Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Мое первое свидание
Я никак не решалась заговорить с Полом о Джулиане. Был вечер субботы, Крис и Кэрри были дома, и, по правде говоря, я бы так же охотно пошла в кино с ними и с Полом. Я с трудом заставила себя сказать, что у меня свидание с Джулианом Маркетом. — Сегодня вечером, ты ведь не возражаешь, Пол? Он бросил на меня усталый взгляд и слабо улыбнулся. — Знаешь, я думаю тебе давно пора ходить на свидания. Он ведь не намного старше? — Нет, — прошептала я, очень разочарованная тем, что он не стал возражать. Джулиан явился ровно в восемь. Он вырядился в новый костюм, ботинки были начищены до блеска, и с прилизанными волосами и безукоризненными манерами он был непохож сам на себя. Он пожал руку Полу, поцеловал Кэрри в щечку. Крис пораженно уставился на него. Когда я говорила Полу о свидании, эти двое катались на велосипедах, и, когда Джулиан подавал мне мое новое пальто, я почувствовала, что Крис всего этого не одобряет. Он отвез меня в какой-то изысканный ресторан, где мерцали разноцветные огни, и играла рок-музыка. Джулиан на удивление уверенно просмотрел карту вин, потом попробовал то, что принес официант и, кивнув головой, сказал, что это подойдет. Для меня все это было так ново, и я ужасно нервничала, боялась сделать что-нибудь не так. Джулиан подал мне меню. Руки у меня дрожали, поэтому я вернула ему меню и попросила, чтобы он выбрал сам. Я не читала по-французски, а он, должно быть умел, судя по тому, как быстро он выбрал, что мы будем есть. Подали салат, потом горячее, и все было очень вкусно, как он и обещал. На мне было новое платье с глубоким вырезом, слишком взрослое для меня. Мне хотелось выглядеть опытной и искушенной, хотя на самом деле я такой не была. — Ты очень красивая, — сказал он как раз тогда, когда я подумала то же самое о нем. У меня защемило сердце, как будто я кого-то предала. — Слишком красивая. Ты достойна большего, чем торчать годами здесь в Хиктауне и позволять моей матери эксплуатировать твой талант. Я вовсе не солист, как я говорил тебе раньше, Кэти. Я просто танцовщик кордебалета. Тогда я просто хотел произвести на тебя впечатление, но уверен, если бы ты была со мной, была бы моей партнершей, вдвоем мы бы достигли многого. Между нами возникает некая магическая связь, я не чувствую ее с другими. Конечно, начинать надо с кордебалета. Но скоро мадам Золта поймет, что твой талант больше твоего возраста и опыта. Она, конечно, старая карга, но совсем не дура. Кэти, я танцевал до изнеможения, чтобы попасть туда, но тебе я смогу помочь. С моей поддержкой дело у тебя пойдет быстрее. Из нас двоих выйдет отличная команда. Ты такая светлая, я — темный, мы дополняем друг друга, отличный контраст! Он все говорил и говорил, почти убедив меня, что я уже великая, и вдруг где-то глубоко внутри я поняла, что я вовсе не такая исключительная, да и для Нью-Йорка не гожусь. А еще был Крис, которого я бы не смогла видеть, уехав в Нью-Йорк, и Кэрри, которой я была нужна на выходные. И Пол для чего-то был необходим в моей жизни, я это знала точно. Только вот для чего? Джулиан меня поил-кормил, потом вывел танцевать. И мы начали танцевать рок, какого здесь никто и не видывал. Все расступились, чтобы посмотреть на нас, а потом даже захлопали. У меня кружилась голова и от его близости, и от выпитого вина. По дороге домой Джулиан заехал в уединенный проулок, где обычно влюбленные пары выясняют свои отношения. Для меня все это было внове, и я не была готова к такому бурному натиску. — Кэти, Кэти, Кэти, — шептал он, целуя меня в шею и за ушами, а рука его подбиралась к моему бедру. — Прекрати! — закричала я. — Не надо! Я же тебя почти не знаю! Не торопись! — Ты ведешь себя, как ребенок, — обиженно сказал он. — Я из Нью-Йорка прилетел специально, чтобы побыть с тобой, а ты даже не даешь себя поцеловать. — Джулиан! — взорвалась я, — отвези меня домой! — Ребенок, — сердито пробормотал он и включил зажигание. — Просто чертовски хорошенький ребенок, лишь бы помучить и подразнить. Пойми ты наконец, я долго ждать не буду. Он уже был частью моего мира, сияющего мира праздника и танца, и я вдруг испугалась, что потеряю его. — Почему ты зовешь себя Маркетом, хотя у твоего отца фамилия Розенков? — спросила я, выключая зажигание. Он, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла и повернулся ко мне. — Ну, хорошо, давай поговорим. Я думаю, мы с тобой очень похожи, правда, ты этого признавать не желаешь. Мадам и Джордж — мои отец и мать, но они никогда не видели во мне сына, особенно отец. Для отца я просто продолжение его самого. Если я стану великим танцовщиком, в этом не будет моей заслуги, это произойдет лишь благодаря тому, что я его сын и ношу его имя. Я положил этому конец, изменив имя. Я его придумал, так поступают все артисты, беря псевдоним. — Знаешь, в скольких бейсбольных матчах я участвовал? Ни в одном! Они мне не позволяли. О футболе не могло быть и речи. Да они заставляли меня столько заниматься станком, что ни на что другое у меня уже не было сил. Когда я был маленьким, Джордж не позволял мне называть его папой. А позже я и сам бы его так не назвал, даже если бы он молил меня об этом на коленях. Я лез из шкуры вон, чтобы угодить ему, но мне это никогда не удавалось. Он всегда находил какой-нибудь недочет, какую-нибудь ошибку, мне никак не удавалось достичь совершенства. Но когда я добьюсь своего, я сделаю это сам, и никто не узнает, что он мой отец. Или что Мариша — моя мать. Поэтому не болтай об этом всему классу. Они ничего не знают. Забавно, правда? Я бесился, если он только упоминал о том, что у него есть сын, и отказывался танцевать. Это его просто убивало, и он отпустил меня в Нью-Йорк, решив, что без его имени у меня ничего не получится. Но у меня получилось и без его помощи. Думаю, это его и добило. А теперь расскажи мне о себе. Почему ты живешь у этого доктора, а не со своими родителями? — Мои родители умерли, — ответила я, обиженная его вопросом. — Доктор Пол был другом моего отца, поэтому он и взял нас к себе. Ему было нас жалко, и он не хотел отдавать нас в приют. — Повезло вам, — сказал он довольно кисло. — Мне так никогда не везло. Потом он наклонился, наши лбы соприкоснулись, а губы находились совсем близко. Я даже чувствовала его горячее дыхание. — Кэти, я не хочу сказать тебе или сделать что-нибудь плохое. Я хочу, чтобы ты была самым лучшим и светлым в моей жизни. Я тринадцатый в роду танцовщиков, и большинство из них женились на балеринах. Как ты думаешь, каково мне от этого? Можешь мне поверить, счастья в этом мало. Я в Нью-Йорке с восемнадцати лет, а в феврале мне исполнилось двадцать. Прошло уже два года, а звездой я так и не стал. С тобой бы стал. Мне надо доказать Джорджу, что я — лучший, и лучше, чем он был когда-то. Я никому этого раньше не рассказывал, но в детстве я повредил спину, пытаясь приподнять слишком тяжелый мотор. Спина меня все время беспокоит, но я продолжаю танцевать. И все это не потому, что ты маленькая и легкая. Я знаю танцовщиц меньше и легче, но твои пропорции почему-то помогают мне держать равновесие, когда я тебя поднимаю. Или может ты умеешь приладиться к моим рукам. Что бы это ни было, ты подходишь мне, как никто. Кэти, пожалуйста, поезжай со мной в Нью-Йорк. — Если я соглашусь, обещай, что не воспользуешься этим мне во вред. — Я буду твоим ангелом-хранителем. — Нью-Йорк такой огромный… — Я знаю его как свои пять пальцев. И ты скоро узнаешь. — Есть еще мои сестра и брат. Я пока что не хочу их оставлять. — Рано или поздно придется. Чем дольше ты будешь с ними, тем труднее будет разлука. Взрослей, Кэти, будь самостоятельной личностью. У тебя ничего не выйдет, пока ты живешь дома и позволяешь другим собой управлять. — Он посмотрел с горькой улыбкой в сторону. — Может быть. Но мне надо еще подумать. Когда я поднялась наверх, Крис сидел на веранде около моей комнаты. Я увидела, как он сидит в пижаме, с опущенными плечами, и меня тут же потянуло к нему. — Ну, как все прошло? — спросил он, не глядя на меня. От волнения я не знала, куда девать руки. — Наверное, нормально. За ужином мы пили вино. По-моему, Джулиан немножко захмелел. Кажется, я тоже. Он повернулся и внимательно посмотрел мне в глаза. — Кэти, мне он не нравится! Пусть отправляется в Нью-Йорк и оставит тебя в покое. По разговорам ребят из вашей труппы я понял, что Джулиан заявил на тебя права, поэтому никакой другой танцовщик не будет тебя приглашать. Кэти, он же из Нью-Йорка. Эти парни скоры на руку, а тебе ведь только пятнадцать. — Он подошел ко мне и крепко обнял. — Кто твоя девушка? — спросила я, чуть не плача. — Только не говори, что у тебя никого нет. Он прижался ко мне щекой и медленно произнес: — Никакие девушки не идут в сравнение с тобой. — Как твоя учеба? — спросила я, надеясь сменить тему. — Отлично. Когда не думаю обо всем, что мне надо делать на первом курсе медицинской школы: общей анатомии, микроанатомии и нейроанатомии, то готовлюсь к поступлению в колледж. — А что ты делаешь в свободное время? — Какое свободное время? Его и не остается, все уходит на беспокойство о тебе и твоих делах. Мне нравится школа, Кэти. Я был бы просто счастлив, если бы постоянно не думал о тебе. Я жду не дождусь выходных, когда наконец могу увидеться с тобой и Кэрри. — Ой, Крис… Ты должен постараться забыть меня и найти кого-нибудь другого. Но одного взгляда в его измученные глаза было достаточно, чтобы понять: то, что началось так давно, остановить непросто. Мне надо было найти кого-то еще, чтобы он знал: между нами все кончено, кончено навсегда. Мысли мои обратились к Джулиану, который из кожи вон лез, чтобы доказать, что он лучший танцовщик, чем его отец. Совсем как я, которой во всем нужно было быть лучше матери. Когда Джулиан прилетел в следующий раз, я была готова. Он назначил мне свидание, и я уже не колебалась. Этот, так этот; у нас были одни цели. Мы были в кино, потом в клубе я выпила соку, а он — пива, затем он опять заехал в проулок влюбленных, кажется, он есть в каждом городе. На этот раз я позволила ему не только поцеловать меня: он слишком скоро задышал горячо и часто и стал ласкать меня с таким умением, что я стала отзываться на его ласки помимо своей воли. Он повалил меня на сидение. Внезапно я поняла, что он собирается делать, схватила свою сумочку и начала колотить его по лицу. — Прекрати! Я же говорила тебе, не торопись! — Сама напросилась! — рассвирепел он. — Сначала заводишь меня, а потом — отбой! Ненавижу, когда меня дразнят! Я подумала о Крисе и заплакала. — Ну, пожалуйста, Джулиан. Ты мне нравишься, правда нравишься. Но ты не даешь мне времени в тебя влюбиться. Не надо со мной так быстро. Он схватил мою руку и так беспощадно заломил ее за спину, что я закричала от боли. Я думала, он собирается ее сломать. Но он отпустил ее, когда я уже была готова визжать. — Послушай, Кэти. Я уже почти влюбился в тебя. Но никакой девчонке не удастся вертеть мной, как деревенским простофилей. Найдется полно других, которые ни в чем мне не откажут, так что ты мне не так уж и нужна, обойдусь! Конечно, я ему была не нужна. Я не была нужна никому, кроме Криса и Кэрри, хотя Крису я была нужна так, как не следует. Мама его испортила, изуродовала, бросила на меня, и теперь он уже не мог без меня. Этого я ей простить не могла. Она должна была заплатить за все то, что совершила. Если мы и согрешили, это она нас заставила. Всю ночь я думала о том, как заставить маму расплатиться за содеянное, и, наконец, поняла, какую назначить цену. Не деньги, нет, у нее и так их слишком много. Это должно было быть что-то, что она ценила дороже денег. Две вещи: ее репутация, которая уже была подмочена браком с наполовину дядей, и ее молодой муж. Я собиралась расправиться и с тем, и с другим. Потом я заплакала. Я плакала о Крисе, о Кэрри, которая не росла, о Кори, от которого, наверное, остались только кости в могиле. Я обернулась к Кэрри, хотела обнять ее. Но Кэрри была в частной школе для девочек в десяти милях от города. А Крис — в тридцати. Пошел сильный дождь. Россыпь ударов по крыше над моей головой была как барабаны войны, зовущие меня в воспоминания, о которых мне хотелось забыть навсегда. Я была пленницей в комнате, забитой игрушками, темной массивной мебелью и увешанной картинами, изображающими ад. Я сидела на старой деревянной качалке, которая почти развалилась, и держала на руках маленького брата, похожего на призрак, он называл меня мамой, и мы все качались и качались, скрипели половицы, завывал ветер, стучал по крыше дождь, а за нами, над нами, вокруг нас огромный дом с бесчисленными комнатами только и ждал момента, чтобы нас пожрать. Я не выносила стука дождя над головой, он напоминал мне о той комнате наверху. Насколько хуже была наша жизнь, когда шел дождь: комната становилась промозглой и сырой, а на чердаке были только тоскливый полумрак и лица мертвецов по стенам. Мою голову сжимало тисками, тяжелыми, как старый чугунный утюг моей бабушки, мысли становились вязкими, и я чувствовала смятение и ужас. Не в состоянии заснуть, я встала и накинула прозрачный пеньюар. По какой-то непонятной причине я прокралась к спальне Пола и осторожно приоткрыла дверь. Будильник на ночном столике показывал два часа, а его все еще не было! В доме не было никого, кроме Хенни, которая была так далеко, в другом конце дома, в своей комнате у кухни. Я тряхнула головой и опять уставилась на аккуратно застеленную кровать Пола. Сумасшедший Крис тоже хочет стать врачом. Ни одной спокойной ночи! А тут еще и дождь! В дождливые ночи так часто случаются аварии. Что, если Пол погибнет? Что мы тогда будем делать? Пол, Пол, мысленно воскликнула я и помчалась к лестнице, слетела вниз и бросилась к выходу в сад в гостинной. Я надеялась увидеть белую машину, стоящую на аллее или сворачивающую к дому. Господи, молила я, не дай ему попасть в аварию! Прошу тебя, пожалуйста, не забирай его, как Ты забрал папу. — Кэти, почему ты не спишь? Я резко обернулась. Пол сидел, удобно устроившись в своем любимом кресле, и курил в темноте. Я едва разглядела, что он в том самом красном халате, который мы подарили ему на Рождество. Меня захлестнула волна облегчения от того, что он жив и здоров, а не лежит на столе в морге. Черные мысли. Папа, папа, я почти не помню, как ты выглядел, какой у тебя был голос, и даже твой особенный запах я почти забыла. — Что-то случилось, Кэтрин? — Случилось? Почему ночью наедине он называет меня Кэтрин, а днем только Кэти? Да все не так! Грингленские и виргинские газеты, на которые я подписалась и которые мне доставляли в балетную школу, пестрели сообщениями о том, что миссис Бартоломью Уинслоу собирается обзаводиться вторым «зимним» домом в Грингленне. Делается капитальный ремонт дома ее мужа, и он будет, как новый. Все лучшее — моей матери! По какой-то непостижимой причине я, как фурия, накинулась на Пола. — Ты давно дома? — резко спросила я. — Я была наверху и так разволновалась за тебя, что не могла заснуть! А ты все это время был здесь! Тебя не было к ужину, ты и вчера не ужинал, вчера ты собирался сводить меня в кино и забыл об этом! Почему ты позволяешь своим пациентам распоряжаться всем своим временем и ничего не оставляешь на собственную жизнь? Он долго не отвечал. Потом, едва я открыла рот, чтобы сказать что-то еще, он мягко произнес: — Ты действительно чем-то огорчена. Наверное, единственное, что я могу сказать в свое оправдание, что я врач, а время врача никогда ему не принадлежит. Мне стыдно, что я забыл про кино. Приношу свои извинения, что не позвонил и не предупредил, что у меня срочный вызов, и я не могу приехать. — Забыл? Как ты мог забыть? Вчера ты забыл принести то, что я просила купить, а я все ждала тебя и потом понадеялась, что может быть ты все-таки придешь и принесешь шампунь, который был мне нужен, но ты так и не пришел! — Еще раз приношу извинения. Иногда я думаю о чем-то, кроме кино и необходимой тебе косметики. — Это ты язвишь? — Я стараюсь сдерживаться. Было бы очень мило, если бы и ты постаралась. — Я не сумасшедшая! — завопила я. Он был так похож на маму, всегда такой сдержанный и уравновешенный. Я так не могла! Ему было все равно. Поэтому он мог так спокойно сидеть и смотреть. Его не волновало, если он давал обещания и не выполнял их — ее тоже! Я бросилась к нему с кулаками, но он схватил меня за руки и посмотрел на меня с неподдельным удивлением. — Неужели ты можешь меня ударить, Кэтрин? Неужели для тебя так важно не пропустить кино, и ты даже не можешь понять, как я мог забыть? Ну, скажи, что тебе стыдно, что ты на меня накричала, ведь я сожалею, что я тебя огорчил. То, что меня мучило, было больше, чем огорчение. Во всем мире не было никого, на кого я могла положиться, только Крис, но это невозможно. Только Крис никогда не забыл бы, что мне нужно или чего я хочу. У меня мороз пошел по коже. Что же я за человек? Неужели я, как мама, всегда должна иметь то, что хочу и немедленно, наплевав на цену, которую должны платить за это остальные? Не собираюсь ли я заставить Пола платить за то, что она сделала? В этом же не было его вины. — Пол, извини, что я на тебя наорала. Я все понимаю. — Ты, наверное, очень устала. Может, ты слишком серьезно относишься к своим занятиям балетом. Пожалуй, тебе надо немного расслабиться. Как я могла сказать ему, что я не могу расслабиться? Я должна была быть лучшей, а это значило одно — бесконечные часы работы. — Я совершенно серьезно собиралась отказаться от всех развлечений моих сверстниц. Мне не нужен был приятель, который не был танцовщиком. Мне не нужна была подружка, которая не занимается балетом. Я не хотела, чтобы что-нибудь встало между мной и моей целью, и все же, все же… напротив сидел и смотрел на меня мужчина, который сказал, что я ему нужна, и которого я обидела своим отвратительным поведением. — Сегодня я прочла о своей матери, — запинаясь, произнесла я, — и о доме, который она ремонтирует и заново обставляет. Она всегда получает то, чего хочет. Я никогда ничего не получаю. Поэтому я так мерзко веду себя с тобой и забываю обо всем, что ты для меня сделал. Я отступила на несколько шагов назад, подавленная охватившим меня стыдом. — Ты давно дома? — С половины двенадцатого, — ответил он. — Я съел салат и жаркое, которое Хенни оставила в духовке. Мне не спится, когда я переутомляюсь. И мне не нравится стук дождя по крыше. — Потому что дождь замыкает тебя на твоем одиночестве? Он улыбнулся. — Что-то вроде того. Откуда ты знаешь? Все его чувства были написаны на его лице, таком же тусклом, как свет в комнате. Он думал о ней, о своей Джулии, о своей умершей жене. Он всегда выглядел грустным, когда вспоминал о ней. Я подошла к нему и, повинуясь внезапному желанию, дотронулась до его щеки. — Зачем ты куришь? Как ты можешь советовать своим пациентам избавиться от этой привычки, когда продолжаешь сам курить? — Откуда ты знаешь, что я говорю своим пациентам? — спросил он нежным голосом, от которого у меня по спине побежали мурашки. Я нервно засмеялась и сказала, что он не всегда плотно прикрывает дверь своего кабинета и, если я бываю в задней комнате, то волей-неволей что-то слышу. Он сказал, чтобы я отправлялась спать и не ошивалась больше в задней комнате, где мне не место, а он будет курить, когда ему захочется. — Иногда ты ведешь себя, как жена — задаешь неподходящие вопросы, сердишься, что я не заехал для тебя в аптеку. Ты уверена, что шампунь был не так смертельно необходим? Я опять почувствовала себя полной идиоткой и опять на него рассердилась. — Я попросила тебя купить эти вещи только потому, что ты ездишь мимо магазина с распродажей, а там все дешевле! Я просто хотела сэкономить деньги! Ну уж теперь я ни за что не попрошу тебя что-нибудь купить! Если ты пригласишь меня поужинать в ресторане или пойти в кино, я буду готова к разочарованию, и поэтому не разочаруюсь. Надо приучаться ожидать ото всех самого худшего. — Кэтрин! Можешь меня ненавидеть, если хочешь, можешь заставлять меня расплачиваться за все перенесенные тобой страдания, тогда может ты хоть будешь спать по ночам и перестанешь метаться, кричать во сне, звать маму, как трехлетний ребенок. Пораженная, я уставилась на него. — Я зову ее? — Да, — сказал он, — множество раз я слышал, как ты звала свою мать. Я заметила жалость в его взгляде. — Не стыдись человеческих чувств в себе, Кэтрин. Мы все ждем от матерей только самого лучшего. Мне не хотелось говорить о ней, поэтому я подошла поближе. — Джулиан опять в городе. Вчера ты обо мне забыл, а сегодня у меня было с ним свидание. Джулиан считает, что я готова к Нью-Йорку. Он думает, что его преподавательница, мадам Золта, лучше, чем его мать разовьет мои таланты. Он думает, что из нас получится блестящая пара. — А что ты думаешь? — Я думаю, что еще не готова к Нью-Йорку, — прошептала я, — но он так напирает, иногда он заставляет и меня поверить, так он сам убежден в этом. — Не торопись, Кэтрин. Джулиан — привлекательный юноша, но самонадеянности в нем на десятерых. Положись на свой здравый смысл и не позволяй влиять на себя тому, кто возможно просто хочет тебя использовать. — Каждую ночь мне снится Нью-Йорк, сцена. Я вижу в зале мать, которая смотрит на меня и не верит своим глазам. Она хотела убить меня. Я хочу, чтобы она увидела, как я танцую, и поняла, что я могу дать миру больше, чем она. Он вздрогнул. — Почему ты так жаждешь мести? Я думал, что если я возьму вас троих и сделаю для вас все, что смогу, вы обретете мир и научитесь прощать. Неужели ты не можешь простить и забыть? Если мы, простые люди, и можем очиститься от грехов, то только прощая и не помня зла. — Ты и Крис, — с горечью сказала я, — вам легко сказать — простить и забыть, вы ведь не были жертвами, а я была. Я потеряла младшего брата, который был мне как сын. Я любила Кори, а она забрала его жизнь. За это я ее ненавижу! Я ненавижу ее по миллиону причин, поэтому не учи меня прощать и забывать, она должна заплатить за то, что совершила! Она лгала нам, предала нас самым постыдным образом! Она не позволила нам узнать, что дед умер, и продолжала держать нас взаперти девять месяцев, девять долгих месяцев, и все эти бесконечные месяцы мы питались отравленными пончиками! Поэтому ты не смеешь говорить мне прости и забудь! Я не знаю, как простить и забыть! Я знаю только, как ненавидеть! А ты и представить не можешь, что такое ненавидеть так! — Не могу? — спросил он без всякого выражения. — Нет, не можешь! Он притянул меня к себе, усадил на колени, и я разрыдалась. Слезы текли ручьями по моему лицу, а он утешал меня, как утешал бы отец, целовал, гладил своими большими добрыми руками. — Кэтрин, у меня тоже есть своя история. Может быть в чем-то она так же ужасна, как твоя. Может быть, если я расскажу ее, тебе пригодится что-то из моего опыта. Я уставилась на него. Он слегка придерживал меня, когда я повернулась. — Ты хочешь рассказать мне о Джулии и Скотти? — Да. — В его голосе послышались жесткие нотки. Взгляд его был направлен на вымытые дождем окна, а рука его, найдя мою, крепко ее сжала. — Ты думаешь, только твоя мать совершает преступления против тех, кого она любит, но ты ошибаешься. Это происходит каждый день. Иногда это делается ради денег, но бывают и другие причины. — Он помолчал, вздохнул, а потом продолжал. — Я надеюсь, что когда ты услышишь мой рассказ, ты отправишься спать и забудешь о мщении. Если нет, ты нанесешь себе такой удар, которого тебе не нанес бы никто. Я не верила этому, потому что не хотела верить. Но мне очень хотелось услышать рассказ о том, как Джулия и Скотти умерли в один день. Когда Пол начал говорить о Джулии, я боялась услышать конец истории. Я зажмурила глаза и хотела, чтобы и уши мои ничего не слышали, не надо было новых мучений, мне хватало одного умершего маленького мальчика. Но он делал это ради меня, чтобы спасти меня, как будто что-то могло меня спасти. — Джулия и я были влюблены друг в друга с детства. У нее никогда не было другого парня, а у меня другой девушки. Джулия принадлежала только мне, и я давал это понять всем остальным. Я никогда не давал ни себе, ни ей возможности узнать, каким может быть общение с другими, и это было ужасной ошибкой. Мы были так глупы, что считали, что наша любовь продлится вечно. Мы были преданы друг другу, мы писали друг другу письма, хотя она жила в нескольких кварталах от меня. Год от года Джулия становилась все красивее. Я думал, что я самый счастливый парень в мире, а она считала меня совершенством. Каждый из нас возносил другого на пьедестал. Она собиралась стать идеальной женой врача, а я — идеальным мужем, мы хотели иметь троих детей. Джулия была единственным ребенком, и родители ее боготворили. Она обожала отца и говорила, что я похож на него. — Здесь голос его напрягся, как будто он собирался заговорить о чем-то очень наболевшем. — В день ее восемнадцатилетия я надел на палец Джулии обручальное кольцо. Мне тогда было девятнадцать. Когда я был в колледже, я все время думал о ней и о том, какие мужчины обращают на нее внимание. Я боялся, что кто-нибудь уведет ее от меня, если мы не поженимся. Поэтому в девятнадцать лет она вышла за меня замуж. Мне было двадцать. Слова его звучали горько, взгляд был направлен в пустоту, а руками он крепко держался за меня. — Джулия и я множество раз целовались, всегда держались за руки, но она никогда не позволяла мне никаких интимных ласк, с этим надо было ждать до свадьбы. У меня был сексуальный опыт, но небольшой. Она была девственницей и думала, что я тоже девственник. Я вполне серьезно относился к брачным клятвам и собирался стать именно тем мужем, который сделает ее счастливой. В нашу брачную ночь она два часа переодевалась в ванной. Она вышла оттуда в длинном белом халате, и лицо ее было белым, как этот халат. Она, без сомнения, была в ужасе. Я убедил себя, что буду таким нежным и любящим, что ей понравится быть моей женой. Ей не понравился секс, Кэти. Я делал все, что мог, чтобы возбудить ее, а она лежала, съежившись, с широко открытыми, полными ужаса глазами и завизжала, когда я попытался снять с нее ночную рубашку. Я прекратил попытки и решил, что попробую снова на следующую ночь, но она умоляла дать ей немного времени. На следующую ночь было то же самое, только хуже. — Почему, ну почему ты не можешь просто лежать рядом и обнимать меня? — спросила она со слезами в голосе. — Почему все должно быть так отвратительно? — Я сам был почти ребенком и не знал, как справиться с такой ситуацией. Я любил ее, я хотел ее, и в конце концов я ее изнасиловал, во всяком случае так она всегда говорила. И все же я любил ее. Я любил ее большую часть своей жизни и не мог поверить, что сделал неправильный выбор. Поэтому я начал читать все книги об искусстве любви, какие только мог найти, я использовал все возможные приемы, чтобы возбудить ее, чтобы она меня захотела, а это вызывало только отвращение. Закончив медицинский колледж, я начал выпивать и, будучи в таком состоянии, нашел другую женщину, которая была рада видеть меня в своей постели. Все эти годы она держалась отчужденно, убирала мой дом, стирала мое белье, гладила мои рубашки и пришивала мне пуговицы. Она была такой милой, такой желанной, такой близкой, что иногда я принуждал ее, хотя она и плакала потом. И вот она обнаружила, что беременна. Я был счастлив и думал, что она тоже. Не было ребенка более любимого и обласканного, чем мой сын, и, к счастью, он был из тех детей, которых не испортить избытком любви. Его голос стал еще глуше, и я прижалась к нему теснее, боясь того, что последует дальше, потому что знала, что это будет ужасно. — После рождения Скотта Джулия прямо сказала мне, что исполнила свой долг, подарив мне сына, и теперь я должен был оставить ее в покое. Я с радостью оставил ее в покое, но в глубине души был очень обижен. Я говорил с ее матерью о наших проблемах, и она намекнула мне на какую-то тайну в прошлом Джулии, какая-то история с кузеном, который сделал что-то с Джулией, когда той было только четыре года. Я так никогда и не узнал, что именно он сделал, но, что бы то ни было, это отвратило мою жену от секса на всю жизнь. Я предложил Джулии вместе сходить в семейную консультацию или к психологу, но она отказалась наотрез — это было бы слишком мучительно: и когда же я наконец оставлю ее в покое? После этого я оставил ее в покое, — продолжал он. — Всегда найдутся женщины, готовые утешить мужчину, у меня в офисе была очаровательная секретарша, которая дала мне понять, что согласна на все в любое время и в любом месте. Наш роман длился несколько лет. Я думал, мы оба очень осторожны, и никто ни о чем не догадывается. Но однажды она пришла и сказала, что беременна от меня. Я не поверил, ведь она принимала таблетки. Я даже не мог поверить, что это мой ребенок, так как у нее были и другие любовники. Поэтому я сказал нет, я не могу развестись, рискуя потерять Скотти, чтобы стать отцом ребенка, про которого я даже не уверен, что он мой. Она взорвалась. В тот вечер я вернулся домой и увидел жену такой, какой раньше не видел никогда. Джулия набросилась на меня, кричала, что я ей изменяю, в то время как она старается изо всех сил и родила мне сына, которого я так хотел. И теперь я предал ее, нарушил свою клятву и выставил ее на посмешище всему городу! Она угрожала, что убьет себя. Я жалел ее, когда она орала, что нанесет мне удар. Она и раньше угрожала самоубийством, но никогда ничего такого не делала. Я надеялся, что этот взрыв разрядит наши отношения. Джулия больше не заговаривала о моем романе. На самом деле она вообще перестала со мной разговаривать, только когда Скотти был рядом, она хотела, чтобы у него был нормальный дом с якобы счастливыми родителями. От меня она получила сына, которого любила сверх всякой меры. Потом наступил июнь и третий день рождения Скотти. Она собиралась устроить для него праздник и пригласила к нему шестерых детей, которые, естественно, должны были прийти со своими мамами. Была суббота. Я был дома и, чтобы отвлечь Скотти, ведь он был очень возбужден в ожидании праздника, я дал ему парусную лодочку, она как раз подходила к матросскому костюмчику, который он должен был надеть. Джулия, одетая в голубое прозрачное платье, спустилась с ним по лестнице. Ее прелестные темные волосы были повязаны сзади голубой атласной лентой. Скотти держался за мамину руку, а в другой нес лодочку. Джулия сказала мне, что купила мало конфет, а день такой хороший, и они со Скотти дойдут до ближайшего магазинчика купить еще. Я предложил подвезти ее. Она отказалась. Я сказал, что прогуляюсь с ними. Она снова отказалась. Она хотела, чтобы я остался дома, вдруг кто-то из гостей придет раньше. Я сидел на веранде и ждал. В доме уже был накрыт стол, с люстры свисали разноцветные шарики, были готовы хлопушки, маскарадные шапочки, и Хенни испекла огромный торт. Гости стали съезжаться часам к двум. А Джулии и Скотти все не было. Я начал волноваться, поэтому сел в машину и поехал в магазин, надеясь встретить их в проулке, ведущем к дому. Но я их не встретил. Я спросил у продавца, заходили ли они, но никто из служащих их не видел. Вот тогда я действительно испугался. Я объезжал улицы, спрашивал у прохожих, не видели ли они женщину в голубом и мальчика в матроске. Я спросил четверых или пятерых, и тут мальчик на велосипеде сказал, что да, он видел женщину в голубом и маленького мальчика с лодкой в руках, он показал, в каком направлении они шли. Они шли к реке! Я поехал на полной скорости, выпрыгнул из машины и помчался по тропинке в мокрой грязи. Каждую секунду я боялся, что опоздаю. Я пытался успокоить себя, что Скотти просто захотел попускать лодку, как я любил делать в детстве. Я бежал так быстро, что у меня закололо сердце и наконец выбежал к поросшему травой берегу. Там они и были оба, плавали в реке лицами кверху. Джулия вцепилась в Скотти, который явно пытался высвободиться, а лодочка качалась на волнах. Голубая лента плавала рядом, а ее распущенные темные волосы были похожи на ленты, вплетенные в водоросли. Воды было по колено. Крик застрял у меня в горле, я чувствовала его страшную боль, но он не услышал меня. Он продолжал: — В одно мгновение оба были у меня на руках, я вытаскивал их на берег. Джулия еще дышала, но Скотти казался совсем мертвым, поэтому сначала я бросился к нему в бесполезной попытке вернуть его к жизни. Я делал все возможное, чтобы откачать ему воду из легких, но он был мертв. Тогда я стал делать то же с Джулией. Она не открывала глаз, но хотя бы дышала. Я отнёс обоих в машину и повез в ближайшую больницу, где они пытались вернуть Джулию к жизни, но не смогли. Как я не смог вернуть к жизни Скотти. Пол замолчал и пристально посмотрел мне в глаза. — Вот что я хотел рассказать девушке, которая думает, что только она страдала, только она теряла, и только она скорбит. О, я скорблю не меньше твоего, но я еще несу свою вину. Я должен был понять, как напряжена Джулия. За несколько дней до дня рождения Скотти мы смотрели «Медею» по телевизору, и она вдруг заинтересовалась, хотя всегда была к телевидению равнодушна. Какой я был идиот, что не догадался, о чем она думает и что собирается сделать. Но даже сейчас я не понимаю, как она могла убить нашего сына, которого так любила. Она могла развестись со мной и оставить его себе. Я бы никогда не забрал его. Но такой мести было Джулии мало. Она должна была убить то, что было мне дороже всего — моего сына. Я не могла произнести ни слова. Что за женщина была Джулия? Как моя мать? Моя мать убила, чтобы получить наследство. Джулия убила из мести. Неужели я стану такой же? Нет, конечно же, нет. Мой путь будет лучше, гораздо лучше, а она будет жить и страдать, страдать, страдать. — Прости, — удрученно сказала я, мне было так жаль его, что я поцеловала его в щеку. — Но у тебя могут еще быть дети. Ты можешь опять жениться. Я обняла его, но он только покачал головой. — Забудь Джулию! — воскликнула я, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему. — Разве ты не говорил мне, что надо простить и забыть? Прости себя и забудь, что случилось с Джулией. Я помню папу и маму, они всегда ласкались и целовались. С младенчества я знаю, что мужчину надо ласкать и целовать. Я всегда замечала, как мама успокаивала папу, когда он был не в духе. Она смотрела на него нежно, целовала и гладила. Я откинула голову и улыбнулась ему, как мама улыбалась папе. — Расскажи, как невеста должна вести себя в брачную ночь. Я не хочу разочаровать своего жениха. — Ничего такого я рассказывать не буду! — Тогда я просто представлю себе, что ты мой жених, а я только что вышла из ванной, где раздевалась. Или, может, лучше я разденусь прямо перед тобой? Как ты думаешь? Он откашлялся и попытался меня отодвинуть, но я обвила его как плющ. — Я думаю, тебе пора отправляться спать и оставить все эти игры. Я не шелохнулась. Я целовала его снова и снова, и скоро он начал мне отвечать. Я чувствовала, как наполняется теплом его плоть, но вдруг его губы напряглись в жесткую линию, руки его, лежавшие на моих плечах и коленях, сжались. Он встал, держа меня на руках, и направился к лестнице. Я подумала, что он собирается отнести меня к себе в комнату и любить меня там, я была смущена и напугана, но в то же время страстно желала этого. Но он отправился прямо в мою комнату и там около моей узкой кровати заколебался. Он прижал меня к груди и держал так долго-долго, а дождь все стекал и стучал по оконному стеклу. Казалось, Пол забыл, кто я, а его щетинистая щека терлась о мою: он теперь ласкал меня щекой, а не руками. И опять, как всегда, я заговорила и испортила все. — Пол. — Мой робкий голос вывел его из каких-то глубоких грез, которые, если бы я промолчала, привели бы меня к тому вечно подавляемому экстазу, о котором так мечтало мое тело. — Когда мы были заперты наверху, бабушка всегда называла нас дьявольским отродьем. Она говорила, что мы семена зла, посаженные в дурную почву, и ничего хорошего из нас не выйдет. Поэтому мы никогда не знали, кто мы, имеем ли мы право жить. Неужели то, что наша мать вышла замуж за своего дядю, который был всего на три года старше нее, так ужасно? Ни одна чувствующая женщина не могла бы устоять против него. Я бы не устояла. Он был, как ты. Дедушка с бабушкой считали, что наши родители совершили страшный грех, поэтому они презирали нас, даже близнецов, которые были такими крохотными и милыми. Они называли нас нечистыми. Неужели они были правы? Правы, пытаясь уничтожить нас? Я сказала именно то, что вернуло его к реальности. Он быстро отпустил меня и отвернулся, так что я не могла видеть его глаз. Я терпеть не могла, когда люди прятали от меня глаза, чтобы я не увидела правды. — Я думаю, что твои родители очень любили друг друга и были молоды, — сказал он странным, напряженным голосом, — так любили, что не задумывались о будущем и о последствиях. — О! — закричала я в ярости. — Ты думаешь, дедушка с бабушкой были правы, и мы — порождение зла! Он резко обернулся ко мне, его мягкие, чувственные губы были приоткрыты, он был взбешен. — Не переиначивай моих слов в угоду своей жажде мести. Никакая причина не оправдывает убийства, если это не самозащита. Ты не порождение зла. Твои дед с бабкой были фанатиками, им следовало научиться принимать все как есть и пытаться сделать все возможное. А им было чем гордиться — четырьмя внуками, которых подарили им твои родители. И если твои родители вступили в игру, родив четверых детей, то я считаю, они ее выиграли. Господь был на твоей стороне и дал тебе слишком много красоты и умения ее ценить и, возможно, чересчур много талантов. И вот мы видим юную девушку, которую обуревают взрослые чувства — совсем ей не по возрасту и не по силам. — Пол?.. — Не смотри на меня так, Кэтрин. — Я не знаю, как я смотрю. — Немедленно спать, Кэтрин Шеффилд! — Как ты назвал меня? — спросила я, когда он уже направлялся к выходу. Он улыбнулся. — Это была не оговорка по Фрейду, не думай. Доллангенджер — слишком длинное имя. Шеффилд подходит гораздо лучше. Мы можем официально оформить перемену фамилии. — Ой. — Меня мутило от разочарования. — Послушай, Кэтрин, — сказал он стоя в дверном проеме. Он был такой огромный, что загораживал свет из коридора. — Ты играешь в опасную игру. Ты пытаешься соблазнить меня, а устоять против тебя трудно. Но в моей жизни ты, как дочь и ничего больше. — В тот день, когда ты хоронил Джулию и Скотта шел дождь? — Какая разница? Когда ты хоронишь того, кого любишь, всегда идет дождь. — И он ушел, быстро прошел по коридору до своей комнаты и захлопнул за собой дверь. Итак, я пыталась дважды и оба раза была отвергнута. Теперь я могла вольно идти беззаботным, безоглядным путем дальше, и танцевать, танцевать, пока не достигну вершины. И это уж докажет маме, которая умеет только вышивать и вязать, кто умнее и талантливее. Она увидит, кто получает наследство, не продавая себя и не опускаясь до убийства, чтобы его получить. Обо мне узнает весь мир! Они будут сравнивать меня с Анной Павловой и говорить, что я лучше. Она придет на прием, устроенный в мою честь, и с ней будет ее муж. Она будет выглядеть старой, увядшей, уставшей, а я буду молода и свежа, и ее драгоценный Барт подойдет ко мне, посмотрит на меня с восхищением и поцелует руку. «Вы — прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо встречал, — скажет он, — и талантливейшая». И по одним глазам я пойму, что он любит меня, любит в десять раз сильнее, чем любил ее. И когда он будет моим, а она останется одна, я скажу ему, кто я, и он сначала не поверит. А потом поверит. И возненавидит ее! Он лишит ее всех ее денег. На что они пойдут? Тут я задумалась. Куда пойдут деньги, если их забрать от мамы? Обратно к бабушке? Они не достанутся нам — Крис, Кэрри или мне, потому что как Фоксворты мы просто не существуем. Тогда я сама себе улыбнулась, вспомнив о четырех свидетельствах о рождении, которые я нашла зашитыми под обивку одного из старых чемоданов. Я рассмеялась. Ой, мама, какие же ты глупости иногда делаешь! Только представьте себе, спрятала свидетельства о рождении! С ними я могу доказать, что Кори существовал, а иначе бы это было просто ее слово против моего, если только полиция не отправится в Гладстон и не найдет врача, который принимал роды. А еще была наша старая няня, миссис Симпсон и Джим Джонстон. Надеюсь, никто из них не переехал, и они все еще помнят четыре дрезденские куколки. Я знала, что была злой, как моя бабушка говорила с самого начала, рожденная для дурного. Я была наказана еще до того, как сделала что-то плохое, и почему бы преступлению не быть под стать наказанию? Нет никаких оснований, чтобы меня преследовали призраки, и вся жизнь моя была порушена только за то, что в давнее горькое время я искала утешения в объятиях брата. Если было злом дать ему то, что отвергали его слова, но о чем молили его глаза, то пусть я буду злой! Засыпая, я стала представлять себе, как все будет. Он не отвернется, не отвергнет меня, я сделаю это невозможным. Он не захочет причинять мне боль. Он примет меня, объяснит себе, что должен был так поступить, и не будет чувствовать на себе вины. Вся вина будет на мне. А Крис возненавидит меня и вынужден будет найти кого-то еще.
Date: 2015-09-24; view: 293; Нарушение авторских прав |