Убийство и его последствия

В последствии долго спорили, что это было. Что за грохот гремел отовсюду с небес.

Журналисты, вооружившись словарями и апокалиптическими писаниями, упоенно строчили статьи о: «…безумных атмосферных завихрениях…», «…незримом вулкане, сотворенном рукой тьмы…»

Язычники, почитающие механических идолов, утверждали, что слышали бой гигантских часов Вселенной.

Ученые узрели знак того, что мир переполнен жизнью: мириадами делящихся клеток, распадающихся молекул, вибрирующих атомов.

Фанатики кричали, что грядет конец света. Что все мирское зло собралось в единый сумрачный кулак и готовится нанести окончательный удар.

Унионисты ждали прибытия ангельских полчищ, грозно трубящих имя Господа к ужасу, грешников.

Кое‑кто поговаривал, что отряды летучих драконов сотрясали небо хлопаньем огромных крыльев.

После страшных разрушений, которые он за собой принес, никто не осмеливался признать его обычным природным явлением – воздушным вихрем исключительной силы, сметающим все на своем пути.

Словом, ураганом.

* * *

Ураган унес жизни многих манчиков, поднял с пашен плодородную почву, обрушил горы песка на несколько восточных деревень и заживо похоронил их жителей. Вертясь и громыхая, словно оживший ночной кошмар, воздушный вихрь ворвался в страну Оз из восточной пустыни, в тридцати милях севернее Сланцовки. Затем осторожно обогнул Кольвен, не сорвав там ни единого листика, ни единого розового лепестка, основательно прошелся по Зерновому краю, подрубив экономическую основу молодой страны, завернул и как по команде обессилел ровно над городком Среднеманчинском, где возле местной церкви Нессароза награждала примерных учеников воскресной школы. Из воронки вывалился домик и упал прямо на голову колдунье.

Ни один ребенок на церемонии не пострадал, и все пришли потом помолиться за упокой Несенной души. Никогда еще церковь не была так полна.

Не обошлось, конечно, без шуток и анекдотов. «Боженька посылочку послал». «Такая проповедь была, такая проповедь, что домик заслушался и упал». «Все мы вырастаем и покидаем старый дом, но некоторым домам это не нравится». «В чем разница между падающей звездой и падающим домом?» – «Падающие звезды выслушивают желания, а падающие дома их исполняют». «Что такое: большой, толстый, крутит землю и кидает дома с небес?» – «Не знаю, но готов познакомиться».

Такого переполоха страна Оз еще не знала. Когда пошли слухи о смерти Восточной ведьмы (или герцогини Тропп, в зависимости от политических взглядов слушателей), объявились разные террористические группы, утверждавшие, будто они ее и убили. Никто сперва даже не задумался, что в домике кто‑то был. Когда жилища невиданной формы падают прямехонько на правителей, да еще и не разваливаются, это само по себе невероятно. А чтобы кто‑то внутри выжил после такого – нет, это либо откровенная ложь, либо прямое вмешательство свыше. Оно конечно, кое‑кто из слепых вдруг прозрел, а хромой Боров вдруг вскочил и пустился в пляс (после чего его тут же увели на бойню), да ведь так всегда бывает. Чужеземную девочку, вышедшую из домика – она назвалась Дороти, – за одно то, что выжила, возвели в ранг святых. До ее собачонки уже никому не было дела.

Когда почтовый голубь принес в Киамо‑Ко весть о гибели Нессарозы, Эльфаба была погружена в работу: она пересаживала крылья от птенца белохохлой птицы рухх на спину новорожденной снежной обезьянки. После многих неудач, когда оставалось только убить несчастных животных, чтоб не мучились, ведьма довела технику операции до совершенства. Кое‑какие подсказки она нашла в учебниках по биологии за авторством профессора Никидика, а в «Гримуатике» отыскала заклинания, чтобы подмышечные нервы врастали в крылья и инстинкт лазанья по деревьям сменился стремлением к полету. И когда она разобралась что к чему, из‑под ее ножа стали выходить летучие обезьяны, с виду вполне довольные своей участью. Правда, ни одна самка не родила еще крылатого детеныша, но Эльфаба не теряла надежды.

По крайней мере летали обезьяны лучше, чем разговаривали. Чистри, теперь уже важный патриарх нового племени, не продвинулся дальше двусложных слов и, похоже, все еще понятия не имел, о чем лепетал.

Чистри и принес Эльфабе письмо в операционный зал. Она передала ему скальпель и распечатала конверт. Письмо было от Панци: он сообщал про ураган и похороны, которые отложили на несколько недель, чтобы Эльфаба на них успела.

Ведьма отложила письмо и вернулась к работе, не позволяя себе поддаться горю. Вживление крыльев – сложная операция, а действие наркоза скоро закончится.

– Чистри, помоги няне спуститься. И еще, если найдешь – Пира, скажи, что мне надо с ним поговорить, – сказала Эльфаба и сверилась с записями: правильно ли сшивает мышцы.

Если няня теперь спускалась в обеденный зал раз в день, это уже было достижение. «Еда и сон – вот и вся моя нынешняя работа, и пока что я очень хорошо с ней справляюсь», – говорила она всякий раз, когда, усталая и голодная после спуска по лестнице, усаживалась за стол. Лир доставал хлеб, сыр, иногда копченый окорок, и они втроем молча жевали, а потом разбредались каждый по своим делам.

Лиру уже исполнилось четырнадцать, и он заявил Эльфабе, что поедет в Кольвен вместе с ней.

– Я ничего здесь не вижу, – ныл он за столом. – Ты и так никуда меня не пускаешь.

– Должен же кто‑то остаться и присмотреть за няней, – сказала Эльфаба. – Сейчас не время препираться.

– Пусть Чистри присматривает.

– Он не может. Он стареет и становится забывчивым. На пару с няней они мне весь замок спалят. Нет, Лир, дело решенное, ты остаешься здесь. Все равно я полечу на метле.

– Никогда ты мне ничего не разрешаешь!

– Можешь помыть посуду, если хочешь.

– Очень надо!

– О чем спорите‑то? – громко спросила няня.

– Ни о чем, – сказала Эльфаба.

– Не слышу.

– Ни о чем!

– Ты что, даже не собираешься ей сказать? – спросил Лир. – Она ведь растила твою сестру.

– Старая она уже слишком, ей восемьдесят пять. Представляешь, каково в ее возрасте расстраиваться?

– Няня, – храбро сказал Лир, – Нессароза погибла.

– Цыц, щенок, прибью, – шикнула Эльфаба.

– Что ты там говоришь про Нессарозу? – прошамкала няня, прищурив на них свои красные глаза.

– Она погибла, – нерешительно ответил Лир.

– Гибло, гибло, гибло, – откликнулся Чистри.

– Что сделала?

– Погибла!

Няня всхлипнула.

– Это правда, Эльфи? – жалобно спросила она. – Твоя сестра умерла?

– У, попадись ты мне, – вполголоса сказала ведьма Лиру и продолжила громче для старушки: – Да, нянюшка, не буду ничего от тебя скрывать, это правда. Во время бури на нее упад дом. Говорят, она совсем не мучилась.

– Мой ангелочек, – зарыдала няня. – Должно быть, сама Лурлина на золотой колеснице забрала ее в рай. – Ни с того ни с сего она погладила кусок сыра на тарелке, намазала маслом салфетку и откусила кусок. – Когда мы едем на похороны?

– Тебе сейчас вредно путешествовать, – сказала Эльфаба. – Я отбываю через пару дней, а с тобой останется Лир.

– Не останусь! – вставил тот.

– Он хороший мальчик, – сказала няня. – Но Несса была лучше. Ужасный день! Я буду пить чай у себя. Не могу же я сидеть тут с вами, как будто ничего не произошло. – Она поднялась, опершись о голову преданного Чистри. – Знаешь, Эльфи, Лир еще слишком мал, чтобы оставлять нас одних. Вдруг на замок кто‑нибудь нападет? Как в прошлый раз, когда ты исчезла.

Старуха сделала укоризненное лицо.

– Няня, милая, арджиканские отряды охраняют горы днем и ночью. Солдаты Гудвина не посмеют и носа сунуть дальше Красной Мельницы после того, что здесь натворили. Тебе нечего бояться, ты прекрасно это знаешь.

– Вот закуют меня в цепи и уведут, как бедную Сариму с семьей, – ныла няня. – Ты их так и не спасла.

– Все еще впереди, – сказала Эльфаба няне в ухо.

– Какое там! Семь лет прошло. Они давно гниют в общей могиле. Хвала Лурлине, что Лира с ними не было.

– Я пытался их спасти, – вмешался мальчишка. В рассказах о своих похождениях он отвел себе героическую роль. Он побежал догонять солдат вовсе не от скуки, а чтобы освободить княжескую семью. На самом же деле капитан Вишнекост из жалости велел связать Лира и оставить на сеновале, чтобы не заключать его вместе с остальными. Откуда капитану было знать, что он оставляет на свободе внебрачного сына Фьеро, – ведь Лир и сам этого не знал.

– Да, да, хороший мальчик, – повторила няня. Она уже забыла о только что услышанной трагедии и переключилась на ту, которая глубже засела в памяти. – Я тоже пыталась помочь, но что могла сделать старая няня? Как ты думаешь, Эльфи, они живы?

– Я не знаю, – в десятитысячный раз принялась объяснять Эльфаба. – Их могли тайно переправить в Изумрудный город или еще куда‑нибудь. Я пыталась выведать их судьбу, подкупала чиновников, нанимала сыщиков, писала княгине Настойе, просила ее помощи. Целый год провела в бесплодных поисках. Сколько раз тебе повторять? Хватит меня мучить напоминаниями о моих неудачах.

– Это все я виновата, – затянула няня обычную песню, в которую она ни капли не верила. – Если бы я была моложе и сильнее, то показала бы этому капитану, он бы у меня поплясал. А теперь поздно. Саримы и ее сестер уже нет. А ты что – тебе нужно, ты и уехала. Кто ж тебя осудит?

Но образ умирающей Саримы, так и не простившей Эльфабу за смерть Фьеро, причинял колдунье такую же боль, как вода.

– Неужели и в собственном доме мне не будет покоя? – взвыла она. – Хватит об этом. Ступай пить свой чай и помалкивай.

Оставшись одна, ведьма села и задумалась о Нессарозе и о том, чем обернется ее смерть. Политические перестановки в Манчурии повлекут за собой большие перемены – может, даже и к лучшему. Со стыдом она поняла, что не жалеет о гибели сестры.

Ведьма стала собираться. Перво‑наперво, решила она, нужно взять с собой страницу из «Гримуатики». Она полистала толстую книгу и вырвала самую непонятную страницу, чьи буквы продолжали двигаться у нее на глазах, как семейка трудолюбивых муравьев. Ведьма уже привыкла, что на месте неразборчивых каракулей то и дело проступали понятные слова, а другие слова, наоборот, расплывались во время чтения. Покажет‑ка она эту страницу отцу. Вдруг глаза священника лучше разглядят правду?

Кольвенский замок темнел траурными цветами. Встречать ведьму вышел ворчливый бородатый манчик Нипп, совмещавший обязанности слуги, привратника и премьер‑министра.

– У вас больше нет привилегий в Свободной Манчурии, – объявил он. – Со смертью Нессарозы с герцогами покончено.

– Когда разрешу, тогда и покончите, – осадила его ведьма. Судьба титула была ей безразлична, но выслушивать условия от этого наглеца она не собиралась. Впрочем, все равно в последние годы титул почти не использовался. Как писал Фрекс в своих истерических письмах, Нессароза, услышав, что ее за глаза зовут Восточной ведьмой, решила потерпеть клевету и даже сама себя стала так величать.

Нипп провел Западную ведьму (как она представилась по примеру погибшей сестры) в спальню.

– Мне много не нужно, – сказала ему гостья. – Поживу здесь несколько дней, встречусь с отцом, схожу на похороны, возьму кое‑что из вещей – и до свидания. Не знаешь, мой брат Панци здесь?

– Нет, он уехал. Передавал вам наилучшие пожелания. Сказал, что у него срочные дела в Маррании. Кое‑кто полагает, что он просто сбежал, боясь за свою шкуру после перемен в правительстве. И не без оснований, – холодно добавил Нипп. – У вас есть чистые полотенца?

– Они мне ни к чему, – сказала ведьма. На нее вдруг навалились усталость и страшная грусть. – Спасибо, вы можете идти.

Фрексу было шестьдесят три. Волосы его поредели и поседели еще больше, плечи ссутулились, как будто собирались встретиться посередине, голова провалилась на скрюченной шее. Он сидел на веранде, укрытый одеялом.

– Кто это? – спросил он, когда ведьма подошла и села рядом с ним.

Она поняла, что отец почти ослеп.

– Твоя дочка, папа, – сказала она. – Та, которая осталась.

– Фабала? – переспросил он. – Как я буду жить без красавицы Нессы? Что мне теперь делать без моей лапочки?

Ведьма взяла старика за руку и молча сидела с ним, пока он не уснул. Потом вытерла слезы с его лица, не обращая внимания, что они жгут ее кожу.

* * *

Освобожденные манчики ломали их дом. Ведьме он был не нужен, но ее все равно терзала обида. Какими же надо быть дураками, чтобы все крушить! Неужели они не понимают, что Кольвенский замок можно использовать с толком – хотя бы как здание парламента?

Она подолгу сидела с отцом, но разговаривали они мало. Одним утром, когда Фрекс был пободрее, он спросил, действительно ли его дочь ведьма.

– Ну, как тебе сказать, – замялась она. – Что значит ведьма? Разве мы когда‑то придавали значение словам? Знаешь, пап, у меня к тебе просьба. Вот взгляни‑ка. – Она достала вырванную из «Гримуатики» страницу и положила ему на колени, как большую салфетку. – Что ты здесь видишь? Про добро тут пишут или про зло?

Фрекс провел рукой по листку, будто впитывая смысл текста кончиками пальцев, поднес его близко к глазам и прищурился.

– Буквы крупные и отчетливые, – сказал он, перевернул страницу и снова всмотрелся в нее. – Но я не могу их разобрать, они из какого‑то чужого алфавита. А ты – можешь?

– С переменным успехом: когда да, когда нет. То ли зрение подводит, то ли текст такой особенный.

– Глаза у тебя всегда были зоркие. Даже в детстве ты могла видеть то, чего никто не замечал.

– То есть как?

– У тебя был стеклянный круг, который сделал Черепашье Сердце, и ты смотрела в него, как будто видела другие миры.

– Ха! Наверное, всеголишь любовалась своим отражением.

Они оба знали, что это неправда, и Фрекс – в кои‑то веки – так и сказал:

– Нет, на себя ты смотреть не любила. Ты терпеть не могла свою кожу, свои угловатые черты и странные глаза.

– Интересно почему.

– Не знаю. Ты такой родилась. Будто кто‑то наложил на тебя проклятие, а через него погубил всю мою жизнь. – Он утешительно похлопал Эльфабу по руке. – Когда у тебя выпали жуткие молочные зубы и стали расти нормальные, мы вздохнули с облегчением, но все‑таки первые несколько лет ты была маленьким уродцем. А потом родилась Несса, и по сравнению с ней оказалось, что ты совершенно здоровая девочка.

– За что мне с рождения такое проклятие? Ответь мне, святой человек.

– Это моя вина – ты была послана Богом за мои грехи, – сказал Фрекс. Ведьма чувствовала, что каким‑то неуловимым образом он перекладывает груз ответственности на нее. – Ты родилась как вечное напоминание о том, чего мне не удалось достичь. Но не бери в голову. Это все в прошлом.

– А Несса? Ей за что досталась болезнь?

– В назидание матери – за распущенность.

– Поэтому ты так ее и любил? Не видел в ней упреков себе?

– Не кипятись! Какая ты! Нессы больше нет – какая теперь разница, кого я любил?

– Но ведь жизнь продолжается.

– Моя уже подходит к концу, – печально ответил Фрекс. Ведьма высвободила руку из‑под его ладони, взяла у него с колен страницу из «Гримуатики», сложила, сунула в карман и заметила, что кто‑то направляется к ним по лужайке. Сначала она подумала, что это слуга несет Фрексу чай (из‑за возраста, покладистого характера и священного сана здесь к нему все еще относились с почтением), но, вглядевшись, поспешно поднялась и пригладила складки на своем простеньком черном платье.

– Глинда Ардуэнская! – радостно приветствовала она гостью.

– А я даже не сомневалась, что ты приедешь! Эльфаба Тропп, последняя герцогиня Тропп, что бы там ни говорили.

Глинда шла медленно: то ли из‑за возраста, то ли из‑за робости, то ли из‑за нелепого пышного платья. Она выглядела как какое‑то дерево: турнюр раздувал ей юбку, как церковный купол; платье сверкало блестками и пенилось кружевами; вышитые в несколько рядов рельефные узоры рассказывали целую историю страны Оз. Но лицо, несмотря на слой пудры и морщинки, появившиеся вокруг глаз и рта, оставалось все тем же милым личиком наивной институтки с Пертских холмов, какой она была когда‑то.

– Ты ни капли не изменилась, – сказала Глинда. – Это твой отец?

Ведьма кивнула и прижала палец к губам: Фрекс снова задремал.

– Пойдем прогуляемся по саду, пока борцы за справедливость не вырвали последние розы. – Ведьма взяла Глинду за руку. – Ну и вид у тебя! Я‑то думала, ты стала благоразумнее.

– А по‑моему, ничего. Пусть провинциалы учатся высокой моде. Или все‑таки рукава слегка чересчур?

– Не то слово! Ножницы мне, скорее!

Они рассмеялись.

– Ужас, во что превратили старинное имение, – сказала Глинда. – Вон над тем фронтоном явно должны быть статуи – и где они? Или вон смотри, такой изумительный бельведер – а весь исписан революционными лозунгами. Надеюсь, ты как‑нибудь остановишь это безобразие. Такой бельведер еще поискать.

– Ты же знаешь, я никогда не увлекалась архитектурой, – ответила ведьма. – Я прочла эти лозунги. Например: «Туда тебе и дорога, кровопийца!» Почему бы, собственно, здешним жителям и не исписать стены? Если Нессароза действительно пила из них кровь?

– Тираны меняются, а бельведеры остаются, – рассудительно ответила Глинда. – Если понадобится, обращайся: посоветую лучших реставраторов.

– Я слышала, ты одной из первых оказалась на месте гибели Нессарозы. Как так вышло?

– Сэр Чафри, мой благоверный, продает свинину, а Манчурия как раз пытается расширить свой рынок… В общем, сэр Чафри приехал сюда по делу. А у нас ведь как: там, где муж зарабатывает деньги, я их тут же раздаю. Правда, у нас все равно много остается. – Глинда схватила ведьму за руку и хихикнула. – Я и не представляла, что благотворительность так затягивает.

– То есть ты с супругом прибыла в Манчурию?

– Ну да. Посетила сиротский приют на берегу Зеленого озера – дай, думаю, заодно в зоопарк съезжу: там у них появились драконы, а я никогда не видела их живьем. Не доехали мы каких‑то десяти миль, как налетел ураган. Нас даже там изрядно потрепало; не представляю, как Нессароза могла продолжать награждение. Некоторые части зоопарка закрыли от посетителей, опасаясь, что деревья повалятся и Звери убегут.

– Значит, в зоопарках теперь держат Зверей? – холодно осведомилась ведьма.

– Так ты там еще не была? Непременно сходи, получишь массу удовольствия. В общем, домик на Нессарозу как с неба свалился, прости за каламбур, ведь если б стало понятно, что ураган такой сильный, все бы сразу разбежались. Тут же забили тревогу – а связь здесь отменная, Несса постаралась: боялась внезапного нападения Гудвина. Я взяла Феникса и, пока местные разбирались, что к чему, прилетела в Среднеманчинск.

– И что ты увидела?

– Во‑первых – может, тебя это утешит, – там совсем не было крови. Внутри у Нессы, наверное, все было всмятку, но крови – ни капли. Понятное дело, Нессины последователи – сколько их там осталось? – затянули, что она, мол, совсем не мучилась, а душа ее отправилась прямиком на небо. Отрадная мысль, правда? Мне вот тоже кажется, что она не мучилась – после такого‑то удара по башке. Ее противники, которых было гораздо больше, провозгласили, что сама Лурлина избавила их от Несенного гнета. Когда я прилетела, там уже вовсю ликовали и прославляли какую‑то странную девочку и ее собаку, которые жили в этом самом доме.

– Кто такие? – Эту часть истории ведьма еще не слышала.

– Ну, ты ведь знаешь манчиков. Они трусливые подлизы, несмотря на свои демократические лозунги. Только я прилетела, они бухнулись мне в ноги и залепетали что‑то про ведьму. Я пыталась их поправить, что я волшебница, а не ведьма, но они не слушали. Это все наверняка из‑за моего платья: я в тот день надела ярко‑розовое, оно мне очень шло…

– Так про девочку‑то что? – нетерпеливо перебила ведьма.

– Ах да. Она назвалась Дороти из Канзаса. Я никогда не слышала ни о каком Канзасе и так ей сразу и сказала. У нее в ногах вертелась брехливая собачонка – Тата или Тото, что‑то в этом роде. Тото, да. Эта Дороти сама была перепугана до полусмерти. Невзрачная такая девочка, безвкусно одетая, но это, наверное, приходит с возрастом. – Глинда искоса глянула на ведьму. – А у некоторых только к старости.

Подруги прыснули от смеха.

– Дороти стала проситься домой, но на географии они нашу страну не проходили, а я никогда не сталкивалась с местечком по имени Канзас, поэтому посоветовала ей спросить кого‑нибудь еще. Лизоблюды‑манчики уже готовы были провозгласить ее Несенной преемницей, к отчаянию Ниппа и остальных кольвенских министров, мечтавших захватить пост повыше. Да и кроме них, тут замешаны крупные интересы, а девчонка могла все испортить.

– Следишь за политикой, значит? И почему меня это не удивляет? – промурлыкала ведьма. – Как чувствовала, что ты не останешься в стороне.

– В общем, я решила убрать Дороти из Манчурии, чтобы не разразилась гражданская война. Здесь ведь, знаешь, есть партии, которые ратуют за присоединение Манчурии обратно к Озу. Для всех, в том числе и для девочки, было бы только хуже, если бы ее стали использовать в политической игре.

– А, так ее здесь нет, – протянула ведьма. – Я‑то надеялась ее увидеть.

– Дороти? Уж не злишься ли ты на нее? Она же ребенок – рослый по манчиковским стандартам, но все равно сущее дитя. Она ни в чем не виновата, Эльфи. По глазам твоим вижу, что ты уже в чем‑то ее подозреваешь. Ну не управляла же она этим домиком, сама посуди, – просто случайно в нем оказалась. Так что лучше оставь. Не заводись.

– Да, ты права, – вздохнула ведьма. – Знаешь, бывает, отлежишь во сне ногу – потом ни согнуть, ни разогнуть. Так и с желанием отомстить: иногда кажется, это как та же затекшая нога. Затекшая привычка. Хватит мне злости на Гудвина, от нее и так житья нет. Глупо, действительно, мстить за смерть сестры, с которой я не слишком‑то ладила.

– Тем более если в этой смерти никто не виноват, – добавила Глинда.

– Скажи мне, ты помнишь Фьеро? – спросила ведьма. – Знаешь ли ты, что он погиб пятнадцать лет назад?

– Да, конечно. Я слышала, он погиб при каких‑то загадочных обстоятельствах.

– Я была знакома с его женой и ее сестрами. Они подозревали, будто ты закрутила с ним интрижку в Изумрудном городе. Скажи, это правда?

Глинда залилась пунцовой краской.

– Дорогая моя, – с расстановкой сказала она. – Мне нравился Фьеро как человек и как политик. Но если помнишь, он помимо всего прочего, был темнокожим. Даже если бы я закрутила, как ты выражаешься, интрижку, что совершенно не в моем духе, то уж, разумеется, не с ним. Это же подумать только!

Тут ведьма окончательно убедилась: ничего у них с Фьеро не было и быть не могло – с возрастом к Глинде вернулась ее небывалая спесь. Сама же Глинда, оскорбленная вопросом, даже не подумала ни в чем заподозрить ведьму. Ей было неуютно с прежней подругой. И не потому, что они давно не виделись, а из‑за необычного влияния ведьмы, которое отодвигало других на второй план. Сама не зная почему, Глинда волновалась, говорила скороговоркой, высоким девичьим голосом. Как будто снова стала робкой институткой и опять стояла перед великим и ужасным Гудвином. Странно, Глинда почти забыла о своей юности и о той страшной аудиенции, а вот дорогу в Изумрудный город, когда они с Эльфабой спали в одной кровати, помнила хорошо. Какой смелой она тогда себя считала, какие опасности ей чудились вокруг.

Подруги шли в беспокойном молчании.

– Может, оно и к лучшему, – спустя какое‑то время сказала ведьма. – Конечно, каким бы ужасным ни был тиран, он все‑таки поддерживает порядок, а после его свержения наступает анархия, часто не менее кровавая. Вдруг из всей этой неразберихи выйдет что‑нибудь путное? Папа всегда говорил, что манчики – смышленый народ, и главное – им не мешать. Все равно Несса была здесь чужой, несмотря на наследственный титул. Выросла она среди квадлинов и сама, как выяснилось, могла быть наполовину квадлиншей. Кто знает, вдруг без нее дела пойдут на поправку?

– Упокой господи ее душу, – сказала Глинда. – Или ты все так же не веришь в душу?

– Про чужие души говорить не буду, не знаю.

Они снова шли молча. То и дело им попадались манчики с соломенными человечками на рубашках. Большие, в человеческий рост, пугала высились над полями.

– Жутковатые они какие‑то, – кивнула ведьма на пугала. – Я вот еще о чем хотела тебя спросить – Нессу я уже спрашивала, – ты помнишь, как мадам Кашмери собрала нас у себя и предложила стать Наместницами, тремя самыми могущественными волшебницами в стране Оз? Чем‑то вроде тайных жриц, чтобы влиять на общественное мнение, укреплять или, наоборот, расшатывать порядок по приказу некой высшей власти?

– Да, конечно, это представление, этот жалкий фарс! Как я могу забыть?

– Я все думаю: что, если она нас тогда околдовала? Помнишь, она запретила нам это обсуждать, и мы действительно не могли.

– Сейчас‑то мы можем. Если и было какое‑то колдовство, оно давно уже рассеялось.

– Но только посмотри, в кого мы превратились. Несса стала Восточной ведьмой – да‑да, ее так звали, не делай круглые глаза. Я живу в замке на западе, окруженная арджиканцами, которые с тех пор, как их лишили княжеской семьи, видят во мне новую правительницу. И ты, могущественная волшебница, сидишь на севере и купаешься в роскоши.

– Да какая я могущественная? – отмахнулась Глинда. – Так, слово одно. Но если ты помнишь, Кашмери предлагала мне стать Наместницей в Гилликине, тебе – в Манчурии, а Нессе – в Квадлинии. Про Винкус и слова не было. Так что если она предсказывала будущее, то все напутала. Вы с Нессой оказались совсем не там.

– Это все мелочи, – поморщилась ведьма. – Я говорю о гораздо более важных вещах. Вдруг всю нашу взрослую жизнь мы провели околдованными? Откуда нам знать, что мы не были пешками в чьей‑то темной игре? Ты, вижу, хочешь опять сказать, что я повсюду ищу заговоры. Но мы ведь были там вместе. Ты слышала то же, что и я. Ты уверена, что не танцуешь под чью‑то злую волшебную дудку?

– Я часто молюсь, – сказана Глинда. – Может, не слишком искренне, но все‑таки. Мне кажется, если бы меня околдовали, Бог пожшшл бы меня и снял заклятие. Ты так не думаешь? Или ты все такая же убежденная атеистка?

– Мне всегда казалось, будто я не властна над своей жизнью, – сказала ведьма. – Родилась непонятного цвета, все детство зачем‑то протаскалась с родителями по болотам, в университете рванула защищать Зверей, мой любимый умер, а своего призвания я так и не нашла. Животноводство разве что, если это можно так назвать.

– Зато я сама себе хозяйка, – сказала Глинда. – И если делаю ошибки, то сама в них виновата. Эльфи, милая, да ведь вся жизнь – одно большое волшебство. Зато у нас всегда есть выбор.

– Не уверена, – пробормотала ведьма.

Они прошли мимо статуй, чьи постаменты были обезображены разноцветными надписями. «Что ты теперь скажешь, ведьма?» – кричала одна. Глинда неодобрительно цокнула языком.

Перешли через мостик. Птицы старательно выводили над ними трогательные песни.

– Я послала Дороти в Изумрудный город, – призналась Глинда. – Сказала, что никогда не видела Гудвина. Не смотри на меня так. Если бы я сказала ей правду, она бы ни за что туда не пошла. Я пообещала, что Гудвин пошлет ее домой. С его‑то шпионами он наверняка знает, где находится этот Канзас. Если не он, то кто же?

– Жестоко с твоей стороны.

– Да ну, она такая безобидная малютка, кто ее тронет? – беззаботно сказала Глинда. – Вот если бы манчики сплотились вокруг нее, присоединить Манчурию было бы сложнее, чем мы надеемся. Гораздо больше крови бы пролилось.

– Ты, значит, за воссоединение? – поморщилась ведьма.

– К тому же, – продолжала щебетать Глинда, – я дала ей на всякий случай Нессины башмачки. Они ее защитят.

– Как?! – Ведьма молнией повернулась к Глинде. Злоба душила ее, мешала говорить. – Эта девчонка свалилась с неба, раздавила мою сестру, а ты ей – башмачки? По какому праву ты ими распоряжаешься? Папа сделал их специально для Нессы, а она завещала их мне.

– Да? – с напускным спокойствием спросила Глинда, насмешливо оглядывая ведьму с головы до ног. – И что бы ты с ними делала? Надевала бы вот с этим платьем? Чекан изящества, зерцало вкуса, как говорил поэт. Будет тебе, Эльфи. С каких пор ты носишь башмачки? Ты ж вон в солдатских сапогах ходишь.

– Это уж мое дело. Но как ты посмела раздавать чужие вещи? Сколько труда вложил папа в эти башмачки. А ты и раньше их без спросу заколдовала.

– Да они бы иначе рассыпались, вот я и залатала их моим специальным связывающим заклинанием. Вы‑то с отцом даже этого не сделали для Нессы. Я помогала ей, когда ты бросила ее в Шизе. Бросила нас обеих. Да‑да, не сверкай так глазами, это правда. Я была ей за сестру и как близкая подруга наделила башмачки способностью ее поддерживать. Прости, если я тебя расстроила, но, по‑моему, у меня было больше прав распоряжаться этими башмачками, чем у тебя.

– Мне надо их вернуть.

– Да брось, это всего лишь обувка, а не святые реликвии. Красивые, да, но если честно, такие башмачки уже не в моде. Пускай остаются у девочки. У нее же ничего больше нет.

– Всего лишь обувка, говоришь? Смотри, к чему они привели. – И ведьма показала на стену конюшни, вдоль которой огромными красными буквами было написано «Гори в аду, старая ведьма!».

– Ах, перестань, – вздохнула Глинда. – У меня голова разболится.

– Где эта девчонка? – прошипела ведьма. – Если ты не вернешь мне башмачки, я сама их у нее отберу.

– Знала бы я, что они тебе так дороги, специально сберегла бы их для тебя. Мне главное было удалить их из Манчурии, а то бестолковые манчики слишком верят в их магическую силу. И чего они в них нашли? Волшебный меч – это я понимаю. Но башмачки?

– Так ты заодно с Гудвином? Никакой ты не благотворительностью занимаешься, а готовишь захват Манчурии! Себя хоть не обманывай. Или ты и правда все еще во власти старого заклятия мадам Кашмери?

– Не кричи на меня. Хочешь знать, где девочка? Она ушла по Дороге из желтого кирпича неделю назад. Она ласковая и добрая и очень расстроится, если узнает, что нечаянно взяла чужое. Вот только тебе эти башмачки без надобности.

– Как ты не поймешь, для Гудвина это оружие в борьбе с Манчурией. Слишком много они значат для манчиков. Нельзя, чтобы Гудвин ими завладел!

Глинда примирительно взяла ведьму за руку.

– Любовь отца ты за них все равно не купишь, – сказала она.

Ведьма отдернула руку. Они стояли, буравя друг друга взглядами. Слишком много объединяло женщин, они были как два башмачка пара, но именно башмачки пропастью пролегли теперь между ними. Ни одна из них не могла настоять на своем, ни одна не хотела отступить, и ведьме оставалось только обиженно повторить:

– Мне нужны эти башмачки.

Глинда и сэр Чафри отсидели панихиду на балкончике для почетных гостей. С ними же был посланник от Гудвина в восхитительном красном камзоле с изумрудным крестом на груди, окруженный отрядом телохранителей. Ведьма сидела внизу и упорно избегала взгляда Глинды. Фрекс рыдал, пока не начал задыхаться, и ведьма вывела его через боковую дверь, чтобы старик смог отдышаться.

После панихиды к ней подошел посол.

– Его императорское величество хочет переговорить с вами. Он прилетит сегодня вечером на фениксе, чтобы выразить свои соболезнования семье погибшей.

– Прилетит сюда? Это невозможно! Он не посмеет!

– Те, в чьей власти принимать решения, думают иначе. Его величество прибудет после захода солнца только для того, чтобы поговорить с вами и вашими близкими.

– Отец не станет принимать Гудвина. Я не позволю!

– Тогда его величество встретится с вами. Он настаивает. Он хочет сделать одно дипломатическое предложение. Только помните, об этой встрече никто не должен знать, иначе вашему отцу и брату не поздоровится. И вам, – добавил посол, как будто это не было само собой разумеющимся.

Ведьма прикинула, какую пользу можно будет извлечь из этой навязанной аудиенции. Сарима, безопасность Фрекса, судьба Фьеро.

– Хорошо, – согласилась она. – Я с ним встречусь.

И несмотря на свою обиду, она обрадовалась, что волшебные башмачки Нессарозы уже не в Кольвене.

Когда колокола забили к вечерне, за ведьмой пришли.

– Нам придется вас обыскать, – сказал посол перед закрытой дверью, к которой ее подвели. – Так требуется по протоколу.

Ведьма сосредоточилась на клокочущей внутри нее ярости, пока охранники ее ощупывали.

– Это что еще такое? – спросил один, вынув из кармана забытую страницу из «Гримуатики».

– Это? – переспросила она, лихорадочно соображая. – Я хотела показать это его величеству.

– С собой ничего брать не разрешается, – сказали они, пряча листок.

– Да вы понимаете, с кем говорите? Я могу завтра объявить себя правительницей Манчурии и бросить вас всех за решетку.

Угроза не произвела на охранников никакого действия. Они невозмутимо открыли дверь и пригласили ее в комнатенку, где стояли только два стула на цветастом ковре. По сторонам, на непокрытых половицах, сквозняк всколыхнул клубки пыли.

– Его императорское величество Гудвин великий и ужасный! – объявил посол и скрылся за дверью.

С минуту ведьма оставалась одна. Потом в комнату вошел неприметный старичок в рубашке со стоячим воротничком и пиджаке, из‑под которого выглядывала цепочка карманных часов. На его лысой розовой голове виднелись бурые старческие пятна, над ушами кустились остатки волос. Гудвин. Он промокнул платком лоб и сел, указав ведьме на соседний стул. Она не двинулась с места.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Что вы от меня хотите? – спросила ведьма.

– Обсудить с вами две веши. Первая – это то, ради чего я, собственно, сюда прибыл, а второе – то, на что вы обратили мое внимание.

– Я вас слушаю.

– Буду говорить без обиняков. Я хотел узнать о ваших планах на наследование титула Нессарозы.

– Если бы они у меня и были, вас это совершенно не касается.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Меня это очень даже касается, потому что я намереваюсь вернуть Манчурию Озу. Подготовка к этому идет уже полным ходом. Насколько я понимаю, леди Глинда благоразумно, хотя и несколько поспешно удалила из страны виновницу несчастья и почитаемые здесь башмачки, что, несомненно, облегчит мою задачу. Башмачки эти я еще раздобуду – на всякий случай, чтобы вы о себе слишком многого не возомнили. Так что, как видите, мне действительно необходимо знать ваши планы. Как я понимаю, вы не слишком одобряли религиозную тиранию, которую установила ваша сестра. Искренне надеюсь, что вы не пожелаете здесь обосноваться. Иначе нам нужно будет с вами кое о чем договориться, чего у меня никак не получалось с вашей сестрой.

– Зачем мне здесь обосновываться? И какая из меня правительница?

– К тому же не будем забывать о маленькой армии, которая стоит… под Красной Мельницей, если я правильно помню.

– Так вот зачем они там были нужны все эти годы!

– Чтобы вы не отвлекались на здешние дела. Накладно, конечно, зато эффективно.

– Надо бы мне, конечно, воспользоваться своим правом и возглавить манчиков, хотя бы назло вам. Но меня мало волнует судьба этого глупого народа. Пусть живут как хотят, лишь бы отцу не досаждали. Так что если вопрос исчерпан…

– То перейдем к другому. – Гудвин заметно оживился. – Откуда вы взяли ту страницу, которую, как говорят охранники, хотели мне показать?

– Хороший вопрос! По какому праву ваши охранники отобрали ее у меня?

– Речь сейчас не об этом. Где книга, из которой вы вырвали этот лист, – вот что я хочу узнать.

– Если я вам скажу; то что получу взамен?

– А что вы хотите?

«Вот оно! – мелькнула мысль. – Ради этого и стоило встречаться». Ведьма набрала полную грудь воздуха и выпалила:

– Узнать, жива ли еще Сарима, княгиня арджиканская, где ее найти и как выкупить ей свободу.

Гудвин улыбнулся.

– Просто удивительное совпадение. Как раз об этом я и подумал.

Он взмахнул рукой. Дверь открылась, и в комнату ввели гнома в белом. Вернее, нет, не гнома, приглядевшись, поняла ведьма, – сильно сгорбленную девушку. От ее ошейника до лодыжек тянулись короткие цепи, мешавшие ей распрямиться. Не сразу дошло до ведьмы, что это Нор. Сейчас ей должно быть лет шестнадцать‑семнадцать. Столько лет было ведьме, когда она поступила в Крейг‑холл.

– Нор? – позвала она. – Ты меня слышишь?

Пальцы девушки сжались вокруг цепей, грязные коленки вздрогнули. Она наклонила небрежно выбритую голову, как будто прислушиваясь к музыке, но так и не подняла глаза.

– Это тетушка ведьма. Я приехала, чтобы освободить тебя, – сказала она первое, что пришло в голову.

Тут Гудвин снова махнул рукой, и измученную девушку вывели из комнаты.

– Боюсь, это невозможно, – сказал он. – Она находится под моей защитой. От вас.

– А остальные? – спросила ведьма. – Что с ними?

– Документальных свидетельств не сохранилось, но насколько я понимаю, Сарима и все ее сестры мертвы.

У ведьмы перехватило дыхание. Плакали последние надежды на прощение.

– По недогляду, ей‑богу, – развел руками Гудвин. – Какой‑то безграмотный офицер решил устроить кровавую баню. Армия так ненадежна, разве за всеми уследишь?

– А Иржи? – спросила ведьма, впиваясь пальцами себе в локти.

– Ну, он просто должен был умереть, – огорчился Волшебник. – Он же был главным претендентом на княжеский престол.

– Скажите хотя бы, что он не мучился, – взмолилась ведьма.

– Его казнили огненным ошейником, – признался Гудвин. – Казнь была публичная; надо было показать другим пример. Ну вот я и рассказал вам даже больше, чем следовало. Теперь ваш черед. Где находится книга, из которой вырвана эта страница? – Волшебник дрожащими руками разгладил ее на коленях. – Надо же, заклинание для вызова драконов, – удивленно произнес он.

– Вот оно что? – гулко откликнулась ведьма. – А я никак не могла разобрать.

– Ничего удивительного. Видите ли, эта страница, как и вся книга, попала сюда из другого мира. Из моего.

Еще один ненормальный. Городит про другие миры, как ее отец.

– Неправда, – сказала ведьма, надеясь, чтобы так оно и было.

– Правда, неправда – какое мне дело? – сказал Гудвин. – Как я говорю, так и есть.

– Но зачем вам эта книга? – спросила ведьма, соображая тем временем, как бы выторговать жизнь Нор. – Я даже не знаю, о чем она. И вы наверняка тоже.

– Я‑то знаю. Это магический трактат, написанный в незапамятные времена. Книгу давно считали утраченной или вовсе не существовавшей. Какой‑то волшебник, еще могущественнее меня, забрал ее из нашего мира и перенес сюда. За ней‑то я и прибыл в страну Оз. – Глаза у Гудвина подернулись дымкой воспоминаний. Он будто говорил сам с собой, как это часто бывает со стариками. – Сорок лет назад госпожа Блаватская с помощью хрустального шара нашла книгу, я сделал соответствующие приготовления, принес нужные жертвы и отправился в путь. Я был тогда молод, полон сил, но – неудачлив. Я вовсе не собирался здесь править; лишь хотел найти книгу, вернуть ее в наш мир и уже там узнать тайны, которые она скрывает.

– Жертвы, говорите? Какие, интересно? Человекоубийство, как здесь?

– Убийство – ханжеское слово. Жалкие людишки клеймят им всякий смелый поступок, выходящий за рамки их понимания. То, что я делал и делаю, – не убийство, ибо я, пришелец из другого мира, выше глупых условностей вашей наивной цивилизации, этого детского сюсюканья о добре и зле.

Гудвин говорил спокойно и убежденно; в его глазах не горел дьявольский огонь – там синела бездна холодной отрешенности.

Если я отдам вам «Гримуатику», вы вернетесь в свой мир? Могу я рассчитывать, что вы выпустите Нор и освободите страну от тирании?

– Стар я уже, чтобы путешествовать. Да и с какой стати я брошу то, над чем работал столько лет?

– Иначе я воспользуюсь книгой и уничтожу вас.

– Да тебе в жизни ее не прочесть! Для уроженки Оза это невозможно.

– Я могу прочесть гораздо больше, чем вам кажется. Я читала о том, как высвобождать скрытую в материи энергию и поворачивать время вспять, как изготовить оружие, которое не каждый‑то осмелится использовать, отравлять воду и превращать народ в покорных рабов. Я видела схемы орудий для пыток. Хоть я не все понимаю, хоть рисунки и слова иногда расплываются, я могу еще многому научиться. Потому что в отличие от вас я еще не старая.

– Все это очень интересно, – проговорил Гудвин, заметно удивленный успехами ведьмы.

– Но не для меня. Итак, если я отдам вам «Гримуатику», обещаете ли вы вернуть мне Нор и покинуть стану Оз?

– Разве мне можно верить? – вздохнул Гудвин. – Честное слово, ты прямо как дитя. – Он любовно посмотрел на вырванную страницу. – Подумать только: армия из драконов, – промурлыкал он и перевернул, чтоб прочитать обратную сторону.

– Ну пожалуйста! Я еще никого ни о чем не просила, но вас умоляю. Не место вам здесь. Если допустить, что вы хоть иногда способны говорить правду, – уйдите, вернитесь в свой мир, оставьте нас в покое. Забирайте с собой книгу, делайте с ней что хотите, только освободите нас. Позвольте мне сделать хоть одно благое дело в своей жизни.

– У нас был другой уговор, – напомнил ей Гудвин. – Я говорю, что стало с семьей твоего дорогого Фьеро, а ты – где находится книга.

– Условия изменились. Вы возвращаете мне Нор, а я вам – «Гримуатику». Сами вы все равно ее никогда не найдете: слишком хорошо она спрятана.

Ведьма надеялась, что говорит убедительно.

Гудвин встал и сунул страницу в карман.

– Я не стану тебя убивать, – пообещал он. – По крайней мере сейчас. Книгу я все равно добуду рано или поздно. Я подумаю над твоим предложением, но пока девчонка останется у меня в заложницах.

– Освободите ее! Сейчас же! Поступите хоть раз как мужчина, а не как последний подлец! Отпустите Нор, и клянусь, я пришлю вам книгу.

– Я не торгуюсь, – сказал Гудвин усталым голосом, как будто говорил сам с собой. – Посмотрим, как пройдет присоединение Манчурии. Если не будешь мешать, я, может, подумаю над твоими словами. Но я не торгуюсь.

Видя, что он уже собирается уходить, ведьма решилась:

– А ведь мы с вами уже встречалась. Вы приняли меня во дворце, когда я была еще студенткой из Шиза.

– Правда? – поднял брови Гудвин. – Так ты одна из Кашмериных девиц? Ах, мадам Кашмери, мадам Кашмери, драгоценная моя помощница. Теперь она совсем выжила из ума, а ведь сколькому научила меня об укрощении строптивых девчонок. Ты, конечно, ее обожала, как и остальные?

– Она предлагала мне служить какому‑то неназванному властелину. Это были вы?

– Почем знать? Мы с ней вынашивали столько планов, что теперь и не упомнишь. Замечательная была женщина. Она бы никогда не стала действовать такими грубыми методами. – Гудвин кивнул на открытую дверь, за которой горбатилась Нор, что‑то тихо себе напевая. – Ее способы были гораздо более утонченными.

Волшебник направился к двери, но, не дойдя до нее, обернулся:

– Вспомнил! Это она предупредила меня о тебе. Сказала, что ты отвергла ее предложение. Посоветовала следить за тобой. Благодаря ей мы и узнали о твоем княжеском ухажере.

– Не может быть!

– Значит, говоришь, мы встречались? Я забыл. В каком облике я тогда появился?

Ведьма усилием воли отогнала тошноту.

– Вы были светящимся скелетом, танцующим в буре.

– Ах да. Впечатляло, правда?

– По‑моему, вы ничтожный волшебник.

– А ты, – обиженно отозвался он, – карикатура на ведьму.

Гудвин развернулся.

– Подождите! – крикнула она ему вслед. – Как я узнаю о вашем ответе?

– Я пошлю гонца до конца этого года, – отозвался он, не оборачиваясь.

Дверь за ним закрылась. Ведьма рухнула на колени, уронила голову на грудь, сжала кулаки. Никогда, никогда она не отдаст «Гримуатику» этому чудовищу. Она готова умереть, лишь бы книга не попала в его руки. Но каким обманом ей вызволить Нор?

Через несколько дней, убедившись, что отца не выселят из замка, ведьма оставила Кольвен. Фрекс отказался ехать с ней в Винкус, сослался на возраст и на то, что Панци может захотеть с ним повидаться. Покидая отца, ведьма чувствовала, что он долго не протянет и тоска по Нессарозе быстро сведет его в могилу. Она подавила в себе обиду и попрощалась с ним, как будто в последний раз.

Во дворе замка она увидела Глинду. Избегая смотреть друг на друга, волшебницы разошлись каждая своим путем.

– Эльфи! – не выдержала Глинда.

Ведьма не обернулась. Больше они так и не увиделись…

Времени на преследование девчонки у ведьмы не оставалось. По совести, искать башмачки должна была Глинда – со своими деньгами и связями. А то сама заварила кашу, а другие расхлебывай.

Но все‑таки ведьма периодически останавливалась на Дороге из желтого кирпича, заходила в придорожные таверны и спрашивала, не видел ли кто необычную девочку в клетчатом платье и с маленькой собачкой. Подвыпившие завсегдатаи одной из таверн принялись обсуждать, зачем зеленой ведьме понадобилась девочка (похоже, у Дороти был редкий дар очаровывать незнакомцев), но убедившись, что ничего плохого ей не грозит, все рассказали. Действительно, Дороти проходила здесь несколько дней назад и переночевала у хозяина дома в паре миль отсюда.

– Пойдете во‑о‑он туда, увидите красивый дом с круглой желтой крышей и высокой тонкой трубой, – сказал один. – Пропустить его невозможно.

Следуя указаниям, ведьма действительно нашла нужный дом, а во дворе – Бока, качавшего на коленях ребенка.

– Ба! – воскликнул он. – Какие люди! Мила, иди сюда, смотри скорей, кто к нам пришел! Эльфаба, с которой мы вместе учились. Собственной персоной!

Вышла Мила; за ней, цепляясь за ее передник, – несколько голых ребятишек. Раскрасневшаяся от стирки, она смахнула со лба влажную прядь волос.

– А одеты‑то, одеты мы с тобой курам на смех, – ахнула она.

– Ты у меня и так красавица, – любовно сказал Бок.

По фигуре Милы совершенно не было заметно, что она выносила стольких детей (ведьма насчитала четырех, и это наверняка были не все). Бок же заматерел, раздался в ширину, а рано поседевшие волосы придали ему новый, благородный вид.

– Мы слышали о гибели Нессы, – говорил он, – и слали соболезнования твоему отцу. Как найти тебя, мы не знали. Слышали, что ты появлялась тут вскоре после переворота, но куда Делась потом, нам так никто и не сказал. Хорошо, что ты вернулась.

Радость встречи загладила обиду от предательства подруги.

– Ну вы и смотритесь, – улыбнулась ведьма.

– Рикла, слезь со стула, дай тете сесть, – сказала Мила девочке. – А ты, Рыжик, беги к дяде и попроси у него риса, лука и йогурта, чтобы приготовить обед.

– Подожди, Рыжик, не беги. Мила, я к вам на минутку. Я бы с удовольствием посидела и послушала, как у вас идут дела, но мне надо найти девочку из упавшего домика. Говорят, она у вас ночевала.

Бок засунул руки в карманы.

– Так и есть. Зачем она тебе?

– Я хочу вернуть Нессины башмачки, которые она забрала.

– Башмачки? – Бок был так же изумлен, как до него Глинда. – Раньше тебя модная обувь не интересовала.

– Может, я наконец решила показаться в свете и дать бал в Изумрудном городе. – Почувствовав колкость своих слов, ведьма поправилась: – Это семейное дело. Я хочу вернуть папин подарок, который Несса завещала мне, а Глинда без разрешения отдала этой девочке. И горе всей Манчурии, если башмачки попадут в руки Гудвина. Какая она, эта Дороти?

– Просто прелесть, – ответил Бок. – Честная, открытая, непосредственная. Она без труда доберется до Изумрудного города. Путь туда, конечно, неблизкий, но всякий, кто ее встретит, обязательно ей поможет. Мы с ней сидели, пока не взошла луна: говорили о ее доме, нашей стране и о том, с какими трудностями она может столкнуться по дороге. Она еще ни разу не путешествовала.

– Очаровательно, – угрюмо отозвалась ведьма.

– А что ты сейчас замышляешь? – неожиданно спросила Мила. – Знаешь, когда ты не вернулась с Глиндой из Изумрудного города, стали поговаривать, будто ты сошла с ума и подалась в террористки.

– Сплетники всегда найдутся, поэтому я теперь зову себя ведьмой. Западной ведьмой, если полностью. Раз меня все равно считают сумасшедшей, почему бы этим не воспользоваться? Ведьмы не подчиняются условностям.

– Какая же ты ведьма? – не поверил Бок. – Они ведь злые, а ты нет.

– Я‑то? – Ведьма улыбнулась. – Откуда ты знаешь? Пока мы не виделись, я ведь и озлобиться могла.

Бок покачал головой.

– Те, кто открыто зовут себя злыми, на самом деле не хуже остальных. – Он вздохнул. – Беда скорее с теми, кто всерьез считает себя добродетельнее других.

– Как Нессароза, – ехидно подсказала Мила.

Они печально кивнули.

Ведьма взяла у Бока ребенка, покачала его на колене, поцокала языком. Она не слишком любила детей, но после стольких лет общения с обезьянами начала понимать, как им угодить. Малыш от радости залепетал и намочил пеленки. Ведьма поспешно отдала его обратно.

– Если отвлечься от башмачков, – сказала она. – Вам не кажется жестоким послать девочку прямо в лапы Гудвину? Ее хоть кто‑нибудь предупредил, какое он чудовище?

Бок замялся.

– Я… предпочитаю не обсуждать Гудвина: тут никогда не знаешь, кто тебя услышит. Я, конечно, надеюсь, что теперь у нас будет нормальное правительство, но если через пару месяцев нас захватят императорские войска – а между нами говоря, все к тому идет, – я бы не хотел, чтобы им доложили, будто я злословил о государе.

– Только не говори мне, что ты тоже за воссоединение!

– Я за мир и покой, Эльфи, и ни за что больше. Мне и так забот хватает. Попробуй собери урожай с наших бесплодных полей! Я ведь затем и поступал в университет – изучать агрономию. Теперь вот все силы вкладываю в землю, а мы все равно едва сводим концы с концами.

Сказал он это, правда, с нескрываемой гордостью. Мила тоже приосанилась.

– Вы, может, и пару Коров в хлеву держите?

– Как можно? Неужели ты думаешь, я забыл, над чем мы работали в университете: ты, Кроп с Тиббетом и я? То была самая яркая пора моей тихой жизни.

– Никто не заставлял тебя вести тихую жизнь.

– Только не надо меня учить. Я ничуть не жалею ни о нашей университетской борьбе за справедливость, ни о спокойной семейной жизни в деревне. Как думаешь, мы хоть что‑нибудь полезное тогда сделали?

– По меньшей мере мы помогли профессору Дилламонду: он был очень одинок в своей работе. А между тем вся философия сопротивления выросла из его открытий.

Про свои эксперименты с летучими обезьянами, также основанные на работах профессора, ведьма решила не распространяться.

– Мы даже не подозревали тогда, что при нас закончится золотой век, – вздохнул Бок. – Когда ты в последний раз видела Зверей на ответственной должности?

– Лучше не заводи меня, – предупредила ведьма. От волнения она поднялась со стула.

– Помнишь, ты говорила, что успела забрать записи профессора после его смерти? Ты так и не рассказала мне, о чем они. Ты ими как‑нибудь воспользовалась?

– Я узнала из них достаточно, чтобы ничего не принимать на веру, – ответила ведьма.

Собственные слова показались ей чересчур напыщенными, грустные воспоминания тяжким грузом легли на сердце. Мила заметила это и пришла ей на выручку:

– Эти времена давно прошли, и слава богу. Мы тогда были наивными детьми с несбыточными мечтами, а теперь – теперь мы в расцвете сил, тянем за собой малышей, тащим на плечах престарелых родителей. Мир теперь наш, а те, кого мы раньше боялись и уважали, доживают последние дни.

– По Гудвину этого не скажешь, – заметила ведьма.

– Зато по мадам Кашмери – вполне. Так мне в последнем письме писала Шень‑Шень.

– Правда?

– Да, – поддержал Бок. – Хотя она и из своей койки продолжает наушничать Гудвину. Даже странно, что Глинда послала Дороти в Изумрудный город, а не в Шиз, учиться у Кашмери.

Ведьма попыталась представить Дороти студенткой, но вместо этого перед глазами появилась согнутая фигурка Нор, а с ней и других девушек, тоже в ошейниках и цепях, которые закружились над мадам Кашмери.

– Эльфи, что с тобой? Тебе плохо? – встревожился Бок. – Сядь. Я понимаю, тебе сейчас нелегко. Помнится, ты не слишком ладила с Нессой?

Но ведьма не хотела ни говорить, ни думать о сестре.

– Дороти – некрасивое имя, тебе не кажется? – спросила она, опустившись на стул.

– Да вроде ничего, – пожал плечами Бок. – Вообще‑то мы с ней даже говорили об этом. Оказывается, правителя ее земли зовут Теодором, что, как объяснила ей школьная учительница означает «дар богов». Дороти спросила, значит ли ее имя тоже «дар богов», ведь Дороти – почти то же самое, что Теодор, только наоборот. Учительница проверила и сказала, что нет, Дороти – переводится как «богиня даров».

– Очень кстати! Пусть вместо дара вернет мне башмачки. А ты что же, полагаешь, она на самом деле дар богов? Или богиня? Что это с тобой? Ты ведь никогда не был суеверным.

– Ничего я такого не думаю, просто обсуждаю происхождение слов, – примирительно сказал Бок. – Про богов пусть выясняют те, кто умнее меня. Но мне кажется любопытным, что имя девочки так похоже на имя их короля.

– А на мой взгляд, она святая, – вставила Мила. – Святая, как и любой ребенок. Рыжик, а ну кыш от лимонного пирога, а то так всыплю, что навек запомнишь! Дороти напомнила мне о маленькой Озме: та тоже могла бы такой стать, а может, еще и станет, если очнется от колдовского сна.

– Только послушайте ее! – фыркнула ведьма. – Озма, Дороти, дети‑ангелочки, сюси‑пуси.

– Знаешь, в чем тут дело? – задумчиво сказал Бок. – Помнишь тот древний рисунок, который я нашел в библиотеке, – женщина со зверьком на руках? В нем было одновременно что‑то трогательное и жуткое. Так вот Дороги чем‑то напоминала мне эту женщину на рисунке. Безымянную Богиню я бы сказал, если это не святотатство. Видела бы ты, с какой любовью она тискает свою омерзительную, воняющую псиной собаку. Один раз она взяла ее на руки и склонилась над ней точь‑в‑точь как на картинке. Дороти еще ребенок, но в ней есть серьезность и степенность взрослого. Это ей очень идет. Я ею просто очарован. – Бок расколол несколько орехов и предложил их ведьме и жене. – И тебя она очарует, вот увидишь.

– Я предпочла бы не видеть, – проворчала ведьма. – Меньше всего я расположена умиляться серьезными детьми. Но мне нужно вернуть башмачки.

– Они и правда волшебные, как говорят? – спросила Мила. – Или просто дороги тебе как память?

– Откуда мне знать, волшебные они или нет – я их ни разу не надевала! Но если я их раздобуду и они унесут меня от земных мук, жалеть не стану.

– В этих башмачках видели причину Нессиной тирании. По мне, так Глинда очень мудро поступила, что отдала их Дороти. Она вынесет их из Манчурии, даже не подозревая, какую услугу нам оказывает.

– Ага, и попадет прямо в лапы Гудвина. Глинда ведь послала девочку в Изумрудный город, забыла? А как только Гудвин их получит, так сразу беспрепятственно двинется на манников. И вы глупы, если этого не боитесь.

– Давайте лучше пить чай, – предложила Мила. – Кларинда как раз его заварила, а я пойду взобью сливки. Помнишь, как мы поминали мисс Клютч взбитыми сливками?

Ведьма с трудом переводила дыхание: злоба душила ее. Глинда! Прекрасно зная, что в смерти опекунши виновата мадам Кашмери, Глинда теперь не гнушается ее методов. Использует ничего не подозревающую Дороти, чтобы избавить Манчурию от проклятых башмачков. Или даже чтобы доставить их Гудвину.

– У меня нет времени сидеть и попусту болтать с вами! – Ведьма вскочила и уронила миску с орехами на землю. – Разве мы не наболтались в университете?

Она схватила свою метлу и остроконечную шляпу. Бок качнулся от изумления и едва не свалился со стула.

– Эльфи, ты что, обиделась? Из‑за чего?

Но ведьме было не до объяснений. Она развернулась, словно маленький черный ураган из развевающихся плаща и юбки, и выбежала за ворота.

Как в забытьи шла она по дороге, а в голове вызревал план. О волшебной метле ведьма вспомнила, только когда, остановившись на отдых, оперлась на нее.

Бок, Глинда, даже Фрекс – каким разочарованием стали они для нее! Так ли они изменились за прошедшие годы, или это она по своей наивности раньше не замечала, кем они были на самом деле? Окончательно утратив веру в человечество, ведьма хотела теперь только одного – попасть домой. Чтобы ни на кого не сорваться, она не стала заходить в таверну. Ночь была теплая, и ведьма решила отдохнуть под открытым небом.

Она лежала без сна на краю ячменного поля. Взошла луна, огромная, как это бывает, когда она только поднимается из‑за горизонта, и высветила воткнутый в землю шест с поперечной перекладиной, готовый стать крестом для распятия или опорой для пугала.

Почему ведьма не объединилась с сестрой и не повела вместе с ней армии против Гудвина? Почему, когда Нессароза попросила ее о помощи, она отказала и вернулась в Киамо‑Ко, где просидела последние семь лет? У нее была возможность объединить силы с сестрой, а она не воспользовалась этим – почему? Неужели из‑за жалких семейных обид?

За что бы она ни бралась, какое бы дело ни начинала – все оканчивалось неудачей. Почему?

Терзаемая мыслями о гибели сестры, раздавленной, как козявка, ведьма поднялась и взяла новый курс. Дороти никуда не денется: она будет идти по Дороге из желтого кирпича до самого Изумрудного города. Ее всегда удастся перехватить. А пока ведьма завершит дело, начатое пятнадцать лет назад. Мадам Кашмери все еще жива.

За прошедшие годы Шиз превратился в настоящую денежную машину. Расположенный в историческом центре университет почти не изменился, только кое‑где появились новые корпуса. Зато город разросся вширь, подпитываемый лихорадящей предвоенной экономикой. Сам воздух здесь горячил и волновал кровь: Шиз деловито пыхтел и с каждым вздохом преумножал свое богатство. Посреди Вокзальной площади устремилась ввысь огромная, желтеющая медью мраморная колонна – памятник «Дух империи». Заводы выпускали в небо столбы черного дыма. Камни, прежде голубовато‑серые, темнели от сажи. Серели чахлые деревья. И нигде не было ни одного Зверя.

Крейг‑холл странным образом преобразился: одновременно постарел и помолодел. Ведьма решила не связываться с привратником и перелетела через стену в огород, куда когда‑то чуть ли не на колени ей упал Бок. Овощные грядки с фруктовым садом остались, а вот прилегавшая к ним раньше лужайка исчезла – теперь на ее месте стояло каменное сооружение, над блестящими дверями которого виднелась надпись «Театр музыки и драмы сэра Чафри и леди Глинды».

На дорожку, о чем‑то щебеча и прижимая к груди учебники, вышли три девушки, будто тени из прошлого, призраки Нессарозы, Глинды и ее самой. У ведьмы подогнулись колени; и она оперлась на метлу, чтобы не упасть. Как же, оказывается, она постарела!

– Как бы мне увидеть директора? – спросила она.

Студентки недоуменно посмотрели на нее, потом одна, самая бойкая, объяснила. Кабинет находился все там же, в главном здании.

– Там вы ее и найдете, – закончила девушка. – Она всегда в это время пьет чай.

«Странно, даже не спросили, откуда я взялась и что делаю в огороде, – подумала ведьма. – Видно, охрана здесь нестрогая, еще и не таких, как я, пропускает. Тем лучше – проще будет сбежать».

Директриса теперь обзавелась пухлым старичком‑секретарем.

– Вы договаривались? – спросил он. – Нет? Тогда я проверю, свободна ли она.

Он заглянул в кабинет.

– Проходите, – сказал он, высунувшись. – Метлу можете оставить здесь, на стойке для зонтиков.

– Нет‑нет, благодарю, – отказалась ведьма и вошла внутрь.

Директриса поднялась ей навстречу из кожаного кресла.

Это была не мадам Кашмери, а низенькая, розовощекая, энергичная женщина с медно‑рыжими волосами.

– Простите, я не расслышала вашего имени, – извинилась она. – Вы ведь из стареньких, а я тут совсем новенькая. – Она рассмеялась собственной шутке. – Я даже не представляла, сколько прежних выпускниц сюда возвращаются, чтобы вспомнить юность. Присоединяйтесь ко мне пить чай. Так как вас зовут?

– Когда я училась здесь, меня звали Эльфабой, – не без усилия произнесла ведьма. Только сейчас она поняла, как давно это было. – Спасибо за ваше приглашение, но боюсь, мне придется отказаться. Я спешу. Я думала, что здесь все еще руководит мадам Кашмери. Не знаете, где ее можно найти?

– Даже не знаю, как вам это сказать, – начала директриса – Д° последнего времени мадам Кашмери регулярно посещала Изумрудный город, вместе с самим императором занималась вопросами образования в Озе. Но недавно ее здоровье сильно пошатнулось, и теперь она лежит в дочернике – я хотела сказать, в Дочернем корпусе; он назван так, потому что построен на пожертвования дочерей Крейг‑холла, наших выпускниц. Мне жаль вас огорчать, но боюсь, ее конец уже близок.

– Можно я загляну к ней поздороваться? – спросила ведьма. Она не умела притворяться, но директриса была еще слишком неопытна и наивна, чтобы заподозрить неладное. – Я была одной из ее любимых учениц, она мне очень обрадуется.

– Подождите, я позову Громметика, он вас проводит. И еще надо бы спросить сиделку, сможет ли мадам вас принять.

– Не надо, не зовите Громметика, я знаю дорогу. С сиделкой я все улажу, да и загляну всего на секундочку. А потом вернусь к вам, и мы поговорим о пожертвовании в университетский фонд.

На памяти ведьмы это была первая ложь в ее жизни.

Дочерни к оказался приземистой башенкой вроде силосной, примыкающей к часовне, в которой отпевали профессора Дилламонда. Уборщица объяснила, что покои мадам Кашмери находятся этажом выше, за дверью с императорским гербом.

Минутой позже ведьма остановилась перед указанной дверью. Императорский герб изображал воздушный шар, прославляя чудесное прибытие Гудвина в Изумрудный город, а под шаром – два скрещенных меча. Издали шар с висящей под ним корзиной напоминал оскаленный в улыбке череп, а мечи – зловещий крест. Ведьма приблизилась, повернула ручку и вошла внутрь.

Здесь было несколько комнат, все забитые почетными грамотами и памятными подарками от вельмож Изумрудного города, в том числе от самого императора. Ведьма прошла через гостиную, где, несмотря на теплую погоду, горел камин, миновала кухню с чуланом, забаррикадировала комодом дверь в ванную, откуда доносились чьи‑то всхлипывания, и прошла в спальню.

На огромной кровати, выполненной в виде феникса, высоко на подушках покоилась мадам Кашмери. Золоченые голова и шея птицы поднимались над изголовьем, крылья распростерлись по сторонам, а лапы соединились у изножия. Куда приткнуть хвост, столяр, видно, так и не догада