Глава VIII. Вечером Мод Сэнгстер, выслушав решительное утверждение редактора, что честных боксеров не существует

Вечером Мод Сэнгстер, выслушав решительное утверждение редактора, что честных боксеров не существует, поплакала с минуту, сидя на краю кровати, затем рассердилась и легла спать с ненавистью и отвращением к себе, призовым боксерам и всему миру в целом.

На следующий день она принялась за литературную обработку своего интервью с Генри Эдиссоном, которое так и осталось незаконченным. Это происходило в предоставленной в ее распоряжение отдельной комнате в редакции «Курьера». Она только что перестала писать и взглянула на заголовок газеты, объявляющей о предстоящем матче Глэндона с Томом Кэннемом, как в комнату вошел один из мальчиков‑курьеров и подал ей карточку. Карточка была Глэндона.

– Скажите ему, что я занята, – сказала она мальчику.

Через минуту мальчик вернулся.

– Он говорит, что он все равно войдет, но ему хотелось бы получить ваше разрешение.

– Вы говорили ему, что я занята? – спросила она.

– Да, мэм, но он сказал, что он все равно войдет.

Она молчала, и мальчик, с глазами, сияющими восторгом перед назойливостью посетителя, продолжал:

– Я знаю его. Он здорово сильный парень. Если бы он захотел, то мог бы разнести всю редакцию. Он – Юный Глэндон, что выиграл вчера матч.

– Ну что ж, хорошо, пустите его. Мы не хотим, чтобы нам разносили нашу редакцию.

Когда Глэндон вошел, никаких взаимных приветствий не последовало. Она была холодна и враждебна, как ненастный день, не предложила ему сесть и, казалось, не узнавала его. Полуотвернувшись, сидела она за столом, выжидая, чтобы он изложил причину своего появления. Он не подал и виду, насколько ее надменное обращение оскорбляло его, и сразу приступил к делу.

– Мне необходимо поговорить с вами, – коротко сказал он. – Вчерашний матч. Он окончился на назначенном раунде.

Она пожала плечами.

– Я знала, что это так будет!

– Нет, вы не знали, – возразил он. – Вы не знали. Я тоже не знал.

Она повернулась к нему и поглядела на него с подчеркнутым выражением скуки.

– Стоит ли об этом разговаривать? – спросила она. – Призовой бокс – это призовой бокс, и нам всем известно, что это такое. Матч закончился на том раунде, что я вам называла.

– Да, это правда, – согласился он. – Но вы этого не знали. На всем свете только вы да я знали, что Поуэрс не получит «нокаута» на шестнадцатом раунде.

Она продолжала молчать.

– Говорю вам, что вы это знали. – Его голос звучал повелительно, и, видя, что она все еще отказывается говорить, он подошел к ней ближе. – Отвечайте мне, – приказал он.

Она кивнула головой.

– Но он получил его, – настаивала она.

– Нет. Он никакого «нокаута» не получал. Вы понимаете? Я вам расскажу, в чем тут дело, а вы меня выслушаете. Я вам не лгал. Вы поняли меня? Я вам не лгал. Я был дураком, и они провели меня и вас вместе со мной. Вам кажется, что вы видели, как он получил «нокаут». Но мой удар не был достаточно тяжел для «нокаута». Он даже не пришелся по настоящему месту для решительного удара. Поуэрс притворился, будто получил его. Он разыграл фальшивый «нокаут».

Он остановился и выжидающе посмотрел на нее. По биению сердца и охватившему ее трепету она поняла, что верит ему. Горячая волна счастья хлынула на нее, когда вернулась вера в этого чужого человека, которого она видела до того всего лишь два раза.

– Ну, что ж? – спросил он, и снова она затрепетала от исходящей от него силы.

Она встала и протянула ему руку.

– Я верю вам, – сказала она. – Я рада, очень рада.

Пожатие руки длилось дольше, чем она ожидала. Он глядел на нее горящими глазами, и ее глаза невольно загорелись в ответ. «Никогда еще не было такого человека», – мелькнуло в ее голове. Она первая опустила глаза; его глаза следовали за ее взором, и вновь, как и в первую встречу, оба смотрели на сомкнутые руки. Он всем телом невольно двинулся к ней, как бы желая притянуть ее к себе, затем с видимым усилием овладел собой. Она поняла это и почувствовала, как дрогнула его рука, притягивая ее к себе. К своему удивлению, она чувствовала желание подчиниться ему – всепоглощающее желание быть заключенной в сильные объятия этих рук. Если бы он настоял, она знала, что не стала бы сопротивляться. Его голова кружилась, но он овладел собой и, сжав ее пальцы так, что чуть не раздавил их, опустил ее руку – почти оттолкнул ее от себя.

– Боже! – вздохнул он. – Вы созданы для меня.

Он отвернулся в сторону, проводя рукой по лбу. Она знала, что возненавидит его навеки, если он осмелится пробормотать хоть одно слово извинения или объяснения. Но Глэндон, казалось, обладал верным чутьем, когда дело шло о ней. Она опустилась на свое место, а он переставил свой стул так, чтобы видеть ее вблизи.

– Я провел вчерашний вечер в турецких банях, – начал он. – Я послал за старым, давно выдохшимся боксером. Он в старину был другом моего отца. Я знал, что для него нет никаких тайн в нашем деле, и заставил его говорить. Забавно, мне едва‑едва удалось убедить его, что мне неизвестно то, о чем я его расспрашиваю. Он назвал меня лесным младенцем. Я думаю, что он был прав. Я вырос в лесах, и кроме лесов ничего не знаю. Так вот, я вчера многое узнал от этого старика. Арена еще грязнее и хуже, чем вы говорили. Кажется, что все, кто только с ней соприкасается, продажны и подкупны. Чиновники, выдающие разрешение на состязание, дерут взятки с распорядителей, а распорядители, импресарио и боксеры дерут, что только могут, и друг с друга, и с публики. Это возведено, с одной стороны, в сложную систему, а с другой стороны, они всегда… вы знаете, что такое «дубль‑кросс»?.. (Она утвердительно кивнула головой.) Ладно, итак, они, очевидно, никогда не упускают случая нанести друг другу «дубль‑кросс» и подставить ножку.

От рассказов старика у меня даже дух занялся. А я‑то годами жил в этой среде и ничего не подозревал. Я был настоящим лесным младенцем. Теперь‑то я вижу, как меня водили за нос. Я был настолько силен, что никто не мог меня выбить. Мне полагалось побеждать, и благодаря Стьюбенеру вся грязная сторона дела была от меня скрыта. Сегодня утром я припер к стене Снайдера Уолша и заставил его заговорить. Он был моим первым тренером и следовал инструкциям Стьюбенера. Они держали меня в полном неведении. Помимо того, я не имел ничего общего со спортивным миром. Я все время охотился, ловил рыбу и возился со своей цветной фотографией и другими вещами. Вы знаете, как Уолш и Стьюбенер звали меня в своих разговорах? – Красной девицей. Я только сегодня узнал об этом от Уолша, на меня это прозвище подействовало так, словно мне вырывали зуб. Но они были правы. Я был маленьким, невинным ягненком.

И Стьюбенер все время пользовался мною для своих грязных проделок, только я ничего не знал об этом. Оглядываясь теперь назад, на прошлое, я вижу, как все это было подстроено. Но, видите ли, дело не интересовало меня, поэтому и не являлось никаких подозрений. Я родился со здоровым телом и рассудительным холодным мозгом, вырос на воле и был обучен отцом, который знал бокс лучше, чем кто‑либо из живущих или умерших боксеров. Работа для меня была слишком легкой. Бокс не поглощал меня целиком. Я никогда не сомневался в Исходе борьбы. Но теперь с этим покончено.

Она указала на заглавную строку газеты, объявлявшей о его предстоящем матче с Томом Кэннемом.

– Это работа Стьюбенера, – объяснил он. – Это состязание предполагалось устроить несколько месяцев назад. Но какое мне до этого дело. Я удираю в горы. С меня хватит.

Она взглянула на лежащее на столе недописанное интервью и вздохнула.

– Как мужчины распоряжаются своей жизнью, – сказала она. – Они – хозяева жизни. Они делают все, что им вздумается.

– Из всего, что я про вас слышал, – прервал он, – я заключил, что и вы жили так, как вам хотелось. Это одна из ваших самых привлекательных черт. Но больше всего меня с самого начала поразило, как вы и я понимаем друг друга.

Он остановился и поглядел на нее горящими глазами.

– Ладно, одним‑то я все‑таки обязан арене, – продолжал он. – Благодаря ей я узнал вас. А когда встречаешь настоящую женщину, остается ухватить ее обеими руками и не давать ей уйти. Идемте, поедемте вместе в горы.

Это было неожиданно, как удар грома, но она почувствовала, что все время ждала этого. Ее сердце билось сильно до боли, но эта боль была восхитительна. Наконец‑то она добралась до источника простоты и силы. К тому же ей все это казалось сном. Такие вещи не могли случаться в современных редакциях. Так не полагалось объясняться в любви, так происходило только на сцене и в книгах.

Он встал и протянул к ней обе руки.

– Я не смею, – прошептала она как бы про себя. – Я не смею…

При этих словах его глаза словно укололи ее своим презрением, но оно сразу сменилось открытым недоверием.

– Вы посмели бы сделать все, что вам захотелось, – сказал он. – Я знаю это. Тут все дело в желании, а не в смелости. Есть ли у вас желание?

Она встала, шатаясь, как во сне. В ее голове мелькнула мысль, не гипноз ли это. Ей захотелось осмотреться и поглядеть на привычные предметы этой комнаты, чтобы вернуться к действительности, но она не могла отвести от него глаз. И не могла произнести ни слова.

Он подошел и стал рядом. Его рука легла на ее руку, и она невольно прильнула к нему. Все происходило как во сне, и она больше не могла ни о чем думать. Это был вызов жизни. Он был прав. Она хотела – и вот она осмелилась. Он помог ей надеть жакетку. Она проткнула шляпу булавками. И, еще не осознав ничего, она увидела, что выходит с ним вместе из редакции. Ряд известных романов и фильм промелькнули в ее памяти.

– Бегство герцогини, – прошептала она.

– Интересно, удалось ли им пробраться сушей или пришлось ехать морем? – шепнул он в ответ.

Сходство их переживаний и общность мыслей прозвучали для нее оправданием ее безумия.

Выйдя на улицу, он поднял руку, подзывая такси, но она прикосновением руки остановила его.

– Куда мы едем? – едва переводя дыхание, спросила она.

– На вокзал. Мы как раз успеем захватить поезд в Сакраменто.

– Но я не могу так ехать, – протестовала она. – У меня… у меня нет даже носового платка на смену.

Он снова поднял руку, затем ответил:

– Вы купите все в Сакраменто. Мы там поженимся и захватим вечерний поезд на Север. Я протелеграфирую обо всем с дороги.

Когда мотор подъехал к ним, она быстрым взглядом окинула знакомые улицы и знакомую толпу, затем с внезапно вспыхнувшей тревогой поглядела в лицо Глэндону.

– Я ведь ничего не знаю о вас, – сказала она.

– Мы знаем друг о друге все, решительно все, – гласил ответ.

Его рука поддерживала и направляла ее, она поставила ногу на подножку. В следующий момент дверца захлопнулась, он очутился рядом с ней, и машина помчалась по Маркет‑стрит. Он обнял ее, прижал к себе и поцеловал. Когда она снова посмотрела на него, то увидела, что его лицо окрасилось легким румянцем.

– Я… я слыхал, что существует искусство поцелуев, – прошептал он. – Я сам ничего не умею, но я научусь. Видите ли, вы первая женщина, какую я целовал в жизни.

Date: 2015-09-27; view: 272; Нарушение авторских прав