Глава 2. В пять часов сорок девять минут утра, когда землетрясение силой шесть целых девять десятых балла (позднее выяснилось

В пять часов сорок девять минут утра, когда землетрясение силой шесть целых девять десятых балла (позднее выяснилось, что эпицентр его находился в Пасадене) пробудило Лос‑Анджелес от предрассветной дремы, Тэмми стояла на безымянной дороге перед домом Кати Люпи в каньоне Холодных Сердец. Она вернулась сюда, уступив неодолимому влечению, которое, вероятно, проникло в саму ее кровь.

Особняк Максин в Малибу Тэмми покинула сразу после отбытия экспедиции Эппштадта. Она чувствовала, что дальнейшее ожидание на берегу не имеет смысла. Если Тодд и Катя все еще находятся в воде, они давно уже мертвы и течение относит их бездыханные тела к Гавайским островам или к берегам Японии. Если же случилось чудо, и они остались живы – к Максин они наверняка не вернутся. Они направятся к себе домой, в каньон.

Поначалу Тэмми решила выбросить все случившееся из головы, вернуться в отель, принять душ, переодеться и первым же рейсом улететь из Лос‑Анджелеса. Она сделала для Тодда Пикетта все, что могла. Господь свидетель, она сделала даже больше, чем он заслужил. И что она получила за все свои заботы? В конце концов Тодд просто бросил ее, как ненужный старый башмак. Нет, больше такое не повторится. Ей ни к чему его презрение. Если ей захочется причинить себе боль – лучше с разбегу удариться головой о стену. Лететь для этого в Лос‑Анджелес слишком хлопотно.

Но по пути в отель воспоминания о том, что она видела в каньоне и, позднее, в Катином доме, завладели душой Тэмми.

Перед ее внутренним взором возникали смутные образы, пробуждавшие скорее благоговейный трепет, чем ужас и отвращение. Уж конечно, думала она, в этой жизни ей больше не представится возможности увидеть нечто подобное. Не следует ли воспользоваться случаем и вернуться, чтобы посмотреть на все эти чудеса в последний раз? Если она не решится прямо сейчас, завтра будет слишком поздно. Каньон не впустит ее; он изобретет новые меры защиты против чужаков, новые чары оградят его от любопытных глаз.

И конечно, в душе ее еще теплилась слабая надежда, что Тодд не погиб в волнах океана и вернулся в каньон. И что бы Тэмми ни твердила себе, мысль об этом сильнее всего манила ее в дом Кати Люпи.

Приняв решение, Тэмми свернула на бульвар Сансет и, позабыв все свои благие намерения, двинулась в сторону каньона.

Несомненно, вернуться туда, где она натерпелась стольких страхов, было, мягко говоря, безрассудно. Но помимо неодолимого желания увидеть в последний раз все диковины каньона, помимо надежды на встречу с Тоддом Тэмми не могла отделаться от смутного чувства, что в этом доме ее ожидает какое‑то важное дело. Никаких разумных оснований для подобного ощущения не было, однако оно укоренилось в глубине ее сознания. Тэмми чувствовала: в ее отношениях с домом существует некая незавершенность. И эта незавершенность не давала ей покоя.

То была странная поездка по извилистой дороге, повороты которой тонули в предрассветной мгле. Тэмми намеренно выключила фары, решив, что ей не стоит привлекать к себе внимания. Однако в этой тревожной темноте она ощущала себя еще более уязвимой; порой ей казалось, что, вновь попав сюда, в каньон Тысячи Иллюзий, она утратила реальность и тоже стала призраком.

Дважды какие‑то существа пересекали дорогу прямо перед носом ее машины. Очертания их были неразличимы в утреннем тумане. Тэмми оба раза успела нажать на тормоза и избежала столкновения.

Оказавшись наконец около дома, женщина поняла, что здесь сегодня собралось много незваных гостей. На улице стояли две машины. Не успела Тэмми к ним приблизиться, как первый подземный толчок едва не сбил ее с ног.

За свою жизнь она была свидетельницей нескольких землетрясений, но ей никогда не доводилось оказаться во время подобного бедствия на улице, да еще в горах. Теперь ей пришлось в полной мере испытать весь кошмар разгула стихии. Тэмми едва не намочила штаны, когда дорога прогнулась у нее под ногами, а деревья принялись жалобно трещать, явно собираясь рухнуть. Казалось, целая вечность прошла, пока схлынула первая волна ужаса, почти парализовавшая Тэмми. Но как только ее замершее на несколько томительных мгновений сердце вновь заколотилось в груди, она со всех ног устремилась к «дворцу мечты» Кати Люпи.

Эппштадт вышел в коридор и заглянул в лестничный пролет. Внизу царил мрак, но Гарри показалось, что он различает в темноте какое‑то движение – словно кто‑то потревожил пыль и она взлетела вверх небольшими светлыми облачками.

– Джой? – окликнул Эппштадт. – Ты там? Ты меня слышишь?

Шум, доносившийся из подвала, стих, голоса неведомых животных были едва слышны. Теперь внизу раздавались лишь завывания ветра, по‑прежнему громкие и пронзительные, – Эппштадту вновь представилось, что он слышит саунд‑трек какого‑то фильма ужасов.

«Черт возьми, куда запропастился Джой? – нервничал Гарри. – Уж пять минут прошло с тех пор, как он спустился по этой проклятой лестнице. Все, что от него требовалось, – закрыть эту долбаную дверь. Почему же парня и след простыл?»

– На вашем месте я не стал бы спускаться вниз.

Обернувшись, Эппштадт увидел Брамса, который оставил свой наблюдательный пост у окна и тоже вышел в коридор.

– Джой не отвечает, – сообщил Эппштадт. – Похоже, он упал или… Не представляю, что с ним могло случиться. Дверь по‑прежнему хлопает о стену. Слышите?

– Еще бы.

– Насколько я понимаю, у вас нет ни малейшего желания спуститься и закрыть ее?

– Вы ведь у нас начальник поискового отряда или что‑то в этом роде? Значит, должны показывать подчиненным положительный пример. Разве не так вас учили в бизнес‑школе?

– Это всего лишь дверь.

– Вот и закройте ее сами.

Эппштадт одарил Брамса взглядом, полным укоризны.

– Или не закрывайте, – смилостивился Джерри. – Оставайтесь здесь, если так вам подсказывает инстинкт самосохранения. А парень пусть остается там. Навсегда.

– И все же, как лучше поступить?

– Как хотите. Только знайте – чем дольше вы медлите, тем меньше у вас шансов увидеть этого молодого человека.

– Зря я послал его туда, – вздохнул Эппштадт.

– Вот как? Не думал, что услышу от вас нечто подобное.

– Что именно?

– Признание своей ошибки. Сожаление. Этот дом изменил даже вас. Воистину его возможности безграничны.

Эппштадт счел за благо промолчать. Он неотрывно смотрел в глубину лестничного пролета, надеясь, что из темноты вот‑вот появится симпатичная физиономия молодого официанта. Но внизу по‑прежнему носились только клубы пыли, вздымаемые ветром.

– Джой!!! – что было мочи заорал Эппштадт.

Даже эхо не пожелало ему ответить. Казалось, недра дома поглотили звук его голоса.

– Я поднимусь наверх, – сказал Джерри. – Посмотрю, нет ли там кого.

– Вы думаете, Максин все еще в саду?

– Скорее всего. Насколько я помню, во время землетрясений она предпочитает находиться на воздухе. Боится, что на нее рухнет крыша. Полагаю, через некоторое время она придет в себя и вернется в дом.

– Спасибо за информацию, – с подчеркнутой любезностью сказал Эппштадт.

– Всегда рад служить, – еще любезнее откликнулся Джерри.

– Я вам не слишком нравлюсь, правда? – неожиданно выпалил Эппштадт.

– Маленькие Калигулы всегда были необходимы в Голливуде, – глубокомысленно изрек Джерри, пожав плечами.

И, оставив Эппштадта в полной растерянности, он двинулся вверх по лестнице. Расположение комнат в доме Брамс помнил отлично. На верхнюю площадку выходили три двери. Одна вела в коридор – тот, в свою очередь, вел в просторную спальню, с которой соседствовала ванная. До своей гибели эту спальню занимал Марко Капуто. За второй дверью находился небольшой кабинет. А за третьей – хозяйская опочивальня, поражавшая своими грандиозными размерами. К ней прилегала громадная гардеробная и роскошная, изысканно отделанная ванная.

За всю свою жизнь Джерри оказывался в этой комнате всего два или три раза, но сохранил об этих посещениях неизгладимые воспоминания. Воспоминания о своей юности, а точнее отрочестве (тогда ему было лет двенадцать, самое большее тринадцать). Воспоминания о лестном внимании Кати, которая пригласила его к себе. О, как она была прекрасна, как невыразимо прекрасна. Ему казалось, он очутился на ложе богини. Поначалу Джерри боялся даже дотронуться до нее пальцем, но она нежно и снисходительно помогла ему избавиться от всех страхов.

Жизнь его сложилась так, что Катя до сих пор оставалась единственной женщиной, которую он познал. Когда ему было двадцать, он не сомневался, что его гомосексуальные пристрастия – всего лишь следствие тех волшебных ночей. Ни одна женщина, говорил он себе, не может сравниться с Катей Люпи, и поэтому он не испытывает к ним влечения. Впрочем, потом он понял: это было лишь попыткой оправдаться в собственных глазах. Он был рожден гомосексуалистом, и Катя стала единственным исключением из правила. Потрясающим, изумительным исключением.

Когда Джерри взялся за ручку двери хозяйской опочивальни, по дому вновь пробежала дрожь. То было всего лишь легкое эхо стихнувшего землетрясения. Однако же этого слабого толчка оказалось достаточно, чтобы старинная люстра, свисавшая с потолка, принялась раскачиваться, мелодично звеня хрустальными подвесками. Схватившись за перила, Джерри замер, выжидая, не последует ли за этим запоздалым ударом второй. Однако все было тихо.

Джерри окинул взглядом лестницу. Никого не видно. Тогда он попытался открыть дверь, однако выяснилось, что комната заперта изнутри. Из этого следовал только один вывод: в спальне кто‑то есть. И возможно, не один. Взглянув на полированные половицы под ногами, Джерри увидел на блестящем дереве несколько капель воды.

Теперь ему ничего не стоило сложить воедино разрозненные частицы головоломки; еще проще было представить, что сейчас происходит за запертой дверью. Непостижимым образом Тодд и Катя выдержали схватку с Тихим океаном Они остались живы и теперь, без сомнения, крепко спят в исполинской постели. Джерри мучительно хотелось проскользнуть сквозь дверь и увидеть, как они лежат, нежно прижавшись друг к другу. Оба обнаженные, Тодд уткнулся лицом в подушку, Катя обвила его рукой. Возможно, она слегка похрапывает – несколько раз, когда ей случалось задремать в присутствии Джерри, он слышал, как она уютно сопит носом.

Джерри далек был от того, чтобы упрекать Катю за неуемность в удовлетворении похоти. Он понимал, почему она так ненасытна: ночи, проведенные в объятиях влюбленных мужчин, позволяли ей ощущать вкус жизни и сознавать ее прелесть.

К тому же какая‑то часть его существа упорно надеялась, что если он будет хранить верность Кате, если исполнит свою роль до конца, то однажды настанет вожделенный миг, когда она вновь позволит ему утолить любовный голод. Миг, когда она докажет, что годы не властны над их влечением друг к другу.

Брамс тихонько отошел от двери и бегом бросился вниз, оставив спящих во власти блаженного забытья.

Дойдя до площадки, на которой он оставил Эппштадта, Джерри обнаружил, что тот исчез. Как видно, могущественный кинобосс поборол‑таки страх и отправился вниз на поиски молодого официанта. Брамс прислушался. Снизу не доносилось ни звука. Завывания ветра стихли. Дверь больше не хлопала.

Тогда он направился к парадной двери, которая была распахнута настежь.

Возможно, теперь было самое время покинуть этот дом. Ему здесь больше нечего делать. В помощи его никто не нуждался. Катя нашла своего мужчину. Тодд, переживший столько разочарований, обрел в ее объятиях вожделенный покой и безмятежность. Джерри оставалось лишь молча попрощаться с домом и исчезнуть.

Несколько минут Брамс стоял на пороге, не в силах сделать решающий шаг. И все же он надумал задержаться еще немного. Ему хотелось увидеть, какое лицо будет у Максин, когда та обнаружит, что Тодд жив и здоров. Джерри отправился в кухню, сел и исполнился ожиданием – наиболее привычным занятием для человека, предпочитавшего наблюдать за жизнью других, а не жить своею собственной.

Запоздалый удар землетрясения застал Эппштадта на предпоследней ступеньке лестницы. Хотя Гарри отнюдь не отличался проворством и ловкостью, две ступеньки, отделявшие его от двери в подвал, он преодолел одним прыжком. Стены издавали злобное рычание, словно там были замурованы голодные тигры. Эппштадт понимал, что подвал далеко не самое удачное место для того, чтобы переждать землетрясение – особенно если этот легкий толчок окажется не запоздалым эхом, а предвестием нового разгула стихии. Было бы разумнее – намного разумнее – подняться по лестнице и переждать, пока голодные тигры не успокоятся. Но Эппштадт не собирался подниматься обратно. Большую часть своей жизни он руководствовался исключительно соображениями разума, неизменно выбирал безопасную дорогу и проверенный маршрут. Теперь же ему вдруг захотелось поиграть с опасностью и посмотреть, каковы будут последствия.

Однако это вовсе не означало, что он намерен рисковать своей драгоценной жизнью попусту. Прямо перед ним виднелся дверной проем. Эппштадт решил, что здесь ему будет безопаснее, чем в коридоре. Он устремился к намеченному убежищу, но тут дрожь, сотрясавшая дом, внезапно стихла.

Эппштадт с облегчением перевел дух.

Он огляделся по сторонам. Скорее всего, Джой находился в загадочной комнате, что скрывалась за дверью; больше ему негде было прятаться.

Гарри приблизился к двери. Заглянул внутрь. Сначала он ничего не увидел, лишь кромешную тьму. Он протянул руку и принялся шарить по стене в поисках выключателя, как это делали многие до него. Так ничего и не обнаружив, он ощутил острый приступ любопытства. В конце концов, разве он не хотел приправить собственное пресное существование умеренной долей риска? Сейчас ему представилась для этого великолепная возможность. Войдя в эту пресловутую комнату, расположенную в подвале безумного дома, он, возможно, совершит самый безрассудный поступок в своей жизни.

Прохладный бриз коснулся его лица, словно в знак приветствия. А потом ветер будто подхватил его и перенес через порог в мир – да, несомненно, это был целый мир, а не просто комната, – раскинувшийся за дверью. Эппштадт поднял взгляд к небесам и увидал солнце, на три четверти закрытое луной, и легкие перистые облака, которые так занимали его воображение в детстве, – он гадал тогда, кто придал им такие изящные, такие затейливые очертания. На востоке с неба сорвалась звезда, и Эппштадт провожал ее глазами, пока она, вспыхнув напоследок, не погасла где‑то за деревьями.

А вдалеке, за темной чащей леса, сверкала морская гладь. Эппштадт догадался, что это не Тихий океан. Корабли, скользившие по воде, напоминали шхуны и корветы из фильмов Эррола Флинна – «Морской ястреб» и тому подобное. В детстве Эппштадт обожал эти фильмы. Парусники же приводили его в неописуемый восторг.

Прошло двадцать шесть секунд с того момента, как руководитель студии «Парамаунт» – человек, который на протяжении всей своей профессиональной карьеры неизменно заглушал в себе голос мечтательного мальчишки и не расставался с маской надменного пренебрежения ко всякого рода чудесам и мистическим вывертам, – ступил в Страну дьявола. И страна эта завладела им без остатка.

– Иди и ничего не бойся, – ободряюще шептал ему на ухо морской ветер.

И Гарри пошел. Стоило ему увидеть парусники, несущиеся под голубыми небесами, как весь его цинизм улетучился без остатка. Эппштадт снова был юным и мечтал стать героем.

Date: 2015-09-24; view: 253; Нарушение авторских прав