Магазинные воры будут выпороты, исхлёстаны, отшлёпаны, высечены до крови, а затем переданы в руки закона

В магазине ярко горел свет. Сильно пахло новой кожей, кокосовым маслом и хвойным дезинфектантом. Похоже, она была первой посетительницей, но в магазине уже трудились семь служащих: одни стояли на кассе, другие распаковывали товар, третьи следили, чтобы она не попыталась ничего умыкнуть. Играл диск с танцевальной музыкой, непрерывно звонил телефон.

Добрых полчаса она просто бродила по магазину, дивясь изобилию и разнообразию товара. Жезлы‑электрошокеры, штуковины вроде секачей для мяса из нержавеющей стали с резиновыми наконечниками. Собачьи ошейники и колпаки на липучке, шарики из чёрной резины и шарики неоновых цветов, коврик, утыканный трёхдюймовыми шипами, удобно сворачивавшийся в трубку и снабжённый легким чехлом для переноски. Она бродила, а тем временем прибывали новые покупатели; одни здоровались с продавцами по имени, другие украдкой обегали стеллажи с товаром и снова выскакивали наружу. Наконец Джейн поняла, что ей нужно. Набор наручников и наножников из очень толстой чёрной кожи со стальными заклёпками; четыре регулируемых синтетических поводка, тоже чёрных, с клипсами на каждом конце, чтобы прикрепить поводок к наручникам или застегнуть вокруг столбика; несколько запасных зажимов.

– Это всё?

Джейн кивнула, и кассир принялся сканировать покупки. Она чувствовала себя почти виноватой оттого, что купила так мало вещей, пренебрегла огромным разнообразием сверкающих и мрачных штуковин, выставленных на полках, словно детали огромного конструктора.

– Вот, держите. – Он отдал ей чек, потом наклонил к ней голову. – Очень удачный штрих…

Он показал на её лоб. Джейн провела по лицу рукой, почувствовала длинные гибкие волоски, разворачивающиеся на манер молодого папоротника.

– Спасибо, – прошептала она. Получила свою сумку и пошла домой, ждать вечера.

Была почти полночь, когда она вышла из квартиры. Большую часть дня она спала, глубоко, но беспокойно, ей снилось, будто она летит, падает, её руки скованы металлическими перчатками, тёмный призрак скорчился над ней. Она проснулась в темноте, с колотящимся сердцем, в ужасе от того, что проспала весь день, и уже вечер воскресенья.

Но она, разумеется, не проспала. Приняв душ, она надела чёрный топ в обтяжку с глубоким вырезом, натянула новые нейлоновые штаны и тяжёлые ботинки. Красилась она редко, но в тот вечер, вставив контактные линзы, старательно подвела глаза чёрным, потом выбрала помаду бледно‑лавандового цвета. Критически посмотрела в зеркало. Бледнокожая, с огромными фиалковыми глазами и бритым черепом, она напоминала куклу с острова Бали, из тех, что продавали сегодня на рынке – прекрасную, но пустую и слегка зловещую. Прихватив деньги и ключи, натянув ветровку, она двинулась в путь.

Поравнявшись с переулком, ведущим к клубу, она свернула в него, прошла почти до половины и встала. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не идёт, она отстегнула штанины от своих нейлоновых брюк, сунула их в карман, потом соединила липучки так, что штаны превратились в очень короткую, оранжевую с чёрным, юбочку. Её длинные ноги были обтянуты чёрными колготками. Наклонившись, она потуже затянула шнурки на ботинках с металлическими носами и поспешила к входу в клуб.

Сегодня у входа была очередь. Джейн встала в конец, старательно избегая смотреть на остальных. Ждать пришлось минут тридцать, Джейн в тонкой нейлоновой ветровке уже совсем продрогла, когда дверь наконец отворилась, и тот же худощавый блондин, что и накануне, собрал деньги. Когда очередь дошла до Джейн, она почувствовала, как чаще забилось сердце: а вдруг узнает? Но он лишь оглядел двор, и, когда последний из очереди шмыгнул внутрь, закрыл двери с гулким «бам‑м».

Внутри всё было как вчера, только народу больше. Джейн купила себе напиток, апельсиновый сквош, ни капли алкоголя. Он был ужасно сладкий, с горьковатым, слегка вяжущим привкусом. Зато стоил два фунта: пришлось пить до дна. Она как раз стала спускаться вниз, к танцполу, когда кто‑то подошёл к ней сзади, постучал по плечу и крикнул в ухо:

– Хошь?

Это оказался высокий, широкоплечий парень, немного старше её, – года двадцать четыре, румяный, узколицый, светлые волосы с зелёными прядками спускались до плеч, глубоко посаженные глаза темно синели. Он дремотно покачивался, глядел на танцпол и почти совсем не обращал внимания на неё.

– А то! – прокричала в ответ Джейн. Он обхватил её за плечи, притянул к себе; его полосатый свитер с треугольным вырезом пах тальком и потом. Они танцевали долго, Джейн с нарочитым самозабвением, парень – подпрыгивая так, словно собака кусала его за икры.

– А ты красотка, – крикнул он. Последовал едва уловимый миг тишины, пока диджей менял запись. – Как тебя звать?

– Клеопатра Баттерфляй.

Грохочущая музыка опять сделалась оглушительной. Парень усмехнулся.

– Клеопатра, значит. Выпить что‑нибудь хочешь?

Она закивала в такт ритму, так быстро, что закружилась голова. Парень взял Джейн за руку, и ей пришлось бежать, чтобы не отстать, пока он прокладывал путь к бару.

– Вообще‑то, – завопила она и замолкла, так что он резко остановился и врезался в неё. – Вообще‑то я бы лучше вышла подышать. Пойдёшь?

Он уставился на неё с полуулыбкой, пожал плечами.

– Ладно. Дай только возьму себе что‑нибудь выпить…

Они вышли на улицу. В переулке ветер бросил им в лицо пригоршни мёртвых листьев и газет. Джейн засмеялась и прижалась к парню. Он усмехнулся свысока, допил, отшвырнул банку и обхватил её одной рукой.

– Так ты хочешь выпить? – спросил он.

Спотыкаясь, они вышли из переулка и свернули. На Хай‑стрит было полно людей, у входов в пабы и рестораны стояли очереди. Уличные фонари были прикрыты круглыми голубоватыми колпаками, и какие‑то мелкие белые мотыльки стайками вились вокруг них, ударяясь о светящиеся шары; запах спиртного и клубы дыма висели над панками, которые заняли тротуар у Кэмденского шлюза. Джейн с парнем погружались в глубину улицы. Он показал на угловой паб в нескольких кварталах впереди – большой старый дом, выкрашенный зелёной краской, с корзинами цветов под окнами и большой вывеской, качавшейся туда‑сюда на ветру: «КОНЕЦ СВЕТА».

– Может, здесь?

Джейн потрясла головой.

– Я живу недалеко, рядом с каналом. Можем пойти ко мне, если хочешь. Там и выпьем.

Парень снова посмотрел на неё сверху вниз.

– Хор’шо, – сказал он очень быстро, пока она не передумала. – Было бы здорово.

Улица позади Хай‑стрит оказалась потише. Старый пьянчуга сидел, съёжась, у входа в подъезд, выпрашивал мелочь; Джейн отвела от него взгляд и достала ключи, а парень неловко переминался на месте, воинственно поглядывая на пьяницу.

– Вот мы и пришли, – объявила она, распахивая дверь. – Дома, дома, снова дома.

– Мило. – Парень шёл за ней, восхищённо оглядываясь по сторонам. – Ты здесь одна живёшь?

– Ага. – Джейн стало немного не по себе от этого признания. Но парень только зашёл в кухню, провёл рукой по французскому деревенскому буфету старинной работы и кивнул.

– Ты же из Америки, да? Учишься здесь?

– Угу. Что будешь? Бренди?

Он скорчил гримасу и засмеялся.

– Хор’шо! Пристрастия у тебя недешёвые. Не зря у тебя имя такое. – Джейн озадаченно поглядела на него, а он продолжал: – Клеопатра – забавное имя для девушки.

– Для парня ещё забавнее, – парировала Джейн, и он опять засмеялся.

Достав бренди, она встала в гостиной и стала расшнуровывать ботинки.

– Может, туда пойдём? – предложила она, указывая на спальню. – А то здесь как‑то прохладно.

Парень провёл по волосам ладонью, белокурые пряди заструились меж его пальцев.

– Ага, хор’шо. – Он оглянулся. – Хм, а туалет там? – Джейн кивнула. – Скоро вернусь…

Она прошла в спальню, разлила бренди по двум бокалам, которые стояли на ночном столике, и сняла ветровку. На другом столе стояли в изысканных бронзовых подсвечниках длинные свечи, сливочно‑белые, толщиной в её руку. Она зажгла их – в воздухе сладко запахло пчелиным воском – и села на пол, прислонясь к кровати. Несколько минут спустя в туалете спустили воду, и парень появился снова. Лицо и руки у него были мокрые, он раскраснелся ещё сильнее, чем раньше. Улыбнувшись, он опустился на пол рядом с ней. Джейн дала ему бокал бренди.

– Будь‑будь, – сказал он и выпил всё залпом.

– Будь, – сказала Джейн. Пригубила свой бренди, потом наполнила его бокал. Он выпил снова, на этот раз медленнее. Свечи лили мягкий дымчатый свет на широкую кровать с зелёным бархатным одеялом, горы подушек, тёмно‑зелёные, малиновые, шафрановые. Несколько минут они сидели молча. Потом парень поставил бокал на пол. Он повернулся к Джейн, обхватил её рукой за плечи и приблизил своё лицо к её лицу.

– Ну что ж, – сказал он.

Его рот был кислым на вкус, никотин и дешёвый джин пробивались сквозь более явный привкус бренди. Рука, скользнувшая под её блузку, была холодной; Джейн почувствовала, как побежали по её груди мурашки, как съёжился от его прикосновения сосок. Парень прижался к ней сильнее – его член уже стоял – и потянулся к молнии на джинсах.

– Погоди, – пробормотала Джейн. – Пойдём на кровать…

Выскользнув из его хватки, она взобралась на постель и поползла к груде подушек, чтобы достать из‑под них то, что было там спрятано.

– Давай сначала немного позабавимся.

– А мы что делаем? – спросил парень слегка обиженно. Но всё же плюхнулся рядом с ней на постель, стянул ботинки, и те со стуком упали на пол.

– Что это у тебя там?

Улыбаясь, Джейн повернулась и показала ему наручники. Парень поглядел на них, потом на неё, усмехнулся.

– Ой‑йой. Была, значит, уже в задней комнате…

Джейн выгнула плечи и принялась расстёгивать блузку. Он потянулся за наручниками, но она покачала головой.

– Нет. Это не для меня – пока.

– Дам пропускают вперед.

– Всё для кавалера.

Его ухмылка стала шире.

– С этим не поспоришь.

Взяв его за руку, она осторожно потянула его на середину постели.

– Ложись на спину, – шепнула она.

Он послушался и наблюдал, как она снимала с него сначала рубашку, потом джинсы, потом нижнее бельё. Его член, не совсем твёрдый, склонился вниз; когда она провела по нему пальцами, парень тихонько застонал, взял её ладонь и попытался прижать её.

– Нет, – прошептала она. – Не сейчас. Дай мне руку.

Она застегнула наручники вокруг его запястий, вокруг щиколоток, присоединила к каждому по нейлоновому поводку и начала обматывать их вокруг столбиков кровати. Это заняло больше времени, чем она предполагала; трудно было затянуть их, чтобы парень не мог пошевелиться. Он лежал и, выгнув шею, настороженно следил за её движениями, его глаза блестели в свете свечей, дыхание учащалось.

– Вот. – Она села на пятки и стала смотреть на него. Теперь его член стоял, как палка, волосы в паху и на груди рыжели в неярком свете. Он смотрел на неё, проводя бледным языком по губам.

– Попробуй, убеги, – прошептала она.

Он слегка поёрзал, его руки и ноги косым крестом белели на тёмно‑зелёном поле.

– Не могу, – хрипло сказал он.

Она стянула сначала блузку, потом нейлоновую юбку. Под ними ничего не было. Наклонившись вперёд, она провела пальцами от ямочки у него под горлом к груди, накрыла ладонями его соски, а потом повела руку дальше, к бедру. Его плоть была тёплой, короткие волоски мягкими и влажными. Её дыхание участилось; внезапно её затопила тёплая волна, медовая жидкость заполнила ей рот. Над её бровями длинные волоски выпрямились и разлетелись в стороны: подняв голову к свету, она краем глаза видела их – два усика, чёрных и блестящих, как проволока.

– Какая ты секси. – Голос парня был хриплым. – Господи, ты…

Она ладонью закрыла ему рот.

– Попробуй, убеги, – сказала она, на этот раз повелительно. – Попробуй, убеги.

Он изогнулся торсом, одеяло вокруг него пошло тёмными складками. Она ногтями провела по его груди, он вскрикнул и застонал:

– Трахни меня, о, господи, трахни…

– Попробуй, убеги.

Она ласкала его член, едва касаясь пальцами тугой головки. Он кончил со стоном, безуспешно пытаясь прижать к ней свой пах. В тот же миг Джейн вскрикнула, наслаждение пронзило её стрелой, от бровей до груди и вниз, к паху. Она качнулась вперёд, вскрикнула и, задев головой о бок парня, распласталась поперёк кровати. С минуту она лежала, а мир вокруг неё пульсировал и сворачивался в мириады кристаллических форм, и в каждой – ряд свечей, изгиб длинного мужского бедра, плавно переходящего в живот. Она судорожно перевела дыхание, пламя позади бровей медленно остывало; потом толчком заставила себя сесть рядом с ним. Его глаза были закрыты. Тонкая ниточка слюны заполнила бороздку между подбородком и ртом. Без задней мысли она приблизила к нему лицо и поцеловала его в щёку.

И тут он начал уменьшаться. Джейн отшатнулась, стукнувшись о столбик кровати, и уставилась на лежавшую перед ней фигуру, тряся головой.

– Нет, – шептала она. – Нет, нет.

Он съёживался: с такой скоростью, как будто у неё на глазах вода впитывалась в песок. Вот уже размером с ребёнка, потом с крупную собаку, потом с мелкую. Его глаза открылись и долю секунды потрясённо глядели в её глаза. Его руки и ноги выскользнули из оков, как ртуть, извиваясь, приблизились к туловищу и скрылись в нём. Пальцы Джейн месили пуховое одеяло; в шести дюймах от неё парень уже был не больше ладони и всё продолжал уменьшаться. Она моргнула, и на секунду оборвалось сердце: она подумала, что он исчез совсем.

Потом она увидела, как что‑то выползает из складок бархата. Длиной с её средний палец, с чёрной, в жёлтых полосках грудкой, нижняя пара крыльев изрезана причудливыми арабесками – тёмно‑жёлтыми, угольно‑чёрными, с тёмно‑синими глазками, – а верхняя пара в тонких переходах чёрно‑белых полосок.

Bhutanitis lidderdalii[22]. Редкий уроженец восточных Гималаев: он живёт на кронах деревьев горных долин, его гусеницы кормятся лианами. Затаив дыхание, Джейн смотрела, как бабочка вяло шевелит крыльями. Вдруг без всякого предупреждения она взлетела. Джейн вскрикнула, упала на колени, её ноги разъехались по постели, но она всё же удержала бабочку, быстро, но осторожно поймав горстями.

– Красавец, красавец, – ворковала она. Шагнув с кровати на пол, не решаясь даже задержаться, чтобы осмотреть парусника, она заспешила в кухню. В буфете нашла пустую банку, сняла её с полки и ловко стянула крышку одной рукой, ладонью другой придерживая бабочку у себя на груди. Ругнулась, почувствовав, как крылышки насекомого трутся о пальцы, быстро поднесла ладонь к горловине банки, стряхнула бабочку внутрь и надела крышку. Бабочка беспомощно забилась внутри; Джейн видела, где именно с крылышек осыпались чешуйки. Не переставая ругаться, она побежала в спальню, зажгла свет и выдернула из‑под кровати свою коробку с коллекцией. Схватила флакон этилового спирта, вернулась в кухню и оторвала кусочек от висящего бумажного полотенца. Открыла флакон, накапала спирта на бумагу, открыла банку и осторожно накренила её. Просунув клочок бумаги внутрь, очень медленно поставила банку прямо, так что бумажка осела на дно, а бабочка оказалась на ней. Ещё несколько мгновений крылышки отчаянно трепыхались, потом замерли. Тонкий волосок хоботка раскрутился. Джейн медленно поднесла руку ко лбу и провела пальцами по всей длине растущих на нём антенн. Она сидела и смотрела на бабочку в банке, пока первые солнечные лучи не просочились сквозь щели в кухонных ставнях. Бабочка больше не шевелилась.

Весь следующий день Джейн провела в стальной серой мгле, которую нарушали лишь чернота и насыщенная желтизна крыльев lidderdalii, отпечатавшиеся на сетчатке глаз, как световое пятно, когда долго глядишь на солнце. Когда она наконец заставила себя встать, её чуть не стошнило от страха при виде одежды того парня на полу спальни.

– Бля. – Она провела по голове ладонью и вздрогнула, вспомнив, что сбрила волосы. – И что теперь?

Несколько минут она размышляла, потом собрала одежду – полосатый свитер с острым вырезом, джинсы, носки, трусы, туфли – подделку под «тимберленд» – и сунула их в пластиковый пакет «Сейнсбери». В кармане джинсов оказался бумажник. Она открыла его, равнодушно взглянула на права – КЕННЕТ РИД, ВУЛВЕРХЭМПТОН – и несколько пятифунтовых банкнот. Деньги она взяла себе, удостоверение отнесла в ванную и сожгла, пепел спустила в унитаз. После этого вышла на улицу.

Стояло раннее воскресное утро, вокруг не было никого, кроме молодой мамаши с ребёнком в коляске. У соседней двери валялся всё тот же старый пьянчуга в окружении мусора и пустых бутылок. Когда Джейн подошла к нему, он поднял на неё мутные глаза.

– Вот, – сказала она. Наклонилась и бросила пятифунтовики в его заскорузлую руку.

– Да благословит тебя Господь, милочка. – Он закашлялся, не глядя ни на Джейн, ни на деньги. – Да благословит тебя Господь.

Она повернулась и быстро пошла назад, к тротуару вдоль канала. В Кэмден‑тауне было мало мусорных контейнеров, вонючие кучи копились вдоль дорожек, под фонарями, в безлюдных переулках. Чистильщики улиц и подметальные машины каждый день убирали всё снова: как эльфы, думала Джейн. Идя вдоль канала, она выбросила ботинки в одну кучу мусора, свитер швырнула рядом с одинокой туфлей на шпильке, трусы и носки запихала в размякшую картонную коробку, полную гнилого латука, а джинсы оставила рядом со стопкой газет возле неоткрытого газетного киоска. Бумажник завернула в пакет «Сейнсбери» и подбросила возле «Бутса»[23]в набитый мусором мешок. Повернулась и пошла назад, остановившись перед витриной с безвкусным полиэстеровым бельём больших размеров и бесстыдно‑искусственными париками: розовыми африканскими косичками, платиново‑блондинистыми волнами, чёрно‑белыми патлами а‑ля Круэлла де Виль[24].

Дверь была подперта, чтобы не закрывалась; внутри тихонько играли песни Шуберта.

Заглянув внутрь, Джейн огляделась и увидела за прилавком мясистого мужика, который снимал кассу. Его рот был густо намазан оранжевой помадой, в ушах покачивались изящные серебряные рыбки.

– Мы ещё закрыты. По воскресеньям с одиннадцати, – сказал он, не глядя на неё.

– Я просто смотрю. – Джейн бочком протиснулась к стеклянной полке, где на пенопластовых головах сидели четыре парика. Один был чёрным и блестящим, постриженным в удлинённый пушистый боб. Джейн примерила его, глядясь в тусклое зеркало.

– Сколько этот стоит?

– Пятнадцать. Но мы ещё не…

– Вот. Спасибо! – Джейн бросила двадцатифунтовую купюру на прилавок и выскочила из магазина. Добежав до угла, она притормозила и крутанулась перед витриной, ловя своё отражение. Ухмыляясь, посмотрела на себя и двинулась домой, весёлая и слегка пошатывающаяся.

В понедельник утром она пошла в зоопарк – приступать к волонтёрской работе. Bhutanitis lidderdalii она прикрепила на кусок пенопласта, подложив под низ кусочек бумаги, чтобы лапки не втыкались в пузырчатую поверхность. Но сначала она размягчила его, положив в банку с сырой бумагой, потом достала снова и поместила на выставочную платформу, аккуратно пронзив его грудь – чуть правее центра – булавкой номер 2. Заботливо водрузила на панель рядом с бражником и вышла из дому.

На служебном входе ее уже дожидался пропуск. Утро было ясное, тёплое, каких не выдавалось уже целую неделю; длинные волоски на лбу вибрировали, как натянутая проволока, за которую нечаянно дёрнули. Бритой голове под париком было жарко, лил пот, кололи отрастающие волоски. Очки давили на переносицу, и кожа зудела. Улыбаясь, Джейн шагала мимо гиббонов, орущих в вольере, и карликовых гиппопотамов, которые спокойно плавали с закрытыми глазами в пруду, а зелёные пузыри лопались вокруг них, как маленькие рыбки. Напротив «Мира Насекомых» женщина в униформе выгружала мешки с кормом из тележки для гольфа.

– Доброе утро, – жизнерадостно поздоровалась Джейн и вошла.

Дэвида Бирса она нашла рядом с температурным датчиком за стеклянной клеткой с шипящими тараканами.

– Что‑то случилось прошлой ночью, чёртова штука совсем остыла. – Он бросил взгляд на Джейн, передал ей дощечку для письма и начал снимать верхнюю часть устройства. – Я позвонил в техотдел, но у них это хреновое утреннее совещание. Блядские компы…

Сунув руку в контрольный отсек, он сердито щёлкнул по измерителю.

– Вы что‑нибудь понимаете в компьютерах?

– В таких нет. – Джейн приблизила лицо к прозрачной передней стенке клетки. Внутри сидели с полдюжины блестящих тараканов, каждый в пять дюймов длиной и цветом как разбавленный кленовый сироп. Они неподвижно лежали рядом с чашкой Петри, наполненной чем‑то вроде мочёного коричневого сахара.

– Они сдохли?

– Эти‑то? Чёрта с два, они бессмертные. По ним хоть ногами ходи, всё равно не издохнут. Можете поверить, я пробовал. – Он продолжил возиться с датчиком, наконец вздохнул и поставил крышку на место. – Ладно, придётся подождать парней из техотдела. Пошли, помогу вам начать.

Он стремительно провёл её по лаборатории, выдвигая ящики с анатомическими инструментами, демонстрационными подставками, булавками; показал ей, в каких мини‑холодильниках лежит корм и для каких именно насекомых. Сахарный сироп, кукурузный крахмал, пластиковые контейнеры с более мелкими насекомыми, личинками и мучными червями, крошечными серыми жуками.

– В основном мы просто заменяем тех, которые померли, – объяснял Дэвид, – да ещё надо проверять, чтобы на растениях не появлялись вредные грибы. Природа всё делает сама, а мы только подправляем её, когда надо. Школьники толкутся здесь постоянно, но за ними приглядывают экскурсоводы. Если хотите поговорить с ними, никто вам не запрещает, даже наоборот.

Он повернулся спиной к маленькой раковине, в которой мыл пустые банки, вытер руки, подошёл ближе и сел на стол.

– Ничего гламурного в нашей работе нет. – Он потянулся к пластиковому стаканчику с кофе и отхлебнул, невозмутимо разглядывая её. – Диссертаций никто из нас уже не пишет.

Джейн пожала плечами.

– Ну и ладно.

– Здесь даже не очень интересно. Работа вполне рутинная. Скукота..

– Ничего страшного. – От внезапного приступа тревоги голос Джейн дрогнул. Почувствовав, как её лицо заливает краска, она поспешно потупилась. – Правда, – угрюмо добавила она.

– Тогда располагайтесь. Кофе вон там; правда, вам придётся отмыть для себя чашку. – Он склонил голову набок, посмотрел на Джейн с любопытством и сказал:

– Вы что‑то сделали с волосами?

Она коротко кивнула, пальцем отбросив край чёлки.

– Ага.

– Мило. Прямо как Луис Брукс[25]. – Он соскочил со стола и прошел к компьютерному столу в другом конце комнаты. – Если надо, пользуйтесь моим компьютером, я дам пароль.

Джейн кивнула, с облегчением чувствуя, как бледнеет краска, залившая её лицо.

– Сколько здесь работает людей?

– Вообще‑то народу нам как раз не хватает – нанимать денег нет, а гранты кончились. Так что здесь в основном я да кто‑нибудь из экскурсоводов, кого Кэролайн пришлёт. Но эти престарелые мальвины терпеть не могут всяких жуков‑червяков. Так что сам Бог нам вас послал, Джейн.

Он произнёс её имя чуть насмешливо и криво ухмыльнулся.

– Вы говорили, что у вас есть опыт оформления экземпляров? Ну, вот, я всегда стараюсь сохранить как можно больше мёртвых бабочек, чтобы потом, когда выдастся денёк поспокойнее, – чего здесь не случается никогда – оформить их и потом использовать на занятиях со школьниками. Однако неплохо было бы иметь и запасные экземпляры: я раздавал бы их учителям, пусть уносят в классы. У нас неплохой вебсайт, и мы могли бы запустить на нём интерактивные программы. Сегодня по расписанию школьников нет, по понедельникам здесь обычно тихо. Так что, если сможете поработать вон с теми, – он показал туда, где на рабочем столе громоздились картонные коробки и стеклянные банки, – было бы просто здорово, – закончил он и повернулся к компьютерному экрану.

Всё утро она оформляла насекомых. Среди них попадалось мало интересных и необычных: несколько коричневых хвостаток, траурницы, три шипящих таракана, несколько лимонниц. Но была и одна Acherontia atropos, бражник мёртвая голова, на спинке которой серые, коричневые и бледно‑жёлтые чешуйки складываются в изображение человеческого черепа. Хоботок у неё не опушённый, двойные кончики настолько острые, что могут проткнуть палец: Джейн осторожно прикоснулась к ним и сморщилась от удовольствия, когда кровавая бусинка выступила на кончике пальца.

– Обед с собой захватили?

Она оторвалась от яркой лупы с подсветкой, которой пользовалась, и удивлённо моргнула.

– Обед?

Дэвид Бирс расхохотался.

– Наслаждаетесь? Это хорошо, и время быстрее идёт. Да, обед! – Он потёр ладони; безжалостный свет делал его похожим на гнома, и без того резкие черты заострились и стали злобными. – В палатке возле кошек продают приличную жареную рыбу с картошкой. Пошли, я угощаю. Отметим ваш первый день.

Они сидели за столиком для пикника возле продуктовой палатки и ели. Дэвид достал из рюкзака бутылку эля и разделил ее содержимое с Джейн. Рассеянные облака, словно дым, уносились на юг. За соседним столиком индианка и трое мальчишек бросали ломтики жареной картошки чайкам – птицы пикировали с истошными криками, и младший мальчик испуганно вопил.

– Будет дождь, – сказал Дэвид, глядя в небо. – Плохо. – Побрызгав уксусом свою жареную пикшу, он поглядел на Джейн. – Ну как, ходили куда‑нибудь в выходные?

Она улыбнулась, глядя в стол.

– Да, ходила. Было весело.

– И куда же? В «Электрический зал»?

– О господи, нет. В то, другое место. – Она бросила взгляд на его руку, лежавшую подле на столе. Длинные пальцы, чуть широковатые костяшки; но сверху ладонь была гладкой, того же приятного коричневого оттенка, что и кончики крыльев мёртвой головы. У Джейн закололо брови, тепло потекло от них, как вода. Когда она подняла голову, то смогла различить его запах – запах мускусного мыла и соли; его дыхание горьковато‑сладко пахло элем.

– Да? Это куда же? Я уже так давно никуда не хожу, что заблудился бы в Кэмден‑тауне, вздумайся мне пройтись сегодня.

– Не знаю. В «Улей», что ли?

Она и представить себе не могла, что он о нём слышал – слишком уж стар. Но он повернулся к ней на скамейке и поднял в притворном удивлении брови.

– Вы ходили в «Улей»? И вас пустили?

– Да, – выдавила Джейн. – То есть я не знаю – это же просто танцклуб. Я просто… танцевала.

– Вот как. – Взгляд Дэвида Бирса заострился, солнце отразилось в его карих глазах, и они сверкнули холодным изумрудным отблеском. – Вот как.

Взяв со стола бутылку с элем, она принялась отковыривать этикетку.

– Да.

– Значит, у вас есть бойфренд?

Она покачала головой, свернула кусочек этикетки в крохотную пилюльку.

– Нет.

– Хватит. – Его ладонь накрыла её пальцы. Сняв её руку с бутылочной этикетки, он положил её на край стола. Джейн сглотнула: его ладонь до боли вдавливала её руку в металлический край. Глаза Джейн закрылись: она почувствовала, что парит и видит в нескольких футах внизу себя саму, стройную, в глянцево‑чёрном парике на голом черепе, с запястьем, выгнутым, как кривой стебелёк. Внезапно его рука соскользнула под стол и коснулась её ноги, пока он наклонялся за рюкзаком.

– Пора за работу, – сказал он легко, соскользнул со скамьи и забросил рюкзак за спину. Бирс отвернулся, и ветерок взъерошил его длинные седеющие волосы. – Я вас провожу.

Чайки над головами кричали и хлопали крыльями, роняя кусочки рыбы на мостовую. Джейн смотрела перед собой, на стол, на бумажные подносы с остатками еды, на осу, которая присела на застывший кусочек жира и начала кормиться. Золотистая грудка пропиталась влагой.

В ту ночь она не пошла в «Улей». Вместо этого она натянула платье из лоскутков поверх джинсов с «док‑мартенсами», сунула парик в комод и направилась в маленький бар на Инвернесс‑стрит. Ясный день обернулся дождём, в чёрных лужах, как в расплавленном металле, вязли янтарные огни светофоров и уличных фонарей.

– Эй. Красивые волосы. – Мужчина лет тридцати, тоже наголо бритый, подошёл к табурету Джейн. В пальцах он держал сигарету и, быстрыми нервными движениями поднося её ко рту, курил, глядя на Джейн. Потом ткнул сигаретой в потолок, туда, где висел оглушительно грохочущий динамик.

– Нравится музыка?

– Не особо.

– Хей, да ты из Америки? Я тоже. Чикаго. Один мой кореш, он работает в Ситибанке, рассказал мне про это местечко. Еда неплохая. Тапас[26]. Мелкие осьминоги. Любишь осьминогов?

Джейн прищурилась. На нём были дорогие вельветовые брюки, мятый пиджак из грубого чёрного льна.

– Нет, – сказала она, но не отвернулась.

– И я нет. Как будто огромного скользкого жука жуёшь. Джефф Даннинг…

Он выставил вперёд руку. Джейн легко коснулась его ладони и улыбнулась.

– Рада встрече, Джефф.

Следующие тридцать минут она притворялась, будто слушает его, кивая и ослепительно улыбаясь всякий раз, когда он поднимал на неё взгляд. В баре становилось всё более людно и шумно, и люди уже алчно поглядывали на табурет Джейн.

– Думаю, мне лучше сдать это сиденье, – объявила она, спрыгивая на пол и проталкиваясь к двери. – Пока меня не съели.

Джефф Лэннинг поспешил за ней.

– Эй, может, пообедать хочешь? «Кэмденская брассери»[27]здесь недалеко…

– Нет, спасибо. – Она задержалась на обочине, невинно разглядывая свои «док‑мартенсы». – А может, ты хочешь зайти, выпить что‑нибудь?

Её квартира произвела на него большое впечатление.

– Бог ты мой, да это местечко на полмиллиона потянет, легко! А это три четверти миллиона зелёных. – Он открыл и закрыл дверцы буфета, любовно погладил сланцевую раковину.

– Прекрасные полы из твёрдого дерева, скоростной доступ – ты не рассказывала, чем занимаешься.

Джейн засмеялась.

– Стараюсь не делать ничего. Вот…

Передавая ему бокал с бренди, она мизинцем провела по его запястью.

– А ты похож на парня, который любит приключения.

– Да, крупные приключения – это моё. – Он поднял свой стакан. – А что ты имела в виду? Охоту на крупную дичь?

– Мммм. Возможно.

На этот раз пришлось помучиться не Джеффу Ланнингу, а ей. Он мирно лежал в своих оковах, услужливо шевеля коренастым торсом, когда она приказывала. От дешёвого вина в баре «Ганза» у неё болела голова; длинные волоски над её бровями оставались плотно прижатыми и не двигались до тех пор, пока она не закрыла глаза, и тут же явилось непрошеное видение – рука Дэвида Бирса, накрывшая её ладонь.

– Попробуй, убеги, – прошептала она.

– Притормози, Нелли, – выдохнул Джефф Даннинг.

– Попробуй, убеги, – повторила она хрипло.

– Ох. – Мужчина слегка заскулил. – Господи, что… о, Господи, что…

Она торопливо наклонилась и поцеловала кончики его пальцев, видя, как врезается в его рыхлое запястье кожаный браслет. На этот раз она была готова, когда он с пронзительными воплями завертелся на кровати, его руки и ноги укоротились, потом совсем исчезли, а бритая голова втянулась в торс, как улитка в панцирь.

Но к чему она была совсем не готова, так это к существу, оставшемуся на кровати – с пушистыми усиками, которые трепетали так, словно улавливали эхо её трепета, с изящными вытянутыми шпорами на концах нижней пары крыльев, по четыре дюйма длиной.

– О, – выдохнула она.

Она не осмеливалась дотронуться да него, пока он не взлетел: стройные шпоры, хрупкие, как алые сосульки, с локонами шафрановых завитков на кончиках, большие нежные крылья тоже шафрановые, с серо‑голубыми и алыми пятнами‑глазами, размах без малого шесть дюймов. Мадагаскарская сатурния, одна из прекраснейших и редчайших ночных бабочек, неповреждённые экземпляры почти не встречаются.

– Что же мне с тобой делать, что делать? – ворковала она, когда бабочка расправила крылышки и поднялась с кровати. Она летела, описывая короткие стремительные дуги; Джейн поспешила задуть свечи, пока бабочка до них не добралась. Потом накинула кимоно, не включая свет, закрыла дверь в спальню и побежала в кухню за фонариком. Там она ничего не нашла, но вспомнила, как Эндрю говорил ей, что в подвале есть фонарь.

Она не спускалась туда с тех пор, как её провели по квартире в первый раз. Там горел яркий свет, вдоль стен тянулись длинные аккуратные шкафы с выдвижными ящичками, винная стойка от пола до потолка с бутылками кларета и старого бургундского, компактная стиральная машина и сушка, маленький холодильник, ведра и щётки, ожидающие еженедельного визита уборщицы. Фонарь она нашла на крышке холодильника, рядом с ним коробку запасных батарей. Пощёлкав кнопкой фонарика, она посмотрела на холодильник и рассеянно открыла его.

При виде таких запасов вина она подумала, что холодильник, наверное, забит пивом. Но там оказалась лишь длинная пластмассовая коробка с красной крышкой и красным стикером биологической опасности на боку. Джейн поставила фонарь на место, нагнулась, осторожно вытащила коробку и опустила её на пол. Сверху была этикетка, надписанная чётким архитектурным почерком Эндрю.