Сова на крыше

Теперь я собираюсь рассказать эпизод из жизни Кэрри, потому что эта история касается ее так же, как меня и Криса. Когда я оглядываюсь назад и думаю о том, как сложилась жизнь для Кэрри, я искренне верю, что то, что случилось с Кэрри в школе для благовоспитанных девочек мисс Эмили Дин Кэлхаун, в дальнейшем значительно повлияло на ее мнение о себе.

Пусть мне выкопают колодец, колодец для слез моих, ведь я так ее любила, и ту боль, которую она испытывала, я испытываю даже сейчас.

Из того, что я узнала от самой Кэрри, от миссис Дьюхерст и от других учениц, это было невыносимым кошмаром, и я постараюсь все рассказать максимально честно.

Кэрри проводила выходные с нами, но она превратилась в тихое маленькое апатичное существо, так и не оправившись от смерти брата-близнеца. Все в Кэрри вызывало мое беспокойство. Но когда я задавала вопросы, она утверждала, что все в порядке и не говорила ничего плохого ни о школе, ни об учениках, ни о занятиях. Она сказала только одну вещь (и это говорило так о многом!): «Мне нравится ковер — он похож на траву». Вот так. Я волновалась, пыталась понять, что ее беспокоит. Я чувствовала, что что-то не так, но она мне ничего не говорила.

Каждую пятницу часа в четыре Пол ехал за Кэрри с Крисом и привозил их домой. Он изо всех сил старался сделать эти дни незабываемыми. Хоть Кэрри и выглядела с нами счастливой, она очень редко смеялась. Как мы все ни старались, чаще всего нам удавалось добиться только слабой улыбки.

— Что происходит с Кэрри? — шепнул мне Крис.

Я могла только пожать плечами. Когда-то я лишилась доверия Кэрри. Ее огромные синие глаза всегда были устремлены на Пола. Они молча умоляли его о чем-то. Но он смотрел на меня, а не на Кэрри.

Когда подходило время отправляться обратно, Кэрри как-то странно притихала: взгляд становился пустым и покорным. Мы целовали ее, говорили, чтобы она вела себя хорошо, дружила с одноклассницами и звонила, если что-то понадобится.

— Хорошо, — отвечала она, опустив глаза. Я прижимала ее к себе, говорила о том, как люблю ее, просила рассказать, если что-то ее мучит.

— Ничто меня не мучит, — отвечала она и грустно смотрела на Пола.

Это была действительно прекрасная школа. Я бы мечтала учиться в такой школе. Каждой девочке разрешалось украшать ее половину комнаты, как ей нравится. Мисс Дьюхерст настаивала только на одном, чтобы украшения подбирались «подходящие и женственные». Мягкая, пассивная женственность очень ценилась на юге. Мягкие шелестящие одежды, шуршащий шифон, нежные голоса, опущенные в смущении глаза, слабые, неуверенные руки, говорящие о беспомощности, никакого мнения, противоречащего мужскому и главное, никогда не давать мужчине понять, что твой ум, быть может, и не уступает его уму. Так что, еще раз поразмыслив, я не могу назвать это подходящей для меня школой.

У Кэрри была узкая кровать, покрытая алым покрывалом. На ней были разбросаны розовые, красные, бордовые, сиреневые и зеленые подушечки. У кровати стоял ночной столик, а на нем ваза молочного стекла с искусственными фиалками, которые подарил Пол. Когда он мог, он приносил ей живые цветы. Странно, но она любила этот букетик фиалок больше живых цветов, которые быстро вяли и засыхали.

Так как Кэрри была самой младшей ученицей в школе на сто человек, ее поселили с почти такой же маленькой девочкой — Сисси Тауэре. У Сисси были огненно-рыжие волосы, изумрудные глаза, длинные и узкие, белоснежная кожа и злобный характер, который она никогда не выказывала перед взрослыми, а приберегала для девчонок, которых умела напугать. Хуже всего, что хоть она и была вторая от конца по возрасту, она была выше Кэрри на целых шесть дюймов.

Кэрри отпраздновала свой девятый день рождения за неделю до того, как начались ее испытания. Был май, и началось все в четверг.

Занятия заканчивались в три. Девочки могли поиграть пару часов до ужина, который начинался в половине шестого. Все ученицы носили форму, у каждого класса был свой цвет. Кэрри была в третьем классе, их формой было платье из желтого сукна с белым изящным фартуком. Кэрри очень не нравился желтый цвет. Желтый для нее, так же как для меня и для Криса, был цветом всего того, что мы не могли ИМЕТЬ, когда были заперты. От этого цвета мы чувствовали себя нездоровыми, нежеланными и нелюбимыми. Еще это был цвет солнца, которого мы были лишены. Солнце Кори хотел увидеть больше всего, и теперь, когда все желтое было так легко доступно, а Кори уже не было, желтый цвет стал ненавистным.

Сисси Тауэре обожала желтый. Она завидовала золотистым локонам Кэрри и презирала свои ржавые кудряшки. Может она завидовала и красоте кукольного личика Кэрри, ее огромным голубым глазам с длиннющими ресницами, ее вишнево-красным губам. О да, наша Кэрри была куколкой с изысканным личиком и локонами Златовлас-ки, жаль только, что она была слишком мала, слишком худа, ее шейка была слишком тонка, чтобы поддерживать голову, которая лучше подошла бы более крепкому телу.

На половине Сисси преобладал желтый: желтое покрывало, желтая обивка для стульев; все ее куклы были блондинками в желтом, на книгах были жёлтые обложки. Сисси, даже отправляясь домой, надевала желтые свитера и юбки. То, что в желтом она выглядела болезненно-бледной, не уменьшало ее стремления оскорбить Кэрри выбором именно этого цвета, пусть помучается. А в тот день по какому-то незначительному поводу она стала злобно и подло доводить Кэрри.

— Кэрри — карлица… карлица… карлица, — во весь голос распевала Сисси.

— Кэрри место в цирке… цирке… цирке, — не умолкала Сисси. Потом она забралась на стол и голосом балаганного зазывалы на карнавале стала орать во весь голос: — Все сюда! Все сюда! Не пожалейте двадцати центов, и вы увидите сестру Мальчика-с-пальчика! Самая маленькая женщина в мире! Заплатите деньги и увидите малышку с глазами, огромными, как у совы! Увидите огромную голову на тонюсенькой шейке! Заплатите и увидите нашу уродину голой!

Множество девочек кинулись в комнату и увидели Кэрри, забившуюся в угол и сидевшую с опущенной головой, так что волосы почти закрывали ее искаженное ужасом лицо.

Сисси раскрыла свой кошелек и складывала туда монетки, которые богатые девчонки охотно ей совали.

— А теперь скидывай одежду, маленькая уродина, — приказала Сисси. — Покажи посетителям, за что они платили деньги.

Дрожащая и готовая заплакать Кэрри сжалась в комочек, обхватила руками колени и только молила бога, чтобы разверзся пол. Но пол обычно не разверзается, чтобы поглотить тебя, особенно, когда это необходимо. Он оставался таким же жестким и неподдающимся, а Сисси с издевкой продолжала:

— Посмотрите, как она дрожит… ее просто трясет… сейчас начнется землетрясение!

Все девочки захихикали, все кроме одной девочки лет десяти, которая смотрела на Кэрри с жалостью и состраданием.

— По-моему, она милая, — сказала Лэси Сенджон. — Оставь ее в покое, Сисси. Ты поступаешь нехорошо.

— Конечно, нехорошо! — со смешком ответила Сисси. — Но это так забавно. Она похожа на испуганного мышонка. Знаете, она никогда ничего не говорит. Я думаю, она просто не умеет!

Сисси спрыгнула со стула, подбежала к Кэрри и ткнула ее в бок ногой.

— Есть у тебя язык, маленькая уродина? Ну, больше-глазка, расскажи, почему ты такая странная? У тебя что, кошка язык утащила? Да есть у тебя язык или нет? Ну-ка, высуни его.

Кэрри еще ниже опустила голову.

— Глядите-ка, у нее языка нет! — объявила Сисси, скача взад и вперед по комнате. Сисси повернулась вокруг и развела руками. — Только посмотрите, кого со мной поселили — сову безъязыковую! Как бы нам заставить ее разговориться?

Лэси подошла к Кэрри.

— Хватит, Сисси, достаточно, оставь ее в покое. Сисси, крутясь на одном месте, со всей силы наступила Лэси на ногу.

— Заткнись! Это моя комната! Пришла в мою комнату, делай, что я говорю! Я такая же взрослая, как ты, Лэси Сенджон, и у моего папы денег побольше, чем у твоего!

— Я думаю, что ты мерзкая злая девчонка, и перестань мучить Кэрри! — воскликнула Лэси.

Сисси по-боксерски сжала кулаки и стала скакать вокруг Лэси, делая боевые выпады.

— Хочешь драки? Ну, надевай свои перчатки! Посмотрим, успеешь ли ты мне ответить, пока я не наставлю тебе синяков!

И не успела Лэси прикрыться, Сисси выбросила вперед правую руку и ударила ее прямо в глаз. А хуком слева заехала Лэси по носу! Кровь брызнула во все стороны!

Тут Кэрри подняла голову, увидела, что избивают ту самую девочку, которая единственная вступилась за нее, и этого было достаточно, чтобы Кэрри пустила в ход свое самое опасное оружие — голос. Она заорала. Изо всех сил, насколько только хватало связок, Кэрри запрокинула голову и завопила.

На первом этаже в своем кабинете мисс Эмили Дин Дьюхерст встрепенулась и посадила кляксу в гроссбухе. Она бросилась в коридор и включила сигнал тревоги, по которому выбежали все учительницы.

Было восемь часов вечера. Большинство из учительниц уже разошлись по своим комнатам. Закутанные в халаты (одна — в алом вечернем платье, явно собиравшаяся куда-то ускользнуть), учительницы помчались на шум. Они ворвались в комнату Сисси и Кэрри, а там застали ужасную сцену. Двенадцать девочек яростно дрались, другие стояли и смотрели. Одна из девочек, как Кэрри, только кричала, а остальные валялись на полу, пинаясь, царапаясь, кусая, раздирая друг другу одежду и выдирая волосы; и надо всем этим взывал трубный глас крохотного напуганного существа.

— Где мужчина, где мужчина? — выкрикивала мисс Лонгхерст, учительница в алом платье, и груди ее готовы были вывалиться из декольте.

— Мисс Лонгхерст, держите себя в руках! — приказала мисс Дьюхерст, которая быстро оценила ситуацию и выработала стратегию.

— Здесь нет мужчины. Девочки! — бросила она клич. — Немедленно прекратите это безобразие, иначе ни одна из вас не будет отпущена домой на выходные!

А потом тихо сказала хорошенькой Лонгхерст:

— Прошу вас доложить мне, когда все успокоится.

Каждая девочка, которой собирались выдрать волосы или расцарапать лицо, замерла. Полными ужаса глазами они огляделись вокруг и увидели, что в комнате полно учителей, и, что хуже всего, здесь же мисс Дьюхерст, которая была известна своей беспощадностью, особенно в тех случаях, когда начинался бедлам. Все мгновенно замолчали. Все, кроме Кэрри, которая продолжала вопить с закрытыми глазами, крепко сжав свои ручки в кулаки.

— Почему кричит этот ребенок? — спросила мисс Дьюхерст, а тем временем мисс Лонгхерст с виноватым видом выскользнула из комнаты, чтобы снять с себя очевидные доказательства преступления, доказательства того, что на самом деле где-то действительно прятался в ожидании мужчина.

Естественно, первой пришла в себя Сисси Тауэре.

— Это она все начала, мисс Дьюхерст. Во всем виновата Кэрри. Она, как ребенок. Вы просто должны найти мне новую соседку, иначе я не выдержу постоянно находиться с ребенком.

— Повторите, что вы сказали, мисс Тауэре. Скажите еще раз, что я должна делать?

Испуганная Сисси выдавила из себя улыбку.

— Я хотела сказать, мне бы хотелось поменять соседку. Я чувствую себя странно, живя рядом с таким неестественно маленьким существом.

Мисс Дьюхерст ледяным взором окинула Сисси.

— Мисс Тауэре, вы неестественно жестоки. Отныне вы будете жить на первом этаже в комнате рядом с моей, так я смогу наблюдать за вами. — Она быстрым взглядом обвела комнату. — Что касается остальных, я извещу ваших родителей, почему вас не отпускают на выходные. Теперь прошу каждую из вас сообщить о случившемся мисс Литлтон, чтобы она сделала отметки о вашем неблаговидном поведении.

Девочки с тоской подходили по одной и называли свои имена. Только после этого мисс Дьюхерст направилась к тому месту, где на четвереньках стояла Кэрри. Голос ее упал до шепота, но она продолжала истерически раскачивать головой из стороны в сторону.

— Мисс Долленгенджер, успокоились ли вы настолько, чтобы рассказать, что произошло?

Кэрри лишилась дара речи. Ужас, который она испытала при виде крови, вернул ее обратно в запертую комнату, к тому голодному дню, когда она была вынуждена пить кровь, чтобы не умереть с голода. Мисс Дьюхерст была тронута и озадачена. Сорок лет девочки росли у нее на глазах, и она знала, что они могут быть так же отвратительны и жестоки, как мальчишки.

— Мисс Долленгенджер, если вы мне не ответите, то будете лишены возможности повидаться с семьей в выходные. Я знаю, как много вы испытали, и хочу быть добра к вам. Прошу вас, постарайтесь объяснить, что произошло.

Кэрри, которая теперь лежала распростертая на полу, подняла голову. Она увидела возвышавшуюся над ней пожилую женщину в сине-серой юбке. Серый был цвет, который всегда носила бабушка. А бабушка совершала ужасные вещи. Каким-то образом она послужила причиной смерти Кори, а теперь пришла и за Кэрри!

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! — все кричала и кричала Кэрри, пока наконец мисс Дьюхерст не покинула комнату и не позвала медсестру, чтобы та дала Кэрри успокоительного.

В ту пятницу, когда позвонила мисс Дьюхерст и сообщила, что двенадцать девочек нарушили распорядок и ослушались ее приказов, что Кэрри была в их числе, к телефону подошла я.

— Мне очень жаль, действительно жаль, но я не могу давать поблажки вашей сестре и наказывать остальных. Она находилась в комнате и отказалась успокоиться по моему приказу.

Я подождала до вечера и за ужином заговорила об этом с Полом.

— Будет ужасной ошибкой оставить Кэрри на выходные, Пол. Ты же знаешь, мы обещали ей, что она будет приезжать домой каждые выходные. Она слишком мала, чтобы стать причиной чего бы то ни было, поэтому несправедливо, что она тоже наказана.

— Послушай, Кэти, — сказал он, откладывая вилку. — Мисс Дьюхерст позвонила мне сразу после разговора с тобой. У нее есть правила, и если Кэрри нарушила их, то должна нести наказание вместе с остальными.

Крис, уже приехавший домой, согласился с Полом.

— Правда, Кэти, ты же не хуже меня знаешь, что Кэрри, если захочет, доведет кого угодно. Если она ничего не делает, а только кричит, она сведет с ума и оглушит всех.

Выходные без Кэрри были полным провалом. Я все время думала о ней. Я беспокоилась, дергалась, нервничала о Кэрри. Мне казалось, что она зовет меня. Я закрывала глаза и представляла себе ее маленькое бледное личико с исполненными ужаса огромными глазами. С ней было все в порядке! С ней должно было быть все в порядке, правда? Что могло случиться с маленькой девочкой в дорогой частной школе, которой руководила такая уважаемая, такая ответственная женщина, как мисс Дьюхерст?

Когда Кэрри было плохо, если она никак не могла сладить с собой и с миром, а рядом не было никого, кто любил ее, она уходила во вчерашний день, в уютную безопасность крохотных фарфоровых куколок, которые она надежно прятала под одеждой. Теперь она была единственной девочкой в школе, которая жила в комнате без соседки. Раньше она никогда не оставалась одна. Ни разу за свои девять лет Кэрри не проводила ночь в одиночестве. Теперь она была одна и понимала это. Все девочки школы отвернулись от нее, даже милая Лэси Сенджон.

Кэрри доставала из потайного места своих кукол, мистера, миссис Паркинс и дорогую детку Клару, она разговаривала с ними, как делала это когда-то давно на чердаке.

— Знаешь, Кэти, — говорила она потом, — я думала, что мама тоже на небесах, в райских садах вместе с Кори и папой, поэтому я так злилась на тебя и Криса за то, что вы позволили доктору Полу поместить меня в школу, хоть и знали, как я мечтала быть все время с вами. И я ненавидела тебя, Кэти! Я всех ненавидела! Я ненавидела Господа за то, что он сделал меня такой маленькой, ведь люди смеялись над моей огромной головой и крохотным телом!

В прихожих и коридорах, покрытых зеленым ковром, Кэрри слышала, как перешептываются девчонки. Когда она смотрела на них, они опускали глаза.

— Я уговаривала себя, что мне все равно, — хрипло шептала мне Кэрри,

— но мне было не все равно. Я уговаривала себя быть храброй, ведь этого хотела ты, и Крис, и доктор Пол. Я заставляла себя быть храброй, но у меня ничего не получалось. Я не люблю темноты. Я говорила себе, что Господь услышит мои молитвы и даст мне немного подрасти, потому что все вырастают с возрастом, и я вырасту.

Было так темно, Кэти, и комната казалась такой огромной и страшной. Ты же знаешь, я не люблю, когда ночь и темно, и никого рядом. Я даже хотела, чтобы вернулась Сисси, все лучше, чем никого. Тени задвигались, я пришла в ужас и зажгла лампу, хоть это и не разрешается. Я хотела положить всех своих куколок к себе в кровать, чтобы не чувствовать одиночества. Мне нужно было быть очень осторожной и не ворочаться, чтобы не разбить их.

Я всегда клала мистера Паркинса слева, миссис Пар-кинс справа, а детку Клару посередине в нижнем ящике комода. Я взяла сверток, лежавший посередине, на ощупь там было что-то твердое. Но когда я посмотрела, когда я посмотрела в него, Кэти, там не было детки, только маленькая палочка! Я развернула мистера и миссис Пар-кинс, но там тоже были палки, только побольше! Мне было так больно, что я расплакалась. Все мои куколки исчезли, превратились в деревяшки, и я поняла, что Господь не даст мне вырасти, раз он превратил в дерево моих кукол.

Тут со мной произошло нечто странное, как будто я сама одеревенела. Я не могла пошевелиться и почему-то плохо видела. Я забилась в угол и стала ждать чего-то ужасного. Бабушка ведь говорила, что случится ужасное, если я разобью куколку, да?

Больше она ни слова не говорила, и о том, что произошло дальше, я узнала от других.

Далеко за полночь двенадцать девочек из богатых семей, которых наказала мисс Дьюхерст, тайком пробрались в комнату Кэрри. Только у Лэси Сенджон хватило честности рассказать мне об этом, но только тогда, когда мисс Дьюхерст не было поблизости.

Двенадцать девочек в длинных белых ночных рубашках, в которых должны были спать все ученицы школы, вошли одна за другой в комнату Кэрри, и у каждой в руке была свеча, освещавшая лицо из-под подбородка. Так их глаза казались темными пустыми провалами, это придавало их лицам жуткое и омерзительное выражение, что было вполне достаточно, чтобы напугать маленькую девочку, забившуюся в угол и уже впавшую в прострацию от страха.

Они встали полукругом вокруг Кэрри и уставились на нее, опустив на лица наволочки с прорезями для глаз. Потом они стали ритуально водить из стороны в сторону свечами в каком-то замысловатом узоре и распевать, как настоящие ведьмы. Они хотели вызвать самое низменное, что могло быть в Кэрри. Они хотели «освободить» ее и себя от любого зла, на которое они могли пойти, защищая себя от существа «столь неестественно маленького и странного».

Один из голосов возвышался над остальными, и Кэрри знала, что это голос Сисси Тауэре. Кэрри казалось, что эти девочки в балахонах ночных рубашек с белыми капюшонами на головах были настоящими дьяволами из ада! Она забилась от дрожи, она была так перепугана, как будто опять зашла в комнату бабушка, только на сей раз она предстала в двенадцати фигурах!

— Не плачь, не бойся, — успокаивал ее загробный голос из-под безротого капюшона. — Если ты выдержишь эту ночь, эту инициацию, ты, Кэрри Долленгенджер, войдешь в члены нашего очень закрытого и очень избранного общества. Если ты преуспеешь, то с этой ночи ты будешь приобщена к нашим тайным ритуалам, к нашим тайным празднествам, получишь доступ к нашим тайным складам.

— О-о-о, — выла Кэрри, — уйдите, оставьте меня, уйдите, оставьте меня.

— Тихо! — приказал неизвестный пронзительный голос. — Ты лишишься возможности стать одной из нас, если не принесешь в жертву самое дорогое, что у тебя есть! Иначе ты предстанешь перед нашим судом.

Забившаяся в угол, Кэрри с ужасом смотрела на тени за спинами угрожавших ей белых ведьм. Отблеск свечей все разрастался, превращая мир вокруг в желто-алый огонь.

— Отдай нам то, что ты хранишь, как зеницу ока, иначе ты будешь страдать, страдать, страдать.

— У меня ничего нет, — честно прошептала Кэрри.

— Куколки, прелестные фарфоровые куколки, отдай нам их, — пропел непреклонный голос. — Твоя крохотная одежда нам не подойдет, она нам не нужна; отдай нам куколок, твоих миленьких куколок — мужчину, женщину и ребенка.

— Их нет, — закричала Кэрри, испугавшаяся, что они опалят ее огнем. — Они превратились в деревяшки.

— Хо-хо! Отличная история! Ты лжешь! Теперь ты должна страдать, маленькая совушка. Либо ты станешь одной из нас, либо умрешь! Выбирай!

Долго выбирать не пришлось. Кэрри кивнула, стараясь не всхлипнуть.

— Отлично, отныне ты, Кэрри Долленгенджер, странное имя, странное существо, будешь одной из нас.

Больно писать о том, как они взяли Кэрри, завязали ей глаза, связали за спиной ее ручки, вытолкнули в коридор, провели вверх по крутой лестнице и вдруг вывели на улицу. Кэрри чувствовала прохладу ночного воздуха, наклонную поверхность под босыми ногами и догадалась, что девочки привели ее на крышу. Была только одна вещь, которой она боялась больше, чем бабушки, и это была крыша, любая крыша! Предполагая, что Кэрри может закричать, девочки засунули ей в рот кляп.

— Теперь ложись или садись так, как подобает сове, — раздался все тот же хриплый голос. — Усаживайся на насест у трубы под самой луной, и наутро ты будешь одной из нас.

Безумным усилием Кэрри пыталась сопротивляться, когда ее стали усаживать. Потом вдруг к ее ужасу ее отпустили и оставили на темной крыше в одиночестве. Издалека она слышала, как они уходят перешептываясь, как закрывается за ними дверь.

«Кэти, Кэти, — взывала она про себя, — Крис, придите и спасите меня! Доктор Пол, зачем вы отправили меня сюда? Неужели я никому не нужна?»

Приглушенно рыдая из-под кляпа, с завязанными глазами и связанными за спиной руками Кэрри отважилась пойти вверх, в ту сторону, где она слышала закрылась дверь. Сантиметр за сантиметром присаживаясь и отталкиваясь, Кэрри двигалась вперед, молясь, чтобы не упасть. Из ее рассказа, который последовал много, много позже, я поняла, что шла она не просто повинуясь инстинкту, она слышала за звуками надвигавшейся весенней грозы милый и далекий голос Кори, певший свою грустную песню о том, как он вновь найдет дом и увидит солнце.

— О, Кэти, это был такой странный путь: задул ветер, начался дождь, загремел гром, ударила молния, я видела отблеск сквозь повязку, и все это время Кори пел и вел меня к двери, которая открылась, когда мне удалось ногами приподнять ее вверх, и я как-то смогла пролезть. И тогда я упала со ступеней! Я свалилась в темноту и услышала, как хрустнула какая-то кость. Боль, казалось, вцепилась в меня зубами и стала терзать меня так, что я уже ничего не видела, не чувствовала и даже не слышала дождя. Кори тоже ушел.

Наступило утро воскресенья. Пол, Крис и я собрались за поздним завтраком.

Крис держал в руке горячую домашнюю булочку и широко раскрыл рот, собираясь отправить в него по крайней мере половину булочки, но в это время зазвонил телефон. Пол со стоном положил вилку. Я тоже застонала, потому что впервые в жизни приготовила сырное суфле, которое надо было есть сразу же.

— Не могла бы ты подойти, Кэти? — попросил он. — Мне так хочется сосредоточиться на суфле. Оно восхитительно выглядит и божественно пахнет.

— Сиди и ешь спокойно, — сказала я, вскакивая на ноги и направляясь к телефону, — а я постараюсь защитить тебя от этой назойливой миссис Вильямсон…

Он мило засмеялся, бросил на меня довольный взгляд и снова взялся за вилку.

— Хоть бы это была не наша вдовушка со своими недомоганиями.

Крис продолжал есть.

Я взяла трубку и самым взрослым и приятным голосом сказала:

— Дом доктора Пола Шеффилда.

— Говорит Эмили Дин Дьюхерст, — раздался в трубке твердый голос. — Мне надо немедленно поговорить с доктором Шеффилдом.

— Мисс Дьюхерст! — встревоженно воскликнула я. — Это Кэти, сестра Кэрри. С Кэрри все в порядке?

— Вам и доктору Шеффилду нужно немедленно приехать.

— Мисс Дьюхерст… Но она прервала меня.

— Кажется, ваша сестра таинственным образом исчезла. По воскресеньям девочки, которых не отпустили на выходные домой, должны посещать утреннюю службу. Я сама делала перекличку, и Кэрри не было.

У меня заколотилось сердце в предчувствии того, что я сейчас услышу, но я включила кнопку громкой связи, чтобы Пол и Крис за столом тоже могли слышать.

— Где вы ее нашли? — спросила я срывающимся от ужаса голосом.

Она говорила спокойно.

— Когда назвали имя вашей сестры, и я спросила, где она, поднялся странный шум. Я послала учительницу в ее комнату, но вашей сестры там не было. Тогда я приказала обыскать все вокруг дома и сам дом с чердака до подвала, но ее не нашли. Будь ваша сестра другого склада, я бы решила, что она убежала и находится на пути к дому. Но мне кажется, по крайней мере двенадцать девочек знают, что случилось с Кэрри и отказываются говорить, чтобы себя не выдать.

Я вытаращила глаза.

— Вы хотите сказать, что до сих пор не знаете, где Кэрри?

Пол и Крис прекратили есть. Теперь оба взволнованно смотрели на меня.

— Мне очень жаль, но это так. Никто не видел Кэрри с девяти часов вечера. Даже если бы она шла пешком, она уже должна была добраться до дома. Сейчас почти полдень. Если ее нет ни там, ни здесь, то либо она потерялась, либо с ней произошел несчастный случай, либо…

Я чуть не закричала! Как она могла говорить об этом столь бесстрастно! Почему, ну почему, когда в наших жизнях происходило что-то ужасное, дурные вести нам сообщал чей-то равнодушный холодный голос?

Белая машина Пола неслась по Оверлэндскому шоссе к школе Кэрри. Я была зажата на переднем сидении между Полом и Крисом. Мой брат захватил с собой сумку, чтобы, когда мы узнаем, что случилось с Кэрри, он мог сесть на автобус и вернуться в свою школу. Он крепко держал меня за руку, как бы пытаясь успокоить меня, что этот ребенок останется в живых!

— Не волнуйся так, Кэти, — сказал Крис и обнял меня за плечи. — Ты же знаешь, какая Кэрри. Наверное, она просто прячется и не откликается. Помнишь, какая она была на чердаке? Ее не мог удержать даже Кори. Кэрри всегда делала то, что было у нее на уме. Она не убежала. Она слишком боится темноты. Она где-то прячется. Кто-то ее обидел, и она наказывает их, заставляя волноваться о себе. Она не могла бы отправиться куда-то глухой ночью.

Глухой ночью! О, Господи! Зачем Крис напомнил мне о чердаке, где в сундуке чуть не умер Кори, отправившийся потом на небеса на встречу в папой! Крис поцеловал меня в щеку и вытер мне слезы.

— Ну же, не плачь. Все совсем не так. Она будет в порядке.

— Что вы имеете в виду, говоря, что не знаете, где моя подопечная? — ледяным голосом спросил Пол, смотря в лицо мисс Дьюхерст. — Я полагал, что ученицы этой школы находятся под присмотром двадцать четыре часа в сутки.

Мы находились в роскошном кабинете мисс Эмили Дин Дьюхерст. Она не сидела за своим огромным столом, а в беспокойстве ходила взад-вперед.

— Поверьте, доктор Шеффилд, такого никогда раньше не случалось. Мы никогда не теряли учениц. Каждый вечер мы обходим комнаты и проверяем, легли ли девочки спать, погасили ли свет, Кэрри была в своей комнате. Я сама к ней заходила, хотела ее успокоить, но она отказалась даже смотреть на меня, не то что разговаривать. Конечно, все началось с драки в комнате нашей подопечной и с тех нарушений, за которые их наказали. Все преподаватели помогали мне в поисках, мы расспросили девочек, но они заявляют, что ничего не знают, хоть я и думаю, что это не так, но если они не хотят говорить, я ума не приложу, что делать дальше.

— Почему вы не известили меня сразу, как обнаружили, что ее нет? — спросил Пол.

Тогда заговорила я и попросила отвести меня в комнату Кэрри. Мисс Дьюхерст охотно откликнулась, она была рада бежать от гнева доктора. Пока мы шли за ней по лестнице, она рассыпалась в извинениях, давая понять, сколь трудно управлять таким количеством непослушных девочек. Когда мы наконец вошли в комнату Кэрри, за нами толпилось несколько учениц, перешептывавшихся о том, как Крис и я были похожи на Кэрри, только мы не были так «уродливо крохотны».

Крис оглянулся и окинул их мрачным взглядом.

— Неудивительно, что она вас ненавидит, раз вы можете так говорить!

— Мы найдем ее, — уверенно сказал Крис. — Если мы останемся на неделю и будем мучить каждую малышку, мы заставим их сказать, где она.

— Молодой человек! — выкрикнула мисс Дьюхерст — Никто, кроме меня, не имеет права мучить моих девочек!

Я знала Кэрри лучше всех и попыталась поймать нить ее мыслей. Если бы мне было столько же лет, сколько Кэрри, попыталась бы я убежать из школы, где мне незаслуженно запретили поехать домой? Да, я именно так бы и поступила. Но я была не Кэрри, я бы не убежала в одной ночнушке. Вся форменная одежда была на месте, все свитерочки, юбочки, блузки, нарядные платья тоже.

Все, что она привезла в школу, лежало на своих местах. Не было только фарфоровых кукол. Все еще стоя на коленях перед комодом Кэрри, я откинулась на пятки, подняла голову на Пола и показала ему ящик, в котором не было ничего, кроме одеялок и каких-то деревяшек.

— Ее кукол нет на месте, — сказала я тускло, не понимая, что это за деревяшки, — и, кажется вся одежда, кроме одной из ночных рубашек, на месте. Кэрри бы не вышла на улицу в одной ночной рубашке. Она должна быть здесь, в каком-то месте, куда никто не заглядывал.

— Мы посмотрели везде! — нетерпеливо заметила мисс Дьюхерст, как будто я не имела права голоса, а говорить мог только опекун, доктор, чьего расположения она продолжала искать несмотря на то, что он опять бросил на нее жесткий, холодный взгляд.

По какой-то необъяснимой причине я повернула голову и заметила на лице у болезненно-бледной худой рыжеволосой девчонки, которая была мне противна только за то, что рассказывала о своей соседке Кэрри, выражение лица, которое бывает у кошки, поймавшей канарейку. Может быть что-то было в глазах или в том, как она теребила карман своего белого передника, но это заставило меня напрячься и пристально посмотреть ей в глаза. Она отвела взгляд, стала смотреть в окно и быстро вынула руку из кармана. Это был карман с подкладкой, и он как-то сомнительно оттопыривался.

— Это ты, — сказала я, — была соседкой Кэрри, так ведь?

— Я, — прошептала она.

— А что это у тебя в кармане?

Она дернула головой в мою сторону. Ее глаза сверкнули зеленым огнем, а губы сжались.

— Не ваше дело!

— Мисс Тауэре! — одернула ее мисс Дьюхерст. — Ответьте на вопрос мисс Долленгенджер.

— Там мой кошелек, — сказала Сисси Тауэре, с вызовом глядя на меня.

— Какой набитый кошелек, — сказала я и, внезапно потянувшись к ней, схватила Сисси Тауэре за колени.

Свободной рукой я, несмотря на ее сопротивление, вытащила у нее из кармана голубой шарф. Из шарфа выпали мистер, миссис Паркинс и детка Клара. Я взяла трех кукол в руки и спросила:

— Почему у Вас куклы моей сестры?

— Это мои куклы! — бросила она, и ее сверкающие глаза злобно сузились.

Девчонки вокруг стали сдавленно хихикать и перешептываться.

— Ваши? Эти куклы принадлежат моей сестре.

— Вы лжете! — выпалила она в ответ. — Вы воруете мои вещи, и мой отец может бросить вас в тюрьму!

— Мисс Дьюхерст! — приказал этот маленький демон, протягивая руку, чтобы забрать у меня кукол. — Велите ей оставить меня в покое! Мне она не нравится, так же как ее карлица-сестрица!

Я поднялась на ноги и нависла над ней. Руку с куклами я отвела за спину. Она бы убила меня, чтобы получить их назад.

— Мисс Дьюхерст! — завопил этот дьяволенок, бросаясь на меня. — Мои мамочка и папочка подарили мне их на Рождество!

— Ты лжешь, чертовка! — сказала я, сгорая от желания ударить ее по ее бесстыжему личику. — Ты украла этих кукол и кроватку у моей сестры. И потому, что ты это сделала, Кэрри сейчас в крайней опасности.

Я знала это. Я это чувствовала. Кэрри нуждалась в немедленной помощи.

— Где моя сестра? — заорала я.

Я в упор смотрела на рыжеволосую девочку по имени Сисси, понимая, что она знает, где Кэрри, но ни за что не скажет. Это было написано в ее глазах, в ее злобных презрительных глазах. Именно тогда заговорила Лэси Сенджон и рассказала про то, что они делали с Кэрри прошлой ночью.

О, Господи! Для Кэрри не было места более ужасного, чем крыша, любая крыша! Я унеслась мыслями в прошлое, когда Крис и я пытались выносить близнецов на крышу в Фоксворт Холле, держать их на свежем воздухе и солнце, чтобы они росли. А они визжали и брыкались, как безумные.

Я крепко-крепко зажмурилась и попыталась сосредоточиться на Кэрри, где, где, где? И вдруг я увидела ее, скрюченную в темном углу, а по обеим сторонам от нее были стены — как ущелье.

— Я сама хочу посмотреть на чердаке, — сказала я мисс Дьюхерст, а она быстро ответила, что они тщательно осмотрели чердак и все время звали Кэрри.

Но они не знали Кэрри, как знала ее я. Они не знали, что моя маленькая сестра могла уходить в страну Никогда, где речи не существовало, особенно если она была в шоке.

Все учительницы, Крис, Пол и я поднялись на чердак. Он был таким, как обычно — огромным, темным и пыльным местом. Но там не было ни старой мебели под серыми пыльными простынями, ни вещей из прошлого. Там были только штабеля старых оконных рам.

Кэрри была там. Я чувствовала это. Я чувствовала ее присутствие, как будто она протянула руку и дотронулась до меня, хотя, оглядываясь вокруг, я не видела ничего кроме рам.

— Кэрри! — позвала я, как могла громко. — Это я, Кэти. Не прячься, не молчи от страха! Твои куклы у меня, со мной доктор Пол и Крис. Мы приехали забрать тебя домой, и мы больше никогда не пошлем тебя в школу!

Я толкнула локтем Пола.

— Теперь ты скажи.

Он заговорил не своим обычным мягким голосом, а как можно громче:

— Кэрри, если только ты меня слышишь! Все будет так, как говорит твоя сестра. Мы хотим, чтобы ты жила с нами дома. Прости меня, Кэрри. Я думал, тебе здесь понравится. Теперь я понял, что ты не могла быть счастлива здесь. Кэрри, пожалуйста, выходи, ты так нужна нам.

Тогда мне показалось, что я услышала легкий шорох. Я бросилась в ту сторону, Крис — за мной. Я знала о чердаках все, как искать, как находить.

Я остановилась так внезапно, что Крис даже на меня налетел. Впереди за темными тенями от штабелей рам я заметила Кэрри. Она все еще была в ночной рубашке, рваной, грязной и окровавленной, с завязанными глазами. Ее золотистые волосы мерцали в пробивавшихся лучах света. Ее нога была странно вывернута.

— О, Господи, — одновременно прошептали Крис и Пол. — Кажется, у нее сломана нога.

— Подожди, — тихо остановил меня Пол и обеими руками удержал меня за плечи, когда я уже собралась броситься к Кэрри. — Посмотри на эти рамы, Кэти. Одно неловкое движение, и они обвалятся на тебя и Кэрри.

Где-то за моей спиной одна из учительниц застонала и начала молиться. Как Кэрри смогла, связанная и невидящая, протиснуться в этот проход, было абсолютно непонятно. Взрослому это бы не удалось. Но я, я могла сделать это, я была еще достаточно маленькой.

Начав говорить, я уже решала, что делать.

— Кэрри, делай точно так, как я скажу. Не сворачивай ни налево, ни направо. Ляг на живот в направлении моего голоса. Я подползу к тебе и подхвачу за руки. Подними повыше голову, чтобы не поцарапать лицо. Доктор Пол возьмет меня за ноги и вытянет нас обоих.

— Скажи ей, что ноге будет больно.

— Ты слышала, что сказал доктор Пол, Кэрри? Ноге будет больно, поэтому не ворочайся, когда это почувствуешь. Это дело двух-трех секунд, а потом доктор Пол вылечит твою ногу.

Кажется, прошли часы, пока я протиснулась в этот тоннель из шатавшихся и скрипевших рам, когда же я взяла ее за плечи, я услышала, как доктор Пол крикнул:

— Хорошо, Кэти!

И он быстро и сильно дернул. Повалились деревянные рамы, поднялась страшная пыль. Я была около Кэрри, вынимая кляп и развязывая ей глаза, а доктор распутывал веревки на руках. Потом Кэрри прижималась ко мне и все время моргала, потому что свет резал ей глаза, она плакала от боли и от ужаса, от вида учителей, от сломанной ноги. В карете скорой помощи, которая приехала, чтобы отвезти Кэрри в больницу, я и Крис сидели на одном сидении и держали Кэрри за руки. Пол ехал за нами на своей белой машине, он хотел быть там и проследить за ортопедом, который будет осматривать ногу Кэрри. Рядом с Кэрри на подушке лежали с застывшими улыбками и неподвижными туловищами ее три куклы. Тогда я вспомнила. Теперь пропала и кроватка, как много лет назад пропала колыбель.

Сломанная нога Кэрри помешала летнему путешествию, которое планировал для нас доктор. Я опять внутренне злилась на маму. Это ее вина; нас всегда наказывали из-за нее. Как несправедливо, что Кэрри должна была лежать, и мы не могли отправиться на север, а наша матушка тем временем разъезжала туда-сюда, ходила на приемы, водила дружбу с кинозвездами, как будто нас вовсе не существовало. Теперь она, видите ли, на Ривьере. Я вырезала заметку из грингленской колонки светских новостей и вклеила ее в свой огромный альбом мести. Эту заметку я сначала показала Крису. Я не показывала ему всех. Не хотела, чтобы он знал, что я подписалась на газету из Виргинии, которая рассказывала обо всем, что делали Фоксворты.

— Откуда у тебя это? — спросил он, отдавая мне вырезку.

— Из грингленнской газеты, она уделяет высшему обществу больше внимания, чем клермонтская «Дейли ньюс».

— Я, в отличие от тебя, хочу обо всем забыть! — резко сказал он. — Ведь сейчас у нас все не так плохо, правда? Нам повезло, что мы с Полом, и нога Кэрри заживет. А на следующий год поедем в Новую Англию.

Откуда ему было знать? Ведь ничто не дается дважды. Может на следующее лето мы будем очень заняты, или у Пола не будет времени.

— Ты же «почти врач», значит понимаешь, что нога может и не расти, пока она в гипсе. Он странно посмотрел на меня.

— Если бы она росла так же, как другие дети, такая опасность бы существовала. Но, Кэти, она же почти не растет, поэтому вряд ли одна нога будет короче другой.

— Ну и отправляйся читать свою «Анатомию»! — взвилась я, разозлившись на то, что он никогда не придавал значения тому, что я считала маминой виной.

Он не хуже меня знал, что Кэрри не растет. Лишенная любви, солнца, свободы — да это чудо, что она выжила! И еще мышьяк! Будь проклята мама!

День за днем я собирала заметки и фотографии из разных газет. На это уходила большая часть моих карманных денег. Хоть я и смотрела на все снимки мамы с ненавистью, но на ее мужа я взирала с восхищением. Каким красивым и прекрасно сложенным был ее муж, какая у него была замечательно бронзовая кожа! Я смотрела на фотографию, на которой он поднимал бокал с шампанским в честь своей жены во вторую годовщину их свадьбы.

В тот вечер я решила послать маме записочку. Послать срочной почтой, чтобы ее переслали.

«Уважаемая миссис Уинслоу!

Я великолепно помню лето вашего медового месяца. Это было замечательное лето, в горах было так упоительно, не то что в запертой комнате с неоткрывающимися окнами.

Примите мои поздравления и наилучшие пожелания, миссис Уинслоу, и я надеюсь, что все грядущие лета, зимы, весны и осени вас будут преследовать воспоминания о летах, зимах, веснах и осенях, которые были у ваших дрезденских куколок.

Теперь не ваши, Кукла-доктор.

Кукла-балерина.

Кукла-до-сих-пор-малютка.

Мертвая кукла».

Я помчалась отправлять письмо, и не успела я опустить его в почтовый ящик, как тут же захотела забрать его назад. Крис возненавидел бы меня за это.

В ту ночь шел дождь, я встала, чтобы посмотреть на грозу. Дождь стекал по стеклу, а слезы — по моим щекам. Был вечер субботы, Крис был дома. Он сидел на веранде, и дождь лил на его пижаму, она намокла и прилипла к телу.

Он заметил меня почти сразу и, ни слова не говоря, вошел в мою комнату. Мы прижались друг к другу, я плакала, а он изо всех сил сдерживался. Я очень хотела, чтобы он ушел, хоть и крепко держалась за него, рыдая у него на плече.

— Что ты, Кэти, что за слезы? — спросил Крис, а я все не могла успокоиться.

— Крис, — наконец смогла выговорить я, — ты ведь больше ее не любишь, правда?

Он не ответил мне сразу. От этого у меня кровь закипела в жилах.

— Любишь! — закричала я. — Как ты можешь, после всего, что она сделала с Кори и Кэрри? Крис, что с тобой, почему ты все еще ее любишь, когда должен был бы ненавидеть, как ненавижу ее я?

Он по-прежнему молчал. И в его молчании был ответ. Он продолжал ее любить, потому что иначе он не мог бы любить меня. Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел ее, ее такой, какая она была в юности. Крис был, как папа, который просто не мог устоять перед такой красотой. Но это было только внешнее сходство. Я не была слабой! Я не была беспомощной! Я могла бы придумать тысячу способов заработать на жизнь, чтобы не запирать своих четверых детей в какой-то жалкой комнате и не оставлять их под присмотром злобной старухи, которая заставляла их страдать за чужие грехи!

Пока я была погружена в свои мстительные мысли о том, как разрушить ее жизнь, Крис продолжал нежно целовать меня. Я даже не замечала этого.

— Прекрати! — крикнула я, когда его губы прижались к моим. — Оставь меня в покое! Ты любишь меня не так, как я хочу, чтобы меня любили — ради меня самой! Ты любишь меня, потому что я похожа на нее! Я иногда ненавижу свое лицо!

Он выглядел таким обиженным, когда шел к двери.

— Я только хотел успокоить тебя, — сказал он разбито. — Не превращайся в уродину.

Мои опасения, что нога Кэрри после гипса будет короче здоровой, оказались беспочвенными. Очень скоро после того, как сняли гипс, она стала ходить не хуже, чем прежде.

Приближалось начало учебного года. Крис, Пол и я посовещались и решили, что лучше всего будет отдать Кэрри в обычную школу, чтобы днем она могла возвращаться домой. Ей нужно будет проходить только три квартала до остановки автобуса. На том же автобусе в три часа дня она будет возвращаться домой. До моего возвращения с занятий она будет проводить время на большой уютной кухне с Хенни.

Наступил сентябрь, прошел ноябрь, а у Кэрри так и не появилось ни одной подружки. Ей отчаянно хотелось компании, но она по-прежнему оставалась посторонней. Она искала кого-то такого же близкого, как сестра, а находила только подозрительность, враждебность и насмешки. Казалось, Кэрри будет бесконечно бродить по школьным коридорам, так и не найдя друга.

— Кэти, — говорила мне Кэрри, — со мной никто не хочет дружить.

— Обязательно захотят. Рано или поздно они поймут, какая ты милая и замечательная. И у тебя есть мы, мы тебя любим и восхищаемся тобой, поэтому не беспокойся о других. Не важно, что они думают!

Кэрри спала на кроватке рядом с моей, и каждый вечер я видела, как она опускается на колени, складывает свои ладошки и молится:

— И, пожалуйста, Господи, дай мне найти мою маму. Мою настоящую маму. И еще прошу, Господи, дай мне хоть немного вырасти. Не такой высокой, как мама, но хотя бы, как Кэти. Пожалуйста, Господи, пожалуйста!

Я лежала на своей кровати, слушала это, уставившись в потолок, и ненавидела маму, ненавидела и презирала. Как могла Кэрри все еще ждать маму, которая была так жестока? Правильно ли поступили мы с Крисом, скрыв от нее мрачную правду о том, что наша мать пыталась убить нас? Что это из-за нее Кэрри не растет?

Кэрри думала, что она одинока и несчастна из-за своего роста. Она знала, что у нее хорошенькое личико и роскошные волосы, но что из того, если личико и волосы принадлежали голове, которая была слишком велика для ее крошечного тела? Красота Кэрри не помогала ей завоевать друзей, скорее наоборот.

— Кукольное личико, ангельские волосы! Приветик, лилипуточка! Или ты

— карлица? Ты что, в цирк собираешься? Будешь там деткой-крошечкой?

И она мчалась домой три квартала от остановки, напуганная, в слезах, доведенная бесчувственными детьми.

— Я плохая, Кэти, — плакала она мне в колени. — Меня никто не любит. Им не нравится, что я слишком маленькая, а голова у меня слишком большая, им даже не нравится, что я хорошенькая — обидно, что это досталось такой крохе.

Я, как могла, пыталась ее успокоить, но не знала, что говорить. Я знала, что она все время смотрит на меня и сравнивает с собой. Она понимала, как хорошо сложена я, и как уродливо — она.

Если бы я только могла поделиться с ней своим ростом! Но я могла дать ей только свои молитвы. Я тоже опускалась на колени и молилась вместе с ней:

— Дай Кэрри вырасти! Пожалуйста, Господи, она такая юная, а это приносит ей столько горестей, она и так много пережила! Будь милосерден! Посмотри на нас. Господи! Увидь нас! Услышь нас!

Однажды днем Кэрри пошла к тому, кто мог почти все, может быть, он поможет ей с ростом.

Пол сидел на задней веранде, пил вино и заедал его крекерами и сыром. Я была на балетном классе, поэтому знаю обо всем в изложении Пола.

— Она подошла ко мне, Кэти, и спросила, нет ли у меня растягивающей машины, которая поможет ей подрасти. Я только вздохнула, когда он мне это рассказывал.

— Я сказал ей, что, даже если бы у меня и была такая машина, — и я знала, что он говорил с любовью и пониманием, безо всякой насмешки, — это была бы очень болезненная процедура. Потерпи, дорогая, ты уже немного подросла. Со временем ты вырастешь. Знаешь, я видел, как коротышки вдруг вытягивались за ночь, когда достигали подросткового возраста.

Тогда она посмотрела на меня своими огромными голубыми глазами, и я увидел в них разочарование. Я не оправдал ее надежд. Это было видно по тому, как она согнулась и опустила голову. Наверное, в нее вселилась надежда, когда жестокие дети рассказали ей про растягивающую машину.

— Неужели в современной медицине нет ничего, что поможет ей подрасти? — спросила я у Пола.

— Я ищу, — ответил он напряженно. — Я бы душу заложил, чтобы помочь Кэрри вырасти так, как она хочет. Я бы поделился с ней своим ростом, если бы только мог.

Date: 2015-09-24; view: 263; Нарушение авторских прав