ПАТРИСТИКА (лат. patres — отцы) — направле­ние философско-теологической мысли 2—8 вв., связан­ное с деятельностью раннехристианских авторов — От­цов Церкви. 9 page

относить его "ко все более далекому прошлому", — и если иронично моделируемые Эко попытки "объявить постмодернистом самого Гомера" и не предпринима­лись всерьез, то интерпретация в постмодернистском ключе априоризма Канта как предвосхищающего идею означивания не чужда постмодернистской ретроспекти­ве (В.Моран). В современной философской литературе ведутся достаточно оживленные дискуссии о соотноше­нии таких аспектов содержания данного понятия, как собственно философский, социологический (З.Бауман, Р.Виллиамс, К.Кумар, С.Лаш, Д.Лион, Дж.Урри, Ф.Фехер, А.Хеллер), культурологический (С.Бест, Д.Келлнер, Е.Джеллнер, М.Постер, Б.С.Тэрнер, Б.Смарт), литера­турно- и архитектурно-художественный (Ч.Дженкс, И.Хассан) и др. (при этом следует иметь в виду услов­ность подобного разнесения названных мыслителей по департаментам, жесткость границ между которыми они сами решительно отвергают). Указанные дискуссии, в свою очередь, выводят на проблему экспликации — на­ряду с содержанием понятия "философии П." — и со­держания таких понятий, как "постмодернистская соци­ология", "постмодернистская культурология", "постмо­дернистская лингвистика" и т.д. В последнее время, од­нако, начинает доминировать тенденция к предельно широкому пониманию термина "П." и признанию того, что ею "следует употреблять не как историко-литера­турное или теоретико-архитектурное, а как всемирно-историческое понятие" (Г.Кюнг). Вместе с тем, к насто­ящему времени утвердилась точка зрения, согласно ко­торой "постмодернизм — эпоха не столько в развитии социальной реальности, сколько сознания" (З.Бауман). Современная культура рефлексивно осмысливает себя как "постмодерн", т.е. пост-современность, как процессуальность, которая разворачивается "после времени" — в ситуации "свершенности" и "завершенности" исто­рии. Аналогично этому, современная философия кон­ституирует себя не только как пост-современная (собст­венно, post-modernism), но и как пост-философия, что предполагает отказ от традиционных для философии проблемных полей, понятийно-категориального аппара­та и классических семантико-аксиологических приори­тетов. Так, философия П. отказывается от дифференци­ации философского знания на онтологию, гносеологию (см. Логоцентризм, Дискурс, Логотомия, Логомахия) и т.д., фиксируя невозможность конституирования в со­временной ситуации метафизики как таковой (см. Ме­тафизика, Онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм) и рефлексивно осмысливая современный стиль мышления как "постметафизический" (см. Постмета­физическое мышление). Последний реализует себя вне традиционных функционально-семантических оппози­ций, выступавших в культуре классического и некласси-

ческого типов в качестве фундаментальных гештальтирующих осей мыслительного пространства: подвергая резкой критике саму идею бинарных оппозиций как та­ковую (см. Бинаризм, Хора), П. мыслит себя вне дихо­томических противопоставлений субъекта и объекта (см. "Смерть субъекта", Антипсихологизм), мужско­го и женского, внутреннего и внешнего (см. Складка, Складывание), центра и периферии (см. Ацентризм, Плоскость). В целом, если современное культурное со­стояние может быть зафиксировано посредством поня­тия "постмодерн", то состояние осознающей его ментальности — посредством понятия "П.". В этом плане исследователи настойчиво подчеркивают рефлексив­ный характер П. как феномена культуры: "постмодер­низм как таковой есть не что иное, как современность для самой себя" (З.Бауман). Таким образом, "постмо­дерн... понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм — как его концепция" (В.Вельш). Безусловно, речь может идти не о единой концепции, семантически исчерпывающей своим со­держанием все проблемное поле современной постмо­дернистской философии: П. как философский феномен в принципе не может быть рассмотрен в качестве моно­литного, характеризуясь не только атрибутивной, но и программной плюральностью, объективирующейся в широком веере разнообразных (как по критерию моде­лируемой предметности, так и с точки зрения использу­емой методологии) проектов, среди которых наиболее значительными являются текстологический (см. Де­конструкция, Пустой знак, Трансцендентальное оз­начаемое, Означивание, "Смерть Автора", Диспозитив семиотический, След, Differance); номадологический (см. Номадология, Ризома, Хаосмос, Эон, Поверх­ность, Плоскость, Складка, Складывание, Тело без органов); шизоаналитический (см. Шизоанализ, Анти-Эдип, Тело без органов); нарратологический (см. Нарратив, Закат метанарраций, Метанаррация); генеа­логический (см. Генеалогия, Событие, Событий­ность); симуляционный (см. Симуляция, Симулякр); коммуникационный (см. After-postmodernism, "Вос­крешение субъекта", Другой, Языковые игры) и др. Более того, П. и не стремится ни конституировать себя в качестве актуально единой философской стратегии, унифицированной по своим основаниям, методам и це­лям (см. Логотомия) и претендовавшей бы на ориги­нальность (см. "Смерть Автора"), ни утвердиться в ка­честве философской традиции, программно постулируя невозможность в современных условиях реализации по­добного философско-метафизического проекта (см. Логоцентризм, Тождества философия, Различия фило­софия, Метафизика отсутствия). Следует отметить, что семантическая и категориальная пестрота постмо-

дернистской философии во многом обусловлены не только радикальным отказом П. от самой идеи возмож­ности конституирования в сфере современного фило­софствования концептуально-методологической матри­цы, которая могла бы претендовать на парадигмальный статус, его программной установкой на идиографизм и изначальной плюральностью проблемного поля, обна­руживающего к тому же постоянные интенции к своему расширению (философия письма и текста, вариативные динамические модели социальности и субъективности, концептуальные модели исторической событийности, власти, дискурса и языка, аналитические модели созна­ния и бессознательного, телесности сексуальности и др. — см. Событие, Событийность, Власть, Дискурс, Язык, Языковые игры, Тело, Телесность, Хюбрис и др.). Не следует также сбрасывать со счетов и то обсто­ятельство, что П. является актуальным феноменом, еще не принадлежащий философской традиции в режиме past-perfect, — как его содержание, так и терминологи­ческий инструментарий находятся в процессе своего становления и не могут, в силу этого, характеризоваться устоявшейся унифицированностью. Отсюда — харак­терная для постмодернистской философии интенция к рефлексивному определению феномена П. в целом по­средством указания на частные (как в смысле неунивер­сальности распространения, так и в смысле локальнос­ти предметности) его характеристики. Так, например, по Лиотару, П. может быть определен как "недоверие к метаповествованиям", Ф.Джеймисон усматривает атрибу­тивную характеристику П. в ориентации на специфиче­скую пародийность и т.п. Вместе с тем, несмотря на ска­занное, применительно к П. как феномену философской традиции можно утверждать, что, возникая исходно как своего рода особая ситуация в развитии философского мышления, заключающаяся в сугубо негативном дис­танцировании от сложившихся стратегий построения философского знания, к настоящему времени П. может быть оценен как конституированный в пространстве фи­лософской рефлексии в качестве феномена, имеющего бесспорный парадигмальный статус, ибо постмодер­нистская программа философствования удовлетворяет всем критериальным требованиям, предъявляемым к исследовательской парадигме, а именно: 1) вырабатыва­ет собственную модель видения реальности, фундиро­ванную презумпциями ее атрибутивной хаотичности и изначальной семиотической (прежде всего — языковой) артикулированности ("постмодернистская чувстви­тельность" как установка на восприятие реальности в качестве хаотически фрагментированной и семиотизированной, вплоть до постулирования знаково артикули­рованного способа существования как единственно воз­можного — см. Постмодернистская чувствитель-

ность, Симуляция, Хаос); 2) формирует специфичес­кие идеалы и нормы описания и объяснения мира, ре­флексивно осмысленные в постмодернистской нарратологии и заключающиеся в принципиальном и программ­ном плюрализме (см. Нарратив) и идеалы и нормы ор­ганизации знания, находящие свое выражение в про­граммном когнитивном релятивизме (поворот от страте­гии alterity к стратегии mutuality), основанном на кон­цепции "заката больших нарраций". В парадигмальной эволюции П. могут быть выделены два этапа: 1) описан­ная выше постмодернистская классика деконструктивизма (см. Р.Барт, Батай, Бодрийяр, Делез, Деррида, Гваттари, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко), характеризующаяся крайним радикализмом дистанци­рования от презумпций как классической, так и от не­классической философии, и 2) оформляющаяся в насто­ящая время парадигмальная модификация П., представ­ляющая собой результат определенного поворота к пе­ресмотру исходных презумпций (отчасти связанным с коммуникационным поворотом в развитии философ­ской проблематики) и могущая быть интерпретирована как своего рода after-postmodernism (см. After-post­modernism, "Воскрешение субъекта", Другой). Фило­софский П. не только обладает парадигмальным стату­сом, но u выполняет в современной культуре исконно присущие философии функции. Прежде всего, в фило­софии II. шлифуются понятийные средства, необходи­мые для адекватного описания втягивающихся в сферу познания современной культуры неравновесных само­организующихся систем (как в свое время шлифовались в философском языке понятийно-логические средства, необходимые для описания систем динамических, а по­том — развивающихся). Подвергая мета-теоретическо­му осмыслению данный процесс, Фуко пишет о том, что в настоящее время осуществляется формирование ново­го стиля мышления и, собственно, новой культуры. По его словам, новый фундаментальный опыт человечества "невозможно заставить говорить... на тысячелетнем языке диалектики". Конституирующийся в современной культуре новый, нелинейный, способ видения мира нуждается и в новом языке для своего выражения, одна­ко на данный момент "новому опыту", по оценке Фуко, "еще только предстоит найти и язык, который будет для него тем же, чем была диалектика для противоречия" (см. Трансгрессия). Подобно тому как, моделируя — в прогностическом режиме — динамику саморазвиваю­щейся системы, философия 19 в. апеллировала к абст­рактным сферам предметности, являющихся по своему когнитивному статусу идеальным (теоретическим) кон­структом (например, монада в монадологии Лейбница), — точно так же, моделируя новый тип динамики (нели­нейные самоорганизационные процессы в хаотических

аструктурных средах) и вырабатывая понятийный аппа­рат для описания подобных динамик, философия пост­модернизма также оперирует идеальными объектами (типа "номадического распределения сингулярностей", "ризоморфных сред" и т.п. — наибольшей мерой кон­кретности в этом контексте обладают такие постмодер­нистские концепты, как "письмо" и "текст", поскольку применительно же к текстологической версии постмо­дернистской философии возможность использования терминологического тезауруса пост-соссюрианской лингвистики делает ситуацию более прозрачной). Соот­ветственно тому обстоятельству, что искомая термино­логия находится в процессе своего становления, фило­софия постмодернизма демонстрирует целый спектр па­раллельных понятийных рядов, предназначенных для описания выходящего за рамки прежней исследователь­ской традиции объекта: текстологический ряд, номадологический, шизоаналитический и др. Кроме того, в си­лу не окончательной разработанности категориального аппарата философской аналитики нелинейных процес­сов, для постмодернизма характерно использование ми­фологических образов (типа "тантрического яйца" в концепции "тела без органов" — см. Тело без органов) и тяготение к метафорике. Однако отсутствие единой терминологии не выступает для постмодернистской ре­флексии аргументом в пользу невозможности констати­ровать парадигмальное единство П. в философской его проекции. П. очевидно характеризуется парадигмаль­ным единством: как отметила С.Сулеймен, "Барт, Дер­рида и Кристева являются теоретиками постмодернист­ской чувствительности независимо от терминов, кото­рые они употребляют, точно так же, как и Филипп Соллерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представи­тели современной французской мысли". В проблемном поле П. особое место занимает проблема его соотноше­ния с такими культурными феноменами, как классика и модернизм. Программно дистанцируясь от классичес­ких презумпций философствования, П., вместе с тем, конституирует особый (и, быть может, единственно воз­можный) способ презентированности содержания куль­турной традиции в духовном пространстве современно­сти, понятой как "постмодерн"). В общем контексте постмодернистского переоткрытия времени, констати­ровавшего тотальное попадание любого наличного со­стояния культуры под "власть прошлого" (см. Постмо­дернистская чувствительность), равно как и в частно-текстологическом контексте постмодернистской кон­цепции интертекстуальности, согласно которой продукт творчества может быть интерпретирован не в качестве оригинального произведения, но как конструкция цитат, можно говорить о том, что П. задает новый горизонт представленности в современной культуре идей и текс-

tob классической традиции. В этом отношении П. есть, собственно, способ бытия классики в современную эпо­ху. Подобная интерпретация проблемы Классика — Постмодерн, отнюдь не являясь ни общепринятой, ни доминирующей, тем не менее, обнаруживает себя в постмодернистской рефлексии: от рассмотрения Ч.Дженксом архитектурного П. в качестве "нового классицизма" до стратегии "возврата утраченных значе­ний", предложенной М.Готтдинером в контексте совре­менной постмодернистской программы "воскрешения субъекта". В отношении проблемы Модерн — Постмо­дерн среди предлагаемых современной постмодер­нистской рефлексией моделей ее решения отчетливо конституируются крайние варианты: от видения П. как продукта эволюции и углубления презумпций модер­низма (А.Гидденс, X.Летен, С.Сулеймен) до интерпре­тации его в качестве отказа от нереализованных интен­ций модерна (Хабермас); от доминирующей тенденции противопоставления П. модернизму (Р.Кунофф, Г.Кюнг, А.Хорнунг, Г.Хоффман и др.; собственно, по Г.Кюнгу, "постмодерн — это структурирующее про­блему "поисковое понятие", предназначенное для ана­лиза того, что отличает нашу эпоху от эпохи модерна") до понимания П. в качестве продукта "реинтерпретации" модернизма (А.Б.Зелигмен). В постмодернист­ской рефлексии оформляется также интерпретация П. как феномена, являющегося проявлением любой ради­кальной смены культурных парадигм (Д.Лодж, Эко); в этом отношении П. рассматривается как своего рода этап в эволюции культуры: "у каждой эпохи есть свой постмодернизм" (Эко). Отличительной особенностью классических постмодернистских текстов является их мета-характер: труды ведущих постмодернистских ав­торов (т.е. тех, кого можно было бы отнести к "класси­кам" П., если бы не решительное отторжение П. самой идеи исследовательской традиции как таковой) отлича­ются такой особенностью, как интенция к рефлексии, а именно — к экспликации и мета-теоретическому ана­лизу собственных парадигмальных оснований. В этом отношении такие авторы, как Р.Барт, М.Бланшо, Бодрийяр, Дж.Ваттимо, П.Вирилио, В.Вельш, Делез, Ф.Джеймисон, Гваттари, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко и др., выступают одновременно как клас­сиками, так и теоретиками П., выявляя социокультур­ные основания и следствия постмодернистского виде­ния мира. Необходимо отметить и наличие в современ­ной мета-традиции осмысления феномена П. отчетли­во очерченной критической ветви (Хабермас, А.Каллиникос и др.). В целом же, однако, статус П. в современ­ной культуре может расцениваться не только как опре­делившийся и значимый, но и как во многом определя­ющий тенденции развития современной философии

как таковой. Феномен П. находится в настоящее время в фокусе философского интереса, о чем свидетельству­ет не только большой массив фундаментально-анали­тических работ, посвященных этому феномену, и неу­клонный рост их публикации с 1995 по 2000 (автор­ские исследования таких теоретиков, как Дж.Вард, К.Лемерт, В.Смарт, 3.Сардар, Д.Харвей, М.Готтдинер, Б.Мак-Хал, Дж.О'Нийл, М.Саруп, К.Ланкшир, П.Мак-Ларен, А.А.Джироукс, М.Петере и др.; обобщающие труды под редакцией К.Гелдера, С.Форутона, С.Сима; интегральные сборники "Postmodernism. ICA Documents" и т.п.), но также и оформляющаяся тради­ция популяризации П. (например, выход в 1997 "А Primer to Postmodernity" Дж.Натоли; в 1998 — "Postmodernism for Beginning" К.Аппинганези и Ч.Джерратта). Проблемно-концептуальный поиск фи­лософии П. реализует себя в русле магистральных на­правлений развития современной культуры, ориенти­руясь на исследование наиболее актуальных проблем, центрирующих на себе внимание не только гуманитар­ного, но и естественно-научного познания: среди них могут быть названы такие проблемы, как проблема не­линейности, переосмысление в современной культуре феномена детерминизма (см. Неодетерминизм, "Смерть Бога", Анти-Эдип), принципиально новая интерпретация феномена темпоральности и т.п.

М.А. Можейко

ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ЧУВСТВИТЕЛЬ­НОСТЬ — характерная для философии постмодерниз­ма (как и для культуры постмодерна в целом) парадигмальная установка на восприятие мира в качестве хаоса. Рефлексивно зафиксирована постмодернистской фило­софией 1980—1990-х (Лиотар, А.Меджилл, В.Вельш, В.Лейч и др.). В своих модельных представлениях о ре­альности постмодернизм, по оценке В.Лейча, "создает формы порядка как беспорядка". В зеркале постмодерна мир, как было отмечено Джеймисоном, "становится од­новременно фактичным, хаотичным и разнородным". Данная установка представляет собой концептуальное оформление (результат) рефлексивного осмысления глу­бинных ориентации культуры постмодерна, программ­но релятивизировавшего практически все свои компо­ненты: технологию, политику, науку, философию, архи­тектуру, все виды искусства, склад повседневности, стиль мышления, коммуникационные стратегии, сексу­альные практики и даже тип феминизма — т.е. "самый стиль жизни" (Х.Фостер). Постмодернистское состоя­ние становится характерным также для молодежной му­зыкальной культуры и подростковых поведенческих субкультур (Б.Смарт, Ш.Уайтаг). Согласно исследовани­ям последних лет, постмодернистское состояние харак-

теризует сегодня социологию, историю, этику, медици­ну, этнографию и другие гуманитарные дисциплины, практически без исключений (Р.Гелдер, С.Форатон). Та­ким образом, в оценке В.Вельша, "конгруэнция постмо­дернистских феноменов как... в разных видах искусства, так и в общественных феноменах — от экономики вплоть до политики и, сверх того, в научных теориях и философских рефлексиях совершенно очевидна". Важ­но, однако, что "постмодерн" — эпоха не столько в раз­витии социальной реальности, сколько, как констатиру­ют Бауман, А.Хеллер, Ф.Фехер и др., в эволюции осмыс­ления последней. Видение мира сквозь призму "П.Ч." обнаруживает себя прежде всего, в таких сферах кон­цептуализации, как искусствоведение, культурология, социология — во всем комплексе гуманитарного зна­ния, а также в философии. Фундированность философ­ской парадигмы постмодернизма идеей хаоса (в тех или иных модификациях последней) универсально отмеча­ется в посвященных постмодернизму исследованиях как сугубо методологического, так и культурологическо­го плана: Х.Бертенс, С.Бест, А.Хеллер, Ф.Фехер, С.Лаш и др. Фундаментальной предпосылкой интерпретации мира выступает для постмодернизма отказ от идеи цело­стности, иерархичной структурности, центрированнос­ти (см. Ацентризм) и гармоничной упорядоченности мира (см. Левоцентризм): "мы живем без специальных разметок и изначальных координат в мириадах затерян­ных событий" (Фуко). По формулировке Делеза и Гваттари, "мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы уже больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут по­следнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать ту же самую цельность и целостность обра­за оригинала. Мы больше не верим в первичную цело­стность или конечную тотальность, ожидающую нас в будущем". Отсюда столь популярная в постмодерниз­ме метафора руин — от пред-постмодернистской лите­ратуры (например, "В кругу развалин" Борхеса) до "Автопортрета и других руин" у Деррида. Общество постмодерна, как отмечает В.Вельш, "необратимо плюралистично". Подобная установка во многом была зафиксирована уже Арендт, предвосхитившей в своем творчестве многие — ныне базисные — идеи постмо­дернизма: так, например, она пишет: "я явно присоеди­няюсь к тем, кто уже некоторое время пытается разо­брать метафизику и философию со всеми их категори­ями, известными нам с их возникновения и до сего­дняшнего дня. Этот разбор возможен только с допуще­нием, что нить традиции оборвана и что мы не будем в состоянии восстановить ее. Что утрачено, так это не­прерывность прошлого. То, с чем мы оставлены, — все

же прошлое, но прошлое уже фрагментированное". Ус­тановка на восприятие мира сквозь призму "П.Ч." про­являет себя в рефлексивно осознанном постмодернист­ской культурой феномене "обратной апокалиптичности" (an inveted millenarianism); по определению Джеймисона, в культуре постмодернизма "предчувствия будуще­го, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца того или этого (конец идеологии, искусства или социального класса; "кризис" ленинизма, социальной демократии или общества всеобщего благо­денствия и т.д. и т.п.); взятые все вместе они, возможно, составляют то, что все чаще обозначается постмодер­низмом". В этой системе координат (равно как в этой си­стеме ценностей) понятие хаоса оценивается в качестве фундаментального для категориальной системы пост­модернистской философии. В ракурсе видения "П.Ч." мир предстает вне какой бы то ни было возможности за­дать его целостную метафизику: как пишут Делез и Гваттари, "мир потерял свой стержень... Мир превра­тился в хаос". Более того, для постмодернизма характер­на программная презумпция достижения хаоса, созда­ния его в качестве результата целенаправленной проце­дуры по отношению к семантически значимым средам: от предложенного в свое время А.Жарри в контексте "патафизики" принципа "внесения хаоса в порядок" до сформулированного Д.В.Фоккема принципа "нонселекции" как преднамеренного создания текстового ха­оса. Как пишет Б.Смарт, на смену идеологии "порядка вещей" приходит то, что может быть названо идеологи­ей "беспорядка и разлада (disorder)". Собственно, сама наличная социальная реальность предстает в оценке постмодернистской социологии (прежде всего, С.Лаш и последователи) как "дезорганизованный капита­лизм". В рамках постмодернистской парадигмы миро­восприятия хаотичность пронизывает все уровни бы­тия — сознание оказывается в этой ситуации ни чем иным, как продуктом осмысления хаоса (по В.Варду, результатом "осмысления разбитого мира"). В вербаль­ной сфере это порождает то, что К.Лемерт обозначил как "невозможный глоссарий", в сфере дискурсивной — формирование неканонических стратегий дискурсив­ных практик (по Б.Смарту, "еретический дискурс"). В своем сочетании это приводит к оформлению особого типа отношения к тексту, культивируемого культурой постмодерна: как пишет И.Хассан, "процессу распада мира вещей", порождающему "космический хаос", со­ответствует нестабильность текстовой семантики (хаос значений, хаос означающих кодов, хаос цитат и т.п.) как выражение и отголосок "космического хаоса". И, коль скоро культурная традиция сопрягает смысл как тако­вой с упорядоченной целостностью, организованным гештальтом, — постмодернизм осуществляет последо-

вательный отказ от всех элементов данного комплек­са, — так, по словам Т.Д'ана, "смысл теперь уже не яв­ляется вопросом общепризнанной реальности, а скорее эпистемологической и онтологической проблемой изо­лированного индивида в произвольном "фрагментированном мире". В отличие от классической традиции, фундированной презумпцией онтологической гаранти­рованности смысла, постмодернизм констатирует, что, по формулировке Делеза, "мир смысла имеет проблема­тический статус". Сколь радикальным, столь же и есте­ственным следствием этой установки является оказав­шаяся фундаментальной для постмодернизма идея то­тального семантического хаоса, обозначенная в свое вре­мя Кристевой как уверенность в "бессмысленности Бы­тия". По оценке Бодрийяра, "мы находимся во Вселен­ной, в которой становится все больше и больше инфор­мации и все меньше и меньше смысла". Иными словами, в культуре постмодерна происходит то, что Бодрийяр на­зывает "катастрофой смысла" или "имплозией смысла". По оценке Фуко, современный менталитет характеризу­ется тотальным отсутствием "веры в смысл", ибо все то, что наивно полагалось источником семантической опре­деленности, демонстрирует "разреженность, а вовсе не нескончаемые щедроты смысла". Интегральная постмо­дернистская схема видения реальности, представленная "П.Ч.", находит свою спецификацию применительно к различным проблемным полям философии постмодер­низма, версифицируясь в различных терминологических традициях. Так, например, применительно к концепции исторического времени Делеза идея хаоса реализует се­бя посредством понятийных средств, организованных вокруг понятия "Хронос" (см. Событийность, Эон), а применительно к аналитике сексуальности Фуко на пе­редний план выдвигается понятие "хюбрис" (см. Хюбрис) и т.д. Категориальный аппарат философии постмо­дернизма находится в процессе своей эволюции, да и не стремится к унификации в силу принятых аксиологичес­ких презумпций, непосредственно вытекающих из осно­воположений "П.Ч.". Однако, несмотря на отсутствие единой терминологии, постмодернизм в философской своей проекции характеризуется парадигмальным един­ством: как заметила С.Сулеймен, "Барт, Деррида и Кристева являются теоретиками постмодернистской чувстви­тельности независимо от терминов, которые они упо­требляют, точно так же, как и Филипп Соллерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представители совре­менной французской мысли". (См. также Пустой знак.)

М.А. Можейко

Date: 2015-09-23; view: 434; Нарушение авторских прав