Глава IX. Там, где зазубренная вершина скалы возвышается над огромным пространством девственного леса, прилегли мужчина и женщина

Там, где зазубренная вершина скалы возвышается над огромным пространством девственного леса, прилегли мужчина и женщина. Внизу, у опушки леса, были привязаны две лошади. За каждым седлом висело по два небольших дорожных мешка. Деревья были однообразно громадны. Поднимаясь на сотни футов над землею, они в диаметре достигали от восьми до десяти‑двенадцати футов, а многие из них были еще толще. Все утро всадники поднимались на перевал через девственные чащи, и эта скала была первым местом, куда они могли выбраться из леса, чтобы им полюбоваться.

Под ними и дальше, насколько они могли охватить взором, ряды за рядами пламенели в дымке багряного тумана горы. Казалось, конца нет этим горным кряжам. Они поднимались один за другим, исчезая за туманной линией горизонта, уходили из глаз, а за ними, казалось, вставали новые горы.

Ни полян, ни просек в лесу не было; на север, юг, восток и запад – девственный нетронутый лес покрывал своей мощной растительностью землю.

Они лежали на скале, наслаждаясь зрелищем. Он крепко сжимал ее руку в своей. Это был их медовый месяц, и они находились в чаще красного дерева в Мендочино. Они пробирались сюда на лошадях, с дорожными мешками за седлом, из Шасты и странствовали по лесным дебрям и чащам без определенного плана, они решили продолжать свою прогулку, пока им не придет в голову что‑нибудь другое. Одежда их была проста и груба: на ней был дорожный костюм защитного цвета, а на нем – шаровары и шерстяная рубашка, открытая у загорелой шеи. При своем росте он, казалось, был создан для жизни среди этих лесных великанов, и она, с ним рядом, была полна ощущения радости и счастья.

– Знаешь, великан, – сказала она, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на него, – это еще чудеснее, чем ты обещал. И мы вместе обойдем эти леса.

– Нам предстоит обойти вместе весь остальной мир, – ответил он, меняя положение и захватывая ее руку своими руками.

– Но сначала мы осмотрим все здесь, – настаивала она. – Я, кажется, никогда не устану глядеть на эти леса… и на тебя.

Он легким движением принял сидячее положение и обнял ее обеими руками!

– Любимый мой, – прошептала она. – А я уж потеряла надежду найти такого человека.

– А я никогда и не надеялся. Я, видно, все время знал, что найду тебя. Ты рада?

Вместо ответа, она слегка прижала рукой его шею, и они молча продолжали любоваться величественным зрелищем девственных лесов и мечтать.

– Помнишь, я рассказал тебе, как я бежал от рыжеволосой учительницы? Тогда я в первый раз увидел эту местность. Я шел пешком, но сорок или пятьдесят миль в день казались мне забавой. Я был настоящим индейцем. Я тогда не думал еще, что найду тебя. Дичи здесь было мало, но в ручьях ловилась прекрасная форель. Я жил как раз на этих скалах. Я и не мечтал, что в один прекрасный день вернусь сюда с тобою, – с тобою.

– И будешь чемпионом бокса, да? – прибавила она.

– Да, конечно; я об этом никогда не думал. Отец всегда твердил, что это так будет, и я считал это дело решенным. Видишь, отец был очень мудр. Это был замечательный человек.

– Но он не предполагал, что ты покинешь арену?

– Не знаю. Он старательно скрывал от меня ее продажность, и я думаю, что он всегда предполагал это и за меня боялся. Я рассказывал тебе о его договоре со Стьюбенером. Отец включил в него пункт о сделках. Первая неблаговидная сделка со стороны моего импресарио – и контракт считается нарушенным.

– И все же ты хочешь бороться с Томом Кэннемом. Стоит ли игра свеч?

Он быстро посмотрел на нее.

– Ты этого не хочешь?

– Дорогой мой, я хочу, чтобы ты делал все, что тебе хочется.

Она сказала это, и, пока слова звучали в ее ушах, ей показалось странным, что она, с ее врожденной упрямой независимостью всех Сэнгетеров, могла произнести их. Но она знала, что это была правда, и радовалась этому.

– Это будет очень занятно, – сказал он.

– Но я не разобралась еще во всех подробностях.

– Я их пока не разработал окончательно. Ты можешь помочь мне. Во‑первых, я подставлю ножку Стьюбенеру и всему играющему на боксе синдикату. Это одна из частей программы. Я выбью Кэннема на первом же раунде. Я в первый раз буду по‑настоящему свиреп в бою. Бедняга Том Кэннем, такой же продажный, как и все остальные, будет моей главной жертвой. Видишь ли, я собираюсь сказать им речь. Это не принято, но это произведет фурор, потому что я расскажу публике всю закулисную сторону дела. Бокс – хорошая игра, а они обратили его в коммерческое предприятие и загубили его этим. Но я вижу, что говорю эту речь тебе, вместо того чтобы произнести ее на арене.

– Я бы хотела присутствовать при том, как ты ее будешь говорить, – сказала она.

Он поглядел на нее и подумал.

– Я бы тоже хотел видеть тебя поблизости. Но я уверен, что это будет жестокая схватка. Нельзя предвидеть заранее, что может случиться, когда я приступлю к выполнению моей программы. Но как только там все окончится, я буду у тебя. И это будет последним появлением Юного Пэта Глэндона на какой бы то ни было арене.

– Но, дорогой мой, ты ведь никогда в жизни не говорил речей, – возразила она. – Ты можешь провалиться.

Он уверенно покачал головой.

– Я ведь ирландец, – заявил он, – а какой ирландец не умеет говорить? – Он остановился и весело расхохотался. – Стьюбенер думает, что я помешался. Он уверяет, что женатый человек не может тренироваться. Много же он понимает в браке, или во мне, или в чем бы то ни было, кроме недвижимого имущества или предрешенных боев. Но я им всем покажу себя в этот вечер, и бедняге Тому – тоже. Право же, мне его жаль.

– Боюсь, что мой дорогой первобытный зверь поступит с ними со всеми по‑первобытному и по‑зверски, – прошептала она.

Он засмеялся.

– Я, во всяком случае, сделаю благородную попытку. Можешь быть уверена, что это будет моим последним выступлением. А затем моя жизнь будет всецело заполнена тобою – тобою. Но если ты против моего последнего выступления – скажи одно только слово.

– Конечно, я хочу, чтобы ты выступил, мой гигант. Я люблю своего гиганта, а поэтому он должен оставаться самим собою. Если тебе этого хочется, то и мне хочется этого для тебя – и для себя также. Предположи на минутку, что я захотела бы пойти на сцену или путешествовать по Южным морям или к Северному полюсу?

Он ответил медленно, почти торжественно.

– Тогда я бы сказал тебе – иди! Потому что ты – это ты, и ты должна быть сама собою и делать то, что тебе хочется. Я люблю тебя именно за то, что ты – это ты!

– Мы с тобой глупая пара, – сказала она, когда он выпустил ее из объятий.

– Разве это не великолепно! – воскликнул он.

Он встал на ноги, смерил глазами горизонт и заходящее солнце и протянул руку над мощными лесами, покрывавшими толпившиеся вокруг багряные кряжи гор.

– Нам придется переночевать в этих краях. Отсюда тридцать миль до ближайшей стоянки.

Date: 2015-09-27; view: 289; Нарушение авторских прав