Глава десятая. Может быть, ветры стали дуть иначе

Может быть, ветры стали дуть иначе. Или солнце скатилось ближе к осени и светит неярко и печально. В общем, что‑то не так в августовском небе. Грустно. Да и на земле тоже.

Конечно, тот, кто не знает, ничего и не заметит. И небо синее, и пестрые «конверты» просвечены в нем яркими лучами. Но ведь Илька‑то знает. Он смотрит вверх и видит, что нет среди змеев белого «Фрегата» и черно‑зубчатого «Кондора». И не было вчера. И позавчера…

Что случилось, Илька не может понять. Ильке тоскливо. И еще тревожно, будто «Кондор» и «Фрегат» попали в беду.

Как узнать? Генка заперся дома и не хочет откликаться. А пойти без Генки к Владику Илька боится. Вернее, не боится, а ему кажется, что идти нельзя. Почему так, он не знает, а посоветоваться не с кем. И не хочется никуда бежать. Что хорошего бегать просто так, если это никому не надо?

Илька побывал у Шурика. Шурик лежал на полу и рассматривал лист с непонятным чертежом.

– Это что? – спросил Илька.

– Послушай, – сказал Шурик, – у тебя есть паяльник?

– Паяльник?

– Вот именно.

– У нас дома молоток есть, – сказал Илька. – Плоскогубцы есть. Отвертка есть от маминой швейной машины… Это что на бумаге?

– Где бы достать паяльник?… – вздохнул Шурик.

– Генка дома сидит, – грустно сообщил Илька. – Владькиного змея не видать. Почему?

Шурик почесал подбородок о плечо и рассеянно ответил:

– Надоело, наверно, запускать.

– «Надоело»! – возмутился Илька. – Сам не знаешь… Сам никогда не пускал, только чертишь. Хоть бы раз попробовал, тогда бы говорил.

– А ты пробовал? – зевнув, спросил Шурик.

Он задел больную струну. Илька гордо повернулся и пошел к двери.

– Придется чинить старый паяльник… – услышал он за спиной.

Илька отыскал Яшку. Печальный Воробей сидел за сараем, там, где раньше стояла катапульта, и думал какую‑то горькую думу.

– Яш, сбегаем к Владику, – сказал Илька и переступил с ноги на ногу. – «Фрегат» почему‑то не летает. И «Кондор» не летает. Генки нет. Скучно.

Яшка скосил на Ильку круглый птичий глаз, но ничего не ответил и снова погрузился в горестные мысли. И от этих мыслей он раскачивался взад и вперед. Все сильнее и сильнее. Так, что в конце концов стукнулся затылком о стену сарая, а лбом – о поднятые колени. Тогда он мрачно сказал:

– Никуда я не побегу. Беги со своим Генкой, если охота.

– Нет же его… – жалобно начал Илька. – Я же говорю: он дома сидит и не откликается.

В Яншиных глазах искорками вспыхнул интерес. Но тут же погас.

– Есть у тебя рюкзак?… – с печальным вздохом спросил Воробей.

– Зачем?

– Тебе все сразу знать! Придет время – узнаешь.

– Есть у нас рюкзак. Только папин, старый, – сказал Илька.

Спрашивать он больше не стал. Чем больше расспрашиваешь, тем хуже. Лучше подождать.

– Уеду я, – сипло сказал Воробей и отвернулся.

«Куда?» – чуть не вырвалось у Ильки. Но он удержался.

– Еще у Генки есть рюкзак, – припомнил он. – Генка с ним в лагерь собирался. Или в тайгу куда‑то…

– Хоть куда уеду, – с мрачной решимостью продолжал Яшка. – Хоть в Антарктиду.

– Лучше в Африку, – сказал Илька. – Там сейчас капиталистов повыгоняли. И тепло, даже пальто с собой брать никакое не надо. Можно даже зимой в одних трусиках бегать.

– Больно мне надо бегать зимой в трусиках!

– Это же в Африке, – сказал Илька.

Яшка снова начал раскачиваться.

– Заберусь в вагон… Приеду в Одессу… Там Генкин дядя. Потом заберусь в пароход, в трюм, и ту‑ту… Все равно из дому выгнали.

– Насовсем?! – ахнул Илька.

– Мать говорит: «Чтоб носа больше домой не казал!.. Раз за керосином не сходил, жрать не дам и на порог не пущу!»

– Пойдем попросим у мамы рюкзак, – предложил Илька и с грустью взглянул на несчастного Воробья.

– Ха!.. Даст она рюкзак!

– Ну… – замялся Илька, – можно не говорить, что в Африку… Пойдем?

Но хитрый Яшка не пошел. Он знал, что керосиновая лавка в шесть часов закроется и тащиться туда с тяжелым бидоном ему не придется, а мать все равно скоро выйдет на крыльцо и будет кричать на всю улицу: «Яшка! Ты придешь домой, окаянная душа, голодранец гороховый? Сколько раз мне суп подогревать!»

Тогда Яшка посидит еще две минуты за сараем, а потом с обиженным видом поплетется к дому. А мать скажет: «Вот, гляньте, люди добрые! Прошлёндал где‑то целый день да на меня же еще сычом смотрит! Вот погоди, придет отец…» И это будет означать, что гроза прошла.

Посмотрел Илька на Воробья и понял: ни в какую Африку он не поедет.

– Скучно, – тихо сказал Илька. Зацепил и отодрал широкую полосу дранки от старой фанеры. Этой фанерой раньше прикрывали катапульту, а теперь она валялась без дела.

– Сидит тут и портит хорошую вещь! – проворчал Яшка.

– Я порчу? – обиделся Илька. – Я не порчу. Я дранку для змея оторвал. Я сегодня буду змея делать. А фанеру эту нашел я.

– Фига у тебя выйдет, а не змей, – сказал Яшка.

– Выйдет, – ответил Илька, прищурился и согнул дранку, будто пробовал гибкость клинка перед боем. – Я постараюсь.

– Ха!.. – уныло сказал Яшка.

– Ха? – спросил Илька. – Ну ладно…