Глава 5. По пути в оружейный склад Данила поймал себя на мысли, что пока все складывается наилучшим образом

По пути в оружейный склад Данила поймал себя на мысли, что пока все складывается наилучшим образом. Надо телепортироваться к генератору Корабля и попытаться его разбить, но вчетвером прорваться к ближайшему телепорту нереально – карантинный отсек кишит хамелеонами. Теперь же отряд пополнился змееглазыми, а они грамотные бойцы.

Остается правильно вооружить их, разработать стратегию и, не медля, отправляться крушить генератор, потому что хамелеоны стягивались к деревне – видимо, хотели взять людей измором. Чем дольше тянуть, тем больше их будет и тем сложнее прорываться к телепорту.

Оружейный склад союзников располагался на третьем этаже половинчатой пирамиды, в просторной, совершенно темной комнате. Первым вошел змееглазый с косами – свет факела озарил помещение и отразился в сотнях блестящих лезвий, не знающих коррозии.

Данила отодвинул его плечом и нахмурился. Холодное оружие – не совсем его специализация.

Современному спецназновцу крайне редко приходится пользоваться холодным оружием. Лучший нож спецназовца – мультитул с кучей инструментов, там и отвертка, и плоскогубцы, и шило, и много лезвий на все случаи жизни. Носят с собой, конечно, и обычный нож – не будешь же тем клинком, которым вспарывал кому-то брюхо, колбасу резать или масло на хлеб мазать. Боевые же ножи каждый выбирает себе сам, от «Ка-Bar’a» и до «Эпплгейта», пренебрегая штатным штык-ножом от АК, неудобным ломиком из плохой стали.

Ведь боевой нож – скорее оружие последнего шанса, чем реально необходимая в повседневности вещь. Тех же вражеских часовых (где они еще остались, не вытесненные видеокамерами и датчиками движения) удобнее снимать из бесшумного «Винтореза», чем кинжалом…

Но здесь, в закромах змееглазых, запасы холодного оружия могли бы сделать честь любому земному музею.

– Нам нужно что-то серьезное, вроде алебард или бердышей.

Оружие змееглазых отдаленно, но все же напоминало земные аналоги, причем из различнейших эпох и стран. Были тут и длинные мечи с волнистым лезвием вроде фламбергов, и почти точные копии малайских крисов, ударные кинжалы, кривые йеменские ножи, сабли и ятаганы. Все это Данила забраковал, так как дистанция применения всех ножей, сабель и мечей слишком короткая. Лишь пару коротких, но тяжелых мачете с обратным изгибом – вроде непальского кхукри, Астрахан взял с собой, что называется, на всякий случай.

С алебардами было похуже. Зато нашлись прекрасные боевые топоры с двумя лезвиями – совсем как критский лабрис, и самые настоящие рогатины, с какими русские мужики ходили на медведя.

Были копья, слишком тонкие и хрупкие, вроде бамбуковых, и – наконец-то! – нашлись боевые молоты на длинных рукоятках и хорошие кистени, идеальное оружие для проламывания голов. Шагая между кучами оружия, Данила рассчитывал найти что-то типа содэгарами с крючьями, чтобы избежать близкого контакта с хамелеонами.

По ходу он отложил совершенно шаолиньский трехзвенный цеп, штука в обращении сложная, но крайне эффективная. Наконец обнаружилось нечто похожее – багор с множеством крючьев, направленных как вперед, так и назад.

Рэмбо взял себе молот с массивным набалдашником и изогнутым клевцом, поднял над головой и улыбнулся:

– Этого хватило бы, чтобы разнести внутренности любого механизма. Против лома нет приема. Вряд ли хамелеоны рассчитывали, что какая-то наглая тварь полезет ломать их корабль.

Отобрав нужное количество оружия, Данила обратился к змееглазому с косами:

– Собирай людей. Я покажу, как бороться с тварями, уничтожившими ваш город.

Тот скрестил руки на груди и вскинул подбородок:

– Мы воины от рожденья. Мы с-знаем об оружии вс-се.

– Не спорю, – кивнул Данила. – А я знаю, как убивать тварей. Раньше вы с такими не сталкивались, зато я валил их десятками. Зови своих людей, пусть вынесут все, что я отобрал. У вас есть зал, где вы оттачиваете воинское искусство? Вижу: должен быть. Собираемся там. Рэмбо, правильно, бери молот, максимально длинную саблю и вот это. Познакомься, на земле это называется содэгарами, эти штуки ниндзя использовали для удержания жертвы, а я придумал им новое применение.

Зал для тренировок занимал все левое крыло первого этажа, но все равно был маловат. Окон тут не предусматривалось, зал освещался семью факелами. Данила оглядел стоящих у стены союзников: четверо змееглазых, Рэмбо, Вождь; Маугли с Мариной можно не считать. Астрахан хлопнул в ладоши, прислушался к эху и начал с теоретической части:

– Итак, проводим мастер-класс на тему «Как убить хамелеона и остаться в живых». Начнем с того, кто же такой хамелеон. Это существо, которое слабо реагирует на боль, быстро восстанавливает повреждения и может принять любую форму. Да-да, оно превращается в любое живое существо. Человек быстро умирает, если отрубить ему голову или поразить сердце. Хамелеон – если его разрезать и достать единственный орган – железу. Это такая коричнево-розовая шишка, похожая на мозги. Находится она обычно в середине их тела. Итак, наша задача: оглушить тварь, разрезать и вынуть железу. Понадобятся нам три инструмента: молот, сабля или тесак и крючья содэгарами. Маугли, иди сюда.

Мальчик, сидевший на корточках, встал, ссутулился и засеменил к Даниле. Астрахан поглядывал на змееглазых с непроницаемыми лицами и прикидывал, удастся ли их подмять, потому что без дисциплины – никак.

– Маугли, ты у нас – хамелеон. Я должен тебя прикончить. Твоя задача – набегать на меня, когда я касаюсь тебя молотом – ненадолго задерживаться. Понял? А, вот, на уровне груди держи металлическую пластину, в нее я буду тыкать саблей, и ты тоже должен замедляться.

– Только не надо больно бить! – взмолился Маугли.

– Я – понарошку, а ты нападай по-настоящему. Напоминаю: оглушить, разрезать, вынуть железу. Маугли, пошел!

Верткий мальчишка ринулся в атаку, Данила размахнулся молотом и слегка коснулся им Маугли – тот замер. Астрахан бросил молот, выхватил саблю, но мальчишка уже висел на нем.

– Видите? – обратился он к слушателям. – Инструмента три, руки две, причем, когда вы бьете молотом, заняты обе ваши руки – саблю вы просто не успеете выхватить, не говоря уже о том, чтобы применить крючья. Вопрос: что делать?

Рэмбо ответ, похоже, знал и пританцовывал на месте, но у него хватало ума пока молчать, чтобы участвовали змееглазые. Слово взял абориген в белом:

– Бить, пока от врага ос-станется лепешка.

– Это долго. Хамелеоны редко нападают поодиночке, чаще – стаями. Когда ты будешь бить этого, подбежит второй и убьет тебя.

– С-значит, надо бить и второго.

– Хамелеоны быстро залечивают раны. Пока ты занимаешься вторым, первый восстановится.

Змееглазый не унимался:

– Я буду не один, братья прикроют мне с-спину!

Данила думал, что первым догадается Мосср, но вперед шагнул один их безымянных храмовников, тот, что постарше, и сказал:

– Надо бить вдвоем.

– Правильно, – Данила протянул ему содэгарами и саблю. – Я бью тварь молотом, ты почти одновременно вскрываешь ее, суешь в рану крючья, поворачиваешь и вырываешь железу. И все, хамелеон повержен.

В знак уважения змееглазый с косами склонил голову и проговорил:

– Данис-с – воин.

Данила криво улыбнулся и продолжил:

– Ваша задача – научиться работать вдвоем. Выбираем себе напарника. Рэмбо, я тебе доверяю, иди сюда, покажем всем кузькину мать. Маугли, стой, куда пошел! Ты будешь хамелеоном и дальше, дайте ему щит.

Змееглазые сняли со стен один из круглых бронзовых щитов, Маугли спрятался за ним и снова взмолился:

– Не сильно бить! Нога еще болит.

– Рэмбо, слышишь? Не угробь ребенка.

– Не боись!

Наемник взял в правую руку саблю, в левую – содэгарами и хищно ощерился. Данила скомандовал:

– Маугли, набегай!

Мальчик двинулся с места, но далеко не смог уйти: Астрахан с Рэмбо блестяще отработали поставленную задачу.

Змееглазые разбились по парам: Мосср выбрал себе храмовника постарше, а молодому коллеге достался жрец из команды Олюкта. Теперь роль хамелеонов играли Рэмбо и Данила. Минут через пятнадцать каждая пара представляла собой смертоносную машину, и Астрахан ощутил себя не загнанной в угол крысой, а человеком. Его взбодрил командный дух: и люди, и змееглазые были командой и работали, как единое целое. Зал наполнился хриплым дыханием, боевыми кличами и скрежетом металла о металл. Марина внимательно наблюдала за смертоносным танцем мужчин и сдержанно улыбалась.

После очередного захода Данила поднял щит над головой:

– Тренировка окончена. Отдыхаем и готовимся к походу, потом врагов будет больше.

Данила задумался. Да, основная часть команды уйдет на Землю через телепорт, но кто-то должен остаться и довершить начатое, то есть разбить генератор, а значит, погибнуть вместе с кораблем. Если будет нужно, он это сделает. Астрахан не сомневался ни на минуту, что даже если умрут все, кроме Маугли и Марины, то они смогут повредить генератор. Наверняка там бдит охранная система, против нее сработает облучатель. Самое сложное – добраться до телепорта, который долгое время служил жертвенным алтарем, до того самого, где пытались убить Марину.

Перед выходом каждый обмотался тряпичным поясом с петлями, к которым крепились фляги с водой, сделанные из овоща наподобие тыквы, мешочки с мазями, заживляющими раны, и порошок, притупляющий боль. Поверх одежды каждый нацепил отливающую бронзой кирасу, юбку до колен из ткани типа кольчужной, пластины, защищающие руки и ноги, и плоские шлемы, похожие на клювастые птичьи головы. Даже для Маугли нашлись доспехи подходящего размера. Привыкший к свободе мальчишка в них чесался и страдал. Рэмбо посоветовал взять по круглому легкому щиту, и Астрахан счел его предложение разумным.

Данила выбрал себе саблю и содэгарами, Рэмбо, как более сильному, доверил молот – здоровенный, похожий на кузнечный. Вождя взяли третьим в пару и тоже вооружили молотом.

Данила направился к двери, но страж с косами положил руку ему на плечо и сказал:

– Они ждут нас-с, опас-сно. Ес-сть подз-семный ход.

Отряд, экипированный по-средневековому, двинулся самым настоящим подземельем с заплесневелыми стенами и корнями, свисающими с потолка. Страж шел первым. Отодвинув деревянную дверцу, больше похожую на люк, он подтянулся и выбрался на поверхность.

Данила вылез последним, внимательно осмотрел свой отряд и еще сильнее вцепился в рукоять сабли.

Джунгли свистели, шипели и щелкали, присматривались к чужакам в бронзовой броне. Враждебностью веяло от каждого дерева, смерть могла таиться под любым кустом, ведь они все были бактериями в недрах могучего организма, который собрался их отторгнуть.

По прикидкам Данилы, до телепорта было километр-полтора. Тяжело вооруженный отряд физически не сможет отправиться туда по-обезьяньи, деревьями. Так что остается уповать на везение и остроту клинков.

– Давайте быстрее с этим покончим, – произнес Данила. – Чем быстрее мы будем двигаться, тем выше шансы. Вперед!

Минут пять никто не мешал отряду. Пот лился градом, пышная растительность скрывала обзор, но когда вверху между листьями возникал просвет, Данила вскидывал голову и видел смутные силуэты, прячущиеся за стволы. Ему думалось, что там существа, похожие на белок-летяг. Перелетают с дерева на дерево и ждут, когда жертва выйдет на открытое пространство. Они наверняка хищные – чего еще ожидать от враждебного мира? Здесь только хищники, жрущие друг друга. Но твари – это полбеды… Нет гарантии, что это животные, а не хамелеоны, изменившие форму. Что видит один, доступно всей сообщности, и сейчас огромные пауки, щелкая жвалами, бегут со всех концов, желая уничтожить то, что не является частью этой экосистемы.

Трава начала редеть, впереди замаячила знакомая уже поляна и алтарь, который будет являться Даниле в кошмарах. Если, конечно, Астрахан выживет. По поляне скользили крылатые тени. Данила взглянул на небо. Он уже видел такую тварь: серые перепончатые крылья, заканчивающиеся когтями, прямоугольное тело, мощные задние лапы и хвост с пикой. Головы нет, зато туловище удобное: продольный разрез – и понятно, где искать железу.

– Мамочки! – всхлипнула Марина.

Мысленно Данила возблагодарил Рэмбо за щиты, а себя отругал: молотом трудно достать крылатую тварь. Хорошо, что каждый взял по несколько тесаков.

– Что делать будем? – обратился Вождь к Даниле.

– Сражаться на бегу, – ответил он. – Поднимаем щит левой рукой, в правой вместо молота – алебарда. Цепляем тварь алебардой, валим и рубим топориком. В это время номер два режет ее и вырывает железу. Пара бежит бок о бок. Раненым товарищам не помогаем, бережем девушку, она очень ценна. Бежим на счет три. Все приготовились? Молоты – за пояс, алебарды – к бою. Раз, два, три!

Все рванули к телепорту. Марина держалась Данилы, который мчал, стараясь попеременно смотреть на небо и под ноги, где были незакрытые колыбели хамелеонов.

Твари в небе изменили движение, расправили крылья, как ястребы над мышью, несколько раз ими взмахнули и спикировали. Вождь забыл о щите, обеими руками вцепился в алебарду, размахнулся и вонзил крючья в серое брюхо.

Пика хвоста ударила в щит Астрахана – он с трудом устоял на ногах и толкнул в спину Марину:

– Лежать!

Хамелеон резко взмыл, подняв Вождя вместе с алебардой. Удар когтистой лапы – и он летит в сторону, а его плечо окрашивается алым. Тварь с алебардой в пузе спикировала повторно – Данила присел, заслоняясь щитом, вскинул руку с саблей – обрубок хвоста упал на мох, орошая его зеленоватой жижей. Тварь снова взмыла и спикировала, вцепляясь в щит обеими лапами – Данилу оторвало от земли.

– Марина, Рэмбо – к телепорту! – заорал он. – Ах ты, горыныч хренов!

Бросить щит – остаться беззащитным, лететь дальше – умереть наверняка, ведь тварь разожмет когти, и он разобьется.

Данила сбросил саблю, отстегнул вторую. Спрыгнул, перекатился. Схватил саблю, метнулся к телу Вождя – он был еще жив, и, стиснув зубы, пытался приладить на место израненную, вырванную из сустава руку.

Данила поднял его щит и молот. Глянул вперед: Рэмбо, Марина и Маугли почти достигли телепорта, но с другой стороны над джунглями появились черные точки – другие горынычи спешили на помощь собратьям. Змееглазые, их осталось трое, сражались с двумя хамелеонами, наседающими с разных сторон.

– И башку тебе не отрубишь, – прошипел Данила, глядя на своего врага с алебардой в брюхе.

– Уходи, – проговорил Вождь, здоровой рукой вынимая из ножен тесак. – Я его задержу. Я все равно почти мертв.

Астрахан рыбкой нырнул под пикирующего хамелеона, вскочил, пропуская его вперед, раскрутил молот и ударил тварь в спину. Раздался хруст, и горыныч распластался на мху. Удар саблей, вот тебе, урод безголовый! Размахнувшись, Вождь покачнулся, но устоял на ногах, ударил тварь спереди и рухнул на нее сверху:

– Спасайся, я не… не…

Бросить его? Бежать? Чертыхнувшись, Данила метнулся к Вождю, но тот уже бился в агонии, зато очухивался горыныч, начинал трепетать крыльями.

Данила рванул к телепорту, с удовольствием отмечая, что уже светится красным глаз над белой «монетой» и расширяется, наливаясь чернотой, его зрачок. Справа от Астрахана к телепорту несся змееглазый – страж Мосср, с воздуха его атаковал хамелеон. Змееглазый пригибался, перекатывался, отмахивался тесаком. Обогнав его, Данила обозначил цель и мчал к ней, потому что точки над лесом уже обрели очертания – это были хамелеоны, как он и предполагал.

Телепорт уже открылся, и Маугли шагнул туда, следом за ним – Рэмбо, а Марина ждала Астрахана.

Прыгнув на белую плиту, Данила обнял девушку и обернулся: Стражу до «алтаря» оставалось метра три, но он замер, его ноги подкосились, и, пробив бронзовую кирасу, из груди вырвалась пика хамелеоньего хвоста.

В портал Астрахан шагнул, все так же обнимая Марину. Даже мрак перехода не разорвал его объятий.

Когда зрение восстановилось, он потер глаза, отстранился, сел и сжал виски. Сражение в па́рах рассчитывалось на пауков, кто ж знал, что отряд атакуют с воздуха, причем твари будут чуть ли не вдвое больше людей? Надо было предвидеть.

Рывком поднявшись, Данила оглядел уцелевших: лохматый Рэмбо в бронзовых доспехах, шлем он потерял в бою, Марина и Маугли, тоже бронзовые. Эти доспехи – все, что осталось от змееглазых. Нет, вряд ли змееглазые изобрели антикоррозийный сплав – оружие принадлежало антропоморфным хамелеонам, храмовники пришли на готовое.

Отдышавшись, Данила огляделся: постепенно сужающийся квадратный коридор, стены и пол, похоже, из металла, на них – напыление, излучающее анемичный свет. Впереди рокочет водопад, тянет озоном. Над самым полом – черные прорези вентиляционных шахт.

– Марина, ты не ошиблась? – спросил он.

– Нет, – девушка махнула рукой. – Мы в генераторной.

Данила представлял сердце космического корабля иначе: толстые кабели под ногами, заплетенные паутиной провода над головой и огромные механизмы наподобие карбюратора или аккумулятора. Здесь же – стерильная чистота и никаких проводов.

Марина устремилась в сужающийся коридор, который заканчивался просторным залом, освещенным ярче. Оттуда и доносился рокот. На всякий случай Астрахан приготовил облучатель, Рэмбо сделал так же. «Забавно мы смотримся со стороны, – думал Момент. – Средневековые рыцари с дудками».

Перед проходом в зал коридор так сузился, что Данила пролезал боком. В лицо дохнуло жаром, будто из домны. В гигантском круглом зале Астрахан замер с открытым ртом: он стоял на метровом уступе над обрывом. Дно и верх зала куполообразно сужались, а в его середине билось сердце корабля: алый сгусток, вокруг которого вращались три взаимопроникающие светящиеся сферы. Данила невольно вспомнил эмблему МАС – мирный атом. Сверху и снизу от «атома» располагались стальные тарелки, посаженные на толстые трубы. Трубы ввинчивались в верхушки куполов. От толстой трубы отходило восемь черных труб поменьше и впаивалось в стены в тридцати сантиметрах над головой.

– Шевелись ты там, – проворчал Рэмбо, и Данила отодвинулся вбок.

Середину зала опоясывали дорожки для персонала, которые держались, казалось, на честном слове. Даже опор внизу не было, неловкое движение, и они обрушатся.

Рэмбо вытаращил глаза и прижался спиной к стене, но тут же отшатнулся от нее.

– Вот это пекло! Настоящий ад! – прикоснувшись к бронзовой кирасе, он зашипел. – Снимаем доспехи, а то стушимся на фиг.

Разоблачившись, Данила заметил, что стены состоят из прозрачных трубок, наполненных текучей багряной субстанцией. Трубки-капилляры сливались в артерии и вены. Вверху они светились красным, в нижней половине зала – синеватым. Точно – артериальная и венозная кровь.

Рэмбо присвистнул и сказал:

– Такая маленькая хреновина – на весь корабль?

– Это генератор, – пояснила Марина. – Единственное, к чему можно добраться. Остальное – под обшивкой и ремонтируется роботами.

– Интересно, генератор чего? Что он генерирует? – Рэмбо прищурился, разглядывая трубки: – Они теплые. Что в них течет? Ну не плазма же! Блин, тут долго не продержишься, пекло. Во рту пересохло. Сейчас глаза вытекут.

– Ага, – сказал Данила. – И яйца отварятся вкрутую. Так что, Марина? Это единственная хреновина?

Девушка дернула плечом и ответила:

– Не знаю. Улей не располагает такой информацией, он о себе знает очень мало, ведь строили его хамелеоны. Или просто я не получила к ней доступ.

Рокот, доносившийся отовсюду, усилился, алый шар вспыхнул ярче, подул горячий ветер. Данила попятился и замер, невольно присев, но ничего опасного не случилось: сферы завращались быстро-быстро, образуя белый шар с алым огоньком внутри. Зазвенели трубки, наполнились субстанцией неизвестного происхождения. Казалось, вот-вот вспыхнут волосы на голове и обуглится одежда.

Минута – и снова мирный атом неторопливо вращает сферами.

– Рэмбо, молот у тебя с собой? – спросил Данила. – Давай скорее с этим кончать, а то поджаримся.

– Конечно, я не забывал, куда мы идем, – наемник оперся о набалдашник молота.

– Думаю, повредить систему будет несложно. Так что давай мне орудие, бери детей и уводи отсюда. Нет, стоп: Марина, ты бери мальчиков – маленького и грозного, и уводи на землю. Я сделаю то, что должен.

Рэмбо вскинул бровь и возразил:

– Ты уверен, что справишься? Вдруг – нет? Мы ж не сможем вернуться сюда. Если вместе мы какая-никакая, но сила, то поодиночке – осколки…

Данила улыбнулся фирменной кривой улыбкой:

– Уничтожение корабля – последняя надежда Земли. Умереть должен кто-то один. Поставьте мне монумент. Нет, два: один мне, второй – Моменту. И подпишите: «Спасители человечества, русские герои Астрахан и Момент».

Глаза Марины наполнились слезами, она потупилась, подошла и обняла его – молча, без лишних сантиментов. Вперед выступил Маугли. Клювообразное забрало падало со шлема, закрывая глаза, и мальчишка нервно вскидывал его вверх.

– Ты не умрешь! – крикнул он с обидой, сорвал шлем и бросил. Он пару секунд летел и звонко ударился о синие трубки, оплетающие дно зала. – Не умрешь!!!

Данила ожидал, что из поврежденных трубок с шипением вырвется опасная субстанция, но ничего не произошло. Погнутый шлем валялся под «тарелкой», невредимые трубки продолжали звенеть.

– Маугли, не делай глупостей, – сказал Астрахан голосом строго учителя.

– Почему все… кого я… умирают? – глухо бормотал он. – Я больше не хочу… один.

Даже Рэмбо покраснел. Пожал руку Астрахана и, стараясь не смотреть ему в глаза, сказал:

– Ты настоящий мужик. Обещаю, монумент тебе будет. Держи инструмент.

Маугли кинулся вперед, вырвал молот у Рэмбо, размахнулся… Данила бросился вперед, чтобы глупый ребенок всех не угробил, но понял, что не успевает: будто в замедленной съемке молот опускался на стеклянные трубки.

* * *

Двигались медленнее, чем планировал Шейх: один раз на пути попался недозревший призрак, второй – микроволновка, куда угодил измененный и теперь лежал, коричневый, подрумяненный, с пустыми глазницами.

Каждое искажение обходили лесом, продирались через бурелом, увязали в болоте. Уже почти стемнело, значит, было около часа ночи. Скоро мрак сгустится, и придется двигаться ощупью или где-то отсиживаться, а ведь на аэродроме их уже ждут.

Измененнные совершили только один великий исход из Твери и больше на пути не встречались. А может, они узнали, где планируется встреча, и готовят сюрприз?

Недалеко от покинутого Эммауса свернули на дорогу, что вела к аэродрому, но через барьер.

Пока Сектор спал, сюда залетели птицы, и над лесом носилась спугнутая стая ворон. Черные тени метались на сером фоне неба, надрывно каркая, и от крика их, наполненного нечеловеческим ужасом, становилось не по себе.

– Блин! – ругнулся Макс. – Бомбардировщики! Будьте осторожны.

Якушев проговорил:

– Поверьте, птичье благословение – наименьшее из зол, которое нам грозит. Выкрутимся из передряги – нам дадут премию.

– Да уж, – отозвался Ваня. – Кстати, выберемся за барьер… Там же будут банки, в Твери. И кассы в магазинах. Надо осуществить мечту детства и ограбить банк.

Шейх вздохнул:

– А я в детстве мечтал взорвать Америку. Думал, что все наши беды от происков американцев.

– А оказалось – от Сектора, – сказал Якушев, но Мансуров с ним не согласился:

– Нет, от нас самих. Когда я повзрослел, то понял, что человек заслуживает того, что имеет. В том числе – жену-аскариду. И развелся. До сих пор дочку поделить не можем. Точнее, не могли. Мы предаем, продаем друзей, гадим вокруг себя. Думаем, что наш маленький вклад в общий срач ничего не изменит…

– Твою дивизию! Опять! – возопил Макс.

Якушев шикнул на него:

– Тссс! Вдруг услышат?

Шейх раскрыл рот и замер: вороны разом смолкли. Шлеп, шлеп, шлеп – посыпались черные тушки. Одна упала под ноги, Шейх перевернул ее: как летела птица, так и подохла – с расправленными крыльями и открытым клювом. «Опасность. Рядом. Бежать», – предупредило чутье, и Шейх рванул вперед по трассе:

– Бродячее искажение! Бежим!

Вытаращив глаза, рядом несся Якушев, молодежь отстала. Шейх пытался понять, что им угрожает, где прятаться, но опасность будто опускалась с воздуха. Это она убила птиц!

Еще наддать! Опасность слабее, слабее.

– Пацаны, живее! – крикнул он, задыхаясь.

Шейх продолжал бежать, даже когда понял, что отряду ничего не угрожает. Пока есть силы. Подальше от этого, потому что оно страшнее смерти.

– Подождииите, – прохрипел кто-то надтреснутым стариковским голосом. – Я не могу так быстро!

Шейх подумал, что их преследует очередной призрак, и не оборачивался. Устав, он перешел на шаг. Напуганный Ваня обогнал всех и ждал метрах в трехстах, Якушев сопел рядом, а вот Макса нигде не было.

– Макс? – спросил Шейх, останавливаясь. – Якушев, Максима не видел?

– Стойте! – проскрипели сзади. – Я упал, подождите! Не бросайте!

Шейх взглянул на Якушева, тот был испуган и всклокочен. Мотнув головой, он прошептал:

– Это очередной призрак или еще какая хрень. У Макса другой голос, я давно знаю этого мальчишку. Ваня? Ты чего хрипишь, все нормально?

В ответ прохрипели:

– Да. Живой я, живой… Одышка… Сердце хватает. Помогите!

Шейх обратился к Якушеву:

– Я сейчас посмотрю назад и если пойду на зов призрака – вырубай меня. Сможешь?

– Уж постараюсь.

Полковник медленно повернул голову. В сумерках было не рассмотреть деталей: по дороге, еле волоча ноги, двигалось что-то светлое. Согбенное, одышливое, оно останавливалось и хваталось за сердце. Одежда на существе была такая же, как на Максе. Хрипя, оно упорно ковыляло вперед.

– Господи! – Шейх отступил на шаг от существа, которое было Максом и, самое страшное, им же оставалось. – Вот уж во что хотел бы вляпаться меньше всего…

– Тлен? – спросил Якушев, и голос его дрогнул. – Макс попал в тлен?

– Мне очень жаль, – вздохнул Шейх, прицеливаясь в парня, но Якушев положил руку на ствол и опустил его.

– Мансуров, ты что? Он же – человек! Его мать меня физике учила, я Максика с трех лет знаю, с вот такого, – он опустил руку, – ребенка! Мы не можем так с ним…

Шейх встретился взглядом с товарищем, вздохнул и спросил:

– А ты хотел бы внезапно стать дряхлым стариком и осознать это? Чтобы боевые товарищи, слишком порядочные, тащили тебя волоком, а ты с ужасом таращился на свои морщинистые руки. Ну, Якушев? Я предпочел бы умереть раньше, чем понять, что со мной.

Якушев убрал руку со ствола, отвернулся и зашагал вперед. Шейх вновь прицелился, надеясь, что Макс потерял зрение и не видит, что его собираются убивать. Рука дрогнула. Мансуров опустил пистолет и отвернулся, но стиснул зубы, подпустил Макса ближе, убедился, что он дряхлый старец, которому жить осталось от месяца до года, и трижды выстрелил.

Старик дернулся, захрипел, рухнул на подкосившиеся колени и уткнулся носом в асфальт. Шейх подошел к нему, выстрелил в голову и зашагал прочь.

Что есть жестокость и милосердие? Безумно трудно поступить правильно, когда милосердие принимает уродливые черты, а жестокость прикрывается чувством вины. Трусость в доспехах благородства вопит, что ты последняя тварь, на самом же деле ее пугает ответственность. Ты совершил добрый поступок – оборвал чужие страдания. Иди вперед с чистой совестью!

Хромая, Шейх догнал Якушева, тот уронил:

– Спасибо, я бы не смог. Он мне был как младший брат. Алан, если вдруг со мной что… ты ведь сможешь добить?

Мансуров кивнул:

– Да, но радости мне это не доставит.

Дальше шли на цыпочках. Шейх молчал, не вступал в разговоры и даже не слушал, как Якушев объясняет Ване, куда делся Макс. Их жизни зависят от него, он должен почувствовать опасность заранее.

Дорога уперлась в черные ворота, крепившиеся к бетонной стене Барьера. С обеих сторон от ворот были КПП, больше напоминающие ДОТы: застекленная бойница окна, распахнутая бронированная дверь, в ДОТе – темнота. Шейх щелкнул зажигалкой: на столе – журналы, приборы (непонятно, как они работают при импульсе), ручка, надкушенный бутерброд с сыром, кусок пирога и огромная чашка остывшего кофе. В животе заурчало, и Шейх понял, что если сейчас не съест чего-нибудь, то сдохнет, потому что кончатся силы.

Как голодающий, Шейх схватил пирог, выключил зажигалку – стало жечь пальцы – и отхлебнул холодного, безумно вкусного кофе.

Пирог был не сильно сладким – обычная яблочная шарлотка. Расправившись с ней, Шейх снова щелкнул зажигалкой – свет выхватил из темноты фотографию девушки – русоволосой, совсем молоденькой. Дочь постового или жена? Неважно.

Выходя, полковник что-то зацепил ногой, нагнулся и поднял штурмовую винтовку. Прекрасно! Автомат-то Макс потерял.

Выйдя, он отдал ПМ Ване:

– На, я винтовкой разжился.

– Спасибо!

Все уставились на Барьер, отделяющий привычный мир от аномального. Точнее, аномальный – от свихнувшегося. Поверху забора тянулась колючая проволока, ныне обесточенная.

Без знания тайных троп проникать в Сектор смертельно опасно: чтобы отвадить следопытов, МАС и военные понаставили всевозможных ловушек. Первая полоса (метров двадцать) – ловушки безобидные, типа «кричалок», а вот если нарушитель не одумывался и продолжал ломиться в запретную зону, то его ждали мины и растяжки.

Воинские посты – самые безопасные места проникновения: камеры тут не работали из-за всплесков, мин не было, а люди продажны, ленивы и ненадежны. Проще заплатить постовым и идти спокойно по дороге, чем скакать по минному полю.

– Давай, Якушев, откроем ворота, а то мне не хочется лезть через Барьер.

Ворота запирались на огромный засов. Когда его вытащили, они отворились со ржавым скрипом, и Шейх шагнул к уснувшей, черной окраине Твери.

Не шелестели шины, не играла музыка в барах, не вопили пьяные, даже света не было. Лишь ветер завывал в проводах, да шепталась осиновая листва.

– Алан, – прошептал Якушев, – ты поосторожнее. В городе измененные. Возможно, в темноте они видят лучше нас. Давайте держаться вместе и избегать населенных пунктов. Если измененные пошли за нами в Сектор, значит, они примерно знают, где мы.

Шагая по хорошо сохранившейся дороге, Шейх прислушивался: штаб обещал прислать подмогу на аэродром. Значит, люди где-то там. В идеале, чтоб не рисковать, хорошо бы где-то окопаться и использовать сигналку.

Сумрак сгустился. По пустынным улицам частного сектора крались на цыпочках, но в воцарившемся безмолвии каждый шорох уподоблялся выстрелу. Шейх даже подумать не мог, что брошенные дома живут своей жизнью: дышат сквозняками, стонут перекрытиями, хлопают форточками.

Длинные черные пятиэтажки напоминали мертвые корабли на темном дне. Даже брошенные города Сектора не оставляли настолько гнетущего впечатления: там вступила в свои права природа, раскрошила асфальт, обвалила штукатурку и выбила окна, вырастила бурьян на детских площадках. Тверь напоминала свежий труп. Кажется, что он просто уснул и не проснулся. Он еще теплый и гибкий, но сердце уже остановилось, замерла и густеет кровь, без кислорода задыхаются клетки.

За припаркованным у обочины микроавтобусом с распахнутой дверцей мелькнула тень – что-то большое, белое. Шейх встрепенулся, прицелился туда, куда оно метнулось. Донесся слабый скулеж.

– Измененные не издают звуков, – шепнул на ухо Якушев.

Шейх присел на корточки, заглянул под колеса и увидел две мохнатые лапы.

– Похоже, там собака, – прошептал он. – Или хамелеон.

Ваня шумно сглотнул и прицелился из ПМа. Существо шумно задышало, запахло псиной. Вскоре оно покинуло убежище – огромный белый сенбернар с окровавленной задней лапой.

– Иди сюда. Бедное животное! – Ваня наклонился и поманил собаку. – Надо же, альбинос!

Пес подчинился. Ваня принялся чесать его за ухом, пес – скулить и жаловаться, жаловаться, жаловаться на жестоких хозяев.

Вдалеке раздался рокот и треск, вроде застрочил автомат. Шейх насторожился: точно, стреляют.

– Наверное, нам туда, выстрелы в стороне аэропорта.

Якушев еще раз почесал пса за ухом и кивнул:

– Да, идем, но тихонько. Обидно сдохнуть в сотне метров от цели.

Сенбернар подошел к Шейху, заглянул в глаза и принялся вилять хвостом, подметая сор.

Выстрелы стихли, зато донесся шелест, будто накатом шла машина. Первым желанием было – спрятаться, вторым, здравым, – стать посреди дороги и раскинуть руки: не проезжайте мимо, люди добрые! Но Сектор научил Шейха верить интуиции, прислушиваться к чувствам, и он схватил за руку Якушева, который собрался бежать навстречу машине.

– Тссс! Не нравится мне это. Прячемся в микроавтобус!

Ваня схватил сенбернара за ошейник и затащил в микроавтобус. Пес тотчас занял два сиденья и принялся вылизывать рану. Шейх сел на место водителя, Якушев – рядом. Едва он захлопнул дверь, как из сумерек выплыла морда КамАЗа с выключенными фарами. Взревев мотором, грузовик рванул с места и пронесся мимо, едва не зацепив убежище. Следом за КамАЗом катился тягач, за ним – фура. Вереница темных машин-призраков плыла за окном, причем было ясно: люди так не водят.

– Чтоб мне сдохнуть, – пробормотал Якушев, когда грузовики уехали. – Они уже водят! Это ведь не люди, да? Люди бы фары включили?

– Ша! – Шейх глядел за окно, где появились измененные.

Они шли строем, рука к руке, на масках лиц застыло равнодушие. Шейх вспомнил, как ездил к бабушке на лето, когда ему было лет десять. Они с соседом, Айдаркой, бегали по холмам, а навстречу текло стадо овец. Звери шли спина к спине, так тесно, что не видно было земли. Растерянные, мальчишки взялись за руки и думали, что животные их затопчут, но овцы обтекали их, как вода обтекает деревья.

Измененные – не овцы. От каждого тянется невидимая нить к кукловоду.

Все, даже собака, затаили дыхание. Поток измененных вскоре иссяк, но выходить никто не решился. Якушев нарушил молчание:

– Они ведь разумны. Не так, как мы, но все же. Сейчас они доберутся до ворот. Увидят, что они открыты, и начнется облава. Так что правильнее двигаться к аэродрому.

– Но только не пешком, – сказал Шейх, заводя мотор. – Поедем на машине, хоть какая-то, но защита.

Катились, не включая фар, пока на дороге не попались измененные – мужчина и женщина. Разинув рты, они вытаращились на «мерседес». Шейх выжал газ, говоря:

– Все. Нас засекли. Теперь на нашей стороне скорость. Только… Ах ты ж сволочь!!! Скорость.

Микроавтобус сбил мужчину и несколько метров тащил по дороге. Дальше мчал, огибая брошенные машины. Ближе к аэродрому Шейх включил дальний свет и начал сигналить, а когда навстречу выехал КамАЗ, понял: дальше хода нет. Затормозил и крикнул:

– Все на улицу! Бежим к аэродрому!

С дороги свернули в проулок между частных домов. Шейх поднял брошенную лопату, и вскоре она пригодилась: распахнулась калитка, и выскочил дед с вилами в руках. Получив острием по голове, он рухнул на задницу и попытался встать. Сенбернар вцепился ему в шею и принялся трепать, утробно урча.

– Теперь, – говорил Якушев на бегу, – все измененные знают, где мы, а наши – нет, и нам даже сигнал нечем подать!

– Ищем грузовик, – скомандовал Шейх. – Включаем фары и прем напролом – аэродром наверняка оцеплен.

Вскоре частный сектор закончился, и они выбежали на огромное кладбище машин, за которым находилась заветная цель. Невдалеке шумел двигатель. На аэродроме стреляли. Через пару минут появилось и то, что ревело мотором: бульдозер. Не сбавляя скорости, он устремился на людей.

Отряд рванул вправо, за груды сваленных друг на друга машин. Бульдозер вгрызся в завал и сдвинул его – с грохотом посыпались остовы легковушек, но Шейх уже прятался за здоровенной бетонной емкостью. Якушев отчаянно матерился, Ваня уговаривал сенбернара лечь, но тот рычал и скалился. Позади убежища была еще одна куча, от другой такой же ее отделял узкий проход, а возле забора из рабицы стояли более-менее живые машины с открытыми капотами.

Шейх мысленно прикидывал, успеют ли они добежать до металлического ангара, это ведь метров двести. Якушев смотрел туда же. Бульдозер появился в зоне видимости и двинулся вдоль мусорной кучи.

– Бежим! – скомандовал Шейх, устремляясь к ангару. – Должны успеть.

С двух сторон высились кучи машин, разделенные узкими проходами. Видимо, военные их стаскивали из Сектора и разбирали на запчасти.

И вдруг сенбернар залаял, рванул вперед и вцепился в глотку измененному с арматурой в руке. Если бы не пес, твари бы удалось напасть незаметно. Второй измененный – мужик в спецовке, – вместо того чтобы напасть, спрятался за машинами.

Перед ангаром была расчищенная асфальтовая площадка, где грустил полуразобранный КамАЗ с откинутым кузовом. Шейх ускорил шаг, насколько позволял его измученный организм, но затормозил и попятился: из ангара высыпала толпа измененных, а сзади выехал бульдозер.

– Писец! – заключил Ваня и вцепился в ошейник скалящегося сенбернара.

– В КамАЗ! – скомандовал Шейх и рванул к машине. Вскочил на ступеньку, вернул кузов на место и спрятался в кабине. Рядом устроился Якушев, ближе к двери – Ванька с сенбернаром.

– Ну, что, товарищи, – проговорил Шейх, высовывая в окно винтовку. – Устроим прощальный фейерверк?

* * *

Яна верила Россу, как больной раком верит в панацею, как безнадежно влюбленный – бабкам-ворожеям. Потому что некому больше верить. Когда Росс выключил свет и заглушил мотор БТРа, девушка обняла Димку и уставилась на точку-вертолет, ощупывающий дорогу прожектором. Яна представляла, как человек с лицом, похожим на маску, смотрит вниз и готов стрелять…

Треск передатчика громом прокатился по салону, Яна вскрикнула, Димка вскочил.

– Где вы пропали?! – полилось из динамиков. – Это Красницкий.

Вздохнув с облегчением, Росс ответил:

– Включаю фары. Вы не связались заранее, и я подумал, что это вражеский вертолет.

– А есть основания для таких предположений? – осторожно поинтересовался Красницкий. Яне казалось, что он боится правды.

– Они водят машины, пытаются перегородить проезд. Умнеют.

– Вижу вас. Бросаю веревочную лестницу, и давайте, скорее!

Яна встала между передними сиденьями: механическая стрекоза зависла над БТРом, ее лопасти, подсвеченные светом прожекторов, медленно вращались. Росс покинул водительское сиденье, шагнул назад, профессор скользнул за ним. Звякнул открывающийся люк, и в салон ворвался рев двигателя и ветер, поднятый лопастями, залетели прошлогодние листья. Упали на лобовое.

Яна зачарованно наблюдала, как открывается брюхо вертолета и, падая, раскладывается веревочная лестница. Димка похлопал ее по плечу и заорал, но из-за шума было слышно через слово:

– …быстро!…зомби!

Яна вылезла из люка, прихватив «мурку». Росс карабкался первым, профессор, прижимая к груди чемодан, – вторым. Димка готовился, смотрел вверх, разинув рот. Поднятый ветер прижимал его волосы к голове. Дождавшись, когда Росс исчезнет из вида, Димка полез. Карабин хлопал прикладом ему по заду.

Яна вертела головой по сторонам, и ей мерещились фигуры зомби, сползающиеся к световому кругу. Когда она стала на ступеньку, первый измененный выскочил на освещенный участок дороги, размахнулся, чтобы сбить девушку камнем, но его прошила пулеметная очередь, и он выронил снаряд. На его место пришли трое, один успел швырнуть булыжник, но он пролетел в десятке сантиметров от Яниного лица – она поползла быстрее.

Лестницу качало и трепало, вертолет набирал высоту, а внизу собирались нелюди, задирали головы и разевали рты в безмолвном крике. Яна знала: так они зовут сородичей, передают картинку из головы в голову, как в фантастическом фильме.

Из вертолета высунулся Росс и незнакомый военный, протянули руки. Яна воспользовалась помощью и глянула вниз: зомби залезли на БТР и уже карабкались по лестнице. Что было дальше, она не видела – уселась рядом с Димкой, тот что-то спросил, но шум стоял адский, и она ничего не услышала.

Похоже, лестницу просто выбросили. Яна подтянула колени к груди и положила на них подбородок. Военный, что помогал ей забираться в салон (или как оно называется у вертолетов?), откинул пару кресел и уселся позади, между нею и Россом. Судя по обрывкам разговора, его интересовал профессор и содержимое чемодана. Вертолет направлялся прямиком в Питер, минуя форпост в Тосно. Димка заглянул ей в лицо, провел по волосам, и Яна прочла по губам:

– Как ты?

В ответ она обняла мелкого братишку, и устыдилась того, что презирала его, считала хомяком, а он оказался мужественнее взрослых мужчин.

За маленьким иллюминатором чернела ночь, лишь чуть розовела линия заката. Или то был восход? Здесь шумно, пахнет смазкой, зато не надо бежать, бояться за свою жизнь… Время исчезло, она даже не могла сказать, сколько длился перелет.

В мрачном салоне посветлело, на щеке Димки заплясали тени, вертолет тряхнуло, и шум начал стихать. Яна встала к иллюминатору и отшатнулась: на нее смотрело страшное незнакомое существо с вороньим гнездом на голове, ввалившимися глазами и заострившимися скулами.

Надо принять мало-мальски человеческий вид! Яна запустила пятерню в спутанные волосы и не смогла их пригладить. Хрен с ним! Мир гибнет, а ее одолевают клушины страсти: ах, у меня макияж испортился, ах, стразик оторвался! Подождите, мне нужно припудрить носик! Ариночка, тупая овца, наверняка так себя и ведет, зомбак ее задери!

Приникнув к стеклу, девушка разглядела дорогу, залитую светом прожекторов, ряд БТРов и танков, солдат с автоматами и длинные каменные ангары. Питер? Или все-таки форпост? Придерживая фуражку, к вертолету спешил военный в камуфляже.

Когда спустили трап, военный ворвался в салон и закричал:

– Полковник Самойлов! Профессор Гинзбург? – Последовало рукопожатие, Гинзбург пытался пригладить такое же, как у Яны, воронье гнездо на голове, а полковник продолжал: – Вакцина у вас?

– Сыворотка, уважаемый. Всего лишь сыворотка. У меня доз на тысячу уколов, один инъектор оставлю. Можно отстрочить изменение трехсот человек. Остальное надо в Питер. Кроме того, мы планировали поставить сыворотку на поток.

Самойлов пожал черную от застывшей крови руку Росса, кивнул Яне и Димке и указал на выход:

– Хотите перекусить, отдохнуть, пока мы занимаемся ранеными?

– Много раненых? – прохрипела Яна. – Я клятву Гиппократа не давала, но, думаю, студенту медуниверситета правильнее заняться делом.

Полковник повернулся и глянул с интересом, потер обвислую бульдожью щеку с красными прожилками:

– Идем с нами.

Ночь была теплой и душной, влажный ветер не освежал – заставлял покрываться липким потом. Солдаты, мимо которых шагал полковник, даже не оборачивались – обозревали окрестности с автоматами наготове.

– Лучше бы огнеметами их снабдить, – посоветовал Росс, но полковник оставил его реплику без внимания.

Димка, как маленький, держал Яну за руку и озирался.

– Главный требует вас к себе с отчетом, – продолжил полковник. – Раненые прибывают и прибывают, среди них много зараженных, а помочь, понятное дело, мы сумеем не всем.

Профессор погладил чехол с инъектором и вздохнул:

– Триста человек. Отбирать будете вы.

Теперь вздохнул полковник и отворил дверь:

– Сами смотрите.

Здесь был госпиталь. Его разделили на два отдела: ближе к выходу лежали раненые на расстеленных одеялах, над ними суетились медики, во второй половине под охраной автоматчиков толпились, гудели люди, во все горло ревел ребенок, причитали женщины.

– Изверги, убивцы, что ж вы делаете?! – всхлипывая, голосила какая-то бабка. – Мы ж свои, свои!!! Фашисты вы!

Полковник провел по лицу ладонью, потер глаза, обратился к профессору:

– Нам нужны здоровые боеспособные мужчины. Вакцинируй сначала их, остальным – что останется… Нет, – он опустил плечи. – Что останется, отдашь мне.

Лицо у него было, как у покойника, будто он не людей приговорил только что – себя.

– Где бинты и дезсредства? – спросила Яна.

– У входа, в мешках. Катенька, – он ухватил за руку пробегающую мимо медсестру с лотком, – покажи, где у нас что. Девушка, милая, помощь в первую очередь оказывай тем, что справа от входа, они условно неинфицированные.

Свои обязанности Яна выполняла механически: поила раненых, обрабатывала их раны, перевязывала. Вскоре она перестала различать лица людей, перестала внимать их одинаково трагическим историям. Искоса она поглядывала на темную половину ангара.

Женщин, детей и стариков – довольных, враз успокоившихся – повели на улицу. Наверное, сказали им, что сделают прививку. На самом же деле их запрут в соседнем ангаре без окон, с прочными воротами. К обеду они перестанут быть людьми, и тогда их будет не жалко пустить в расход. Но разве есть другой выход? Отпустить их – получить нож в спину. Она не осуждала – жалела полковника, у которого хватило мужества принять правильное решение.

Бинтуя плечо очередного раненого, она слушала мерный гул голосов и роняла слезы. Мыслей в голове не было, только выматывающая тоска, серая, как осенний ливень.

Когда Яна склонилась над мешком, чтобы достать новую порцию бинтов, кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась: Росс. Позади него сутулился профессор.

– Идем, – проговорил Росс. – Не хочу, чтобы ты оставалась на форпосте, который примет на себя первый удар. В Питере безопаснее. Где мелкий?

Яна заозиралась, выскочила на улицу и позвала:

– Димка! Ты где?

Ответили из-за спины:

– Тут я, – Димка встал, отряхивая землю со штанов. – Уже все, летим?

Росс кивнул и направился к вертолету, говоря на ходу:

– Здесь никто не в курсе, что творится в мире, а мне хотелось бы разобраться и чем-то помочь, хотя в сложившейся ситуации это вряд ли возможно.

Яна окинула взглядом плацдарм, военных и гражданских, растягивающих по периметру колючую проволоку, и мысленно пожелала им удачи.