Кто выпустил собак?

Когда король Франции Людовик XIV воскликнул: «Нет более Пиренеев!», он имел в виду совсем другое. Ведь шел 1700 год — год, когда династия Бурбонов отвоевала себе испанскую корону. И Пиренеи совсем не интересовали короля как место возможных велосипедных прогулок. Трудно себе представить французского монарха в седле с крошечной корзинкой на багажнике для запасных бархатных велосипедок и в шлеме велогонщика, натянутом прямо на напудренный парик. Людовик едет из Версаля в Испанию.

Итак, Карлос II умер. Этот испанский правитель отличался слабым здоровьем, что объяснялось многочисленными близкородственными браками между испанской и австрийской ветвями династии Габсбургов. Король был настолько слаб, что появлялся при дворе только в сопровождении сиделки, которой он подчинялся, как кукла-марионетка. Его «габсбургская губа» выпячивалась настолько, что он не мог нормально жевать. Поэтому еще одной из его многочисленных жалоб на здоровье было несварение желудка. По утверждению историков, у Карлоса и его жены не было детей. Ни он, ни она не имели о сексе ни малейшего представления. (Очевидно, при дворе не оказалось никого, кто мог бы просветить их на этот счет.) Поэтому своим преемником Карлос назначил герцога Филиппа Анжуйского из династии Бурбонов. Карлос был последним испанским королем из династии Габсбургов. После его смерти корона Испании перешла к Бурбонам на целых триста лет.

Филипп Анжуйский, которого впредь стали называть Филиппом V Испанским, не испытывал большой радости от того, что стал королем. Роскошь Версаля была ему гораздо ближе. А Испания представлялась отвратительной, зловонной и невежественной страной. Но его мнение никого не интересовало. В шестнадцатилетнем возрасте его заставили покинуть величественный двор Людовика XIV и отправили верхом в Мадрид через Пиренеи с их крутыми спусками и подъемами, что совсем не улучшило настроения Филиппа. Когда же он прибыл в Испанию, он вообще пришел в ужас — придворные ничего не смыслили в моде и не носили париков.

Спешу вас успокоить: Пиренеи есть! (И я уверена, что Лэнс Армстронг и Мигель Индурайн подтвердили бы это.) А еще совершенно уверена, что, если путешествовать на велосипеде, взяв с собой багаж, рассчитанный на шесть недель пути, вашим ногам несдобровать, они обязательно заболят. Именно это и произошло со мной 5 октября, в пятницу. Можете себе представить, сколько ругательств я обрушила на свои корзинки и сумки. К тому же я уже преодолела семьдесят километров. На все это у меня ушло пять часов. Если верить моему кардиомонитору, показывающему частоту сердечных сокращений, я истратила чуть больше тысячи калорий. При этом на завтрак съела несколько тостов с джемом, в течение дня бутерброд с сыром и помидорами, четыре банана, несколько печенюшек, тарелку фисташек, тарелку креветок, пиццу с сыром, беконом и оливками, а также выпила кружку пива и бокал вина. В тот день я справилась с двумя горными перевалами, причем только один был отмечен на карте, что стало поводом для очередной порции брани. (Интересно, притязания Людовика XIV влияли каким-то образом на карты и их составителей?) Итак, совершенно очевидно, что пятница 5 октября явно была не моим днем.

Мало того что я была не в духе, так еще и эта жуткая встреча с собаками. Первая из них на толстенной железной цепи сидела у бара, у которого я остановилась еще рано утром, чтобы съесть бутерброд. Каким же свирепым должен быть зверь, если его посадили на такую цепь! — удивилась я. Мой велосипед, очевидно, очень не понравился псу, ведь это была его территория. Он моментально подскочил к нему и стал недовольно обнюхивать. Стараясь сохранять хладнокровие, я посмотрела собаке прямо в глаза и рявкнула что было мочи:

— Гр-р-р-р-р!

Как мне казалось, это должно было сработать.

Потом я угрожающе прошипела, уже не сомневаясь в намерениях пса:

— Послушай, песик! Если ты обгадишь мой красивый, новехонький велосипед, то получишь от меня вот этим суперпрочным криптонитовым велосипедным замком.

По-видимому, тон моего голоса был настолько грозным и сердитым, что пес как-то весь сник, жалостливо затявкал и понесся от меня так быстро, как только мог.

Вторая встреча, уже с другой собакой, оказалась для меня гораздо менее приятной. Это произошло в тот день, когда я на последнем издыхании добралась до вершины второго перевала (кстати, того самого, который не указан на карте), чтобы передохнуть и съесть один из бананов. Выбрав удобное место для пикника, я стащила усталое тело с велосипеда и только собралась открыть сумку, чтобы достать банан, как раздался жуткий лай. Через несколько секунд в поле моего зрения появились три большущие лохматые белые собаки, похожие на чудовищ. Они неслись прямо на меня от белого дома, стоящего на вершине холма. Размером они напоминали маленьких пони, но с такими большими и острыми клыками, что никакой суперпрочный велосипедный замок здесь бы мне уже не помог. Забыв про банан и оценив расстояние, я начала что было мочи вопить: «КТО ВЫПУСТИЛ СОБАК?!» — пытаясь тем самым докричаться до кого-нибудь из тех, кто жил в том самом злополучном доме на вершине холма. Потом эта фраза преследовала меня целую неделю.

— Гав, гав, гав, — раздавалось у меня в ушах.

— А-а-а-а! — заорала я, вскочив на велосипед. Я вся похолодела от собственного крика и как сумасшедшая стала с остервенением крутить педали, мчась вниз на огромной скорости.

За час или два до этого, вскоре после того как я покинула жилище доньи Пилар, где хорошенько подкрепилась, выпив горячего крепкого кофе и съев тост, который моя хозяйка приготовила в полном молчании, я пересекла Арагон и въехала в Каталонию. В XII веке после заключения брачного союза, вследствие которого породнились династии графов Барселоны и королей Арагона и объединили свои вооруженные силы, они смогли прогнать со своей территории арабов, в то время как на остальной земле полуострова борьба с маврами все еще продолжалась.

В 1229 году состоялся первый крупный военный морской поход под командованием Хайме I, графа Барселоны и короля Арагона. Он сам снарядил флотилию и сам встал у штурвала. Хайме тогда шел тридцать первый год, и, если верить его современникам, он был отчаянным храбрецом и красавцем.

«Король Арагона, Хайме, был красивейшим мужчиной, — писал Бернар Дескло, летописец. — Он превосходил в росте всех достаточно высоких мужчин на целых десять с лишним сантиметров. При этом он был статен и прекрасно сложен». Дескло не рассказывает, откуда ему известны такие подробности. По всей видимости, в те времена мужчины носили узкие, облегающие брюки. Но рост, конечно же, не самое его главное достоинство. Сам Хайме, а впоследствии и его потомки завоевали Балеарские острова, Неаполь, Сардинию и Сицилию, что способствовало развитию торговли и появлению нуворишей, хотя последние были всего лишь выскочками, не получившими достойного воспитания. Некий Франческо де Хименес даже взялся учить их хорошим манерам. К примеру, он наставлял их, о чем следует говорить во время трапезы, дабы не вызвать тошноту у сидящих за столом. К таким темам он относил разговоры о клизме, слабительном, а также о смертной казни через повешение.

К счастью, усилия де Хименеса не были бесполезными. В 1479 году Фердинанд II Арагонский унаследовал трон Арагона и Каталонии, за десять лет до этого женившись на Изабелле Кастильской и став соправителем деспотичной католической монархии. В конце концов ему удалось победить мавров, установить инквизицию нового типа, а также поспособствовать Колумбу в его географических изысканиях. Тем не менее семья Изабеллы была против ее брака с Фердинандом. Ее избранником они хотели видеть Альфонсо V, короля Португалии. Можно себе представить, как бы изменилась политическая карта Пиренейского полуострова, если бы этот брак был заключен! Сама же Изабелла не разделяла стремлений своей семьи. Фердинанд был молод, умен, обаятелен и статен. А Альфонсо, напротив, был старым и уродливым. Свадьба Изабеллы и Фердинанда состоялась во дворце города Сеговия. На невесте было белое парчовое платье, подбитое мехом горностая, а на женихе — мантия золотого цвета с отделкой из соболиного меха. Новобрачные были совсем еще подростками, да к тому же двоюродными братом и сестрой. Это означало, что для заключения их брака требовалось разрешение Папы Римского. Фердинанд же нашел простое решение: он просто-напросто подделал бумаги, заручившись при этом поддержкой своего отца и архиепископа Толедо. Когда Папа Римский узнал о подлоге, он отлучил Изабеллу и Фердинанда от церкви, что было плохим знаком. Вследствие брака Фердинанда и Изабеллы Каталония оказалась под гнетом Кастилии, к тому же Фердинанд первым делом установил инквизицию в Барселоне. Евреи, занимавшиеся в этом городе торговлей, что способствовало его процветанию, были вынуждены, упаковав свои ермолки, бежать через горы во Францию.

Единственное, что Фердинанду не удалось, как ни старался, так это запретить каталонский язык, потому что для каталонцев язык не просто то, что отличает их от всей остальной Испании. Для них язык своего рода признание их автономии. Поэтому не случайно, что Франко тоже пытался наложить запрет на этот язык. Даже в наши дни в районах, лежащих за пределами Каталонии, на телефонных будках можно увидеть стикеры: «Говорите на языке христиан!» Дошло даже до того, что каталонский язык стали называть кастильским диалектом испанского языка. На самом деле это никакой не диалект и не что-то среднее между испанским и французским языками. Это совершенно другой язык, который развивался независимо от них. Исторически этот процесс напрямую связан с эпохой римских завоеваний. Дело в том, что завоеватели обошли эти земли стороной, отдав предпочтение территориям, находившимся на юге (Севилья, Кадис), где было выгоднее заниматься торговлей. Поэтому там латинский язык, на котором говорили римляне из высших слоев общества, постепенно видоизменился и преобразовался в кастильский диалект испанского языка. Саму же Каталонию населяли в основном легионеры, которые говорили не на классической латыни, а на латинском языке, допускающем всевозможные жаргонизмы. Именно на основе такого латинского языка и сформировался каталонский. Так, например, глагол классического латинского языка comedere (есть, кушать) в кастильском диалекте испанского языка преобразовался в comer. А слово manducare, характерное для вульгарной латыни, преобразовалось в каталонском языке в menjar, а во французском языке в manger — есть, кушать. Хотя французы, будучи очень щепетильными в отношении всего, что касается их языка, вряд ли будут довольны, если вы укажете им на тот факт, что их язык образовался от солдатского жаргона. В наши дни на каталонском говорят около семи миллионов человек. А в 1998 году в Каталонии был принят закон, подтверждающий, что каталонский язык — это лингва франка, то есть язык, включающий в себя элементы романских, греческого и восточных языков, на котором говорят в Восточном Средиземноморье. Он был признан официальным языком этого региона, что, безусловно, должно было способствовать его дальнейшему распространению. И это вызывало очень сильное неудовольствие и раздражение в Кастилии.

Но каталонцев отличает от всей остальной Испании не только язык, но и совершенно особый склад ума. Например, для них не существует такого понятия как mañana — завтра. Они делают все здесь и сейчас. Поэтому каталонцы не засиживаются долго за обедом. Для них работа и заработок гораздо важнее. Каталония всегда была процветающей и развитой в промышленном отношении, чему способствовало как ее благоприятное географическое положение, так и работоспособность жителей.

Не случайно сами каталонцы, характеризуя себя, употребляют такое слово, как seny. Его трудно перевести дословно, но смысл, который они вкладывают в это понятие, ясен: житейская мудрость. Роберт Хагес, искусствовед и писатель, автор книги «Барселона», объясняя значение слова seny, для наглядности рассказал историю, которая произошла с его другом каталонцем, отправившемся на Рождество в родную деревню. Когда он вместе со своими родственниками пришел на полуночную мессу, в церкви было негде яблоку упасть. Священник, вынесший деревянную фигурку младенца Иисуса, к которому выстроилась огромная очередь желающих поцеловать ноги Спасителя, смекнул, что может опоздать к рождественской трапезе. Он недолго думая что-то шепнул на ухо дьякону, который тут же незаметно проскользнул в ризницу и вынес оттуда вторую фигурку Иисуса. После этого дело пошло в два раза быстрее. «Только в Каталонии, — пишет Хагес, — можно было так ловко все устроить. При этом проявить уважение к набожности прихожан».

В каталонском языке есть еще одно слово, а именно rauxa, которое неразрывно связано с seny, потому rauxa означает «расслабляться». Настоящий каталонец б о льшую часть времени сохраняет благоразумие, seny. Но зато когда он отдыхает и снимает напряжение, то становиться rauxa. И вот тогда ничто уже не может его остановить — он может, к примеру, просто напиться, или заняться граффити, или вообще сделать что-то такое, что огорчит его домочадцев, и стать еще больше rauxa. Так в Каталонии появился Сальвадор Дали, в котором rauxa возобладало над seny. Но о его поразительных усах и лихорадочно сверкающих черных глазах мы поговорим немного позже.

Во время Гражданской войны в Испании анархисты Каталонии не отказывали себе в rauxa, сжигая церкви. Оруэлл отметил, что за все время Гражданской войны здесь остались в целости и сохранности всего лишь две-три церкви. К счастью, сегодня это занятие стало немодным. И каталонцы ищут другие способы для проявления своего rauxa. Сорт, куда я направлялась, как нельзя лучше подходит для этого. Здесь все просто помешаны на экстремальных видах спорта. Повсюду реклама альпинизма, каньонинга, горного велосипеда, а на багажниках автомобилей или на автоприцепах можно увидеть спасательные плоты или байдарки. Но что мне показалось особенно страшным, так это то, что никто здесь не упоминает о четвероногих обитателях здешних гор, от которых только и остается, что спасаться бегством. А ведь это тоже своего рода экстрим. Хотя не исключено, что сама же и навлекла на себя все те неприятности, о которых уже рассказывала раньше.

Прибыв в Сорт, я устроилась в гостинице, приняла душ, немного отдохнула и отправилась на прогулку по городу. Я была рада тому, что могла просто бродить по улицам и откровенно бездельничать. Устроившись на террасе кафе, я наблюдала за обитателями городка. Одни просто прогуливались, другие явно спешили куда-то по своим делам, третьи проезжали мимо на велосипеде. Между делом я выпила два пива и съела большую порцию слипшихся креветок, отдающих чесноком. Но на этом я не остановилась и заказала себе порцию pa amb tomaquet, легкой каталонской закуски, состоящей из ломтиков хлеба и томатов, которую местные жители просто обожают и едят даже на завтрак из чувства патриотизма.

Ра amb tomaquet очень легко перепутать с brushetta, хотя это совсем другое блюдо. Было бы глупо считать, что каталонская кухня всего лишь разновидность испанской и что многие ее рецепты просто позаимствованы. Каталонская кухня — это каталонская кухня. И я не устану повторять это еще и еще. Если же вы осмелитесь даже подумать, что каталонское bacalao (сушеная или очень соленая треска) — это то же самое, что готовят в Бильбао, а что arros negre похож на блюдо из риса с каракатицами в темном соусе, которое подают в кафе и ресторанах, находящихся южнее Каталонии, a crema catalana (каталонский крем) очень напоминает flan (флан), который предлагают повсюду в качестве menu del dia, [14]то вас обвинят в центризме.