Неудобно, но приходится терпеть

Начальный диагноз подтвердился – сотрясение мозга. Всё остальное пустяки. Транспортировки в Катманду не требовалось. В таком состоянии главное – длительный покой.

Хомутов получил команду утром выходить на восхождение, но уже в тройке – он, Пучков и Голодов. Цепь атакующих должна сомкнуть ряды.

С того момента, как Свет разрешил общаться с Лёшей, и до последнего дня существования базового лагеря его палатка стала самой посещаемой. Лёшу не оставляли одного. К нему сразу же приходили все, спускавшиеся сверху. К нему несли все новости. Это было естественно: Лёша, наш Лёша оказался в такой беде. Всем хотелось отдать ему часть своей вершины, своей радости, которая была бы невозможной без его труда и лишений.

Вот таким необычным и тревожным было начало первого из шести дней. А конца у него не было – он слился для нас с началом следующего.

Утром Бершов вышел на связь, но слышимость была отвратительной. Пришлось Эрику Ильинскому из лагеря‑2 вести ретрансляцию.

Ильинский. База! Туркевич и Бершов вчера совершили восхождение. Балыбердин и Мысловский в тяжёлом состоянии спускаются вниз. Надо, чтобы третий лагерь был свободен.

Тамм. Спроси, пожалуйста, нужно выслать отсюда врача или достаточно того, что там будете вы?

Ильинский. Нужна консультация врача. А Мысловского и Балыбердина сопровождают Туркевич – Бершов.

Около часа длилась консультация, и всё это время переговоры велись через Эрика. Стоило ему во время длительного диалога упустить какую‑нибудь деталь, тут же вклинивался кто‑то из участников других групп и вносил уточнения. Все, кто был сейчас на маршруте на высотах от 5300 до 8500 метров, напряжённо слушали и готовы были в любой момент прийти на помощь.

Свет Петрович преобразился. Куда делась его внешняя беспечность! Скрупулёзно и спокойно требовал он повторять указания. Хотел убедиться, что они правильно поняты там, наверху. Указания были чёткими и конкретными.

Мы привыкли к Свету – балагуру и острослову. Он неистощим на шутки. Одного из наших шерпов, работника кухни, мучил больной зуб. Свет его удалил (для пациента это было первое в жизни знакомство с врачом) и сказал, чтобы отныне тот за столом подавал блюда сначала ему, Свет Петровичу, а уже потом – начальнику. Иначе больной зуб будет вставлен обратно. Это привело беднягу в страшное смятение: богатый опыт предыдущих экспедиций приучил его к строгой субординации.

Многие участники просили Орловского помочь избавиться от кашля. Сильный и сухой до крови, он мучил почти всех. Свет понимал, что ничего кардинального сделать невозможно – наверху морозный воздух и глубокое учащённое дыхание ртом. Когда просьбы становились излишне настойчивыми, он предлагал принять слабительное: “Будете бояться кашлять”. Но как только дело принимало серьёзный оборот, Свет Петрович проявлял твёрдость. Чувствовалось, что дело берёт в руки человек, обладающий большим профессиональным опытом и мастерством.

Фрагменты радиоконсультаций:

Орловский. Серёжа, можешь ли ты сделать укол?

Бершов ответил, что может. Орловский. Нужен жидкий гидрокортизон! Сначала флакон потрясите, чтобы на дне не было осадка. Абсолютно! Каждому ввести нужно по половине флакона в мышцу. В ягодицу или в дельтовидную мышцу, в плечо. Прямо сейчас это надо сделать. Как понял?

Ильинский. Понял! Серёжа, надо гидрокортизон, прямо сейчас, ввести им в задницу по половине флакона. Как понял?

Валиев. Эрик, Эрик! Это Казбек. Ты не сказал ему, что надо разболтать гидрокортизон до конца, что бы он был без осадка. Слышишь?

Ильинский. Серёжа, Серёжа, ты слышал? Надо этот флакон трясти, пока там осадка не будет.

Орловский. Эрик, сейчас гидрокортизон нужно положить под мышку тому, кто будет делать укол. Прямо под мышку, за пазуху, чтобы он стал комнатной температуры. Теперь такой вопрос: если там шприц только один и игла только одна, то сделать укол одной и той же иглой обоим. Там в маленьком пузырьке из‑под пенициллина – спирт. Если не окажется спирта – пролился или ещё что, – то делать просто, без спирта. Если всё понял, то я передаю Евгению Игоревичу.

Тамм. Эрик, передай сначала указания Света наверх, потом продолжим с тобой.

Ильинский долго вызывал лагерь‑5. Потом передал на базу, что, по‑видимому, наверху село питание рации.

Тамм. Казбек! Ты на приёме?

Валиев. Да, приём.

Тамм. Попробуй ретранслировать последние указания Орловского.

Валиев пытался вызвать лагерь‑5. Даже Иванов с западного гребня делал попытку помочь. Но 5‑й молчал.

Тамм. Казбек, у вас аптечка при себе?

Валиев. Да, и здесь ещё аптечка четвёртого лагеря.

Тамм. Да, правильно. Значит, так, берите всё, что нужно, чтобы выполнить указания, которые давал Свет Петрович. Возьмите кислород – полную загрузку – и поднимайтесь двойкой в четвёртый лагерь. Обязательно все аптечки с собой и постоянно связывайтесь с нами. Возьмите запасное питание для их рации – оно в вашем лагере. Как понял?

Валиев. Вас понял.

Тамм. Только не перегружайтесь! Аптечка, кислород – и поднимайтесь.

Валиев. Вас понял. Выходим в четвёртый лагерь с аптечками и кислородом.

Тамм. И ещё – время от времени вызывайте пятый лагерь и говорите, что вы идёте им навстречу. Всё понятно?

В лагере‑5 Бершов выполнил все указания Орловского. Мысловский и Балыбердин получили необходимые инъекции, таблетки и начали спускаться. Одновременно в лагерь‑4, не дожидаясь своих напарников, вышли с дополнительными медикаментами Казбек Валиев и Хрищатый. Валера Хрищатый считался у нас опытным лекарем (он выполнял эту обязанность в группе алмаатинцев). Хотелось, чтобы он оценил состояние ребят. При этом, правда, сохранялся дневной разрыв между двойками группы Ильинского. Теперь, чтобы соединиться с товарищами, Хрищатый и Валиев должны будут ждать их в верхних лагерях и тратить драгоценный кислород.

Закончив переговоры с Валиевым, вызвал Иванова. Валя сообщил, что они вышли из лагеря‑5 около шести часов утра. Двигаются уже по западному гребню. Продолжая связь, вновь прошу ответить лагерь‑2.

Тамм. Эрик, как у тебя подопечные шерпы? Идут наверх?

Ильинский. Мы сейчас позавтракали. Собираемся идти. Но я теперь не знаю, как быть нам‑то. В свете освобождения лагеря‑три.

Тамм. Вам подниматься в третий, как предполагали. С полной загрузкой. Обязательно возьми запасное питание к рации. Вопрос, как быть с лагерем‑три, решим, когда будет ясно, как вы поднимаетесь и как будут развиваться события. Как понял?

Ильинский. Понял вас, понял. А как это предположительно? То есть мы поднимемся и назад вернёмся?

Тамм. Может быть, и так, но, вероятнее, вы двое останетесь. В лагере‑три можно и вшестером расположиться. Шерпы уйдут (если вообще дойдут). Вы двое останетесь, и ещё четверо спустятся.

Ильинский. А Казбек как?

Эрик хотел понять, соединится их группа сегодня или нет.

Тамм. Казбек останется в четвёртом. Сейчас важно было сохранить между двойками наверху минимальный интервал, чтобы подстраховка была действенной. И на этот раз шерпы не смогли подняться до лагеря‑3 и ушли вниз.

Теперь оставалось ждать сведений от двойки Иванова с вершины. Эта двойка не вызывала сейчас опасений. Валя и Сергей Ефимов надёжные, опытные альпинисты, побывавшие в горах во многих переделках. Правда, здесь, во время первых выходов, я ожидал от них большего. Серёжа задержался с караваном, пришёл в базовый лагерь позже других (вместе с Е. Ильинским), немного переболел, и его трудности были понятны. А почему медленнее, чем хотелось, входил в работу Валя– неясно. Ему бы чуть побольше физической силы, чуть побольше азарта! Но теперь оба после хорошего отдыха внизу работают нормально, как и подобает корифеям.

Валя человек обстоятельный и колючий. Ко всему подходит серьёзно, его действия обдуманы и выверены. Вероятность сбоя в его работе мала. Серёжа не менее обстоятелен. Привык готовить восхождения своими руками, каких бы мелочей это ни касалось. В его внешности – высокий, худой и рыжеволосый, – несмотря на её несомненную привлекательность, нет ничего говорящего о мужестве, силе и воле этого человека. Но без этих качеств невозможно быть руководителем на таких маршрутах, которые пройдены им в наших горах. Наиболее характерная его чёрта – изобретательность, стремление к созиданию нового.

В 13.20 они были на вершине и вызвали базу.

Тамм. Валя, Валя, как слышишь?

Иванов. Отлично.

Тамм. Поздравляю вас, поздравляю. Сколько у тебя кислорода осталось?

Иванов. По целому баллону.

Тамм. Когда думаете начать спуск?

Иванов. Отснимем панораму и пойдём. Мы вышли на вершину минут пять, десять назад. Из лагеря вышли поздно. У нас всё время развязывались кошки, поэтому шли медленно. Как поняли?

Тамм. Понял тебя, понял, Валя. Больше не задерживаю. Жду вас на связи днём и обязательно в восемнадцать часов. Потом Ю. Кононов попросил Иванова сказать несколько слов для печати. И тут, неожиданно для всех нас и, наверное, для себя. Валя сказал замечательные слова:

“С этой самой высокой трибуны мира мы хотели бы поздравить весь коллектив нашей экспедиции с большим успехом, с огромной проделанной работой. Такие маршруты ходятся нечасто и посильны только действительно хорошим спортсменам. Я хочу поздравить всех наших альпинистов всего Советского Союза, которые долгие годы упорно ждали этого успеха в Гималаях. Я хочу поздравить всех наших радиослушателей, всех, кто хотел нам успеха, помогал в проведении и подготовке этого огромного мероприятия. Всем им огромное спасибо! И ещё я хочу подчеркнуть, что это восхождение мы посвящаем шестидесятилетию образования нашего великого государства”.

Сказать такие слова, стоя изнурённым на высоте 8848 метров, можно только, если они идут от сердца, если сами рождаются. В них выражено всё, что чувствовали, даже не всегда сознавая это, все, кто был на стене Эвереста и в базовом лагере.

Они спустились в лагерь‑5 к 18.00. Шли долго: у Серёжи сломалась кошка, и пришлось двигаться с попеременной страховкой. Шли и удивлялись: как могли здесь спускаться ночью, без кошек Эдик и Володя? Крутые плиты занесены снегом. Скользко, а слева и справа, далеко под ногами, ледники Непала и Тибета.

День кончался. Все группы заняли свои места: Иванов – Ефимов в лагере‑5; Валиев – Хрищатый в лагере‑4; Мысловский – Балыбердин, Бершов – Туркевич, Ильинский – Чепчев в лагере‑3; тропка Хомутова в лагере‑1. Завтра рано утром всё вновь должно прийти в движение. А пока, кажется, предстоит спокойная ночь и можно коротать вечер в “кают‑компании” за “Эрудитом”.

6 мая выдалось спокойным (это не относится к погоде). Первая четвёрка восходителей и Валя Иванов спустились ночевать на ледник, в лагерь‑1. Серея: а Ефимов остался во втором, на высоте 7350, с поднявшейся сюда группой Хомутова. Серёжа не хотел быстро терять высоту – привыкал к большим давлениям (это на семи‑то тысячах!). Казбек и Валера Хрищатый вышли на старт – лагерь‑5. Ждать свою вторую двойку им теперь не имело смысла: в лагерях‑4 и 5 тратить для этого кислород нельзя. Назавтра они готовились к штурму.

Немного настораживала только двойка Ильинский– Чепчев. Сегодня они поздно вышли наверх из лагеря‑3. Очень поздно. Некоторую задержку можно объяснить большой толчеёй в двух не очень удобно поставленных палатках лагеря‑3: там ночевало сразу шесть человек! Высота 7850 метров, а надо и приготовить завтрак, и надеть все доспехи, и сложиться. Быстро это не сделать, когда негде повернуться да, кроме того, каждый привязан коротким репшнуром к общей страховочной верёвке, чтобы ненароком не улететь. Из этой двойки первым вверх по перилам ушёл Эрик Ильинский. Во время дневной связи он сообщил, что остановился и ждёт Чепчева: “Я где‑то на шестой верёвке, но меня беспокоит, что я не вижу Серёжи сзади себя. Мы договорились, что он выйдет попозже – на полчаса, час. Я иду уже два с половиной часа, и разрыв уже большой”. Потом Эрик сказал, что чуть раньше разминулся с Ивановым и Ефимовым, которые ушли вниз, в лагерь‑3. Я сразу же начал их вызывать. Иванов ответил: “Мы находимся уже в лагере‑2. Чепчев очень долго собирался. Такое впечатление даже было, что у него горняшка. Он вышел примерно полчаса назад, может быть, меньше”.

Ильинский (он слышал Иванова) прокомментировал это так: “Меня это волнует. Я сам доберусь до лагеря уже затемно, а он и не знаю когда”. Через некоторое время он добавил: “Я его дождусь, увижу внизу. Если он плохо себя чувствует, то пойдёт вниз. А мне как быть в этой ситуации?” Мы условились о дополнительной связи в 16.00.

Странно, Серёжа до сих пор очень хорошо переносил высоту и отлично работал.

Эрик ждал долго, пока внизу на перилах появился Серёжа. Тот постепенно разошёлся, и в лагерь‑4 они поднялись уже вместе. Но добрались до него поздно, заставив сильно поволноваться всех ожидавших с ними связи.

Вечером и ночью наверху шёл снег, мело. Рано утром 7 мая Валиев и Хрищатый покинули палатку ла‑геря‑5. Кругом всё серо, сильный ветер. Он моментально выдул накопленное за ночь тепло. Особенно неуютно Валере: он не надел пуховые брюки, побоялся, что будут излишне стеснять движения. Валера шёл без кислорода. Он не пользовался им все эти дни и хотел попробовать свои силы и дальше.

Когда добрались до западного гребня и стена Эвереста перестала защищать их, ветер чуть не сдул обоих со скал. Чуть не увлёк в полёт на трёхкилометровой высоте над угадывающейся внизу долиной Молчания (верхняя часть ледника Кхумбу). В грохоте и свисте ничего нельзя было разобрать. Потоки ветра не давали возможности дышать – либо забивали рот, либо, создавая разрежение, высасывали из лёгких всё, что там было. Стужа вколачивалась ветром в тело, проникая даже сквозь пуховую амуницию Казбека.

У них хватило мудрости и мужества повернуть обратно. В 8.00 сообщили на базу, что вернулись в палатку. Мы договорились, что двойка повторит попытку штурма в любое время суток, как только уляжется ветер. Надеялись, что к вечеру он стихнет и будет луна. Сидеть же долго в лагере‑5 нельзя – не хватит ни запаса кислорода, ни сил: на такой высоте они быстро тают даже в покое. Началось ожидание. В пуховых мешках ребята скоро отогрелись. Временами наваливалось забытье. Но даже при этом не переставали вслушиваться в гул ветра – не затихает ли?..

...А базовый лагерь ждал первых победителей. Бинокль не висел сегодня на месте. Кто‑то пытался различить движущиеся точки в нагромождениях ледопада. Когда наконец их заметили, не выпускали из поля зрения до тех пор, пока фигурки идущих помещались в окуляре.

И вот четвёрка одолевает последние метры подъёма к лагерю – подъёма на длинном пути спуска к обычной жизни. У кого‑то из них ещё будут победы и в горах, и в жизни. Но те победы никогда не затмят этой. Она навсегда останется их главной победой.

Для встречи мы не смогли придумать ничего, кроме обычного ритуала. Но зато наши объятия, рукопожатия и взгляды должны были говорить (и говорили!) о многом. В них, с обеих сторон, было сказано здесь больше, чем на любом мыслимом торжестве.

Потом они, измученные, сидели за столом. Потрёпанные рюкзаки загромождали вход в “кают‑компанию”. Внутри толкались все, кто был в лагере,– наши и непальцы. Всё!

Ребята рассказывали скупо. И пили, пили, пили. Их высушенные тела требовали влаги. Их осипшие голоса стали похожими, а лица сияли. Чуть опухшее, даже одутловатое лицо Серёжи Бершова, – на нём выделяются и притягивают к себе смеющиеся, радостные глаза. Мишино лицо черно, как его шевелюра и борода, – он ещё больше стал походить на цыгана. Только теперь не на молодого и задорного, а на очень уставшего и повзрослевшего. Эдик Мысловский осунулся больше других, или это так кажется: он был объемнее остальных до выхода. В сухом, заострённом лице Володи Балыбердина что‑то от чёртика, которого мы привыкли видеть на старых пепельницах. Но сколько в нём счастья! Оно просто струится, стекает, как заряд, с бороды, с носа, бровей над запавшими от усталости глазами. И заряжает нас.

Date: 2015-09-24; view: 331; Нарушение авторских прав