Снегурочка. – Посиди здесь тихо, – сказала Нина, – вот твой ранец, почитай или карандаши там у тебя Поспи

– Посиди здесь тихо, – сказала Нина, – вот твой ранец, почитай… или карандаши там у тебя… Поспи, если хочешь. В общем, посиди сама здесь немножко, хорошо?

Лиза кивнула. Нина выложила на кровать пару тонких книжиц, альбом. Внимательно оглядела ее плотно сжатые губы, сгорбленную спину, вздохнула.

– Лиза, ты не должна обижаться на папу, – девочка дернула плечом, и Нина заговорила строже. – Нечего дуться. Это называется шок, понятно? Люди могут говорить всякое, когда у них горе… Ты не должна расстраиваться. Подумай, как сейчас тяжело твоему папе. Ты же его любишь, не хочешь расстраивать?

Лиза снова кивнула – послушно и механически, как китайский болванчик. Без стука распахнулась дверь в комнату, и Лиза безразлично окинула взглядом вошедшего – высокого мужчину в спортивных штанах и толстом свитере, туго обтягивающем заметное брюшко. Рукава свитера были коротковаты, и из‑под них выглядывала застиранная серая фланель. Мужчина был лысоват; глаза остро поблескивали из‑за очков. Лыжные ботинки, подбитые металлическими пластинками, громко стучали по полу; мужчина ступал неловко, будто каждый шаг причинял боль, – видимо, ботинки тоже были ему малы. В аэропорту его не было, подумала Лиза с равнодушным удивлением. Нина вопросительно посмотрела на вошедшего; тот сухо кивнул и окинул Лизу оценивающим взглядом.

– Так, девочка, – отрывисто заговорил он. – Как тебя зовут?

– Лиза…

– …а фамилия?

– Цветкова.

– Где мы сейчас находимся, знаешь?

Лиза удивленно пожала плечами – странный какой‑то дядька, зачем спрашивать очевидное?

– На буровой, – буркнула она.

– А почему?

– Из‑за бурана застряли.

– А какое сегодня число, знаешь?

Лиза беспомощно оглянулась на Нину, и та, наконец, вмешалась:

– Отстаньте от ребенка, Александр, мы сутки летели, да с разницей во времени. Я сама уже толком не знаю, какое число!

– Месяц и год, – настаивал тот.

– Ноябрь… девяносто первый.

– Молодец, – Александр потрепал Лизу по плечу. – Я должен был проверить, как она ориентируется, – повернулся он к Нине, – девочка могла быть в шоке. Но вроде бы все нормально… насколько это возможно. А вот ее отец, к сожалению… Пойдемте, – он взял Нину под локоть, – все собрались на кухне. А ты, Лиза, посиди здесь.

– Можно мне к папе?

– Он спит, не беспокой его.

– И никуда не ходи, – добавила Нина, и они вышли.

Оставшись, наконец, одна, Лиза затряслась и уткнулась лицом в ладони.

– Я не хотела, – прошептала она.

– А по‑моему хотела, разве нет? – тут же откликнулся Никита. Лиза замычала и прижала ладони к ушам, как во сне, но теперь это не помогало: голос Никиты звучал прямо в ее голове. – Ты сама ему кричала, помнишь?

– Нет! Я просто так сказала, я не хотела! Я скажу ему, и он перестанет на меня злиться… и…

Даже Никите Лиза не хотела говорить о мелькнувшей вдруг тайной мысли: может быть, теперь он вернется к ним с мамой… Но как скроешь что‑то от воображаемого друга?

– Он не вернется, – вздохнул Никита. – Он считает, что ты во всем виновата, и теперь будет вас ненавидеть…

– Но я не виновата, – прошептала Лиза. – Я…

– Она из‑за тебя на улицу пошла, а там – баммм! – кто‑то стукнул ее по голове, и задушил, и выпустил кишки. Кишшшки, – повторил Никита с каким‑то злобным удовольствием. – И все из‑за тебя.

– Нет… – Лиза обхватила голову руками. Больше всего она хотела, чтобы Никита ушел, но понятия не имела, как его прогнать. – Уйди, – попросила она.

– Я не могу уйти, я же твой воображаемый друг, – возразил Никита. – Я появляюсь, когда ты меня зовешь. Когда я тебе нужен.

– Ты мне не друг! И ты вовсе мне не нужен! Ты приходишь, и говоришь всякие гадости, и пугаешь меня. Друзья так не делают!

– Друзья всегда говорят правду, – грустно ответил Никита. – Я же не могу тебе врать. А, правда – она вот такая…

Он, наконец, замолчал; Лиза рыдала, не в силах остановиться, но привычно стараясь не шуметь – чтобы не услышали взрослые, чтобы не принялись расспрашивать, чтобы не злились и не пугались… Она и без подсказки Никиты знала, что, чтобы ей не говорили, взрослым все равно, что она плачет, – лишь бы им этого было не видно.

Тем временем на кухне собрались почти все застрявшие на буровой. Тимур, умеющий быть незаметным, скромно привалился к стене в углу – на него не обращали внимания, зато он мог видеть всех. Сильно пахло валокордином – отпаивали Вячеслава Ивановича. «Я‑то вышел, думал, у стеночки постою, пока он свои дела делает, там сугробом от ветра прикрывает, – бормотал он. – А Шмель‑то вокруг дома побежал… и вот…»

Самыми потерянными, как ни странно, выглядели бандиты. Маньяка на стрелку не позовешь, подумал Тимур с легким злорадством, и буран распальцовкой не остановишь. Два здоровых лба, привыкшие рулить и давить, внезапно оказались беспомощными, и это подействовало на них, как нокаут. Барин, впрочем, выглядел получше, чем приезжий Колян: Черноводск был ему родным городом. Он знал, что здесь случается…

Стюардесса в панике. Выглядит так, будто вот‑вот сорвется и понесется, как обезумевшая лошадь, не разбирая дороги, ломая ноги, и, в конце концов, врежется в стену и разобьется. На ногах вместо изящных сапожек – огромные валенки, явно выуженные из кучи у входа; худые коленки нервно постукивают друг о друга. Вроде бы жмется поближе к Барину, бросает на него умоляющие взгляды, а тот отворачивается. Черные круги под глазами. Мелкая дрожь. Да еще тот чемоданчик, что швыряло по заблеванному самолету. Ох, девочка, да у тебя ломка…

Геологи сбились в разномастную, но сплоченную кучку: низкорослый узкоглазый Лешка, носатый Тофик, при виде которого хотелось говорить с кавказским акцентом и требовать шашлык, и, будто уравновешивая их, Аля – высокая и белокурая, прямо Царевна‑Лебедь, с синими глазищами и фарфоровым румянцем. Держатся плечом к плечу – и видно, что это им привычно, наверняка не один маршрут прошли вместе и не в одной переделке побывали. А водитель автобуса хорохорится, поглядывает на всех свысока – будто знает что‑то, остальным неизвестное…

Последними вошли Нина и лыжник, появившийся вечером. Нина тут же подсела к геологам, бессознательно стремясь быть поближе к своим; правда, на какое‑то мгновение она замялась – но всего лишь на мгновение. Стоило ей сесть рядом с коллегами, и стало заметно, что они с Лешкой похожи, как близнецы, разве что Нина повыше: потомки маленького народа, жившего в этих местах задолго до основания Черноводска. Они должны знать о буранах и сопках все, подумал Тимур.

Лыжник остался стоять посреди кухни.

– Как девочка? – тихо спросил Тимур. Нина с удивлением взглянула на него. Ее азиатское круглое лицо походило на ритуальную маску.

– Спасибо, все нормально, – холодно произнесла она и отвернулась. Тимур передернул плечами. Похоже, в деле смягчения выражений эта дама могла давать уроки его заказчику.

Кошмарную сцену в коридоре оборвал Вячеслав Иванович. Тимур уже знал, что до пенсии он был воспитателем в местном интернате – и, видимо, неплохим, по крайней мере – добрым… Тимур подозревал, что слова Дмитрия, брошенные девочке, сами по себе могли довести старика до сердечного приступа. Онемевшую от ужаса и горя Лизу по его команде увел один из геологов. Судя по скорости, с которой Лешка, не рассуждая, бросился выполнять распоряжение старика, когда‑то он был его воспитанником. Все нормально, говорит теперь Нина. Что ж – интересные представления о норме…

– Что с Димой? – жалостливо спросила Аля.

– Заснул. Я вкатил ему лошадиную дозу димедрола – хорошо, что здесь большая аптечка, – ответил мужчина в очках, допрашивавший Лизу.

– А ты, собственно, кто такой? – хрипло спросил Колян. Его толстые пальцы нервно шевелились. – Откуда взялся? Я тебя что‑то в аэропорту не видел.

– Да вы что, это ж наш главный спец по психам! – ядовито вмешался водитель. Маленький и взъерошенный, он сидел на столе и свирепо сверлил Александра взглядом. При этих словах Колян резко поднял голову, а потом переглянулся с Барином, и тот слегка кивнул. – Вот откуда он тут взялся – другой вопрос, – продолжал водитель. – А? Откуда ты здесь взялся, сосед?

– Спасибо, Вова, – кивнул тот, – я действительно спец по психам. Главврач нашей районной психиатрической клиники. Сегодня… вернее, уже вчера после обеда я вышел пройтись на лыжах.

– Рассказывай, – с иронией протянул Вова.

– Погода, если помните, была замечательная, – не обращая на него внимания, ровным голосом продолжил психиатр, – и я увлекся. Ну и в результате не успел дойти до больницы, когда начался буран, – еле‑еле добрел сюда, мне повезло, что вы уже были здесь и зажгли свет, иначе я бы, наверное, заблудился.

Александр обвел взглядом кухню. Вова насупился и отвел глаза, пробормотав что‑то про себя; остальные молчали.

– Я не понимаю, кто, – прошептала Аля, – кто мог это сделать? Психопат? Маньяк?

– Скорее всего, психопат, – кивнул Александр. Вова поднял голову и поглядел на него с каким‑то злобным торжеством, но врач не заметил этого. – Сам характер убийства…

– Кто ее последней видел? – спросил Тофик.

– Похоже, что я, – неохотно ответил Александр. Вова громко хмыкнул. – Она была чем‑то расстроена, собиралась выйти покурить. Одеваться даже не стала – просто накинула шаль. И вы, Нина, там были, правильно?

Нина кивнула.

– И, судя по состоянию тела… – продолжил Александр, – я не эксперт, но, похоже, убийство произошло именно тогда. Когда я осматривал тело, Наталья была уже мертва несколько часов.

Аля обхватила себя руками и умоляюще взглянула на Александра, видимо, безотчетно признав в нем главного.

– Я вот не понимаю, – проговорила она. – Он что, вот… сделал… это, – Аля сглотнула, – а потом что? Ушел? Или… так и бродит там? – последние слова она еле прошептала, испуганно косясь на окно под потолком – будто ожидала, что за стеклом вот‑вот появится безумное пустое лицо маньяка. Тофик приобнял ее за плечи, и она привалилась к нему спиной, ища поддержки.

– Я на лыжах сюда еле пробился, – покачал головой Александр, – ветер с ног сбивает.

– Машина…

– Вездеход, что ли? Мы бы услышали.

– Да…

Все замолчали. В тишине послышалось дребезжание стекла – Вячеслав Иванович капал новую порцию валокордина; руки тряслись так, что горлышко пузырька билось о стакан. Внезапно Лешка подскочил.

– Дежурка! – крикнул он. – В дежурке, гад, отсиживается! Мужики, кто со мной?

– Я в кладовке лыжи видел, – встал Тофик, – пойдем. Триста метров, пробьемся как‑нибудь.

– Я с вами, – кивнул Александр. – Вячеслав Иванович, мы собаку возьмем?

– Конечно, ему как раз пора. Старенький он, почки слабые, выводить часто приходится… Иди погуляй, Шмель, – проговорил старик. Пес вскочил, недоуменно поглядывая то на хозяина, то на направившихся к выходу мужчин. – Иди гуляй. Только знаете, – грустно добавил он, – он же у меня бестолковый… утку принести, если под носом упала, может, а так…

– Ничего, – ответил Тофик и сглотнул. – Наталью же нашел.

Помня о наказе не выходить из комнаты, Лиза терпела до последнего, но в конце концов, поняла, что еще немного – и она просто описается. Она крадучись выбралась из комнаты, прислушалась – на кухне бормотали в несколько голосов. Туалет, к счастью, был с другой стороны, что давало надежду не попасться на глаза. Сознание Лизы будто раздвоилось: она понимала, что не делает ничего плохого, но при этом чувствовала себя преступницей, нарушившей запрет. Казалось, если ее кто‑нибудь увидит, сразу начнется: мы тебя просили сидеть в комнате; взрослая девочка могла бы и потерпеть; папе плохо, а она ведет себя как маленькая… Беззвучно всхлипнув, Лиза на цыпочках добежала до туалета. Здесь попахивало, и в кафельных стенах металось эхо; если здесь есть кто‑нибудь, она точно попадется. Лиза прошмыгнула мимо трех душевых и нырнула в ближайшую кабинку.

Закончив свои дела, Лиза машинально нажала на кнопку слива и присела от ужаса: в унитазе загрохотало, как на Ниагарском водопаде. Лиза выскочила из кабинки, ожидая, что на звук сейчас сбегутся все, кто есть в доме, однако в коридоре по‑прежнему было тихо. Никто не спешил выяснять, почему Лиза подняла такой шум и зачем вышла из комнаты. Во рту пересохло; подойдя к раковине, Лиза чуть‑чуть отвернула кран – и тонюсенькая струйка, ударившая по эмалированной, покрытой ржавым налетом жести, показалась ей оглушительно звонкой. Лиза сполоснула руки и пару раз зачерпнула горстью. От воды во рту остался привкус железа. Пора было возвращаться в комнату.

Голоса на кухне все бубнили, но теперь они стали громче и вроде бы приблизились. Уже можно было различить отдельные слова: собирались куда‑то идти, мужские голоса твердили о ватниках. «Вот, я фонари нашел», – прогудел кто‑то. Лиза прикинула расстояние до своей комнаты и решила, что все‑таки успеет проскочить незамеченной, пока все толкутся на пороге кухни.

Она ошиблась. Голоса стали еще громче; из кухни выбежал Шмель, а следом за ним появился темный мужской силуэт. Рассматривать его Лиза не стала; пригнувшись, она скользнула в ближайшую дверь, прикрыла ее и припала ухом к щели. Голоса доносились уже из коридора. Металлически загрохотало – похоже, кто‑то уронил связку лыжных палок. «Еще пара есть? Погодите, я с вами», – сказал Тимур.

Лиза вдруг задохнулась, сообразив, что они идут искать убийцу, настоящего убийцу с ножом… Это не шутки, это совсем не то, что без спросу убежать с друзьями в городской парк, чтобы немножко побояться. Ей захотелось выскочить из коридора, попросить Тимура, чтобы он никуда не ходил. Тут же нахлынул стыд: нельзя вмешиваться в дела взрослых, тем более – чужих взрослых. Подавив вздох, Лиза отступила от двери и оглянулась.

От неожиданности она придушенно взвизгнула: кто‑то лежал на кровати, накрывшись с головой. Она вообразила, что все собрались на кухне, а в это время кто‑то продолжал безмятежно дрыхнуть… Получается, она вломилась в чужую комнату без спроса. Лиза зашарила глазами, не зная, как поступить: то ли выскочить в коридор, полный народа, то ли остаться в комнате, с риском, что ее обитатель проснется и возмутится вторжением. Наконец Лиза решила подождать: в конце концов, тот, кто лежал на кровати, явно не собирался просыпаться: ни движения, ни звука, даже одеяло над лицом не колеблется дыханием.

Внезапно Лизу пронзила куда более страшная мысль: а что, если под одеялом прячется убийца? Может быть, он укрылся в комнате, а когда Лиза вошла, быстренько прикрыл лицо, что она не могла его узнать… Что, если ему надоест дожидаться, пока Лиза уйдет, и он убьет и ее тоже?

Лиза попятилась, прижалась спиной к двери, до боли всматриваясь в неподвижный силуэт на кровати. Показалось, что одеяло шевельнулось; Лиза хотела закричать, позвать на помощь, но из горла вырвался только сиплый стон. Нет, все‑таки показалось. Человек на кровати даже не дышал. Присмотревшись, Лиза заметила на темно‑сером одеяле мокрые темные пятна и тут же почувствовала холодный, какой‑то округлый запах. Так пахло мясо, когда мама доставала его из морозильника и оставляла оттаивать в раковине.

Внезапно Лиза все поняла. Коленки подогнулись, и она, хрипло дыша, медленно съехала на пол. Снова показалось, что одеяло шевелится, но теперь это было так страшно, что закричать даже не приходило в голову, это было ужаснее тысячи убийц… Лиза представила, как Наталья встает; одеяло сползает с кошмарного лица, и заснеженные глаза смотрят обвиняющее…

– Нет, – прошептала Лиза, – нет, я этого не хотела, я не хотела, нет… – сердце стучалось о ребра с такой силой, что, казалось, кулон‑воробушек на груди подпрыгивает, подрагивает в такт… Лиза безотчетно прижала его ладонью; руку пронзили ледяные иголочки. «Полюбуйся, что ты натворила!» – прогрохотал в голове отцовский голос. – Я не хотела, – снова простонала Лиза. – Папочка… боженька, я не хотела, чтоб она умерла, пожалуйста, сделай так, чтобы этого не было, сделай так, чтобы она ожила, пожалуйста, боженька…

Кулон под ладонью, казалось, был сделан изо льда, пальцы пронзали тысячи игл. Охваченная наваждением, Лиза все твердила – пожалуйста, сделай так, чтобы она ожила, пожалуйста… Привкус железа во рту стал оглушительным. Она не сводила глаз с кровати, но что‑то случилось с ее зрением, все расплывалось в светящиеся синевой пятна, и первым в мозг проник невыразимый скрип пружин.

Не понимая, что делает, Лиза забилась в угол и издавала какие‑то скрипучие, задушенные взвизги. Гул пружин, казалось, заполнил весь череп. Наталья села на кровати, и одеяло соскользнуло с ее лица. «А теперь, дети, давайте все вместе позовем Снегурочку! – прозвучал в голове голос, жизнерадостный до слабоумия. – Сне‑гу‑роч‑ка!». Но Снегурочка была уже здесь, она уже пришла, ее глаза покрывал иней, а рот был забит снегом. Она пришла, чтобы утащить с собой, в бездну Марианской впадины, где густая и черная, как нефть, вода холоднее льда…

Она хрипела и кашляла, хватаясь за посиневшее горло. От нее шел ужасающий запах давно не чищеного морозильника. Обледеневшие глаза смотрели прямо на Лизу. Она была мертвая.

Лиза почувствовала, как что‑то лопнуло у нее в голове, заливая мозг обжигающе холодной жижей. Она встала и посмотрела прямо в мертвые обвиняющие глаза.

– Скажи папе, что я тебя не убивала, – тихо и твердо сказала Лиза. – Скажи ему.

На то, чтобы одолеть через ночной буран триста метров до дежурки и столько же обратно, у лыжников ушел почти час. К качалкам шли по азимуту – у психиатра нашелся компас – и едва не проскочили мимо, сделав изрядную петлю: видимость была нулевая, и огни общежития растаяли в пурге, стоило пройти пару десятков метров. Похоже, буран еще усилился с тех пор, как люди укрылись на буровой.

Остальные ждали; когда истекло полчаса, Нина, не выдержав бездействия, выскочила на улицу с фонарем. Смысла в это не было ни грамма, луч никак не мог быть сильнее света из окон, и все‑таки она, кутаясь в какой‑то огромный драный тулуп, взятый с вешалки, топталась на пороге и размахивала бессильным фонарем. Одна Нина оставалась недолго: к ней присоединился Вячеслав Иванович, не находящий себе места от волнения.

– Брось, иди в дом, – сказал он, – не мучайся.

Нина фыркнула.

– Толку от фонаря нет, – настаивал старик, – я лучше Шмеля буду звать, должен услышать…

Повернувшись в ревущую белесую темноту, он громко засвистел. Откуда‑то издалека донесся лай, и Вячеслав Иванович снова призывно свистнул.

– Иди в тепло, простынешь, – обернулся он к Нине.

– А вы не распоряжайтесь, – ощетинилась та, – я сама как‑нибудь разберусь, что мне делать.

– Да я не… Нина, ну что ты, в самом деле, все бунтуешь! Я тебе уже двадцать лет как не учитель.

– Вот именно! – Нина снова яростно взмахнула фонарем, будто подавая сигналы в небо – то ли заблудившемуся самолету, то ли сумасшедшей чайке‑поморнику. – Вот именно! – повторила она. – Так что не надо делать вид, что вы до сих все лучше всех знаете. Сама разберусь…

– Да я ж не спорю, – печально ответил Вячеслав Иванович и снова принялся свистеть.

Шмель выскочил из белесой тьмы, как пятнистый ком снега. С жесткой бородки свисали сосульки, морду покрывал иней. Пес ткнулся хозяину в колени, обернулся – в темноте уже виднелись фонари возвращающихся мужчин – и шумно потянул носом, принюхиваясь к Нине. Та сердито отмахнулась от него фонарем. Шмель присел на задние лапы и низко, угрожающе зарычал.

– Фу, Шмель, – рявкнул Вячеслав Иванович, – нельзя!

Рычание перешло в хриплый, злобный лай.

– Отстань от меня, – буркнула Нина. – Никто твоего хозяина не трогает.

Шмель не умолкал. Фонари лыжником замелькали чаще – мужчины встревожено торопились на звук.

– Да перестань ты, Шмель, – с досадой бросил Вячеслав Иванович, – ну не любит она меня, так что ж теперь?

– Я вас, Вячеслав Иванович, не «не люблю», не надо преувеличивать, – сердито ответила Нина и кивнула взобравшемуся на крыльцо Александру. – Я просто хочу, чтоб вы перестали вмешиваться в мою жизнь. А так я к вам очень хорошо отношусь.

– Так «хорошо», что тебя все мои собаки облаивают, – мрачно проворчал старый учитель и открыл входную дверь.

Александр, Тимур и Лешка, топоча заснеженными валенками и на ходу сдирая с лиц обледеневшие шарфы, ввалились в дом.

– Нашли что‑нибудь? – бросилась им навстречу Аля.

– Нашли, – пробормотал Лешка, отводя глаза. – Тут такое дело, Аля… Понимаешь, тут такое дело…

– Дежурных нашли, – жестко оборвал его врач. – Одного у пульта. Другого – здесь, рядом.

– И где же они?..

Алю прервал громкий всхлип – Анна, прижав ко рту руки, привалилась к стене. Ее лоб был изжелта‑бледным, как у мертвеца. Тимур, на которого за спинами Лешки и психиатра не обращали внимания, окинул ее внимательным взглядом – стюардесса догадалась… и очень быстро, намного быстрее других. Следующим сообразил, в чем дело, Барин.

– Они что, как эта… – он кивнул на дверь комнаты, в которой положили труп Натальи. – Тоже?

– Да.

За спиной Тимура шумно вздохнула Нина, и тот слегка повернул голову. «Ой, папа» – пробормотала женщина. Тимур удивленно шевельнул бровью – странные иногда реакции выдают люди. Обычно в таких ситуациях зовут маму… хотя папу, конечно, разумнее, а Нина вся – разум и рацио в чистом виде.

– А тела? – тихо спросил Тофик. Лешка виновато пожал плечами.

– Эту… Наталью тоже зря притащили, – прогудел Колян и внезапно покраснел жарко, как ребенок. Отвел глаза, стараясь не смотреть на потрясенные лица. – Ну, следак же, – хрипло пояснил он. – Ментам как работать потом?

Бандит выталкивал слова, будто силой; его круглая физиономия побагровела. Видно было, что сама мысль позаботиться о расследовании кажется ему противоестественной, однако он продолжал настаивать:

– Нельзя ее было трогать, и этих… правильно вы…

Люди ошарашено переглядывались. Тимур видел растерянность и недоумение в их глазах. Похоже было, что им не пришло в голову, что когда‑нибудь буран кончится, что будет расследование. Не задумывались о том, что убийцу можно найти… Что это – сговор? Или все жители города охвачены стокгольмским синдромом? Принимают зверские убийства как данность, с которой ничего нельзя сделать, как природное явление? Как буран…

Колян замолчал и теперь, набычившись, поглядывал на геологов. Тофик тихо перевел дух и смущенно пробормотал:

– Выходит, он здесь был еще до нашего приезда… а потом спрятался – или ушел?

– Если ушел, то искать уже некого, – ответил Лешка. – Но здесь не спрячешься. В дежурке тоже – голый вагончик, два стола, мы под оба заглянули, и в сортир тоже. Больше укрыться негде.

– Пещера… – раздался тихий голос. Все оглянулись. На пороге комнаты стоял Дмитрий, придерживаясь за косяк; глаза у него были воспаленные, красные, совершенно сухие. – Он мог вырыть пещеру в снегу и сидеть там, сколько надо. Я видел, как дети… Лизка моя…

– Вы как себя чувствуете? – спросил Александр.

– Сушняк, – ответил Дмитрий, – и вкус мерзкий у сигарет…

– Это нормально после димедрола. Вы что, в кровати курили? – Дмитрий кивнул. – А вот этого больше не надо в ближайшее время. Могли опять заснуть. Нам тут только пожара не хватало…

Дмитрий равнодушно пожал плечами.

– Пещеры, – настойчиво повторил он. Врач смотрел на него с сомнением, и он раздраженно дернул щекой. – Я не брежу, понятно? У вас детей нет, да?

– Точно, – хлопнул себя по лбу Вячеслав Иванович. – Мои детишки вокруг интерната целые системы роют – мы запрещаем, конечно, обвалиться может, да разве они послушают?

– Шмель бы нашел, – неуверенно возразил Тофик.

– В такой буран? И потом, я ж говорил, он у меня… ну, дурачок немножко… вон, Нину облаивает, а как всерьез искать – не сообразит… ему бы все к детишкам ластиться, чтобы уши чесали.

– А кстати, где Лиза? – внезапно спросил Дмитрий и тревожно огляделся. – Куда она запропастилась?

– Не волнуйся, я ей велела в комнате сидеть, не путаться под ногами, – ответила Нина, – она у тебя молодец, послушная…

Дмитрий, не отвечая, быстрыми шагами пересек коридор, толкнул дверь в номер, где – казалось, это было сотню лет назад, в другой жизни – укладывал спать дочку. Обе кровати были пусты. Дмитрий хмуро обвел глазами убогую мебель – две койки, две тумбочки, стенной шкаф, выкрашенный бледно‑голубой масляной краской, шелушащейся от старости. Буркнул: «Ну, хватит играть, вылезай» – и резко распахнул створки. На него выпал изгвазданный глиной рабочий комбинезон; Дмитрий раздраженно отбросил его в сторону и удивленно оглянулся на стоящую в дверях Нину.

– Нет ее здесь, – растерянно побормотал он. Сквозь хмурую досаду проступил страх. – Лиза! – окликнул он. – Лиза!.. – руки Дмитрия затряслись, и он загнанно оглядел коридор. В его глазах плескался ужас; он был близок к безумию.

– Лиза!

– Пап, я здесь.

Лиза стояла в торце коридора. Дмитрий разом обмяк, схватился за косяк, чтобы удержать равновесие. «Ну, я тебе устрою!» – пробормотал он. Лиза подошла к отцу.

– Я в туалете была, – сказала она, глядя в пол. – Извини.

Она плотно сжала губы и вдруг стала очень похожа на Нину – решительная, неулыбчивая и ужасающе взрослая.