвиться в свободное время, то сможешь сам заняться исследованием микробов и вирусов.

— Ничего себе игрушки ты даришь, — сказал он, и слезы, скопившиеся в уголках его глаз, побежали по щекам. — Ты значит помнишь тот день, когда папа сказал, что купит мне это, если я стану доктором.

— Как же я могла забыть? Этот маленький каталог был единственной вещью, кроме одежды, которую ты взял с собой при переезде в Фоксворт Холл. И знаешь, Пол, стоило ему прихлопнуть муху или придавить паука, он тут же начинал мечтать о микроскопе Джона Каффа. А как-то он заявил, что хочет быть Чердачным Мышом-Малышом, чтобы самому выяснить, отчего мыши умирают так рано.

— А они умирают рано? — серьезно спросил Пол. — Откуда вы взяли? Вы что же, отлавливали их во младенчестве и как-то помечали?

Мы с Крисом встретились глазами. Да, мы находились сейчас в другом мире, в котором снова были маленькими и сидели под замком, так что имели возможность следить за мышами, являвшимися уворовать или погрызть что-нибудь из нашей еды, особенно за одним мышонком по имени Мики.

Теперь мне было нужно возвращаться в Нью-Йорк и испытать на себе гнев Джулиана. Но перед этим у меня оставалось чуть-чуть времени, чтобы побыть наедине со своим братом. Пол повел Хенни и Кэрри в кино, а мы с Крисом бродили по кампусу.

— Вон, видишь окно на третьем этаже, пятое от того конца — это моя бывшая комната, в которой я жил с Хенком. В нашей группе было восемь ребят, и все года в колледже и потом в университете мы провели вместе: занимались вместе и на свидания ходили вместе.

— Ох, — вздохнула я, — и много ты ходил на свидания?

— Только по выходным. Слишком плотное расписание, чтобы общаться в будни. Легких предметов у нас не было, Кэти. Очень уж много надо знать: физика, биология, химия, анатомия и так без конца.

— Ты не говоришь мне того, что я хочу услышать. С кем ты встречался? Была ли у тебя и есть ли сейчас своя девушка?

Он схватил мою руку и привлек меня ближе к себе.

— Ну, что я должен перечислить их всех одну за другой и поименно? Это заняло бы несколько часов. Если бы у меня была своя девушка, мне нужно было бы назвать только одно имя, а этого-то я сделать и не могу… Мне все они нравились… но ни одна из них настолько, чтобы ее полюбить, если ты именно это хочешь знать.

Да, именно это я и хотела выяснить.

— Уверена, ты не блюдешь полного воздержания, пусть и не можешь влюбиться.

— Не твое дело, — беззаботно сказал он.

— Нет, мое. Мне было бы спокойно, знай я, что у тебя есть любимая девушка.

— Так у меня есть любимая девушка, — ответил он. — Я знаком с ней всю жизнь. Когда я ложусь вечером спать, мне она снится танцующей до упаду, зовущей меня по имени, целующей меня в щеку, вскрикивающей от кошмаров, и я просыпаюсь, чтобы вычесать из ее волос смолу.

— Иногда я просыпаюсь, и на мне нет живого места так же, как и на ней, и мне снится, что я целую полосы от розги… Еще мне снится некая ночь, когда мы с ней выбрались на холодную шиферную крышу и смотрели в небо, а она сказала, что луна — это Око Божье, глядящее вниз и прощающее нас за то, какие мы есть. Такая вот, Кэти, та девушка, которая является мне, повелевает мной, наполняет мое сердце безысходностью и омрачает мне каждый час, проведенный с другими девушками. Они просто не могут соответствовать заданному ей образцу. И Бога ради, я надеюсь, такой ответ тебя удовлетворяет.

Будто во сне я повернулась, чтобы идти дальше. Потом все так же во сне я обняла его и посмотрела ему в лицо, прекрасное лицо, тоже являвшееся мне.

— Не надо любить меня, Крис. Забудь меня. Сделай, как сделала я, впусти первую из тех, кто постучится в твою дверь.

Он иронически улыбнулся и быстро высвободился.

— Я сделал точно то же, что и ты, Кэтрин-детка, я впустил первую из тех, что постучала в мою дверь, и теперь не могу ее выпроводить. Но это мои проблемы, а не твои.

— Я не стою того, чтобы там быть. Я не ангел, не святая. Ты бы должен это знать.

— Ангел, святой, дьяволово семя, добрый или злой — ты бы и меня, как себя, пришпилила булавками к стенке и приклеила ярлык на всю жизнь до самой смерти. А если тебе придется умереть первой, то я не замедлю отправиться вслед за тобой.

Date: 2015-09-24; view: 265; Нарушение авторских прав