Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






XV. Стоящий Медведь становится юридическим лицом





 

Я пришел с востока в эти места, вы прогнали меня с земли, где я жил две тысячи лет или больше… Друзья мои, если вы оторвете меня от этой земли, мне будет очень плохо. Я хочу умереть на этой земле. Я хочу здесь состариться… Я не хотел отдавать Великому Отцу ни одного клочка этой земли. Даже за миллион долларов я бы не отдал ему эту землю… Когда хотят зарезать скот, его гонят в загон и там режут. То же самое случилось с нами… Моих детей перебили; был убит и мой брат.

Стоящий Медведь, из понков

 

Солдаты подошли к границам нашего селения и перегнали нас на другую сторону Найобрэры, подобно тому как перегоняют табун лошадей; и эти солдаты подталкивали нас вперед, пока мы не пришли к реке Платт. Они гнали нас перед собой, словно мы и впрямь были табуном лошадей, и я сказал: „Если я должен идти, я пойду на эту землю. Пусть только солдаты уйдут прочь, они пугают наших женщин“. Вот так я дошел до Теплой Земли (Индейская территория). Тамошняя земля оказалась плохой, и мы умирали один за другим, и мы сказали: „Какой человек пожалеет нас? И наши животные дохли. О, было очень жарко. Эта земля воистину нездорова, и мы здесь, скорее всего, умрем, и мы надеемся, что Великий Отец возьмет нас вновь обратно. Вот что мы говорим. Сто человек из нас умерло там“.

Белый Орел, из понков

 

В 1804 г. там, где река Найобрэра впадает в Миссури, Льюис и Кларк повстречали дружественное племя индейцев, которые называли себя понками. В племени в те времена насчитывалось от двухсот до трехсот человек, уцелевших после массовой эпидемии свинки, занесенной белым человеком. Полстолетия спустя понки по-прежнему жили там же, все еще были дружелюбными и охотно торговали с белыми людьми, и в их жизнеспособном племени было уже около тысячи человек. В отличие от большинства других степных племен понки выращивали кукурузу и сажали огороды, а поскольку они были состоятельны и имели много лошадей, им часто приходилось отражать набеги племен сиу, обитавших на севере.

В 1858 г., в том самом году, когда правительственные чиновники ездили по всему Западу, устанавливая границы земель различных племен, понки отказались от части своей территории в обмен на обещания официальных лиц гарантировать им защиту личности, собственности и постоянного места обитания на Найобрэре. Однако спустя десять лет, когда составители договоров вели переговоры с сиу, в результате некой грубой бюрократической ошибки, допущенной в Вашингтоне, земли понков были включены по договору 1868 г. в территорию племени сиу.

Хотя понки неоднократно посылали протесты в Вашингтон, официальные лица никак не реагировали. Необузданные юноши из племен сиу опустились до того, что требовали в качестве дани лошадей, угрожая согнать понков с земли, которую считали теперь своей собственностью. „В течение семи лет после заключения этого договора, — заявлял Питер ле Клэр (индеец понка), понкам приходилось обрабатывать сады и поля, подобно первым колонистам в Новой Англии… с мотыгой в одной руке и с винтовкой в другой“.

Наконец, конгресс подтвердил, что США по договору обязаны „защищать“ понков, но вместо того, чтобы вернуть им их земли, ассигновал небольшую сумму, „чтобы возместить этому племени ущерб от грабежей и убийств, совершенных индейцами сиу“. В 1876 г., вскоре после поражения Кастера, конгресс принял решение включить понков в список северных племен, подлежащих выселению на Индейскую территорию. Понки, разумеется, не имели никакого отношения к боевым операциям Кастера, они никогда не были в состоянии войны с Соединенными Штатами, и все же кто-то в Вашингтоне провел через конгресс ассигнование 25 тыс. долларов „на перемещение понков на Индейскую территорию и предоставление им там сферы обитания в соответствии с согласием, полученным от названного племени“. Этой последней фразой (о согласии племени. — Перев.) так же удобно пренебрегли, как и обещаниями договора, запрещавшего белым гражданам селиться на территории понков; в течение десяти лет белые поселенцы вторгались на земли понков, зарясь на богатые аллювиальные почвы, на которых росла самая лучшая в степях индейская кукуруза.

Впервые о надвигающемся перемещении понки узнали в начале января 1877 г. от инспектора по делам индейцев Эдварда Кембла.

„Сразу после рождества к нам пришел какой-то белый человек, рассказывал вождь Белый Орел. — Нас никто не оповестил о его приходе; он появился неожиданно. Нас всех собрали в церкви и там рассказали нам о цели его прихода“.

Вот рассказ Белого Орла о том, что было дальше: „Великий Отец в Вашингтоне сказал, что вам следует переселиться, для этого я и пришел“, заявил белый человек. „Друг мой, то, что мы услышали от тебя, слишком неожиданно, — сказал я. — Когда Великий Отец ведет с нами какое-нибудь дело, он обычно присылает слово, обращенное ко всему народу. Но ты пришел без уведомления“. „Великий Отец уведомляет вас о том, что вам следует уходить“, — повторил белый человек.

„Друг мой, я хочу, чтобы ты послал письмо Великому Отцу, и, если вправду таковы его слова, я очень хочу, чтобы он послал за нами, — сказал я. — И если дело обстоит так и я правильно понял, о чем речь, я скажу, что эти слова верны“.

„Я пошлю ему письмо“, — пообещал белый человек. Он послал письмо по телеграфу, и оно очень скоро достигло Великого Отца. „Ваш Великий Отец говорит, что ты можешь приехать к нему с десятью своими вождями, — сказал белый человек. — Сначала вы пойдете и увидите эту землю, а выбрав какую-нибудь ее часть, придете в Вашингтон. Вам придется взглянуть на Теплые Земли [Индейская территория], и, если вы увидите, что какая-то земля там хороша, вы скажете об этом Великому Отцу — но и о плохой земле, скажите ему и о ней“.

И вот мы отправились на Теплые Земли. Мы пришли к конечной станции железной дороги, проехали через землю оседжей, поднялись вверх к земле, полной скал, и на следующее утро приехали на земли племени кооз, и, покинув резервацию в Канзасе, мы пришли в город Арканзас. Вот так, посетив земли этих двух племен и увидев эту землю, полную скал, увидев, какие там низкие деревья, я прибыл в этот город белых. Нам было нехорошо, и мы видели, каково людям на этих землях, и мы видели эти камни и скалы и подумали, что эти два племени не в силах как-нибудь себе помочь.

И на следующее утро белый человек сказал нам: „Пойдем к реке Шикаска и поглядим тамошний край“.

И я сказал: „Друг мой, я видел эти земли, и меня тошнило по дороге. С сегодняшнего дня я прерываю нашу поездку и осмотр этих земель, и мы пойдем и увидим Великого Отца. Возьми меня с собой повидать Великого Отца. Оба эти племени бедны и нездоровы, и эти земли бедны; я вдоволь нагляделся на них“.

„Нет, — сказал он, — пойдем и посмотрим еще другие земли на Индейской территории“.

„Друг мой, — сказал я, — прошу тебя, возьми меня к Великому Отцу. Ты говорил прежде, что мы можем рассказать ему обо всем, что мы видели, — и плохом, и хорошем, — и я хочу рассказать ему об этом“.

„Нет, — сказал белый человек, — я не желаю везти тебя к нему.

Если ты возьмешь часть этой земли, то я возьму тебя повидаться с ним. Если нет, то — нет“.

„Если ты не возьмешь меня к Великому Отцу, — сказал я, — отправь меня обратно домой“.

„Нет, — сказал он, — что бы ты там ни говорил, я не возьму тебя к Великому Отцу. Великий Отец не говорил и о том, что я должен везти тебя назад в твою страну“.

„Как же, в конце концов, мне быть. Ты не желаешь взять меня к Великому Отцу и не хочешь отправить обратно в мою страну. Прежде ты говорил, что Великий Отец зовет меня, а теперь это не так; ты не сказал правду, ты не сказал верного слова“.

„Нет, — сказал белый человек, — я не отправлю вас в ваши дома, ступайте сами, если хотите“.

„Ты опечалил мое сердце, — сказал я, — ибо я не знаю этой земли“. Мы думали, что нам придется умереть, и я чуть не заплакал, но вспомнил, что я мужчина. Сказав свои слова, этот белый человек, рассердившись, поднялся вверх по лестнице. После того как он ушел, вожди уселись, думая, что делать. Мы говорили: „Он сказал, что не повезет нас к Великому Отцу и не отправит нас в нашу страну. Мы думаем, что Великий Отец тому причиной“. При нас был один переводчик, и мы сказали ему: „Раз он не отправляет нас назад, мы хотим, чтобы он дал нам кусок бумаги, чтобы показывать белым, ибо мы не знаем этой земли“. Переводчик поднялся вверх по лестнице, чтобы увидеть этого человека, вернулся и сказал: „Он не выдаст вам такой бумаги. Он не желает составлять ее для вас“. Мы снова послали переводчика, сказав: „Мы хотим немного денег из тех, что причитаются нам от Великого Отца, так мы сможем добраться домой“. Когда переводчик вернулся, он сказал: „Он не желает давать вам этих денег“.

Белый Орел, Стоящий Медведь, Большой Лось и другие вожди понков, брошенные на Индейской территории на произвол судьбы инспектором Кемблом, теперь отправлялись обратно домой. Стоял Месяц, Когда Утки Возвращаются И Прячутся, снег покрыл равнины Канзаса и Небраски. Так как у индейцев было всего несколько долларов, они прошли опять все расстояние — более пятисот миль — пешком; у каждого было лишь одно одеяло и одна пара мокасин. Если бы не старые друзья из отов и омахов, в чьих резервациях они останавливались отдохнуть и достать пищу, мало кто из престарелых вождей выдержал бы это зимнее путешествие.

Через сорок дней, когда они достигли Найобрэры, они узнали, что инспектор Кембл прибыл туда прежде них.

Белый Орел повествует: „Поторапливайтесь, — сказал он. — Пора идти обратно“.

Мы не хотели. Я сказал: „Я вернулся усталым. Ни один из нас не хочет идти“.

„Нет, — сказал он. — Великий Отец хочет, чтобы вы тотчас были перемещены на Индейскую территорию“.

Однако вожди были едины в своей решимости заставить правительство держаться договорных обязательств, и Кембл вернулся в Вашингтон с докладом уполномоченному по делам индейцев. Уполномоченный ознакомил с проблемой министра внутренних дел Шурца, а тот в свою очередь передал это дело Великому Воину Шерману. Шерман рекомендовал использовать войска, чтобы заставить индейцев идти в резервацию, и, как обычно, Большие Глаза Шурц дал на это согласие.

В апреле Кембл вернулся в Найобрэру и, угрожая использовать войска, заставил 170 индейцев этого племени отправиться с ним на Индейскую территорию. Ни один из главных вождей не захотел идти с ним. Стоящий Медведь протестовал так горячо, что приказано было арестовать его и отправить в форт Рандел. „Меня связали и как пленника повели в форт“, сообщал он. Через несколько дней правительство прислало нового агента, Говарда, и Стоящий Медведь, в ведение которого поступили оставшиеся две трети племени, был освобожден.

Белый Орел, Стоящий Медведь и другие вожди продолжали настаивать на том, что правительство не имеет никакого права выселять их из собственной страны. Говард отвечал, что он не имеет отношения к решению правительства; его прислали для того, чтобы отправиться вместе с ними на новое место. 15 апреля, после четырехчасового совета, Говард решил закончить совет, потребовав ответа на последний вопрос: „Пойдете вы мирно или вас вести силой?“

Вожди хранили молчание, но, прежде чем они разошлись по вигвамам, прибежал молодой понка и успел предупредить их: „Солдаты подошли к вигвамам“. Вожди поняли, что переговорам пришел конец. Им придется покинуть родные места и идти на Индейскую территорию. „Пришли солдаты, к их ружьям были примкнуты штыки, — рассказывал Стоящий Медведь. — Они направили ружья на нас, и взрослые и дети заплакали“.

Они отправились в путь 21 мая 1877 г. „Солдаты подошли к границам нашего селения, — сказал Белый Орел, — и перегнали нас на другую сторону Найобрэры, подобно тому как перегоняют табун лошадей; и эти солдаты подталкивали нас вперед, пока мы не пришли к реке Платт“.

Агент Говард во время пятидесятидневного перехода систематически вел записи. Утром в день отправления после сильной грозы, вода в Найобрэре неожиданно поднялась, и несколько солдат не удержались на лошадях. Понки не стали смотреть, как тонут солдаты, а бросились их спасать. На следующий день умер ребенок, и пришлось сделать остановку, чтобы похоронить его. 23 мая гроза, длившаяся более двух часов, застала их на открытом месте, и весь день шли они промокшие до нитки. Умер еще один ребенок, в ту же ночь заболели несколько понков. На следующий день понкам пришлось переходить вброд вышедшие из берегов реки, так как мосты были смыты. Становилось холодно. 26 мая весь день шел дождь и не было дров, чтобы развести огонь.

27 мая большинство индейцев простудились. Дочь Стоящего Медведя, Цветок Прерий, тяжело заболела воспалением легких. На следующий день сильные грозы и дожди превратили дороги в месиво и сделали продвижение почти невозможным.

Наступил Месяц, Когда Начинается Жара, и ливневые дожди шли почти каждый день. 6 июня умерла Цветок Прерий, и Стоящий Медведь похоронил ее по христианскому обряду на кладбище в Милфорде, Небраска. „Женщины Милфорда убрали и украсили ее тело в соответствии с обычаями самой развитой цивилизации“, — с гордостью отметил в своих записках Говард. Стоящего Медведя заставили сказать собравшимся у могилы, что он желает отказаться от индейских обычаев и принять обычаи белого человека.

В эту ночь на лагерь понков обрушился ураган; он срывал палатки, переворачивал фургоны, отшвыривал людей на сотни футов; нескольких индейцев при этом серьезно ранило. На следующий день умер еще один ребенок.

14 июня понки подошли к резервации отов. Оты, пожалев понков, дали им для перехода десять лошадей. Три дня понки ждали, пока спадет вода; больных становилось все больше; первым умершим мужчиной был Маленький Тополь. Говард велел изготовить гроб и устроил христианские похороны неподалеку от Блу-Уотера, Канзас.

24 июня больных стало так много, что Говард нанял в Манхэттене (Канзас) врача. На следующий день во время перехода умерли две женщины. Говард наблюдал за тем, чтобы их похоронили по христианскому обычаю.

Наступил Месяц Середины Лета. Умер ребенок у Вождя Бизонов, и его похоронили по христианскому обычаю в Барлингтоне, Канзас. Понка по имени Бизоний След в ярости чуть не убил Белого Орла, обвиняя его в несчастьях, обрушившихся на племя. Агент Говард изгнал Бизоньего Следа из каравана и отправил назад на север в резервацию омахов. Понки завидовали такому наказанию.

Еще неделю их мучили летний зной и оводы, и наконец 9 июля после сильнейшей грозы, насквозь мокрые, они подошли к резервации Куапо, к своему новому месту жительства, где обнаружили небольшую группу понков, которые опередили их и уже жили там в палатках, влача жалкое существование.

„Я того мнения, что перемещение понков из северных климатических районов Дакоты в южные районы Индейской территории, — писал агент Говард своему начальству, — окажется ошибкой, и, несомненно, смертность среди этих людей станет высокой после того, как они пробудут здесь некоторое время и заразятся здешней малярией“.

Зловещее предсказание Говарда оказалось слишком точным. Подобно модокам, неперсе, северным шайенам, понки вымирали так быстро, что к концу первого года их пребывания на Индейской территории почти четвертая часть племени удостоилась христианского погребения.

Весной 1878 г. чиновники из Вашингтона решили предоставить им новую резервацию на западном берегу реки Арканзас, но им не удалось получить средства на транспортировку индейцев. Понки шли пешком около 150 миль на свою новую землю, однако в течение нескольких недель у них вовсе не было агента, который мог бы обеспечить их продуктами и лекарствами. „Земля там была хорошая, — говорил Белый Орел, — но летом мы опять заболели. И мы и наш скот были подобны вытоптанной траве. Затем наступили холода, и, сколько нас умерло, мы не ведали“.

Среди умерших был старший сын Стоящего Медведя. „В конце концов в живых у меня остался лишь один сын, но вскоре заболел и он. Перед смертью он взял с меня обещание. Он просил меня отнести его, когда он умрет, на наше прежнее место погребения, возле Свифт-Раннинг-Уотер, в Найобрэре. Я обещал ему это. Когда он умер, я и те, кто пошел со мной, положили его тело в ящик, а потом в фургон, и все мы отправились на север“.

Тело сопровождали 66 понков, весь клан Стоящего Медведя; они шли за старым фургоном, который тащила пара изможденных лошадей. Был Месяц Оттепели — январь 1879 г. (В это самое время далеко на севере шайены Тупого Ножа в последний раз отчаянно сражались за свободу возле форта Робинсон.) Для Стоящего Медведя это было вторым зимним путешествием к родным местам. Он повел своих людей по тропинкам, минуя поселения и посты солдат, и они пришли в резервацию омахов, так и не попавшись на глаза солдатам.

Тем временем Большие Глаза Шурц несколько раз пытался через своих агентов вернуть понков Стоящего Медведя с его людьми на Индейскую территорию. Наконец, в марте он через военное министерство телеграфировал в штаб Трехзвездного Крука в Омахе, штат Небраска, приказывая ему арестовать беглецов и без промедления вернуть на Индейскую территорию. Выполняя приказ, Крук отправил в резервацию омахов роту солдат. Они арестовали Стоящего Медведя и его понков и доставили их в форт Омаха, где они были взяты под стражу и ожидали отправки на Индейскую территорию. Уже более десяти лет Трехзвездный сражался с индейцами, встречался с ними на советах, давая им обещания, которых не мог выполнить. Сначала с неохотой он признавал мужество индейцев; однако после того как в 1877 г. индейцы начали сдаваться в плен он стал испытывать к своим врагам уважение и сочувствие. Обращение с индейцами в форте Робинсон в течение последних недель возмутило его. „Совершенно излишний акт насилия, принудивший именно эту часть общины вернуться в прежнюю резервацию“, — прямо утверждал он в официальном отчете.

Когда Крук посетил понков в караульном помещении форта Омаха, он был потрясен, настолько жалкими были условия существования индейцев. На него произвел сильное впечатление и незамысловатый рассказ Стоящего Медведя о том, почему он пошел на север, его стоическое приятие навязанных ему условий жизни. „Мне казалось, что бог создал нас для жизни, — говорил Стоящий Медведь Круку, — но я ошибался. Богу угодно, чтобы землю мы отдали белым, а сами умерли. Может быть, так и надо; может быть…“

Крук был так взволнован увиденным и услышанным, что пообещал Стоящему Медведю сделать все возможное для отмены приказа о возвращении понков на Индейскую территорию. На этот раз Крук начал действовать, с тем чтобы выполнить обещание. Он обратился к издателю газеты, выходившей в Омахе, Томасу Генри Тибблсу и заручился поддержкой прессы.

Пока Крук задерживал действие приказа о переводе понков, Тибблс распространил историю индейцев сначала в городе, затем в штате, а с помощью телеграфа — по всей стране. Представители церкви в Омахе направили обращение на имя министра Шурца с просьбой об освобождении понков, но Большие Глаза так и не ответил на него. Затем молодой юрист из Омахи Джон Уэбстер добровольно и бесплатно предложил свои услуги, а вскоре к нему присоединился главный адвокат Центральной Тихоокеанской железной дороги Эндрю Попплтон.

Юристы должны были работать быстро, чтобы завести судебное дело на понков; в любой день генерал Крук мог получить из Вашингтона приказ, предписывающий отправку индейцев на юг, и тогда уже ничего нельзя будет для них сделать. Все усилия были направлены на то, чтобы заручиться поддержкой судьи Элмера Данди, сурового жителя пограничной полосы, у которого в жизни было четыре страсти: хорошая литература, лошади, охота и судопроизводство. Случилось так, что Данди в это время уехал охотиться на медведя, и защитники понков провели несколько часов в нетерпеливом ожидании, пока посыльные не нашли судью и не доставили его в Омаху.

С молчаливого согласия Крука судья Данди на основании закона о неприкосновенности личности обвинил генерала в незаконности ареста индейцев, распорядившись, чтобы тот доставил заключенных в суд и доказал свои полномочия задерживать их. Крук подчинился распоряжению, представив военный приказ из Вашингтона, а окружной прокурор Соединенных Штатов отрицал право понков на освобождение из-под стражи на том основании, что индейцы не являются „лицами, на которых распространяется закон“.

Так 18 апреля 1879 г. начался сейчас уже почти забытый гражданский процесс Стоящего Медведя против Крука. Адвокаты понков Уэбстер и Попплтон доказывали, что всякий индеец является таким же юридическим лицом, как и любой белый, и может пользоваться теми же свободами, гарантированными конституцией. Когда прокурор Соединенных Штатов заявил, что Стоящий Медведь и его люди подчиняются постановлениям и правилам, разработанным правительством специально для индейцев различных племен, Уэбстер и Попплтон возразили, что Стоящий Медведь и любой другой индеец имеют право отделиться от своего племени и, подобно любому гражданину, находиться под защитой законов США.

Процесс достиг кульминации, когда Стоящему Медведю позволили говорить от имени своего народа. Он сказал: „Сейчас я нахожусь среди солдат и чиновников. Я хочу отправиться на север в родные места. Я хочу спасти себя и свое племя. Братья мои, мне кажется, что я стою лицом к огню, охватившему прерии, я хватаю своих детей и бегу, чтобы спасти их; или как будто я стою на берегу разлившейся реки, я собираю свой народ и карабкаюсь наверх. О братья мои, Всемогущий смотрит на меня, он знает меня и слушает мои слова. Да пошлет Всемогущий доброго духа, чтобы он парил над вами, братья мои, чтобы он подвиг вас помочь мне. Если у белого человека есть земля, и кто-то обманом выманит ее, он попытается вновь завладеть ею, и вы не осудите его. Взгляните на меня! Пожалейте меня! Помогите мне спасти наших женщин и детей. Братья мои! Сила, которой мне невмочь противостоять, придавила меня к земле. Мне нужна помощь. Я кончил“.

Судья Данди решил, что всякий индеец является „юридическим лицом, на которого распространяется закон о неприкосновенности личности“, что право экспатриации является естественным, неотъемлемым как для индейской, так и для белой расы, и что в мирное время никакому представителю гражданской или военной власти не дано права переводить индейцев из одной части страны в другую без их согласия, а также заключать их в какой бы то ни было резервации против их воли.

„Мне никогда не приходилось заслушивать и решать дело, которое вызывало бы во мне столько сочувствия, — заявил Данди. — Понки — одно из самых миролюбивых и дружелюбных индейских племен… Если этих индейцев можно было силой перевести на Индейскую территорию и силой их там удерживать, я не понимаю, почему их невозможно отправить, и удерживать силой, в тюрьму города Линкольна, или в тюрьму города Ливенворта, или в тюрьму города Джефферсона или любого другого населенного пункта, который начальник военного подразделения по своему рассуждению определил бы наиболее подходящим. Я не допускаю мысли, что такого рода произвол существует в этой стране“.

Когда судья Данди закрыл заседание, приказав освободить из-под стражи Стоящего Медведя и других понков, публика в зале суда поднялась с мест и, согласно свидетельству одного репортера, „подняла такой крик, какого никогда не слышали в зале суда“. Генерал Крук первым подошел к вождю индейцев и поздравил его.

Вначале окружной прокурор собрался подать апелляцию, но после изучения письменного заключения судьи Данди (великолепный очерк о правах человека), не подал никакой апелляции в Верховный суд. Правительство Соединенных Штатов выделило Стоящему Медведю и его людям несколько сот акров „ничейной“ земли около устья реки Найобрэры, и индейцы вернулись в родные места.

Как только 530 понков, проживающих на Индейской территории, узнали о столь поразительном повороте событий, большинство из них стало готовиться к тому, чтобы соединиться со своими родичами в Небраске. Бюро по делам индейцев, однако, не очень-то им сочувствовало. Через своих агентов бюро сообщило вождям понков, что только Великий совет в Вашингтоне может решить, может ли племя вернуться и когда. Бюрократы и политиканы („индейский ринг“) восприняли решение судьи Данди как угрозу резервационной системе: оно наносило удар по множеству предпринимателей, наживавших состояния, заваливая индейцев, загнанных в резервации, испорченными продуктами, никуда не годными одеялами и отвратительным виски. Если бы понкам разрешили покинуть новую резервацию на Индейской территории и идти на все четыре стороны как свободным американским гражданам, это послужило бы прецедентом, подрывающим основы всей военно-политической системы резерваций.

В своем годовом отчете Большие Глаза Шурц признал, что понки на Индейской территории „имели повод для серьезного недовольства“, однако был решительно против того, чтобы разрешить им переселиться в родные места, под тем предлогом, что другие индейцы, обеспокоенные желанием последовать их примеру, нанесут удар территориальной системе резерваций.

В то же время Уильям Уйатмен, возглавлявший агентство понков, приносившее ему большие прибыли, попытался дискредитировать группу Стоящего Медведя, выставив их как своего рода ренегатов этого племени. Далее в ярких выражениях он писал о значительных расходах на различные материалы и орудия труда, сделанные для устройства данной резервации на Индейской территории. Уайтмен совсем не упомянул о растущем недовольстве понков, об их постоянных ходатайствах о возвращении в родные места, о своих распрях с Большой Змеей.

Большая Змея был братом Стоящего Медведя; он был гигант с руками, как окорока, и грудью широкой, как у бизона. Подобно многим людям крупного телосложения, он был спокойным и мягким в обращении. Понки называли его Миротворцем. Заметив, как агенты Уайтмена запугивают Белого Орла и других вождей, Большая Змея решил действовать по своему разумению. В конце концов, он ведь был братом Стоящего Медведя, того самого понка, который добился свободы для своих людей.

Решив проверить действие нового закона, Большая Змея испросил разрешения покинуть резервацию и отправиться на север к своему брату. Как он и ожидал, агент Уайтмен отказал ему в этом. Тогда Большая Змея сделал следующий шаг: не покидая Индейской территории, он отправился всего за сто миль в резервацию шайенов. С ним отправилось еще тридцать понков, предполагавших таким образом слегка проверить закон, гласящий, что любой индеец является юридическим лицом и передвижение его не может быть ограничено против его воли рамками какой-либо резервации. Реакция Уайтмена была реакцией любого бюрократа, власть которого оказалась под угрозой. 21 мая 1879 г. он телеграфировал уполномоченному по делам индейцев, сообщив о побеге Большой Змеи и его отряда в резервацию шайенов и испрашивая разрешения арестовать их и содержать в форте Рено до тех пор, пока „племя не оправится от деморализующего действия решения, принятого недавно окружным судом США в Небраске по делу Стоящего Медведя“.

Большие Глаза Шурц дал согласие на арест, но, очевидно, опасаясь новых судебных дел, попросил Великого Воина Шермана как можно быстрее переправить Большую Змею и его „ренегатов“ обратно в резервацию понков.

В своей обычной резкой манере Шерман 22 мая телеграфировал генералу Шеридану: „Достопочтенный министр внутренних дел требует чтобы понки, арестованные и содержащиеся в форте Рено на Индейской территории… были отправлены в агентство понков. Можете издать приказ“. А затем, предвидя от Шеридана возражения в связи с недавним решением судьи Данди, он указал: „Освобождение понков в Небраске, согласно закону о неприкосновенности личности, является особым случаем и ни к каким другим случаям отношения не имеет“. Великому Воину Шерману было проще аннулировать законы, чем местным судам интерпретировать их.

Таким образом, Большая Змея потерпел неудачу при первой же попытке проверить последствия победы брата в суде, и больше ему никогда не представлялось случая для таких попыток. После возвращения в агентство понков в Месяце, Когда Кукуруза Становится Шелковистой конец Большой Змеи был предрешен. Агент Уайтмен сообщил в Вашингтон, что Большая Змея оказывал „крайне деморализующее воздействие на других индейцев, будучи человеком мрачным и угрюмым…“. В одном из пунктов своего послания Уайтмен обвинил Большую Змею в том, что тот неоднократно грозил убить его, а в другом жаловался на то, что понки ни разу не обратились к агенту с момента возвращения вождя. Уайтмен распалился настолько, что просил уполномоченного по делам индейцев „арестовать Большую Змею, отправить его в форт Рено и держать его там до конца жизни“.

Наконец 25 октября Уайтмен получил от Шеридана санкцию на арест Большой Змеи и заключение его в караульном помещении агентства. Чтобы произвести этот арест Уайтмен потребовал наряд солдат. Спустя пять дней лейтенант Стэнтон Мэйсон прибыл в агентство с тринадцатью солдатами. Уайтмен сказал Мэйсону, чтобы тот послал уведомление понкам, приказав тем из них, кто ожидал выплаты денег за особую работу, на следующий день явиться в его контору. Большая Змея будет среди них, и, как только он войдет в контору, Мэйсон должен его арестовать.

31 октября около полудня Большая Змея вошел в контору Уайтмена, его попросили сесть. Лейтенант Мэйсон и восемь вооруженных солдат окружили его, и Мэйсон сообщил ему об аресте. Большая Змея хотел узнать, за что его арестовали. Тут Уайтмен громко заговорил, заявив, что, в частности, он обвиняется в том, что угрожает ему» [Уайтмену], смертью. Большая Змея спокойно отрицал это. Согласно свидетельству гарнизонного торговца Дж. Шербура, Большая Змея встал, сбросил одеяло, чтобы показать, что при нем не было оружия.

Свидетельство Косматого Медведя: «Офицер приказал Большой Змее следовать за ним — встать и идти. Большая Змея не встал, а спросил офицера: „Что я сделал?“ Он сказал, что никого не убивал, лошадей не крал и вообще не делал ничего плохого. После этих слов Большой Змеи офицер обратился к агенту, а затем сказал Большой Змее, что якобы тот пытался убить двоих людей и вел себя достаточно низко. Большая Змея отрицал это. Агент сказал, что ему лучше идти и разобраться во всем уже на месте. Большая Змея отвечал, что он не делал ничего плохого и умрет, прежде чем двинется с места. Тут я подошел к Большой Змее и сказал ему, что этот человек (офицер) не собирается арестовывать его без причины, что лучше ему пойти, а потом он, возможно, вернется, и все будет хорошо; я всячески уговаривал его идти, сказал, что у него жена и дети, что надо помнить о них и не дать себя убить. Большая Змея, обращаясь ко мне, сказал, что не хочет идти, а если его хотят убить, то пусть убивают. Большая Змея вполне владел собой. Офицер приказал ему встать, и сказал, что если тот не пойдет, то все может случиться: „Говорить больше нет смысла; я прибыл сюда, чтобы арестовать тебя, и требую, чтобы ты шел“. Офицер пошел за наручниками, которые были у одного из солдат, и принес их. Офицер и один из солдат попытались было надеть наручники на вождя, но Большая Змея оттолкнул и того и другого. Затем офицер обратился к солдатам и приказал четырем из них попытаться надеть наручники, но Большая Змея оттолкнул их всех. Один из солдат, с сержантскими нашивками, тоже пытался надеть на вождя наручники, но Большая Змея снова их всех оттолкнул. Потом несколько раз они все вместе пытались схватить и удержать его. Большая Змея сидел, когда шестеро солдат навалились на него. Он поднялся и сбросил их. В этот момент один солдат, стоявший против него, ударил его в лицо прикладом, другой — по голове стволом ружья. Большая Змея ударился о стену. Все же он выпрямился. Кровь текла по его лицу. С испугом я увидел направленное на него ружье. Я не хотел видеть, как его убивают, и отвернулся. Затем раздался выстрел, и Большая Змея мертвым повалился на пол».

Министерство внутренних дел сначала сделало заявление о том, что брат Стоящего Медведя, Большая Змея, — дурной человек и был «убит случайно». Однако американская пресса, которая после процесса Стоящего Медведя все более чувствительно относилась к тому, как обращаются с индейцами, потребовала от конгресса расследования этого случая. На этот раз чиновники военно-политической системы резерваций действовали в привычном политическом климате Вашингтона, и расследование ни к чему не привело.

Понки, проживающие на Индейской территории, получили горький урок. Закон белых оказался иллюзией; на индейцев он не распространялся. Таким образом, подобно шайенам, убывающее племя понков было расколото пополам: одну половину составила группа Стоящего Медведя, обретшая свободу на севере, другую — узники Индейской территории.

 

XVI. «ЮТЫ ДОЛЖНЫ УЙТИ!»

 

Армия победила индейцев сиу. Вы можете помыкать ими как угодно. Но мы, юты, никогда не беспокоили вас, белых. Так что вам нужно подождать, пока мы научимся поступать по-вашему.

Урай Стрела, вождь ютов

 

Я сказал тому чиновнику, что так поступать очень дурно; очень дурно, что уполномоченный мог отдать такой приказ. Я сказал, что это очень дурно; нам не следует сражаться, потому что мы братья, но офицер сказал, что наше братство тут ни при чем; американцы стали бы сражаться, даже если бы нас родила одна мать.

Никаагат (Джек), из ютов

 

Юты жили в Скалистых горах и в течение трех десятилетий наблюдали, как белые захватчики, подобно тучам саранчи, вторгались в их страну Колорадо. На их глазах белые люди согнали с долин Колорадо их старых врагов, шайенов. Некоторые из воинов-ютов встали на сторону Метателя Лассо Кита Карсона, во время войны белых людей с племенем навахо. В те времена юты верили в то, что белые — их союзники, и с удовольствием посещали Денвер, чтобы обменивать шкуры бизонов на броские товары в тамошних складах. Но с каждым годом этих странных людей с Востока становилось все больше; они вторгались в горы ютов в поисках желтого и белого металлов.

В 1863 г. губернатор территории Колорадо Джон Ивэнс и другие должностные лица прибыли в Конейос, расположенный в горах Сан-Хуан, чтобы встретиться с Ураем Стрелой и девятью вождями ютов. Был подписан договор, по которому белые люди получали всю землю Колорадо к востоку от водораздела Континетл-Дивайд, оставив ютам все земли к западу от водораздела. За поставку ютам товаров и продовольствия на сумму в 20 тыс. долларов ежегодно в течение десяти лет последние отказывались от права на добычу полезных ископаемых на всей своей территории и обещали не препятствовать любому гражданину Соединенных Штатов добывать полезные ископаемые в их горах.

Спустя пять лет белые жители Колорадо решили, что у индейцев осталось слишком много земли. Они оказывали политическое давление на Бюро по делам индейцев, доказывая, что юты постоянно досаждают белым — бродят повсюду, посещая города и лагеря старателей. Они воруют скот у поселенцев. Они утверждали, что хотят лишь, чтобы ютов поселили в резервацию с точно определенными границами, на самом же деле они желали отнять у ютов побольше земли. В начале 1868 г. с большой помпой Бюро по делам индейцев пригласило Урая, Никаагата (Джека) и еще восемь вождей в Вашингтон. Метатель Лассо Карсон сопровождал их как верный друг и советчик.

В Вашингтоне вождей разместили в великолепном отеле, прекрасно кормили, раздавали в изобилии табак, сласти и медали.

Когда настало время заключать договор, должностные лица настаивали на том, чтобы всю ответственность за все семь представленных общин взял на себя один из приехавших вождей. Урай Стрела был выбран единодушно. Будучи наполовину апачем, наполовину ютом из группы ункомпагре, статным, круглолицым, обладающим острым зрением индейцем, он владел английским и испанским языками так же свободно, как двумя родными языками. Когда стремившиеся к захвату земли политиканы попытались оказать на него нажим, Урай оказался достаточно искушенным и сообщил о деле ютов газетным репортерам. «Соглашение, которое индеец заключает с Соединенными Штатами, заявил он, — подобно соглашению бизона, пронзенного стрелой охотника. Все, что ему остается, это лечь и сдаться на милость победителя».

Должностным лицам не удалось одурачить Урая ярко раскрашенными географическими картами и елейными речами о проведении границ. Вместо того чтобы согласиться занять под резервацию небольшой район в западном Колорадо, он потребовал территорию площадью в 16 млн. акров в западной части с ее лесами и лугами, что было значительно меньше того, что индейцы требовали раньше, но значительно больше того, что выделяли им политиканы из Колорадо. Решено было основать два агентства: одно в Лос-Пиносе для ункомпагре и других южных групп и одно на Уайт-Ривер для северных групп. Урай требовал также включения в новый договор некоторых защитительных оговорок, с тем чтобы оградить резервацию от проникновения поселенцев и старателей. Согласно договору, ни одно неофициальное лицо «не имеет права пересекать территорию ютов, селиться и жить на ней».

Несмотря на эти оговорки, старатели продолжали нарушать границы. Среди них был Фредерик Питкин, янки из Новой Англии, занимавшийся спекуляциями в горах Сан-Хуан и быстро сделавший состояние на добыче серебра. В 1872 г. Питкин стал ведущим адвокатом среди богатых вкладчиков в горное дело, стремящихся присоединить район вблизи гор Сан-Хуан — четвертую часть резервации ютов — к территории Колорадо. Уступая желаниям старателей, Бюро по делам индейцев направило специальную комиссию, возглавляемую Феликсом Бруно, для переговоров о передаче белым этой земли.

В сентябре 1873 г. в агентстве Лос-Пиноса комиссия Бруно имела встречу с Ураем и представителями семи племен ютов. Бруно сообщил вождям, что Великий Отец прислал его для переговоров об отказе от части земель в их резервации. Он заверил вождей в том, что ему самому земля не нужна, в его цели не входит что-то им советовать, ему нужно лишь услышать их мнение по этому поводу. «Иногда лучше сделать то, что нам сейчас и не нравится, советовал Бруно, — если это пойдет на пользу нашим детям».

Вожди хотели выяснить, что выиграют их дети от того, что они откажутся от земли. Бруно объяснил, что правительство выделит ютам большую сумму денег, а ежегодно племени будет выплачиваться процент со стоимости переданной земли. «Процент со стоимости мне не подходит, — заявил Урай. — Я бы предпочел иметь свой счет в банке». Далее он пожаловался на то, что правительство не сдержало договорных обязательств по удалению белых, замеченных в нарушении границ резервации ютов.

Бруно открыто заявил, что, если правительство попытается выгнать старателей, начнется война, и юты потеряют землю без всякой компенсации. «Самое лучшее, — заявил он, — если вы можете обойтись без этих гор, — это продать их и получать ежегодно какой-то доход». «Старателям нет дела до правительства, и законам они не подчиняются, — согласился Урай. — До Штатов далеко, и старатели говорят, что человек, пришедший заключать договор, снова уйдет в Штаты, и все будет так, как хотят старатели».

«Предположим, ты продашь горы, — продолжал Бруно, — если даже там не окажется золота, выгода тебе все равно будет. Юты получат деньги, а американцы уйдут. Вот представь только, что в горах обнаружены залежи, тогда хлопот не оберешься. Мы не сможем удержать людей от проникновения на вашу территорию».

«Почему же вы не сможете остановить их? — спросил Урай. — Неужели у правительства не хватает сил выполнять заключенные с нами договоры?»

«Я хотел бы остановить их, — сказал Бруно, — но Урай знает, как это трудно».

Урай сказал, что он продаст горы, но не продаст окрестные земли с прекрасными охотничьими угодьями. «Пусть белые приходят, забирают золото и уходят. Мы не хотим, чтобы они там строили дома».

Бруно ответил, что вряд ли так можно будет сделать. Никакой силой не заставишь старателей уйти с территории ютов, раз уж они пришли и начали вести добычу. «Я попрошу Великого Отца удалить старателей, — пообещал он, но тысячи других людей потребуют, чтобы он оставил их в покое. Может быть, он послушает меня, а может быть, и нет».

После семи дней переговоров, вожди согласились ежегодно принимать от правительства 25 тыс. долларов за 4 млн. акров земли, полной сокровищ. Ежегодно в течение десяти лет Урай должен был получать в качестве вознаграждения жалованье в тысячу долларов до тех пор, «пока он остается главным вождем ютов и не вступает в конфликт с Соединенными Штатами». Таким образом, Урай стал частью истэблишмента и хотел сохранить статус-кво.

Живя как в раю, среди великолепных лугов и лесов, изобилующих дичью, ягодами, орехами, юты сами себя обеспечивали и могли просуществовать, вовсе не нуждаясь в тех съестных припасах, которые им скупо выдавали агенты в Лос-Пиносе и на Уайт-Ривер. В 1875 г. агент Ф. Ф. Бонд из Лос-Пиноса отвечал на запрос по поводу проводимой переписи ютов: «Сосчитать их нет никакой возможности. С таким же успехом можно считать пчел в проносящемся мимо рое. Они ходят по всей своей стране, как олени, на которых они охотятся». Агент Ю. Г. Денфорт с Уайт-Ривер подсчитал, что приблизительно девятьсот ютов пользуются его агентством как опорным пунктом, и признавал, что ему не удалось убедить их расселиться в долине вокруг агентства. И в Лос-Пиносе, и на Уайт-Ривер юты ублажали своих агентов, держа там небольшие стада и высаживая немного картофеля и репы, но реальной нужды ни в одном из этих предприятий не было.

Вольной жизни в резервации стал приходить конец весной 1878 г., когда на Уайт-Ривер прибыл новый агент. Это был Натан Микер, бывший поэт, романист, газетный корреспондент и организатор кооперативных сельскохозяйственных колоний. Большинство начинаний Микера потерпело крах, и, хотя место в агентстве он занял, чтобы поправить свое материальное положение, он был одержим миссионерством и искренне верил в то, что его долг, как представителя высшей расы, — «возвышать и просвещать» ютов. По его словам, он твердо решил провести их из стадии дикости через стадию пастушества в стадию варварства и наконец приблизить их к «просвещению, науке и религии». Микер самонадеянно рассчитывал, что все это ему удастся сделать за «пять, десять или двадцать лет».

Действуя как властный и лишенный чувства юмора человек, Микер принялся систематически разрушать то, что было дорого ютам, переделывать их по своему подобию, считая, что сам он создан по образу божьему. Его непопулярным предприятием был перевод агентства на пятнадцать миль вниз по реке Уайт-Ривер, где находилось прекрасное пастбище, пригодное для пахоты. На этом месте Микер собирался создать кооперативную сельскохозяйственную колонию для индейцев, не обращая внимания на то, что в течение долгого времени они использовали эту землю для охоты и выгона лошадей. Площадка же, выбранная для строительства помещений для агентства, была традиционным местом проведения любимых ютами скачек на пари.

Микер считал Куинкента (Дугласа) самым дружественно настроенным вождем на Уайт-Ривер. Это был ют из группы ямпа, лет шестидесяти, все еще темноволосый, с седеющими длинными усами. У Дугласа было более сотни лошадей, он был, по понятиям ютов, богатым, но большинство его сторонников из молодежи вышло из-под его влияния и перешло на сторону Никаагата (Джека).

Подобно Ураю, Джек был наполовину апачем. Еще мальчишкой он, проживая в семье мормонов, немного выучился английскому. Затем, во время войн с племенем сиу, служил разведчиком у генерала Крука. На первой встрече с Микером на нем была форма разведчика: ноговицы из оленьей кожи, как у приграничных поселенцев, армейские сапоги, широкополая шляпа. Он всегда носил серебряную медаль, выданную ему Великим Отцом во время его визита в Вашингтон вместе с Ураем в 1868 г.

Джек и его люди в тот момент, когда Микер перевел агентство, охотились на бизонов. Вернувшись на старое место, они увидели, что все исчезло. Они разбили на опустевшей стоянке лагерь, но через несколько дней прибыл Микер и приказал Джеку перебираться на новое место.

«Я сказал ему [Микеру], что местоположение старого агентства было оговорено условиями договора, — сообщил впоследствии Джек, — и что мне известно о том, что ни в одном законе, ни в договоре не было упоминания о новом местоположении. Потом агент сказал, что лучше нам всем переселиться вниз, а если мы будем против, он обяжет нас к этому; для этого-то у него солдаты». Микер пытался успокоить Джека, пообещав достать молочных коров для его группы, однако Джек ответил, что ни коровы, ни их молоко ютам не нужны.

Колороу, индеец лет шестидесяти, был третьим по влиятельности вождем ютов-муаче. После договора 1868 г. в течение нескольких лет Колороу и его люди жили в небольшой временной резервации, граничившей с Денвером. Они свободно расхаживали по городу, когда им заблагорассудится, дурачились перед белыми гражданами, обедали в ресторанах, ходили в театры. В 1875 г. резервацию закрыли, и Колороу со своими муачами отправился на Уайт-Ривер к Джеку и его людям. Они скучали по волновавшему их воображение Денверу, однако с удовольствием охотились на богатой дичью территории Уайт-Ривер. Муачей не интересовало сельскохозяйственное общество Микера, и если они и приходили в агентство, то только за тем, чтобы взять несколько мешков муки, кофе и сахар.

Каналла (Джонсон), который приходился зятем Ураю, был главным шаманом, он же проводил скачки на том месте, где Микер намеревался построить новые помещения агентства. Джонсону нравилось носить цилиндр, который он когда-то раздобыл в Денвере. По какой-то причине Микер считал Джонсона наиболее подходящим человеком из тех, кто смог бы помочь ему вывести ютов из стадии дикости.

Микер привез в агентство жену Арвиллу и дочь Джози, чтобы они тоже могли принять участие в великом крестовом походе. Микер нанял семерых белых рабочих, включая геодезиста для разметки будущего ирригационного канала, лесопромышленника, специалиста по возведению мостов, плотника, каменщика. Считалось, что в период строительства нового «аграрного рая» они обучат своему ремеслу ютов.

Именно Микеру пришло в голову заставить индейцев обращаться к нему «Отец Микер» (на ютов, находящихся на стадии дикости, он смотрел как на детей), но многие называли его Ник, к большому его неудовольствию.

Весной 1879 г. Микер приступил к строительству нескольких зданий агентства и распахал сорок акров земли. Большую часть работы выполняли белые, получавшие деньги за свои усилия. Микер не мог понять, почему эти юты тоже рассчитывают на денежное вознаграждение за работу на строительстве своей же собственной кооперативной сельскохозяйственной общины, однако, чтобы вырыть ирригационные канавы, он согласился платить тридцати ютам. Пока фонды Микера не истощились, юты готовы были работать; потом же они ушли, кто на охоту, кто на скачки. «Им надо так мало, что они не желают усваивать привычки цивилизованных людей, — жаловался Микер уполномоченному по делам индейцев. — То, что мы называем комфортом и удобствами, не ценится ими настолько, чтобы тратить собственные силы на их достижение… подавляющее их большинство смотрит на образ жизни белого человека с равнодушием и презрением». Чтобы покончить с этим варварским состоянием, он предложил ряд следующих мер: отобрать у ютов сотни их лошадей, с тем чтобы они не могли охотиться, заменить отобранных лошадей несколькими тягловыми лошадьми для распашки земли и перевозки грузов и, как только юты будут вынуждены бросить охоту и станут жить при агентстве, не выдавать пайков тем, кто отказывается от работы. «Я урежу паек каждого индейца, поставив его буквально на грань голодной смерти, — писал он сенатору штата Колорадо Генри Теллеру, — если он не будет работать».

Непреодолимый зуд Микера облекать в письменную форму свои идеи и наблюдения, а затем пытаться их напечатать, в итоге и привел его к почти окончательному разрыву отношений с ютами. Весной 1879 г. он написал воображаемый диалог с одной из женщин племени ютов, пытаясь показать, что индейцы не могут постигнуть радостей труда и ценности материальных благ. По ходу своего диалога Микер объявил землю резервации собственностью правительства, отданной ютам в пользование. «Если вы ею не пользуетесь и не желаете работать, — предупреждал он, — издалека на нее придут белые, и вскоре вы останетесь ни с чем».

Это небольшое сочинение было впервые опубликовано в «Грили (Колорадо) трибюн», где на него обратил внимание Уильям Викерс, денверский издатель и политический деятель, презиравший всех индейцев, а ютов в особенности. В это время Викерс служил секретарем у Фредерика Питкина, богатого производителя горных работ, который в 1873 г. был инициатором изъятия района гор Сан-Хуан из собственности ютов. Питкин пустил в ход все свое могущество, чтобы стать губернатором Колорадо, объявленного в 1876 г. штатом. В 1877 г. после окончания войн, которые вели индейцы сиу, Питкин и Викерс повели шумную пропагандистскую кампанию, направленную на изгнание всех ютов на Индейскую территорию, для того чтобы освободить для себя огромные площади ценной земли. Викерс ухватился за очерк Натана Микера, использовав его в качестве прекрасной аргументации за перемещение ютов из Колорадо, и написал об этом статью для «Денвер трибюн»:

Юты — самые что ни на есть коммунисты, и правительству не пристало способствовать им и поощрять их в праздности и безответственном разбазаривании собственности. Существуя за счет щедрости отечески пекущегося о них, но впавшего в идиотизм индейского бюро, они настолько обленились, что, вместо того чтобы получать пайки в установленном порядке, они настойчиво требуют, чтоб им давали все, чего они пожелают из попавшегося им на глаза. Если бы ютов переместили на Индейскую территорию, снабжение их питанием и одеждой стоило бы правительству вдвое дешевле.

Достопочтенный Н. Микер, хорошо известный суперинтендант агентства на Уайт-Ривер, был когда-то верным другом и страстным поклонником индейцев. Он прибыл в агентство с твердой верой в то, что будет успешно руководить индейцами с помощью мягкого обхождения, терпеливого наставничества и хорошего примера. Все его усилия были обречены на провал, и в конце концов он с неохотой признал истину пограничного трюизма о том, что хороши только мертвые индейцы. Это только выдержка из сравнительно большой статьи Викерса; она была напечатана целиком под названием «Юты должны уйти!» и разослана по всему штату Колорадо. К концу лета 1879 г. большинство наводнивших пограничный штат Колорадо белых ораторов в каждом публичном выступлении выкрикивали лозунг «Юты должны уйти!» и этот лозунг встречали аплодисментами.

Разными путями до ютов дошло, что Ник Микер предал их в печати. Их особенно разгневало то, что агент объявил землю резервации не принадлежащей им, и они выразили через переводчика агентства нечто вроде официального протеста. Микер вновь и вновь повторял свое утверждение, заявив при этом, что имеет право, где угодно распахивать землю резервации, так как земля принадлежит правительству, а он — его агент.

Тем временем Уильям Викерс пытался ускорить кампанию, проходящую под лозунгом «Юты должны уйти!», фабрикуя небылицы о преступлениях индейцев и якобы грубых нарушениях ими законов. Он даже обвинил ютов в многочисленных лесных пожарах, возникших из-за небывалой засухи. 5 июля Викерс подготовил телеграмму уполномоченному по делам индейцев за подписью губернатора Питкина:

Каждый день мне докладывают, что какая-нибудь группа ютов с Уайт-Ривер ушла из резервации и уничтожает леса. Они уже сожгли строевого леса на миллионы долларов и запугивают поселенцев и старателей. Я убежден, что определенная часть индейцев предпринимает организованные усилия для уничтожения строительного леса Колорадо. Этих дикарей следует перевести на Индейскую территорию, где бы они больше не могли уничтожать лучшие леса штата.

Уполномоченный пообещал губернатору принять меры и затем предупредил Микера, чтобы тот не выпускал ютов из резервации. Когда Микер послал за вождями, оказалось, что они уже собрались вместе, чтобы выразить свое возмущение. Они уже слышали о ложных обвинениях губернатора и его угрозах отправить их на Индейскую территорию. Один белый друг по имени Пек, ведавший продовольственным складом на Бэр-Ривер, расположенным к северу от резервации, прочел о начавшейся против ютов кампании в денверской газете и затем все рассказал Никаагату (Джеку).

Согласно публикуемым сообщениям, юты устраивали поджоги вдоль реки Бэр-Ривер и якобы спалили дом, принадлежавший бывшему агенту ютов Джеймсу Томпсону. Джек был весьма обеспокоен выслушанным рассказом, и Пек согласился пойти с ним в Денвер повидать губернатора Питкина и сказать ему, что все это неверно. Они прошли мимо дома Томпсона. «Мы шли мимо, — сообщал впоследствии Джек, — и видели дом Томпсона; он стоял на месте и не был сожжен».

С большим трудом Джеку удалось проникнуть к Питкину. «Губернатор спросил, как обстоят дела в моей стране, на Уайт-Ривер, а потом сказал, что газеты много пишут о нас. Я сказал ему, что мне тоже так кажется и что поэтому-то я и пришел в Денвер. Я сказал, что не понимаю, почему дело приняло такой оборот… Потом он сказал: „Вот письмо от вашего агента“. Я сказал, что агент [Микер] умеет писать, вот он и написал это письмо; а что я писать не умею, поэтому и решил встретиться с ним лично и ответить на обвинения. Вот и весь наш разговор; а потом я сказал ему, что я бы хотел, чтобы он не верил тому, что сообщалось в этом письме… Он спросил:

„Правда ли, что сожгли дом Томпсона?“ Я сказал, что видел дом своими глазами: он цел и не сожжен. Потом я говорил губернатору об агенте и попросил Питкина написать в Вашингтон и посоветовать, чтобы на место Микера был назначен какой-нибудь другой агент. Губернатор пообещал написать на следующий день».

Питкин, естественно, и не думал рекомендовать замену Микера. С точки зрения губернатора, все события развивались в должном направлении. Ему оставалось только ждать разрыва между Микером и ютами, а потом, возможно, осуществится лозунг «Юты должны уйти!».

Приблизительно тогда же Микер готовил свой ежемесячный отчет для представления уполномоченному по делам индейцев. В нем он сообщал о своем намерении организовать из среды ютов отряд полиции. «Они плохо настроены», — добавлял он, а спустя всего несколько дней стал инициатором акций, которые должны были сделать ютов еще более агрессивными, о чем он заранее точно знал. Хотя не было фактов, прямо подтверждающих сочувствие Микера кампании Питкина, проходившей под лозунгом «Юты должны уйти!», однако почти каждый его шаг предпринимался, с тем чтобы побудить индейцев к бунту.

Может быть, Микер не так уж и хотел, чтобы юты ушли, но вот изгнания их лошадей он явно домогался. В начале сентября он приказал одному из своих рабочих-белых, Прайсу, начать распашку части лугов, где юты пасли своих лошадей. Некоторые юты сразу же запротестовали, спрашивая, почему он пашет именно здесь, ведь эта трава нужна лошадям. В западной части пастбища росла полынь. Куинкент (Дуглас) предложил расчистить эту часть под пашню, однако Микер упрямо настаивал на распашке травянистой земли. Тогда юты выслали вперед нескольких юношей с винтовками. Юноши подошли к пахарю и приказали ему прекратить работу. Прайс подчинился, но, когда он сообщил Микеру об угрозах ютов, агент отправил его обратно закончить работу. На этот раз юты произвели предупредительные выстрелы, целя выше головы Прайса, и пахарь поспешно отвязал лошадь и ускакал с пастбища. Микер был вне себя от злости. Тут же он написал полное негодования письмо уполномоченному по делам индейцев. «Таков печальный удел индейцев, — писал он, — они так долго получали бесплатные пайки, им льстили и ласкали их так долго, что они возомнили себя господами».

В этот же день шаман Каналла (Джонсон) пришел в агентство Микера. Он сказал Микеру, что отданная под распашку земля от века предназначена ему для выпаса его лошадей. Распашка прекращена, и он не хочет, чтобы ее снова начинали.

Тут Микер прервал страстную речь Джонсона: «Проблема в том, Джонсон, что у вас слишком много лошадей. Часть их вам надо уничтожить». Какое-то мгновение Джонсон стоял, уставившись на Микера, и не верил своим ушам. Неожиданно он двинулся на агента, схватил его за плечи, вытолкнул на крыльцо и отшвырнул к коновязи. Не произнеся больше ни слова, Джонсон удалился.

Впоследствии он так описывал этот случай: «Я сказал агенту, что он поступил неправильно, приказав своим людям распахивать мою землю. Агент сказал, что я всегда был смутьяном и, скорей всего, угожу за решетку. Я сказал ему, что не понимаю, за что меня могут посадить. Я сказал этому агенту, что было бы хорошо, если бы приехал другой агент, добрый и неспособный на такие слова. Потом я взял агента за плечо и сказал, что ему лучше уехать. Ничего такого я ему не сделал, даже не ударил, а просто взял его за плечо. У меня не было на него зла. А потом я пошел домой».

Прежде чем что-то предпринять, Микер вызвал к себе в контору для переговоров Никаагата (Джека). Джек вспоминал впоследствии эту встречу: «Микер сказал, что Джонсон плохо обошелся с ним. Я сказал Микеру, что это пустяк, мелочь и не стоит на это обращать внимания. Микер, однако, принял все всерьез и заявил, что будет жаловаться. Я продолжал настаивать на том, что было бы очень дурно поднимать шум из-за пустяков. Микер сказал, что ему не нравится, когда какой-то юноша хватает его, а он слишком стар и слаб, чтобы оказать сопротивление, и вообще, он не хочет, чтобы какой-то юноша так его хватал; он сказал, что он старик и что Джонсон плохо обошелся с ним и он больше разговаривать с Джонсоном не будет, что он собирается просить у уполномоченного солдат и что он сгонит ютов с их земли. Я говорил ему, что это неверный шаг, но Микер сказал, что, так или иначе, эта земля не принадлежит ютам. Я ответил, что земля все-таки принадлежит нам, потому правительство и держит здесь агентства, что это земля ютов, и снова начал убеждать его не поднимать шума из-за таких мелочей, как ссора с Джонсоном».

Целые сутки Микер только и думал об испорченных отношениях с ютами, и в конце концов решился проучить их. Он послал две телеграммы: одну губернатору Питкину с просьбой о вооруженной защите, другую уполномоченному по делам индейцев:

Я подвергся нападению со стороны главного вождя Джонсона; он силой вытолкал меня из моего собственного дома и серьезно ушиб меня. Теперь ясно, что именно Джонсон мутит здесь воду… Его сын стрелял в пахаря, и противодействие распашке земли все усиливается. Распашка остановлена; моя жизнь, жизнь моей семьи и служащих в опасности; требуется немедленная защита; я прошу губернатора Питкина обсудить этот вопрос с генералом Попом.

В течение следующей недели громоздкие бюрократические механизмы министерства внутренних дел и военного министерства мало-помалу пришли в движение. 15 сентября Микеру сообщили, что кавалерийским частям отдан приказ следовать в район Уайт-Ривер; агенту предоставлялись полномочия арестовать «тех, кто возглавил недавние беспорядки».

Военное министерство отдало приказ коменданту форта Фред-Стил майору Томасу Торнбергу двигаться со специальным заданием к агентству ютов на Уайт-Ривер, Колорадо, имея в наличии достаточное количество солдат. Торнберг был в отъезде, охотился на лосей и поэтому не сразу получил приказ. В поход он отправился только 21 сентября. На Уайт-Ривер, до которой было 150 миль, он снарядил около двухсот кавалеристов и верховых пехотинцев.

25 сентября Торнберг подошел к укрепленному пункту Крик. Колонна находилась на полпути от агентства на Уайт-Ривер, и майор решил послать вперед одного из своих проводников, чтобы предупредить Микера о том, что он будет в агентстве через четыре дня. В тот же день Колороу и Никаагат (Джек) узнали о приближении солдат; вожди ютов шли в это время со своими людьми к реке Милк-Ривер, где в осеннюю пору они обычно охотились.

Джек поскакал на север к Бэр-Ривер и встретил солдат. «Зачем вы идете? Мы не хотим сражаться с солдатами. У нас один отец. Мы не хотим сражаться с ними», — говорил он.

Торнберг и офицеры сообщили Джеку о том, что они получили телеграмму с приказом двигаться к агентству, и о том, что индейцы поджигали окрестные леса и спалили дом мистера Томпсона. Джек ответил, что это ложь; ни лесов, ни хижин юты не поджигали. «Оставьте своих солдат здесь, — сказал он Торнбергу, — я добрый человек. Я — Никаагат. Оставьте своих солдат здесь, и мы пойдем в агентство». Торнберг ответил, что у него есть приказ вести солдат в агентство. Пока не будет распоряжения Микера остановить колонну, ему следует вести солдат на Уайт-Ривер.

Джек снова настаивал на том, что юты не хотят сражаться. Он сказал, что нет ничего хорошего в том, что солдаты приближаются к резервации. Затем Никаагат оставил Торнберга и поспешил обратно в агентство, чтобы предупредить Ника Микера, что, если тот позволит солдатам прийти на Уайт-Ривер, случится беда.

По дороге в контору Микера, Джек заехал к Куинкенту (Дугласу). Они были вождями-соперниками, но Джек понимал, что теперь, когда все юты на Уайт-Ривер находятся в опасности, вождям нужно забыть о прежних распрях. Молодые юты только и слышали о том, что белые собираются отправить их на Индейскую территорию; некоторые говорили, что слышали, как Микер хвалился тем, что у солдат имеется целый фургон, груженный кандалами, наручниками и веревками, и что нескольких провинившихся ютов повесят, а остальных отправят в тюрьму. Если бы они были убеждены в том, что солдаты идут изгонять их из родных мест, они сражались бы с ними насмерть, и даже вожди не смогли бы удержать их от борьбы. Дуглас же сказал, что он не хочет иметь никакого отношения к этому происшествию. Когда Джек ушел, Дуглас прикрепил к шесту американский флаг и водрузил его над своим вигвамом. Вероятно, он никогда не слышал о том, что Черный Котел из северных шайенов размахивал американским флагом у Санд-Крик в 1864 г.

«Я сказал агенту [Микеру], что солдаты уже близко и я надеюсь, что тот предпримет что-либо для того, чтобы предотвратить их приход в агентство. Микер же сказал, что его это не касается; он не собирается иметь к этому никакого отношения. Затем я сказал агенту, не лучше ли нам вместе выйти им навстречу. Агент сказал, что я все время надоедаю ему и все равно он никуда не пойдет. Все это он говорил мне в своей конторе, и после того, как он высказался окончательно, он встал, пошел в другую комнату, захлопнул дверь и запер ее на замок. Это была наша последняя встреча».

Спустя несколько часов Микер, по-видимому, изменил свое решение и решил учесть совет Джека. Он послал майору Торнбергу донесение, предлагая остановить колонну и прибыть в агентство с эскортом из пяти солдат. «Индейцы, кажется, рассматривают продвижение войск как объявление настоящей войны», — писал он.

На следующий день (28 сентября), когда Торнбергу вручили донесение в лагере у Дир-Крик, Колороу также прибыл туда и пытался убедить майора не двигаться дальше. «Я сказал ему, что мне совершенно непонятно, зачем пришли войска, — рассказывал Колороу, — и зачем начинать войну». Колонна находилась всего в тридцати пяти милях от агентства на Уайт-Ривер.

Прочитав донесение Микера, Торнберг сообщил Колороу, что поведет свой отряд к Милк-Ривер, по которой проходит граница резервации ютов; там поставит своих солдат лагерем, а потом он и еще пять человек отправятся в агентство Микера для переговоров.

Вскоре после того, как Колороу со своими воинами покинул лагерь Торнберга, майор устроил совещание офицеров, во время которого он решил изменить свои планы. Вместо того чтобы остановиться на границе резервации, колонна продвинется вперед до каньона Коул-Крик. Торнберг объяснил, что с военной точки зрения это необходимо, так как лагерь Колороу и лагерь Джека находились прямо под ним. Если бы войска остановились на реке Милк, а юты бы тем временем решили блокировать каньон, они смогли бы преградить солдатам дорогу к агентству. А между южным входом в каньон и Уайт-Ривер было всего несколько миль открытого пространства.

Обогнав движущуюся колонну, Колороу прискакал в свой лагерь 29 сентября около 9 часов утра. Он нашел своих людей очень возбужденными из-за приближения солдат. «Я видел, как несколько человек пошли по направлению к той дороге, по которой двигались солдаты, — рассказывал он. — Позже я тоже ушел из лагеря и пришел туда, где собрались индейцы, ушедшие первыми». Там он встретил Джека и около шестидесяти его воинов. Оба вождя обменялись сведениями:

Джек рассказал Колороу о своей неудачной встрече с Микером, а тот в свою очередь рассказал Джеку, что майор Торнберг обещал остановить своих солдат у реки Милк. «Потом я сказал Джеку, что, по моему мнению, было бы хорошо, если бы он посоветовал своим юношам не выказывать воинственности, и он сказал, что будет благоразумнее их чуть-чуть отвести от дороги. Так как оттуда, где мы находились, мы еще не видели никаких солдат, мы отошли от дороги на некоторое расстояние. Тут Джек сказал, что, когда солдаты прибудут к реке Милк (границе резервации), он пойдет повидать их».

Ни Колороу, ни Джек не знали, что отряд Торнберга уже миновал реку Милк. Напоив лошадей,

Date: 2015-09-22; view: 248; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию